Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ

ИЗ ОСНОВ ПОЛИТОЛОГИИ ЗАПАДА

(Характер режимов, гражданское общество я партийные системы при демократии)

Т. В. Шмачкова

ШМАЧКОВА Татьяна Владимировна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИМРД АН СССР.

Политика — важный компонент человеческой культуры и ее назначение в том, чтобы ориентировать общественное развитие в благоприятном направлении. Трудности для нормальной эволюции демократии в нашей стране создает отсутствие в массах, даже в образованных кругах, элементарных сведений о понятиях и закономерностях политической науки. Цивилизованными народами мира смысл демократии воспринимается совсем иначе, нежели зафиксировано в советских учебниках и словарях. И хотя с недавних пор у нас в ходу острота о том, что демократия похожа на жирафа — стоит раз увидеть и уже никогда ни с чем не спутаешь — неплохо ознакомиться и с научным содержанием данного феномена. То же самое можно сказать и о принципе легитимности — современнике породивших его греческого полиса и республиканского Рима, а сегодня — одном из главных критериев политических режимов демократических стран.

В нашем же, казалось бы, насквозь политизированном государстве — от детсада до объединений пенсионеров, но политизированном в «извращенных формах» — люди нуждаются в представлениях по крайней мере об основах политологии с тем, чтобы видеть суть политических явлений, разбираться в несостоятельности некоторых решений и демагогичности заявлений тех или иных политиков, понимать отличие президентского режима (в котором мы довольно неожиданно для себя оказались в одно прекрасное утро) от парламентского, коалиции от блока, партии от латентной силы, наконец, знать, что и парламентская партия может быть «авангардной», т. е. в обычных для политической науки терминах — мажоритарной и т. д.

Мы живем в уникальное время — почти трехсотмиллионное общество меняет свой затянувшийся политический режим, распадается империя и на своих исторических территориях возрождаются суверенные государства. Развал исчерпавшего себя и рождение нового строя происходят в особой социально-политической конъюнктуре, названной у нас перестройкой. Сходный с нашим процесс общественной жизни, из которого ведет свое происхождение режим-антитеза, определяется в западной политологии как полный пересмотр конституции (в отличие от возможных революции, государственного переворота или реставрации). Укоренение нового строя прямо зависит от способности вводимых институтов осмысленно ответить на потребности общества. Труднее всего идет прививка заимствованных порядков.

Политология служит рационализации политической жизни, в том числе и в сугубо материальном плане. Однако наши новые государственные структуры на редкость расточительно изводят и без того скудные общественные ресурсы на нелепые, антинаучные идеи и тупиковые законодательные решения. Это походит на поиск методом «тыка». Но здесь присутствует и скрытая логика — осуществляются своекорыстные «инициативы», способные продлить монополию на властные структуры и обеспечить стартовое преимущество известной партии.

Как же предопределить разумный ход событий? Отечественные издания, обязанные нести читателю мировой опыт политологии, с этим запаздывают. В редакцию нашего журнала* адресуются многочисленные просьбы о публикации хотя бы минимальных сведении о конструкциях и механизмах действия демократических режимов, о существующих партийных системах. В стремлении ответить на пожелания читателей «Полиса» предлагает своего рода дайджест «педагогического эссе» известного ученого, профессора парижского Института* политических наук Жан-Луи Кермонна** с некоторыми дополнениями и комментариями. Западноевропейская политология своим компаративным подходом и реализмом интерпретации политических сюжетов, на наш взгляд, в большей мере, чем американская, отвечает интересам той части нашего общества, которая стремится понимать суть политики. Американские учебники более специфичны, ибо прежде всего отражают своеобразный опыт этой демократии. Проф. Кермонн умело вводит в ткань своего повествования взгляды и оценки людей, работавших в политической науке в разные времена — от Аристотеля, Токвиля и Маркса до современных авторитетов вроде Дюверже или Сартори. Мнения взаимодополняются либо ставятся автором в контрапункт, но в итоге читатель знакомится с классически завершенными формулами и простыми разъяснениями сложнейших политических реалий и организмов.

* * *

Среди базисных для политической науки понятий — концепты политического режима (строя), легитимности (законности) и демократии. Примерно три десятилетия тому назад знаменитый французский политолог М. Дюверже дал емкую формулу политического режима как «определенного сочетания системы партий, способа голосования, одного или нескольких типов принятия решений, одной или нескольких структур групп давления». Ныне более точной признана дефиниция самого проф. Кермонна: «Под политическим режимом понимается совокупность элементов идеологического, институционального и социологического порядка, способствующих формированию политической власти данной страны на определенный период».

