Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

КОНСЕРВАТИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Г. Рормозер, А. Френкин

Участники диалога — профессор Гюнтер РОРМОЗЕР (университет Хоэнхайм, ФРГ) и доктор философских наук Анатолий ФРЕНКИН (Институт философии РАН). Беседа состоялась в Штутгарте.

А. Френкин. Прошло не так много времени после трех дней августа 1991 г., но уже сегодня очевидно, что путч и его разгром стали вехой не только в нашей отечественной истории, но и в истории мировой. Поэтому столь важными представляются международные диалоги с целью политико-философского осмысления августовских событий.

Приглашая Вас, уважаемый профессор Рормозер, к беседе на эту тему, я исходил из того, что Вы являетесь одним из авторитетнейших политических философов ФРГ, что никто другой в этой стране не выступает с такой настойчивостью за философский диалог с Россией.

Разумеется, для того, чтобы наш диалог был плодотворным, его надо вести на одном политическом языке, в понятиях, которые приняты в цивилизованном мире, употребляя их в точном смысле. Провозгласив новое политическое мышление, приоритет не классовых, а общечеловеческих ценностей — а это прежде всего нормы демократии и общечеловеческой морали — надо принять и категории мировой политической науки, исходящие из данных норм. Конечно, от классовых и групповых интересов никто еще в мире не отказывался. Эти интересы останутся. Но их отстаивание в политике не должно выходить за рамки норм морали и права. Нельзя сводить сущность политики к подавлению сопротивления других классов, государств, наций. Такие подходы пробуждают самые тревожные воспоминания о зловещих временах тоталитаризма.

И у нас в стране, и на Западе по старой привычке прежде всего пытаются обозначить, кто в политике является олицетворением зла, а кто — добра. Для их обозначения употребляются соответствующие этикетки. Весьма распространено мнение о том, что силы зла — это консерваторы, а силы добра — либералы (демократы). В СССР в течение более семидесяти лет укоренялось представление о том, что левые — это те, кто выступает за социализм, а правые, консерваторы — это те, кто за капитализм. Поэтому возникают вопросы: а можно ли назвать путчистов консерваторами? и как охарактеризовать их противников?

Г. Рормозер. Согласен с Вами, что прежде всего надо отрегулировать проблемы употребления самого политического языка, не перенося на ситуацию в России бытующие у нас, сами по себе проблематичные и ложные политические клише.

Что касается августовского путча, то западные средства массовой информации назвали его путчем консерваторов, затем стали говорить о фашистском путче.

Вы знаете, что первоначальными консерваторами были те, кто пытался в ХУШ в. защитить феодализм от угрожавшей ему буржуазной революции. И сегодня те, кто защищает марксистско-ленинский феодализм в "Советском Союзе", являются консерваторами в данном — формальном — смысле. Однако по своему содержанию они не имеют ничего общего с тем, что мы, например, в ФРГ, имеем в виду, говоря о ценностных консерваторах. К примеру, русский генерал, который отказался стрелять в русских, потому что он русский, и не подчинился приказу, — это консерватор. Точно так же, без сомнения, в еще более глубоком смысле г-н Ельцин борется не за победу либерализма западного толка, а за осуществление национальный исторических ценностей России. И в этом смысле он, без сомнения, консерватор. Если следовать истинному смыслу понятия "консерватор", то это понятие распространяется на тех, кто успешно оборонялся против путча и кто отказался быть на стороне заговорщиков, пытавшихся установить антиконституционный порядок. Называть же "консерваторами" путчистов — значило бы поставить все с ног на голову.

А. Френкин. Путчисты выступили, как известно, под лозунгом "наведения порядка" в стране, пытались придать своим действиям видимость законности. Думаю, проблема порядка заслуживает особого внимания. Свобода и порядок — вечная проблема каждого общества. Но успешная реализация этих центральных принципов политики возможна только в их связке, только в оптимальном их соотношении. Те силы, которые делают упор на принципы свободы, — это либеральные течения, а те, для которых приоритетен порядок, — консервативные. В цивилизованном обществе действуют демократические консерваторы, а либералы не отрицают необходимости элементарного порядка.

