Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

Перевел с английского А. Б. Толстое

КРИЗИС МАРКСИЗМА: ВОЗМОЖНО ЛИ ЕГО МАРКСИСТСКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ?

Дж. Макмёртри

МАКМЁРТРИ Джон, профессор философского факультета Гуэлфского университета (Канада). Статья дается в сокращении.

Внезапное крушение, начиная с ноября 1990 г., коммунистических режимов в странах Восточной Европы и в Советском Союзе породило во всем мире разноголосый хор, возвещающий о "смерти марксизма". Лишь очень немногие теоретики марксистской ориентации попытались оспорить этот приговор. Большинство же не отдает себе ясного отчета в том, что подобные суждения основаны на путаных и упрощенных представлениях о марксизме. В частности, упускаются из виду следующие два фундаментальные отличия.

Во-первых, необходимо различать между марксовым историко-материалистическим методом социально-исторического анализа и коммунистическим проектом, к которому, как считал Маркс, логически ведет его применение. Это две разные вещи, относящиеся к разным логическим и теоретическим уровням исследования. Марксов историко-материалистический метод представляет собой развитую систему дескриптивных категорий и законов, которые могут подтверждаться или не подтверждаться историческими свидетельствами и фактами. Его же коммунистический проект отнюдь не является достаточно разработанной концептуальной системой и не может быть ни подтвержден, ни опровергнут. Он больше напоминает теоретически малосодержательный набросок желаемого социального устройства, и как таковой ни эмпирически, ни теоретически не следует из метода исторического анализа Маркса. Поэтому несбыточность коммунистического проекта не может служить основанием для вывода о ложности историко-материалистического метода. В свою очередь и сам коммунистический проект не может "потерпеть крах", поскольку он никогда еще и не был осуществлен.

Во-вторых, ни один из принципов, с помощью которых Маркс характеризовал будущее посткапиталистическое общество (то, что сам он называл "первой и второй стадиями коммунизма"), не может быть приложен к партийно-коммунистическим режимам Восточной Европы и бывшего СССР. Наоборот, форма государственных и экономических структур, порядок развития производительных сил, характерные для этих режимов, имеют очень мало общего с теми структурами, которые Маркс считал необходимыми для построения коммунистической общественной формации. Таким образом, не может быть и речи о том, чтобы крах данных режимов отождествлять с крахом "марксизма", даже если под последним понимать только революционаристский коммунистический проект.

Оговоренные выше различия сами по себе, конечно, не могут служить подтверждением истинности марксизма ни в качестве метода, ни в качестве социального проекта. Но зато они ясно показывают коренную ошибочность общепринятого ныне взгляда, будто социальная трансформация Восточной Европы и государств СНГ означает, что "марксизм мертв". Заключение из ложных и путаных посылок дает на выходе ту же путаницу и ошибку.

ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ VERSUS РЕВОЛЮЦИОНАРИСТСКАЯ ФУТУРОЛОГИЯ

На упомянутое первое уточняющее различие можно в принципе возразить, что сам Маркс настаивал на существовании прямой связи между его глубоко разработанным историко-материалистическим методом и футурологическими прогнозами относительно посткапиталистического общества. Как известно, он недвусмысленно заявлял об "исторической неизбежности диктатуры пролетариата", но в то же время осмотрительно избегал давать детальные прогнозы "рецептов будущей кухни", т. е. подробностей будущего коммунистического строя, в неизбежности победы которого был столь твердо убежден. Кроме того, вывод о "неизбежности диктатуры пролетариата" не вытекал из того исторического материала, который, как он считал, этот вывод оправдывал. Никаких строгих доказательств правильности своего прогноза Маркс так и не представил. Так, например, глубокие противоречия, которые он увидел между условиями развития производительных сил и условиями роста капиталистической прибыли, могут быть ослаблены или разрешены совсем иным путем, нежели захват пролетариатом государственной власти. И действительно, все без исключения критические обострения этих "противоречий" в развитых капиталистических странах были преодолены именно одновременным удовлетворением интересов как производительных сил общества, так и капитала. Экономическая политика и законодательство по социальной защите, выработанные на основе идей Кейнса, смогли, например, снизить накал социальных кризисов, картину которых Маркс дедуцировал из абстрактно-чистых законов классического капитализма. Разумеется, Маркс едва ли мог предусмотреть подобные методы. Не исключено, что дальнейшее совершенствование законодательства о правах частной собственности, направленное, в числе прочего, против пагубных экологических последствий производственной деятельности, сможет разрешить противоречия между ограничениями на производство и стремлением к наращиванию прибылей.