Основными компонентами политических режимов являются принцип легитимности, структура институтов, система партий и, наконец, форма и роль государства (р. 12)***. Принцип легитимности подразумевает соответствие политической власти ценностям, на которых основан тот режим, чье функционирование обеспечивает данный принцип. Легитимен не только режим, проводящий в жизнь собственные ценности, но и тот, который хотя бы в неявной форме соответствует народным устремлениям; иными словами, легитимен любой режим, отвечающий народному консенсусу (М. Дюверже). На практике легитимность политического строя выражается через соответствие происхождения и действий властей требованиям демократии (р. 13). В течение нескольких веков вырабатывалась формула (западной) плюралистической демократии: «Политическая власть народа, отправляемая свободно выражающим себя большинством, уважающим право меньшинства проявлять свое несогласие» (р. 19) или — Лаконичнее — «власть большинства, уважающая права меньшинства». Здесь два принципиальных обстоятельства: демократия — это всегда политическая власть большинства (которое никогда не следует идентифицировать с единогласием, по сути дела, мифом об обществе без противоречий) над всем народом и это всегда неизменное уважение мнения меньшинства и его права свободно конституировать оппозицию. Классик французской политологии Ж. Бурдо настаивал на том, что демократия — не только форма политической организации, но и ценность, суть которой — в неотъемлемом призвании людей брать на себя ответственность за свою судьбу (и личную, и коллективную), чем и отличаются разные концепции демократии.

* По 1990 г. — журнал «Рабочий класс и современный мир».

** Jean-Louis Quermonne. Les regimes politiques occidentaux. Ed. du Seuil. P. 1986 (Жан-Луи Кермонн. Западные политические режимы. Изд. «Сей», Париж, 1986).

*** Здесь и далее в тексте проставлены ссылки на работу Ж. -Л. Кермонна. Другие мнения и формулировки выделяются особо.

Типичного (идеального) политического режима не существует — согласию в понимании квинтэссенции демократической легитимности соответствует разнообразие самих режимов, причем общепринятым является различение парламентского и президентского. Однако есть и общие принципы плюралистической демократии. Это свободные выборы правителей, предполагающие, по крайней мере, три условия — свободу выдвижения кандидатур как следствие свободы образования и функционирования партий; свободу избирательного права, т. е. всеобщее и равное избирательное право по принципу «один человек — один голос»; свободу голосования, понимаемую как тайное голосование и равенство всех в информации и возможности вести пропаганду во время избирательной кампании. Политическая власть принадлежит большинству народа, которое может выделиться либо путем прямых (президентских), либо непрямых выборов (парламентское большинство и инвеститура правительства ассамблеей, сформированной по итогам всеобщего голосования). Главная и естественная при демократии обязанность большинства — уважение к оппозиции, ее праву на свободную критику и праву сменить, по итогам новых выборов, бывшее большинство у власти (чередование). Следующий принцип назван конституционализмом — общественные власти и граждане должны уважать конституцию, что обязывает партии доказать свою способность к минимальному согласию, а сами власти — подчиняться юрисдикции независимого органа конституционного контроля. Наконец, это всеобщий, связанный с конституционализмом, и, видимо, самый главный фактор — гарантия основных прав граждан, что требует осуществления правового государства и его уважения каждым человеком и каждой политической структурой (р. 20—21).

Предметом фундаментальной политической науки является не столько определение оптимального политического режима, а, скорее, сравнительный анализ их общих и особенных характеристик. В данном смысле самым удобным оказывается анализ новых либо пока не существующих режимов с выделением идеальных для подлинной демократии элементов. Каждый режим принципиально должен стремиться к своему демократическому совершенствованию; знание основ политологии особенно полезно для обществ, переходящих от тоталитарности к демократии, заново строящих свой политический режим.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ

Будучи результатом исторических процессов, западные политические режимы в равной мере являются творением права. Мажоритарный принцип (принцип большинства), хотя и ограниченный свободой оппозиции, и правовое государство — две аксиомы демократии. Суть правового государства состоит в подчинении праву конституционных и административных общественных властей и в существовании над ними правового контроля. Но структура демократий принципиально опирается также на разделение властей: кроме независимой судебной власти, оно долгое время выражалось в самостоятельности законодательной и исполнительной властей и было основой для традиционной классификации политических режимов (и сегодня позволяет различать президентский режим и режим ассамблеи). Однако появление партийных систем изменило ситуацию: когда мажоритарная (или доминирующая) партия одновременно контролирует парламентское большинство и правительство, принцип разделения властей обращается в символ. Подобное происходит и тогда, когда исполнительная власть пользуется постоянной поддержкой парламентского большинства, совпадающего с большинством президентским.

Но необходимое условие демократии — это отсутствие монополии любого политического органа на власть, потому что там, где смешиваются законодательная и исполнительная власти, подлинно демократические структуры обязаны выработать и развивать противовес — контрвласть. Таким образом, функцию разделения властей принимает на себя разграничение между большинством и сильной оппозицией, а в федеральных и децентрализованных государствах роль контрвласти по отношению к центру выполняют власти федеративных государств или автономных регионов. Наконец, плюралистический характер всех политических институтов всегда остается одной из констант демократических порядков (р. 106).

Понятие правового государства означает, что само государство и все социальные общности, равно как и отдельная личность, уважают право и находятся в одинаковом положении по отношению к нему. Здесь высшая законность — это судебные власти, причем в последней инстанции, любое неуважение к праву влечет санкции со стороны судьи. Принцип правового государства предполагает существование иерархии юрисдикции, в том числе в системе правовых актов, высший из которых — всегда конституция, затем свод законов различных уровней, затем указы президента, постановления кабинета министров и т. д. Режим правового государства прямо противоположен режиму государства полицейского, в котором правительственная и административная власти действуют своевольно, а «политическая полиция» игнорирует зачастую все установления (р. 116).