Наличие либералов вместе с консерваторами есть объективная заданность, необходимое условие целостного, а не одностороннего подхода к общественным проблемам. Современная демократия закрепляет данный принцип противостояния в раздвоении на правящие и оппозиционные партии. А эти партии или, как у нас сейчас говорят, "политические силы" сводятся в общем—то к двум главным — либеральным и консервативным. (Западная социал-демократия может быть осмыслена в указанном ряду как особая форма, найденная опять-таки на пути либерализма. )

В нашей стране в центре находится ныне борьба двух политических систем, — старой, тоталитарной, и новой, демократической. Защитники тоталитаризма — это правые. Им противостоят либералы и консерваторы вместе. В этом же ряду будут искать свое место "демократические левые", носители идеи демократического социализма.

Исторически тоталитаризм известен в двух формах: как фашизм и как сталинизм. Но было бы, на мой взгляд, совершенно неверно и наивно при этом думать, что есть два тоталитаризма — левый и правый. И вот почему. Когда мы последовательно прослеживаем движение в политике от центра влево — а это есть все большее нарастание либерализма и развертывание принципа свободы — то видим, как, минуя либерализм и затем западную социал-демократию, минуя, далее, "зеленых" и другие левые движения, путь в конечном счете приводит лишь к анархизму. Последним и крайним завершением этого пути становится левый террор.

Таким образом, движение влево, одухотворенное идеей освобождения, сопряжено со стремлением к разрушению старого мира. На этом пути органично еще не возникает тоталитаризм, хотя его потенции содержатся уже в самом разрушительном и нигилистическом духе революции. Когда же она открывает Простор для анархии, то лидеры революции совершают как бы прыжок на правый край политического спектра, чтобы удержать страну от всеобщего хаоса, установить порядок и удержать его чрезвычайными, тотальными средствами. Т. е. я хочу подчеркнуть: следуя от центра влево, через широкое политическое поле либерализма и затем по пути западной социал -демократии, мы должны с самого начала знать, что нас ждет дальше, если мы переступим границы демократии, или ею пожертвуем во имя какой-либо всеобщей цели, объявив эту цель более "высокой" и значимой, чем сама демократия. Левый экстремизм уже приводил к большому террору и превращался в правый тоталитаризм.

Очень симптоматично, что действуя на крайнем правом фланге, Гитлер пытался создать именно некий совершенно исключительный Порядок. Порядок — отнюдь не только в смысле государственного порядка, но и как предельно максимальное развитие национальной идеи. Однако презрение к первой части необходимой связки "свобода и порядок" привело его к кризису и катастрофе. Сторонники Гитлера были вынуждены, действуя на правом краю, заигрывать с социалистическими идеями, чтобы быть понятыми народом и иметь возможность выдавать себя за его представителей. Фашизм и сталинизм — антиподы, но в то же время каждый из них был вынужден заимствовать некоторые черты другого.

Итак, августовский путч был правым, он мог быть по своим последствиям слишком ужасным, чтобы называть его консервативным. Это была попытка вернуть страну к худшим — тоталитарным временам. А вот Б. Н. Ельцин и отдельные его сторонники как раз и являются типичными консерваторами. Я думаю, что Ельцин есть выразитель не только ценностного, но и структурного (политического) консерватизма. Люди, стоящие рядом с ним, — разных тенденций. Такие, например, как А. Н. Яковлев, Э. А. Шеварднадзе, А. А. Собчак, — скорее либералы. Ельцин же одержим прежде всего идеей сохранения — России, союза государств, т. е. по сути консервативной идеей.

Г. Рормозер. Ваша интерпретация идеологических позиций тех, кто предпринял государственный переворот, и тех, кто не дал ему завершиться успехом, мне импонирует, потому что совпадает с тезисом, с которым я выступал уже долгое время, но не находившим отклика. Речь идет о том, что в ходе событий в России наступил крах всей унаследованной от прошлого идеолого -политической картины мира.

Первый ваш тезис, собственно, подтверждает, что в XX в. тоталитаризм выступил в двух формах — как сталинистский и как нацистский. Убежденность в этом разделяли все общественно -политические силы, которые создавали демократию в Германии, начиная с 1945 г. Они считали, что один тоталитаризм был тогда побежден и необходимо обороняться от второго, который еще оставался в СССР. Хотя левые в ФРГ и утверждали, что был только один тоталитаризм — нацистский, а Советский Союз совершил качественный скачок в новую историческую эпоху, к новому обществу, скачок, прервавший поступательность истории капитализма. Конечно, говорили левые, у социализма в СССР еще много трудностей, многое может быть подвергнуто критике, однако в ходе строительства социализма здесь сделан, в принципе, решающий шаг к осуществлению действительной демократии. В соответствии с такой интерпретацией СССР считался страной, с которой должны быть связаны надежды всех угнетенных и порабощенных людей во всем мире. Именно в этой стране в конце пути, по достижении полной демократической свободы найдут свое осуществление и самые сокровенные тенденции и мечты современности (модерна). Ваши слова, таким образом, подтверждают то впечатление, которое у нас сложилось после войны, в начале процесса создания демократии в ФРГ, а именно: при всех неоспоримых различиях между красным и коричневым тоталитаризмом, в основе своей и в существе своем сталинистский Советский Союз был страной, где правил и господствовал тоталитаризм.