Как бы то ни было, но предсказание о "неизбежности" пролетарской власти не находит подтверждения в истории и основывается на анализе классически-чистой модели капитализма, нигде ныне на Западе не доминирующей. Капиталистический способ производства потерпел за истекшее столетие немалые изменения, связанные с политическими методами его совершенствования, - о чем, понятно, Маркс опять-таки никоим образом знать не мог. Объект, который анализировал Маркс, существенно отличался от того регулируемого капитализма, при котором жили последующие поколения, - и регулируемого, как мы можем теперь добавить, не в последнюю очередь под влиянием идей самого Маркса, всех последствий воздействия которых, по замечанию К. Поппера, тот учесть был не в состоянии (1). Интересно отметить, что только после осознания особенностей постмарксистского капитализма стало возможным понять все значение повсеместно предпринимаемых в настоящее время попыток отказа от правительственного регулирования экономики, сокращения общественного сектора, т. е. политики "структурной перестройки", в результате которой бизнес стремится сбросить именно те ограничения на капитализм, которых добилось общество за период после Маркса. /... /

Несмотря на то, что футурологические заявления Маркса не вытекали из историко-материалистического анализа фактов, а исторические реалии оказались совершенно иными по сравнению с его прогнозами, сам по себе историко-материалистический метод все же неплохо согласуется с фактами и находит в них свое подтверждение. Ведь надо признать, что только благодаря непрерывным усилиям и вмешательству государства, гасившим накал "противоречий" между интересами производительных сил и капиталистической частной собственностью (на нем, собственно, делал основной акцент Маркс), капиталистическое общество нашло способ избежать тупика массовой безработицы и неизбежного при этом краха циклов воспроизводства. Так что вполне можно утверждать, что историко-материалистические принципы подтверждаются жизнью, в то время как радикальный вывод о смене капитализма абсолютно противоположным ему общественным строем оказался несостоятельным.

Несбыточность марксовых футурологических деклараций отчетливо видна и в случае со "второй, высшей" фазой коммунизма, для которой он предполагал характерным способ распределения "по потребностям", в отличие от распределения по труду на "первой стадии". Здесь вновь видно (как это показал С. Мур) (2), что Маркс не представил никаких историко-материалистических аргументов под свой вывод о возможности подобной экономической трансформации. Он попросту постулирует желательные для него состояния общества в будущем, не имея достаточных к тому теоретических оснований. Причина тут в том, что Маркс был все же не просто и не только ученым-социологом, но еще и революционером. В конечном счете его футурологию можно лучше понять, если видеть в ней не теоретически обоснованный вывод, а страстную проповедь, пророческий клич.

МАРКСОВ КОММУНИЗМ VERSUS ПАРТИЙНО-КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ

Хотя теоретики марксизма часто подчеркивают разницу между принципами коммунистического проекта самого Маркса и реалиями послеоктябрьского партийно-коммунистического правления, данное обстоятельство странным образом упускается из виду при оценке событий, ознаменовавших крушение коммунистических режимов. Одна из причин тут в том, что самоотождествление последних с "марксизмом" было выгодно для обеих сторон, противостоящих друг другу в холодной войне. Правящая номенклатура Востока камуфлировала свою диктатуру пропагандистской завесой из лозунгов о свободе и гуманизме. В свою очередь, капиталистический Запад всегда мог обвинить своих противников в "марксистском тоталитаризме".