Мажоритарный принцип — субстанция западных демократий, породивших две классические модели, способные скомбинировать принцип большинства с разделением властей. Развитие парламентской модели привело к нынешнему отождествлению народного большинства с парламентским, а правительство обычно в целом отражает данное большинство; так что становится возможным реализовать единство политической власти (правительства и парламентского большинства), а плюрализм обеспечивается статусом оппозиции и чередованием партий у власти. Президентская модель сложнее, ибо сочетает в себе два способа прямого выражения народного большинства (президентские и парламентские выборы). Американская партийная система и институциональный механизм отлажены так, что облегчают поиск необходимых компромиссов между президентом и конгрессом, при том, что легитимность Верховного суда основана на консенсусе этического порядка, который всерьез никогда не отрицало ни одно большинство. В свою очередь, французская система при V Республике содержит в себе зерно конфликта: когда совпадают два способа выражения воли народа, то президентская власть усиливается и ее преобладание становится структурным; если же два народных выбора (президента и парламентского большинства) находятся в противоречии друг к другу (президент — из левых политических структур и правое большинство, либо наоборот), то аналогичное противоречие складывается и между двумя народными большинства ми, причем при отсутствии возможностей к разумному сотрудничеству между президентом парламентом вероятен кризис режима (р. 139—140).

Если правительство подчинено парламенту, то мы видим режим ассамблеи-, взаимное равновесие указанных структур обозначает обычно классический парламентский режим, при котором отношения между главой государства и парламентом основаны на их обоюдной независимости — парламент не имеет Средств давления на лидера и наоборот. При президентском режиме глава Государства политически ответственен непосредственно перед народом, но его независимость перед парламентом означает не отсутствие ответственности перед ним, а строгое и жесткое применение принципа разделения властей (р 149— 150).

Способ голосования — тоже важный элемент политических режимов. У выборов три основные функции: подданные назначают своих правителей; официально устанавливается соотношение политических тенденций; даруется или отбирается у общественных властей их легитимность (здесь — властные полномочия). Специфика избирательной системы может определять контуры самой политической системы: еще в 1951 г. М. Дюверже вывел три закономерности влияния способа голосования на численность и структуру партий: выборы по мажоритарной системе в один тур помогают утверждению двухпартийной (в любом случае — двухполюсной) системы, состоящей из партий с сильной структурой (избиратель знает, что голосует только один раз и что будут избраны кандидат или список, набравшие наибольшее число голосов, и потому он стремится проголосовать полезно, т. е. за партию, имеющую по его мнению, шансы на успех, а не за мелкие организации, даже если они отвечают его политическим вкусам); мажоритарные выборы в два тура помогают рождению многопартийной системы, образованной из партий со слабой структурой и зависящих друг от друга (двойное голосование способствует биполяризации политических тенденций и образованию внутри каждой из них партийных подсистем, уточняют политологи Ж. и М. Шарло из Франции); пропорциональные выборы благоприятствуют многопартийной системе из партий взаимонезависимых и с сильной структурой (здесь полностью используются голоса максимально возможного числа избирателей и те партии, которые прошли установленный минимальный порог голосов, посылают своих представителей в органы власти) (р. 178—179).

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО И ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИЛЫ

Институциональные рамки политических режимов определяют конфигурацию своеобразной сцены; политические силы (преимущественно партии) — действующие лица, актеры на этой сцене; в свою очередь, гражданское общество поставляет последним своим ресурсы и поддержку. Под политической силой понимается совокупность доктрин, идей, групп или партий, осуществляющих влияние на политическую жизнь (М. Гравиц, Франция). На первом плане здесь партии, которым отводится пока основная роль в функционировании режимов. Стало классическим противопоставление авторитарных порядков с единственной партией многопартийности как залогу демократии.

Если институты ведут свое происхождение из государства, то политические силы (в сущности своей — силы социальные) берут свое начало в гражданском обществе — совокупности тех межличностных отношений, семейных, общественных, экономических, культурных, религиозных и других структур, которые развиваются в обществе вне рамок и без вмешательства государства. Существует масса определений и теорий гражданского общества. Еще в XVII в. епископ-философ Боссюэ говорил, что это общество людей, подчиненных одному правительству и одним законам Руссо противопоставлял «гражданское состояние» «природному» и в век Просвещения у гражданского общества была довольно плохая репутация из-за того, что считалось: «человек человеку волк». Для Маркса оно было лишь совокупностью материальных отношений индивидов на определенной стадии развития производительных сил и прямо зависело от состояния производственных отношений. Грамши добавил к марксовому пониманию гражданского общества измерение, касающееся надстройки: для него оно было совокупностью личных и параобщественных организмов, выполняющих функцию гегемонии в пользу господствующей в обществе группы. Он же дополнил сформулированную в немецкой философии идею о том, что гражданское общество преимущественно покрывает сферы экономической и частной жизни мыслью о гегемонии, осуществляемой идеологиями. Впрочем, есть и совершенно иной подход. А. де Токвиль, к примеру, видел ключ к пониманию гражданского общества в экстраординарной способности индивидов к объединению, причем не только в частной жизни (р. 192-193).