Если исходить из всего сказанного в постановке вопроса: какова была идеологическая позиция тех, кто осуществлял государственный переворот, с одной стороны, и позиция России, возглавляемой Ельциным, — с другой, то в соответствии с господствовавшими еще вчера правилами систематизации и категориями нужно было бы сказать следующее. Путчисты предприняли попытку защитить достижения социалистической революции от покушения на них. Те же, кто подавил этот переворот, согласно версии, распространенной не только в пределах бывшего Союза, но во всем мире среди левых, совершили контрреволюцию. Выходит, что силы, выступающие за реформы, являются "контрреволюционными".

Что означает все это применительно к схеме "левые" — "правые"? Вы, конечно, совершенно правы, что если бы организаторы августовского переворота победили, то они установили бы в духе традиций сталинизма левототалитарную диктатуру, снова ввергли бы мир в состояние холодной войны и создали бы возможность возникновения третьей мировой войны. Это значит, что в дискуссиях, которые мы ныне ведем на Западе, даже приблизительно не оцениваются масштабы катастрофы, которая могла бы наступить в случае победы этих так называемых путчистов.

Хотел бы выделить еще один момент. Хотя речь шла о воссоздании традиций сталинизма и о восстановлении левототалитарной диктатуры, путчисты не воспользовались идеологией и политическим языком социализма. На мой взгляд, слишком мало анализировалось то обстоятельство, что в обращении Янаева к народу в целях обоснования путча социализм не упоминался даже ни единым словом. Заговорщики оправдывали свою политику желанием спасти Россию, отечество от чрезвычайной угрозы. Т. е. они пользовались политическим языком, который ведет начало от традиции крайнего национализма, шовинизма и, определенным образом, также и фашизма. Ссылки на необходимость спасения нации как на легитимизацию насилия, не ограниченного правовыми нормами, — это не что иное, как то, что мы называем правототалитарной диктатурой.

Но описывая эту ситуацию, я прихожу к тому, что нахожу правильной также и другую мысль, высказанную вами, а именно: разделение между правым и левым тоталитарным господством, так же как между левыми и правыми, в реальной истории XX в. вообще не выдерживалось; в действительности они вели себя по отношению друг к другу как сиамские близнецы. Это две стороны одной медали, и они попеременно воспроизводят друг друга.

На мой взгляд, сегодня речь должна идти не о том, как классифицировать идеологические позиции г-на Ельцина, его ближайших друзей и советников. Вопрос следует ставить иначе: каковы были те исторические и духовные источники, из которых они черпали свои силы и благодаря которым они смогли возглавить сопротивление? Какие силы были ими мобилизованы? Что они противопоставили блоку левых тоталитаристов с правой ориентацией — Янаеву и его компании?

И здесь мы приходим к совершенно удивительному выводу: то, что мы пережили во время этого путча и в ходе ликвидации его последствий, не более и не менее как возрождение России. Решающий для дальнейшего хода всемирной истории факт заключается в том, что Россия вернулась из своего вавилонского пленения снова на арену истории в качестве собственно национальной и исторической величины. Силы, которые сделали возможным возрождение России — духовное осмысление ее собственной истории, обращение к традициям, идущим не только от времен доцарской России, но и от Французской революции, — это концентрация на национальной идее общего отечества — то, что мы называем патриотизмом. Это также процесс, хотя и с осторожностью начинающийся, и, конечно, не сравнимый с фактом возрождения исторического национального самосознания, но являющийся важным. Речь идет о том, что православная церковь, полностью разрывая с тысячелетней традицией, впервые встала не на сторону властителей, а на сторону народа. Со всей своей духовной силой и ритуалами церковь участвовала в этом моменте возрождения российского отечества. И если мы соединим вместе три названные силы — историю, нацию и собственную религиозную христианскую традицию, то обнаружим ценности, которыми питался подлинный консерватизм с тех времен, когда он столкнулся, еще двести лет тому назад, с опытом господства якобинцев.