Проф, Кермонн предлагает более современную, синтетическую дефиницию: «Гражданское общество слагается из множественности межличностных отношений и социальных сил, которые объединяют составляющих данное общество мужчин и женщин без непосредственного вмешательства и помощи государства» (р. 194). С гражданским обществом нельзя смешивать два других феномена: это с одной стороны, политическое общество (совокупность общественных институтов, в их числе государство и иные социальные коллективы), являющееся полной противоположностью обществу гражданскому; с другой — глобальное общество (если читатель извинит тавтологию, то «всеобщее общество») — вообще самая широкая социальная общность, которая осуществляет наивысший уровень интеграции индивидов и автономна по отношению к своему окружению (античный полис, египетская империя и т. д. ) (Ж. -П. Ко, Ж. -П. Мунье).

Ныне глобальное общество чаще всего воплощается нацией. Оно сложно в том смысле, что является обществом обществ, ибо складывается из подсистем, принадлежащих и к политическому, и к гражданскому обществам, таких как семья, предприятие, ассоциация, партия, церковь. Наконец, в сильно интегрированном глобальном обществе находят свое выражение одновременно различные виды и солидарности, и несогласия. Политология выделяет два основных типа глобальных обществ — консенсуса (с высоким уровнем общественного согласия) и конфликта (где, напротив, укоренена и развивается напряженность между компонентами общества — этносами, социальными классами, поколениями и т, д. ) (р. 194—195).

При политическом анализе главным элементом гражданского общества являются политические партии. Существует множество определений этого понятия: от устаревше-либерального «партия — собрание людей, исповедующих одинаковые политические доктрины» (Б. Констан) до специфически идеологизированного, марксистского: партия — «политическая организация, выражающая интересы общественного класса или его слоя, объединяющая их наиболее активных представителей и руководящая ими в достижении определенных целей и идеалов; высшая форма классовой организации» (Советский энциклопедический словарь, 1987 г. ). Вряд ли такие дефиниции годятся всерьез.

Один из высших авторитетов в партологии американец Дж. Ла Паломбара выделяет четыре конституирующих партию элемента: во-первых, идеологического порядка — всякая партия суть носитель идеологии или по крайней мере выражает конкретную ориентацию, видение мира и человека. Во-вторых, партия — это организация, т. е. относительно продолжительное по времени объединение людей, это институт, чем она отличается от клиентелы (группы вокруг лидера); партия — это организация в разных измерениях — национальном, региональном, локальном, иногда интернациональном. В-третьих, цель партии — завоевание и осуществление власти (специфическая функция партии при демократии — занимать государственную власть, уточняет С. Лаво). При плюрипартийной системе одна партия сама по себе редко может завоевать власть, здесь скорее следует говорить об участии в отправлении властных функций или, в любом случае, о включении в политическую систему. В-четвертых, каждая партия стремится обеспечить себе поддержку народа — вплоть до членства или активного членства (активисты) в ней и в данном отношении некоторые партии напоминают церковь (Р. Дебре, кстати, удачно назвал церковь спартией Бога»). Но далеко не каждый гражданин намерен быть активистом, и его поддержка партии выражается в диапазоне от сочувствующе-голо — чаще всего — избирателя (р. 203—204).

На базе разработанной проф. Ла Паломбарой системы конституирующих элементов Кермонн дает следующую дефиницию: «Партии — это организованные политические силы, объединяющие граждан одной политической тенденции для мобилизации мнения по определенному количеству целей и для участия в органах власти либо для ориентирования власти на достижение этих требований» (р. 204).

Классическая типология партий разработана М. Дюверже в его труде «Политические партии». Он установил бинарную классификацию — кадровые и массовые партии. Кадровые партии, по Дюверже, являются продуктом эволюции (с середины XIX в. ) электоральных комитетов «в низах» и парламентских групп «в верхах», следовательно, это партии нотаблей (людей, чье положение в обществе обеспечивает им авторитет в политической жизни). Массовые партии, напротив, сочтены им образованиями второго поколения, продуктом всеобщего избирательного права. Указанные два вида партий различаются также по своей внутренней структуре, в частности, по типу связей, привязывающих гражданина к партии. Дюверже видит здесь три концентрических окружности: круг активистов, для которых партия — смысл жизни, нечто вроде церкви; круг членов партии, выплачивающих взносы и имеющих регистрационную карточку, партия для них только организация; круг сочувствующих и избирателей, удовлетворяющихся присутствием изредка на митингах и голосованием в пользу партии. Если рассмотреть арифметическое соотношение между, с одной стороны, членами партии и ее избирателями, а с другой — между активистами и членами партии, то чем больше пропорция членов партии по отношению к числу избирателей и, соответственно, активистов — относительно членов партии, тем больше организация тяготеет к типу массовой партии. И наоборот: чем меньше число членов партии в сравнении с числом голосующих за нее, тем ближе партия к типу кадровой (или нотаблей).