Поэтому считать путчистов консерваторами было бы не только извращением. Это означало бы смешение всех понятий политики и идеологии, господствующих сегодня не только в вашей стране, но и на Западе. Организованное г-ном Ельциным сопротивление путчу было не чем иным, как триумфом контрреволюции. И это сопротивление питалось силами, идущими отчасти со времен еще до Французской революции. Таким образом, в августе 1991 г. в России произошла национальная консервативная революция.

Строго говоря, вспыхнул и был подавлен не путч, ибо путчем обычно называют предпринимаемую военной хунтой попытку свержения тех, кто стоит на вершине власти. Парадокс совершившегося в Советском Союзе заключается в том, что стоявшие во главе государства сами и организовали заговор, который конкретно был направлен против России и против движения за реформы.

А. Френкин, Если причины попытки переворота заключаются, как говорят, в том, что перестройка зашла в тупик, то не вернее ли говорить о еще более глубоких причинах, по которым в тупике оказался "реальный социализм". Почему — особая тема. Но сам путч лишь отразил противостояние между теми, кто пытается сохранить в принципе старую систему, и теми, кто хочет создать в стране качественно новое общество — с правовой государственностью и рыночной экономикой. Оба эти элемента с казарменным социализмом, видимо, несовместимы. С 1985 г., говоря о перестройке, имели в виду лишь обновление социализма, затем создание демократического и гуманного социализма. Почему социализм не смог себя проявить нигде демократически, тоже особый разговор.

Не ошибки тех или иных лиц в истории и вообще не субъективный фактор в целом, как бы важен он ни был и как бы драматично ни проявлялся, а объективное положение имеет для нас решающее значение. Важные перемены после 1985 г. не могли бы совершиться без усилий определенных лиц. Однако проблема — в той стене, которая встала на пути этих усилий.

Оставим в стороне и фактор случайности, который, как и во всяком подобном случае, играл большую роль, будем все же говорить о существе, о субстанции. В чем заключались глубинные движущие механизмы заговора, какие политические силы стояли за спиной путчистов? Ибо мы знаем пока только несколько имен, но это лишь верхушка айсберга, а сам он под водой. Это первое. Второе обстоятельство состоит в том, что общая ситуация в стране после краха путча отнюдь не стала проще. Коренные проблемы не решены. Терпение масс уже давно на пределе. В стране идет борьба за власть.

Вопрос в том, как "выкорчевать" те политические силы, которые стояли за спиной путчистов. У сопротивления реформам есть социально-политическая база. Да, партаппарат, можно сказать, обезглавлен, лишен прежней власти. Но он, однако, не исчез, а сохранил значительную реальную власть в ряде республик, да и в центре. В течение последних лет партийная номенклатура активно перемещалась в государственные структуры. Как политическая сила аппарат КПСС отнюдь "не выключен". Изолирована лишь центральная часть аппарата, но на местах он обладает достаточной властью. Начальник в провинции остался, как правило, тот же, что вчера, и от него, как от представителя власти, государства, маленький человек при наших феодальных отношениях зависит целиком и полностью. Особенно в глубинке, в провинции. Тысячи и тысячи деревень и городков живут еще в незнании, в апатии и послушности. Почему в России так сложно лишить власти политические силы прошлого — для Запада непостижимо, потому что там исходят из господства права, чего у нас нет вообще.

Разумеется, заменить "плохих" людей на "хороших" в руководстве правительства, армии и прочих госструктур необходимо. Но это еще не решение проблемы. Мы остаемся, по существу, на уровне старых наивных представлений, что подбор руководящего персонала может сыграть решающую роль, недалеко уйдя от формулы Сталина "кадры решают все". С той лишь разницей, что раньше упор делался на особые волевые качества и организаторские способности деятелей вроде Кагановича и многих других, которые крушили все на своем пути. Сейчас же акцент делается на приверженность демократии. Персонализированное восприятие политики (которым отличается, кстати, и Запад) выражается, в частности, в проблеме "верности" ведущих деятелей. Выдвижение их по принципу личной преданности президенту-генсеку закончилось скандалом: чуть ли не все ближайшее его окружение оказалось в числе предателей.

Можно ли вообще гарантировать, что путч не произойдет снова? Я не хочу никоим образом недооценивать принципиальную роль субъекта, напротив. Но кто, собственно, является подлинным субъектом событий? Думаю, что отнюдь не только те или иные политики с их амбициями. А где был народ, хотел бы я спросить? "Народ разбил заговорщиков". Такие утверждения слишком абстрактны. Ни в дни путча, ни после него не было и нет единого народа в том, что касается реформ, страна расколота, исходить надо из этого. Решающая роль народа в срыве попытки государственного переворота бесспорна, так же как героизм и мужество руководителей и участников сопротивления. Однако столь же бесспорным, хотя и горьким фактом остается то, что самое большое противодействие реформам мы встречаем среди самого населения. Введение чрезвычайного положения встретило в стране отнюдь не общее сопротивление или неприятие. Значительная часть населения, будем говорить правду, была в душе рада ГКЧП и ждала установления в стране порядка и стабильности. С танками или без — это другой вопрос, но и танки у немалой части людей вызвали радость или злорадство.

Вместо формулы "народ всегда прав" нужен конкретный анализ того, почему у миллионов людей предстоящие реформы вызывают страх. Как помочь этим людям, чем переубедить их? Показательно, что путчисты заявили, будто они действуют от имени народа и в интересах спасения страны. Вы точно заметили, профессор Рормозер, о социализме в декларациях ГКЧП не упоминалось. Замечу, кстати, о компартии — тоже. И с той, и с этой стороны баррикад речь шла об одних и тех же понятиях, прежде всего о народе и отечестве.

На чью же поддержку и на чье понимание надеялись путчисты? Во —первых, надо назвать довольно широкие социальные слои, к которым принадлежат наименее образованные, наименее компетентные и относящиеся по преимуществу к средним и старшим возрастам люди. Из верности сталинизму, ностальгии по старым временам, а также из социальной зависти и социалистического эгалитаризма ("пусть все в нищете, но — в равенстве") они люто ненавидят и либерализацию, и грядущие рыночные отношения. Основу этого массового феномена составляют люмпены как социальная база казарменного социализма. Каким указом вы преодолеете полную неспособность этих людей (а их миллионы) иначе работать и иначе жить? Переобучаться для многих из них уже поздно, а иные и не хотят. Таково, увы, наследие казарменного социализма — нежелание или неумение брать на себя ответственность и риск. Люмпены не только сами не хотят жить иначе, но они не дают этого и другим. Их форменная война на уничтожение "новых кулаков и капиталистов" срывает земельную реформу. Это массовое сознание, ускорить его изменение могут только глубокие социальные реформы. Однако прогнозируемый рост безработицы и числа беженцев, ухудшение снабжения, новые межнациональные конфликты крайне затрудняют решение всей проблемы.

Второй активной силой сопротивления реформам является административный аппарат: миллионы больших и маленьких начальников, привыкших только руководить, ни за что не отвечая. Некоторые из них приспособятся, переучатся, остальных проще было бы отправить на пенсию. При всех обстоятельствах эта огромная магма увеличится за счет сокращенных функционеров, ее политический экстремизм будет обостряться. В политической социологии есть понятие "проигравших". До самой смерти своей эти люди будут думать о реванше и вынашивать планы новых государственных переворотов.

Наконец, третья политическая сила, к которой апеллировали, на которую рассчитывали путчисты, это военно-промышленный комплекс. Как точно подметил Э. А. Шеварднадзе, там сконцентрированы лучшие, самые квалифицированные кадры нашей индустрии, огромный научный и технический потенциал. ВПК не привык, чтобы его в чем-нибудь ограничивали. Здесь, мне кажется, самый болезненный пункт. Огромная элита привыкла жить в другом мире, получать все, что потребует, быть вне какого-либо контроля. Это государство в государстве. Не случайно в ГКЧП вошел руководитель ВПК Бакланов. Не будем строить иллюзий, что его удастся быстро реформировать. И даже при сохранении высокой зарплаты всем лучшим специалистам комплекс потеряет былую власть и бесконтрольность. Конверсия неизбежна, но она будет мучительной и тягостной, многие представители ВПК не переживут утрат. Они тоже чувствуют себя "проигравшими" и будут стремиться к реваншу.

Парадокс заключается в том, что именно принцип "больше демократии", необходимые в предстоящем будущем выборы дадут всем названным политическим силам новые шансы для реванша. Демократия вообще не тигель, в котором превращается в один сплав разное железо. Названные социальные и политические силы никоим образом не переплавятся сами собой. У нас нет другого выхода, кроме как помочь им вновь обрести себя в изменившейся ситуации. А это значит — нужна активная, умелая социальная политика, которой не было.