Позже Дюверже сам скорректировал свою конструкцию, признав существование третьего типа партий с оригинальной структурой — непрямые партии (лейбористы в Британии, где гражданин вступает в профсоюз и, если не отказывается, автоматически считается членом ЛПВ). Вторым дополнением Дюверже к собственной бинарной классификации стало различение партий с сильной и со слабой структурой (консервативная партия Британии — это кадровая партия, лейбористы — непрямая партия, но внутренняя дисциплина обеих предписывает парламентариям подчиняться директивам парламентской группы, значит, обе партии обладают сильной структурой; в США члены демократической и республиканской партий располагают почти полной свободой голосования в конгрессе, это партии со слабой структурой, причем отсутствие жесткой дисциплины обеспечивает нормальное функционирование президентского режима и в тех случаях, когда президент не имеет большинства в конгрессе).

Вместе с тем целый ряд авторитетных политологов (Ла Паломбара, Шарло, Киршеймер) еще в 60-е годы не согласились и с дополненной бинарной классификацией Дюверже, полагая, что в конце XX в. нельзя приравнивать кадровую партию к архаичной модели, а массовую — к прогрессирующей. Действительно, большинство нынешних партий не являются массовыми, хотя собирают солидную долю голосов избирателей — у них незначительный членский корпус и еще меньше активистов. С учетом данного обстоятельства Ла Паломбара и Вейнер (США) выделили третий тип партий, дополняющий классификацию Дюверже (его назвали «партия-хватай-всех»). Это «интерклассовые» партии, стремящиеся при помощи не идеологизированной программы мобилизовать наибольшее число избирателей разной социальной и профессиональной принадлежности или этнического происхождения (Союз за французскую демократию; итальянские демохристиане, чьи цели сегодня имеют мало общего с социальной доктриной церкви; германские социал-демократы, дистанцирующиеся от марксизма; подобную тягу к деидеологизации демонстрирует сейчас и Французская соцпартия). Данный тип партий был обозначен термином «партия избирателей», т. е. это организация, ориентированная на мобилизацию возможно большей части электората для решения главных проблем текущего момента и для отправления власти «эмпирическим» путем. Француз Ж- Шарло вместе с американцем Дж. Сартори предложили популярную ныне трехкомпонентную типологию партии: партии нотаблей (кадровые партии), массовые партии, партии избирателей (р. 208—211).

Под партийной системой понимается (в рамках данного режима) политическая конфигурация, составленная из совокупности независимых элементов и определяемая количеством и параметрами существующих в ней партий (р. 215). Это понятие детерминирует сегодня сущность политических режимов (дихотомия плюрализм — тоталитаризм) и служит основой их классификации. Саму же партийную систему определяют два критерия — один учитывает число включенных в нее партий, другой — их параметры (масштабы), что способствует различению форм многопартийности. В ходе истории сформировались три основных типа партийных систем: двухпартийная система (бипартизм), многопартийная система и система «двух с половиной партий».

Специфика совершенного бипартизма определяется тремя обстоятельствами: он автоматически обеспечивает одной из партий большинство мест в ассамблее, избранной прямым всеобщим голосованием, а такое парламентское большинство позволяет правительству функционировать в течение всей легислатуры, гарантирует стабильность кабинета министров и укрепляет власть государства; он наиболее полно обеспечивает представительство избирателей (если две партии собирают подавляющее число голосов, то, с учетом чередования, такая же пропорция граждан представлена не только в парламенте, но и в правительстве, за исключением абстенционистов); он также позволяет сэкономить средства на параллельные выборы главы государства.

Жесткости бипартизма противопоставлены разнообразие и гибкость многопартийной (плюрипартийной) системы. Безразлично, сколько именно партий — три или больше — действует в ее рамках, ибо с момента появления третьей редко когда одной из них удается получить и надолго удержать абсолютное большинство в парламенте. В любом случае анализ сводится здесь к определению конфигурации гетерогенных партий (Дж. Сартори). Некоторые партии, так называемые правительственные, даже при наличии у них приемлемой для значительной части электората программы, не способны править самостоятельно и участвуют только в коалиционных правительствах. При многопартийности есть, правда, партии, не нацеленные на завоевание власти даже в коалиции: они предпочитают играть свою принципиальную роль в оппозиции, причем если в условиях бипартизма они маргинализуются, то многопартийность оправдывает их существование. Правительственные партии нацелены на разработку мер, обусловленных национальной и международной конъюнктурой, а постоянно оппозиционные («антисистемные») партии главное для себя усматривают в декларировании требований класса или социальных категорий, с которыми они себя идентифицируют. Итак, при многопартийности партии соревнуются не с одинаковым «оружием», они гетерогенны. Политологи выделяют основные типологические варианты многопартийности — трех-, четырех- или плюрипартийная (с множеством партий) система.