Г. Рормозер. Действительно, в ходе путча стал очевидным факт глубокого раскола всего русского общества. С одной стороны, большая группа тех, кто кто хотел бы удержать привилегии прежней системы, и с другой — те, кто стремится вместо старой системы установить новую. (Мы еще не знаем, насколько они сильны. ) Когда на Западе полагают, будто только магией самого слова "демократия" можно что-либо изменить в данной объективной ситуации, — это большая иллюзия.

Следующий пункт. Я должен с определенным пониманием интерпретировать высказывания путчистов о том, что перестройка и гласность, т. е. политика г-на Горбачева, зашли в тупик. В чем состоит этот тупик? Если подвести все под один общий знаменатель, то при г-не Горбачеве было слишком много гласности и слишком мало перестройки. Запад постоянно занимался самообманом, называя процесс, начатый г-ном Горбачевым, демократизацией. С демократизацией это не имело ничего общего, была Либерализация. Все вылилось в определенную ситуацию власти, а именно в то, что против аппарата военно-промышленного комплекса и прежде всего, очевидно, против большей части руководящего партийного аппарата перестройка ничего не смогла сделать. Это, очевидно, и явилось причиной тех компромиссов, на которые постоянно шел г-н Горбачев. Он сознавал, что осуществлять политику перестройки против аппарата было невозможно. Продолжающаяся неразрешимость данного противоречия, когда оно получало еще и демонстративное выражение, должна была объективно привести к определенному качеству созревания революционной ситуации.

Г-н Ельцин, по его политической, идеологической субстанции, является консервативным популистом. Естественно, он не либерал. То, что сегодня утверждается г-ном Ельциным, сопряжено с осознанием того, что он выполняет подлинную волю народа. Если он добьется своего, то утвердит некоего рода консервативную авторитарную демократию.

А. Френкин. Очевидно, обозначение Б. Н. Ельцина как консерватора у нас в стране многими будет воспринято с обидой за него. А напрасно. Недоразумение, что консерваторов по старой привычке отождествляют с реакцией. Между тем самые мощные и успешные реформы в наиболее развитых странах мира осуществили именно консервативные лидеры (Рейган и Буш, Тэтчер, Коль и др. ). Разве не изучаем мы сегодня опыт достижения парламентской демократии в этих странах? Ельцин, разумеется, демократический консерватор.

Стоит напомнить, что сущность консерватизма состоит в признании приоритета общих интересов (государства, народа, нации), а это значит и интересов власти, понимаемой как могущество отечества, над индивидуальными. Именно такое стратегическое мышление присуще Ельцину. В нашей стране сначала был провозглашен тезис о разрушении, исчезновении государства, но его реализация привела общество к анархии. Однако и воплощение антитезиса — в форме тоталитаризма — не смогло решить проблему порядка, оставив нам лишь извращение порядка. И вот сегодня мы переживаем феномен Ельцина как синтез: попытку создания подлинного порядка на основе господства права.

Сущность политического — в вечном стремлении народов, наций, государств к самоутверждению себя в мире. Проблема в том, чтобы это самоутверждение не причиняло ущерб другим, оставалось в рамках демократии и нравственности, не противоречило общечеловеческим ценностям. С самоутверждением связана проблема "идентичности", т. е. национального (или государственного) самосознания, самопонимания, самопринадлежности, ключ к решению проблем здесь также, видимо, в соблюдении норм демократии, права, морали. Тема национальной идентичности, как и более широко — вся тема самоутверждения и власти — типично консервативные сюжеты.

Было бы недостаточным обозначить новую революцию в России лишь как демократическую. Она выходит в действительности за эти рамки и имеет своей стратегической целью возрождение России. Отсюда, в свою очередь, возникает вопрос о формировании новой идентичности, нового государственного и национального самосознания. Сложность здесь, во-первых, в том, что мы выросли в условиях определенной общности — Союза. И что бы ни происходило, сознание сопричастности этой общности, целому не исчезает. Ошибка многих аналитиков в Германии, происходящая из узколибералистского образа мышления, состоит, на мой взгляд, в переоценке и ложной интерпретации процесса суверенизации, отделения республик. Недооценивается значение интеграции и исторического опыта. За семь десятилетий существования СССР на его пространстве создались не только политические, но и дополитические реальности, глубокие межличностные и культурные связи. Принадлежность к великой державе, противостоявшей США, сознание ее мощи для многих людей, особенно старшего поколения, весьма значимо, а для некоторых имеет и решающий смысл. И для них неважно, что в действительности речь шла лишь о военной мощи, о великой державе только в военном отношении. Западные критерии идентичности (вроде конституционного патриотизма, гордости за уровень благосостояния и т. д. ) к России не всегда подходят.