Наконец, система «двух с половиной партий» — нечто вроде переходного варианта между бипартизмом и многопартийностью (Ж. Блондель, Франция), она обладает присущими только ей одной особенностями: когда рядом с двумя основными партиями появляется третье образование, оно способно предопределять успех одной из них и, следовательно, контуры правительственной коалиции.

Параметры, «вес» партий приобретают особое значение при многопартийности; здесь политологи оперируют тремя показателями: числом членов партии, количеством ее избирателей и числом полученных ею депутатских мандатов. Именно специфика распределения депутатских мест вызвала к жизни еще одну классификацию партийных систем, основанную на сравнительных масштабах влияния нескольких партий: мажоритарная партия, получающая по итогам голосования абсолютное большинство мест в парламенте и право на формирование правительства; партия, призванная быть мажоритарной, т. е. способная в условиях чередования и по итогам следующих выборов стать мажоритарной; доминирующая партия, имеющая относительное большинство депутатских мандатов; наконец, миноритарная партия.

Согласно этой типологии, выделяют партийные системы, основанные на партиях с мажоритарным призванием; системы, характеризующиеся присутствием доминирующей партии; системы, опирающиеся на коалицию миноритарных партий. В первом случае предполагается либо соревнование двух партий с мажоритарным призванием (это наверняка бипартизм с чередованием у власти), либо многопартийность с присутствием мажоритарной партии, что бывает весьма редко и обычно затрудняет деятельность парламента. Во втором случае доминирующая партия не только стремится идентифицировать себя с политическим режимом, опорой которому она служит, но и старается собрать не менее 30 % голосов, дабы получить значительный отрыв от других партий и определять состав и ориентацию правительственной коалиции. Опыт западных демократий, стремящихся к оптимизации своих институтов, все же указывает на то, что наиболее стабильны те партийные системы, которые сочетают рационализированный парламентаризм с присутствием доминирующей партии. Два примера: если развитие основанной на доминирующей партии французской системы при V Республике (при нестойких парламентских коалициях) ныне тяготеет к биполяризации, то в Италии в условиях плюрипартизма (примерно дюжина официально соревнующихся партий) последние четыре десятилетия экстраординарно доминирует ХДП. Наконец, еще в большей степени, нежели системы с доминирующей партией, требуют гибкой и умной коалиционной политики системы, базирующиеся на союзе миноритарных партий (р. 214—230).

Теория коалиций — это отдельный и, надо сказать, очень сложный раздел политологии, поэтому приведем здесь лишь одно, но очень существенное положение. В советской политической лексике распространен термин «блок» (левоцентристский блок, к примеру). Судя по заявленным принципам формирования этих объединений, под «блоком» подразумевается равноправный союз. Однако если возможно установить синонимию понятий «коалиция», «союз», «альянс», то блок (социальный или политический) — это всегда иерархическая структура, основанная на социально-политических «перемириях», институциональных компромиссах разных общественных групп (понимаемых в смысле, предложенном вслед за Грамши Н. Пулантзасом (Франция).

В идеале «политический блок» — это отражение блока социального. Блок определяется как достаточно стабильная система отношений господства, союзов, уступок разных социально-политических групп (доминирующих и подчиненных). Внутри политического блока места и роли заведомо неравны: доминирующая группа (партия) навязывает свои фундаментальные интересы и концепции экономико-социального и политического развития; «союзные» группы чаще всего обнаруживают свой основной интерес в достижении всем блоком гегемонии в партийной системе; группы-«реле», занимая даже очень подчиненное место, могут играть важную роль в популяризации общего компромисса, предложенного блоком (функция «паблисити»). Вся эта структура строится при участии самых подчиненных, обычно явно миноритарных компонентов, чьи интересы наименее удовлетворены, хотя и принимаются в какой-то мере во внимание. Последние участвуют в блоке в силу обстоятельств, которые вынуждают их делать это. В отличие от присущей блоку структуры доминант и диктата критериями коалиции (союза) являются консенсус и компромисс, баланс интересов и равноправие всех партнеров вне зависимости от масштабов их влияния.

* * *

Если партии и выдвинуты на первый план среди компонентов гражданского общества, то они отнюдь не единственные образования, способные профессионально интересовать политолога. Гражданское общество включает в себя латентные (скрытые) политические силы, могущие внезапно или постепенно, под влиянием известных обстоятельств трансформироваться в активные политические силы. Они складываются из отдельных граждан или целых социальных групп, причем различают структурные и конъюнктурные латентные политические силы.

Кермонн справедливо замечает, что политология как наука слишком часто забывает о том, что гражданин сам по себе является политической силой и от его способности объединяться с себе подобными в огромной мере зависят успехи всех других сил, которые постоянно стремятся к его социализации и мобилизации в свою поддержку. Даже если речь идет о просто избирателе, все равно его мысли и чувства, поведение определяют любой политический режим и в идеале каждый режим должен строиться именно для него, для гражданина. Партии никогда не могли канализовать всю политическую энергию людей: «Существует много форм политического действия, и партия — лишь одна из них, поэтому ошибочно думать, что политические силы монополизируют и исчерпывают всякую политическую активность» (С. Лаво, Франция). Гражданское общество населено множеством структурных латентных сил. Наиболее крупные, заметные из них — классы, этносы, элиты (предприниматели, интеллектуалы и пр. ). На определенной стадии разделения общества на классы возникают профсоюзные силы, и до сих пор нечто, определяемое как «классовое сознание», представляет собой одну из главных мотиваций политического поведения, причем оно способно мобилизовывать структурные латентные силы, играя как притягательную, так и отталкивающую роль.