Интегративное сознание представлено у нас сильно. Люди будут стремиться сохранить целое. Для многих таким целым останется, несмотря ни на что, Союз ССР, общая судьба его народов, совместно прожитая история, все пережитое, прежде всего — опыт войны и победы над Гитлером. Для других сохранение целого есть вопрос ответственности именно перед историей России. Необходимость спасения целого, государственной идентичности питается и геостратегическими интересами России, угрозой быть отброшенными назад, к ситуации до петровских войн за выход к морям. В прежней формуле "советский народ как историческая общность" основу идентичности составляла верность социализму. Новая российская идентичность исходит из верности отечеству, апеллирует к исторически гораздо более глубоким источникам.

Г. Рормозер. Три вопроса представляются мне особенно важными в наших размышлениях о судьбах России.

1. Само собой разумеется, ее будущее зависит от того, удастся ли создать экономически эффективные структуры. Проблема экономического выживания страны, конечно, не может быть решена без утверждения системы рыночных отношений, соответствующего порядка и механизмов рыночной экономики. Это значит, естественно, что возрождающаяся Россия обратится к сильным элементам классического либерализма.

2. Развитие результативных рыночных элементов и структур будет зависеть от решающей предпосылки — удастся ли вообще обеспечить в возрождающейся России равенство всех перед правом. Далее, предстоит ввести элементы порядка, основанного на гражданском праве, которое имеет своим предметом интересы личности, гражданина. Каждый должен обрести качество субъекта права, возможность действовать в правовом отношении суверенно — как в сфере своей личной жизни, так и в отношениях с обществом. Но это подразумевает наличие права частной собственности. Создание элементов рыночных отношений в России невозможно без введения права человека на владение средствами производства.

Все вместе эти пункты означают не более и не менее то, что ваша страна находится в уникальной исторической ситуации — перед задачей утверждения посредством революции, с двухсотлетним опозданием, буржуазного общества. Создание элементарных условий и предпосылок такого общества стало вопросом выживания России, опустошенной и разрушенной семидесятилетней властью коммунизма. Значение либерализма как важного структурного и упорядочивающего элемента для будущего облика этой страны мы не должны забывать.

3. Едва ли можно серьезно предполагать, что духовный и культурный вакуум, созданный коммунизмом, мог бы быть заполнен православным христианством или устранен представительной парламентской демократией западно-либерального толка. Было бы иллюзией, по-моему, верить в то, что магия слова "демократия" каким-либо образом в состоянии решить те гигантские проблемы, перед которыми ваша Страна находится после августовского путча в той же степени, а, может быть, даже и еще в большей, чем перед путчем. Тревоги мои связаны с тем, что в исторической ситуации, в которой находится Россия, для заполнения этого вакуума имеется фактически только национализм как определяющая духовная сила.

Легко могу себе представить, что мизерный уровень личной жизни может быть компенсирован сознанием, как Вы это отметили, сопричастности к великой нации, пользующейся признанием в семье народов мира. Это источник самосознания и гордости, которые граждане могут почерпнуть для себя именно в ситуации краха экономических условий жизни. И данное основание будет в будущем иметь даже еще большее значение.

Как я понимаю, вы хотели сказать, что русский и другие народы "одной шестой земли" еще не готовы принести в жертву на алтарь либерального общества самосознание, основанное на мессианизме или представлениях о национальном величии и значимости. Думаю, здесь заложен конфликт, который будет иметь решающее значение для будущего взаимоотношений между нацией и демократией в пределах экс-СССР, а конкретнее — в определении того, как будут политически организованы и сформированы взаимоотношения между бывшими субъектами Союза (без Балтийских стран). Я даже убежден в том, что их альянс не исчезнет в конце переговорного процесса. Именно потому, что это было бы не в разумных интересах отдельных республик, ибо республики, думающие ныне найти в себе силы в этом упоении независимостью, поймут затем, что сохранение Центра, даже с меньшими функциями, соответствует их интересам. Потому что без этого, несомненно, мощное преобладание России над остальными, меньшими, нациями почти неудержимо привело бы к тому, чего они все боятся, а именно: к новому, теперь уже национально обоснованному, экспансионистскому, империалистическому пути. И это был бы путь, зависящий уже не от доброй или менее доброй воли каких-либо ведущих политиков, а от силы, Определяемой доминирующим потенциалом России.