Сложнее вопрос с этносами, многорасовыми сообществами; они часто стремятся к образованию наций, могут воспользоваться фактором федерализации или отделения части территории; угнетение же этноса может принять форму апартеида или вылиться в гражданскую войну. Смягченная версия этнического феномена — лингвистические сообщества. Кроме того, реальную структурную силу в промышленно развитых странах представляют собой иммигрантские меньшинства; в данный разряд входят также традиционные молодежные, феминистские движения. Всегда остро стоит в обществе вопрос об отношениях элит с массами. Наконец, серьезнейшую структурную латентную политическую силу представляет собой военно-промышленный комплекс с его специфическими интересами и требованиями.

Конъюнктурные латентные политические силы чаще всего представлены группами давления, политическими клубами и ассоциациями левого и правого толка, корпоративными объединениями, новыми альтернативными движениями и т. д. Группы давления определяются как совокупность индивидов, которые под влиянием общего интереса выражают свои требования, высказывают претензии, прямо или косвенно затрагивающие другие секторы общественной жизни (Ж. Мейно, Франция). При малейшем знаке они способны выйти на поверхность политической жизни уже в качестве реальной политической силы, партии, политизированного движения. Некоторые профессиональные организации способны, побуждаемые своей аудиторией, создать контрвласть в противовес существующей: группа лиц, доминирующая над определенным полем деятельности, может вступить в соревнование с государственной властью в осуществлении политики (А. Мабило, Франция). К конъюнктурным силам также относят клиентелу, формирующуюся и исчезающую под влиянием определенных обстоятельств и активно поддерживающую человека (политического деятеля первого плана), с которым она, клиентела, связала свою судьбу.

Обычно в политологии используют три термина для обозначения носителей персонализированной власти или политики: государственный деятель — личность, причастная к управлению страной, дистанцирующаяся от партий, способности которой позволяют вывести власть и вместе с ней государство из сложной ситуации; нотабль — человек, собирающий в определенном округе подавляющее число голосов избирателей, что позволяет ему выдвинуться в первые ряды «политического класса»; лидер — он характеризуется одновременно и способностью решающе влиять на партаппарат, и успешно осуществлять важные правительственные обязанности (р. 202). Такого рода личности сами по себе представляют политическую силу, особенно в кризисных для общественной жизни ситуациях, приобретая черты героические или харизматические.

Бурное развитие в конце XX в. латентных политических сил показывает, что было бы ошибочно сводить действующие лица политики к двум категориям — партиям и группам давления: гражданское общество гораздо богаче на общественные (индивидуальные или коллективные) силы. Их трансформация в активного субъекта политики может привести к конституированию в политическую партию либо заставить уважать их особенности.

Одним из центральных для политологии является вопрос о политическом темпераменте, разделении на правых и левых, которое, особенно в европейской политике, определяет большинство процессов и ситуаций. При плюрализме правые и левые представляют собой две основные политические контртенденции, причем большинство попыток объяснить их противостояние, исходя только из идеологических мотивов, продемонстрировало свою несостоятельность. Однако все же существует известный набор ценностей, приписываемых, к примеру, левым — они пацифисты, антирасисты, антиклерикалы, антикапиталисты, озабочены развитием свобод (кроме «дикого рынка»), распространением равенства и в этом смысле левые непременно социальны или социалистичны. Если левые находятся в постоянном стремлении к прогрессу, то правые, напротив, делают упор на сохранении (консервации) установившихся порядков, на уважении к ним. Им свойственен культ власти и иерархии, они признают существование естественных препятствий на пути преобразований и т. д. Одним словом, правые традиционно считались пессимистами по сравнению с оптимистически настроенными левыми. Вместе с тем, на коротком отрезке истории идеология левых действительно противоположна идеологии правых, но анализ длительных исторических периодов показывает, что это отнюдь не безусловно. Кермонн приводит удачный пример с французским национализмом: во времена Великой революции национализм явно принадлежал левым, но уже при Бонапарте он стал ценностью носителей авторитарной имперской идеологии; во времена Коммуны он вновь возвращается к левым, но дело Дрейфуса передает национализм правым, затем буланжизм снова скорее сдвигает его как ценность влево; в межвоенный период патриотизм укоренился в правых рядах, а Сопротивление сделало его несомненным достоинством левых, голлизм 60-х годов вновь превратил национализм в преимущество правых, но с победой социалистов на выборах 1981 г. он больше не является монополией последних.

Поэтому продуктивнее различать правых и левых не по их идеологии, а по системе Ф. Гогеля (Франция), который объяснил противостояние и соревнование двух обычно электоральных коалиций соответствующими политическими темпераментами, причем левых он окрестил «партией движения», правых — «партией порядка». Ориентация на порядок идентифицируется с сопротивлением изменениям, склонность к движению — колеблется в диапазоне от реформы до революции. В рядах правых выделяют три основные тенденции: первую из них определяют понятием «ультра», вторая — либеральные правые, соглашающиеся с некоторыми демократическими ценностями и склоняющиеся к реформам, третья — националистическая правая (Р. Ремон, Франция). Левые также не гомогенны, здесь дело не только в различении социалистов, социал-демократов и коммунистов, но также и в существовании течений внутри и рядом с этими партиями (р. 236—238). Наконец, англичанин Эйсенк, «скрестив» две серии темпераментов (радикальный и консервативный, авторитарный и либеральный), получил четыре «эталонные» политические тенденции: авторитарные радикалы (к примеру, коммунисты), либеральные радикалы (социал-демократы или лейбористы), авторитарные консерваторы (фашисты) и либеральные консерваторы (умеренные). При всех разночтениях в данном вопросе разграничение двух политических течений составляет сегодня неотъемлемую часть политической культуры, критерий, определяющий соотношение сил и характер политических режимов.

* * *

Читатель, внимательно и до конца просмотревший наш дайджест двух разделов книги проф. Кермонна, дополненных рядом других мнений, понимает, что в политически культурном обществе большую часть подобных сведений гражданин получает еще до включения в социально активную жизнь. Наше же общество с вынужденным опозданием и с немалым трудом осваивает сейчас первую ступень школы политических наук, отсюда и отнимающая у общества много сил, ресурсов и, главное, времени политическая кустарщина, свойственная как новым властным структурам, так и пытающимся выйти из недр гражданского общества свежеиспеченным партиям и движениям.

В нашем политическом «Зазеркалье», где государство является «институтом» партии-монополиста, сведения из арсенала политических наук в основном поступают через средства массовой информации и они «адаптированы», естественно, к взглядам того или иного автора, издания или телепрограммы. Так, по убеждению народного депутата СССР Ю. Голика, самой мощной гарантией «возрождения» (?) демократии является профессионально сильный парламент («Советская культура», 27. Х. 1990). Вообще-то требования к профессионализму трудно оспорить, но здесь важно другое. Демократия всегда, повсюду и прежде всего обеспечивается существованием сильного меньшинства и неизменным уважением большинства к его праву свободно формировать альтернативную политику. В союзном же парламенте нет даже легитимно оформленного большинства, а та масса депутатов, которая считает себя таковым, прилагает иррациональные усилия, дабы воспрепятствовать конституированию оппозиции (кстати, оппонентами «большинству» преимущественно выступают депутаты с высоким уровнем профподготовки). С одной стороны, признать статус и права парламентского меньшинства — значит обязательно искать с ним компромиссы, нет статуса — и власть предержащие продлевают жизнь обреченным на единогласие тоталитарным структурам. С другой стороны, десятилетиями воспитанные в нас «коллективизм» и традиции мышления, противопоставленные ограниченной в правах личности, — одна из главных причин гипертрофии прав большинства в Союзе и сведение таковых к минимуму у меньшинства. Между тем есть огромный философский и житейский смысл в уважении, которым пользуются в западных демократиях идеи меньшинства, оппозиции, чьи права юридически строго обусловлены и защищены. Этот глубоко диалектический подход вытекает из опыта всех сфер жизни. Так, в науках, в том числе и в политической, наиболее ценные идеи появлялись обычно «у оппонентов господствующему мнению. И, как правило, чем крупнее открытия, тем большие усилия прилагались для их всеобщего одобрения и очень часто это предварялось личной драмой их авторов. Трагический пример Дж. Бруно уводит нас в средневековье, а А. Д. Сахаров — современное подтверждение тому. По существу, основные положительные идеи перестройки, особенно в сфере политики, были обоснованы им раньше других и сначала отвергнуты. Впрочем, воспитанникам тоталитарного общества и сейчас трудно отказаться от догм типа «большинство всегда право» и что его позиции обычно морально безукоризненны. Вместе с тем нельзя забывать и о том, что тотальное отрицание позиции большинства может привести к иной, неприемлемой для подлинной демократии крайности — к непризнанию меньшинством законности этой позиции и, как следствие, анархии или краху демократического режима.

Широкое использование нами достижений такой науки, как политология, а также опыта западных демократий, может дать шанс на оптимизацию необходимых процессов, позволит сэкономить ресурсы и просто человеческие силы. В любом случае нужно помнить классический тезис Нобелевского лауреата М. Фридмана, относящийся к американскому обществу начала 60-х годов: «Наше общество таково, каким его делаем мы сами.... Только от нас зависит создание такого общества, которое охраняет и расширяет свободу человеческой личности, не допускает чрезмерного расширения власти государства и следит за тем, чтобы правительство всегда оставалось слугой народа и не превращалось в его хозяина».

Вера в достоинство и способность гражданина воздействовать на ход общественных процессов, подобная фридмановской, очень необходима сейчас и нам.