Должны быть сохранены поэтому следующие три функции Союза:

1. Общая оборонная политика. Это значит, что весь ядерный потенциал должен оставаться при всех обстоятельствах под контролем Центра или России. В этом заинтересован весь мир.

2. Вследствие экономической взаимозависимости республик, сознательно созданной прежней системой, поддержание их общего экономического пространства.

3. Центр мог бы в случае возможных критических ситуаций (которых не хотелось бы желать) стать единственной силой, способной предотвратить балканизацию (или югославизацию) страны. В Азербайджане или в Армении мы уже видели, что общесоюзная армия сдерживала обе стороны и не давала им массово уничтожать друг друга. Я вообще не вижу никаких шансов удержать под контролем эти опаснейшие элементы, сохранившиеся и в новой ситуации, если не будет центральной власти, располагающей необходимыми средствами, волей и наделенной полномочиями для этого.

Указанные три функции, которые Центр при всех обстоятельствах должен сохранить, соответствуют также интересам Запада и даже интересам всего человечества.

Другой вопрос, как решить проблему идентичности, ибо то, что мы называем идентичностью, было до сих пор в вашей стране советской идентичностью. Она разрушена и распадается, и на ее место приходит плюрализм идентичностей. Здесь и русская идентичность, и идентичности отдельных республик, всюду специфические. Как они могут существовать совместно в одном содружестве, которое является, однако, чем-то большим, чем только исполнительным органом для нахождения компромиссов между отдельными его частями? Это решающий вопрос, который будет стоять в будущем перед бывшим СССР. Думаю, что в национально-культурном процессе формирования новых идентичностей Россия сыграет решающую роль. Успех этой роли зависит от того, как именно Россия будет формулировать свою собственную идентичность.

Возвращаясь к проблеме демократии, напомню, что под ней всегда подразумеваются определенный тип господства, особые структура и организация политического государства. Г-н Ельцин — единственный лидер, который ныне может осуществить подобного рода демократически легитимированное, и, будем надеяться, также впредь демократически контролируемое господство. Но это предполагает, что ломимо процессов либерализации, осуществляющихся в СССР при г-не Горбачеве, будут созданы также предпосылки для развития в вашей стране демократии. Что существенно для подлинной, практически функционирующей демократии?

а) Должны быть разные партии, предоставляющие народу возможность подлинного выбора, альтернативы. В этом смысле еще нельзя говорить о наличии в России демократии, хотя потенциально там имеются 100 или 200 партий. Но было бы трагедией, если бы они все оформились как самостоятельные партии.

б) Всякое демократическое господство ограничено сроком, т. е. по истечении определенного времени <4, 6 или 8 лет) власть должна нести ответственность перед народом и снова выйти на выборы. Это решающий пункт — ограниченность господства определенным сроком и необходимость для властей снова получить подтверждение от народа, или легитимацию.

в) Демократия в этом смысле может наличествовать, если формой ее является правовое государство, в которое не только включены все демократические процессы, но в котором также все они контролируются правом и подчинены ему. Поэтому исторически главное условие выживания для стран из бывшего СССР — создание правового государства. От этого зависит будущее всего региона.

В философии права Гегеля есть изумительное положение: должна быть частная собственность, ибо иначе у индивида не будет пространства свободы. Это значит, что без частной собственности свобода остается абстракцией, фразой. Свобода личности становится реальной лишь благодаря обладанию принадлежащей ей, личности, собственностью. Это один из важнейших шагов процесса осуществления Свободы. Необходимо было две тысячи лет человеческой истории, чтобы принцип свободы, коренящийся в христианстве, нашел свое реальное осуществление в правовом государстве, в обоснованном им праве на частную собственность. Носитель правового сознания (на чем держится правовое государство) есть отдельный гражданин. Правовое государство сильно настолько, насколько сильна в нем идея права, насколько прочно укоренена данная идея в сознании отдельного гражданина. Это связано с доверием к государству. Гражданин должен видеть, что оно само подчинено господству права. Таким образом, к правовому государству и его предпосылкам относятся история, культура, а также религия.