Теперь, однако, уже не может быть никаких сомнений в том, что руководящие принципы революционаристской доктрины Маркса противоречат исторической практике партийно-коммунистических режимов. Во-первых, Маркс исходил из того, что коммунистическое общество может быть построено только на базе развитых индустриальных производительных сил. Преимущественно аграрные, опустошенные войнами и этнически разобщенные Россия и Восточная Европа такой базой не обладали. Технологическая отсталость исключала, согласно основам историко-материалистического метода, возможность коммунистических революций в этих странах, поскольку для этого требовалось, чтобы производительные силы общества "дисциплинировали, организовали и объединили" непосредственных производителей в "один великий рабочий класс" (3), который овладевает властью и возглавляет общественное производство, достигшее при капитализме высокого уровня централизации и координации. Во-вторых, Маркс считал, что производственные отношения подлинного коммунистического общества исключают контроль над средствами производства со стороны какого-либо непроизводящего класса; что верховную власть в обществе осуществляют делегаты, избранные непосредственно из рабочих. Что же касается партийно-коммунистических режимов Востока, то они вообще даже не приблизились к производственным отношениям, описанным Марксом, командуя обществом сверху и опираясь на полицейский террор. В-третьих, Маркс утверждал, что коммунистическое общество может быть построено только на основе "сознательного, независимого движения огромного большинства и в интересах огромного большинства", длительного и естественного демократического развития рабочего класса, чего не могла обеспечить насильственная большевистская революция или, еще того меньше, принесенные на советских штыках режимы Восточной Европы после 1945 г. (4) /... / И, наконец, в-четвертых, коммунистический проект Маркса недвусмысленно исключает такое положение вещей, когда чиновники госаппарата получали бы "больше, чем средний заработок рабочего" (5), что опять-таки явно не соответствует практике бывших партократических режимов Востока, где, как это хорошо известно, партийно-государственная элита пользовалась значительными привилегиями и жила в относительной роскоши.

Короче говоря, все, что Маркс писал о господствующих классах в эксплуататорском обществе, полностью применимо к коммунистической партноменклатуре, только вместо частной собственности на средства производства последняя основывала свою власть на безраздельном контроле экономической жизни общества. Непроизводящее паразитическое меньшинство осуществляло монопольный контроль над производительными силами общества, присваивало значительную долю общественного прибавочного продукта, использовало для охраны своей власти карательные органы государственной машины, и все это - под идеологическим прикрытием своего классового господства, под лозунгами о "государстве трудящихся", "социализме", "демократическом централизме" и т. п. Однако, как мы увидим позже, именно государственная собственность, на которой покоилась власть партийных верхов, стала главной причиной того, что эта власть столь быстро и решительно была свергнута.

МАРКСИЗМ О "СМЕРТИ МАРКСИЗМА"

Осознание разницы между методом Маркса и его футурологией дает возможность правильнее оценить теоретическую ценность марксизма в свете исторического кризиса коммунистических режимов. Несмотря на все претензии к марксовой концепции будущего коммунистического общества, ее общие принципы как никогда прежде сохраняют свою доказательность (например, в качестве теоретического объяснения того, что именно и почему случилось с партократическими режимами Восточной Европы и бывшего СССР). Наиболее очевидные и драматические пороки этих режимов -их репрессивная и эксплуататорская сущность как тоталитарно-этатистских диктатур - представляет собой именно те дефекты социальной организации, от которых, согласно Марксу, гарантируют принципы коммунистического строя. Иначе говоря, мы вправе рассматривать крушение тоталитарного "коммунизма" именно как следствие принципиального и полного расхождения последнего с марксовой программой строительства коммунизма.

Из канонических высказываний Маркса об историческом материализме следует, что социальная трансформация происходит тогда и только тогда, когда обостряются и требуют разрешения противоречия внутри способа производства, а именно между ростом производительных сил общества и препятствующими этому росту социальными отношениями, упирающимися в систему власти правящих классов. Вспомним в этой связи знаменитую и общеизвестную формулировку из Предисловия "К критике политической экономии":

"На определенной стадии своего развития материальные производительные силы общества вступают в конфликт с существующими производственными отношениями или - что является всего лишь их правовым выражением - с отношениями собственности, в рамках которых они действовали до сих пор. Из формы развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает период социальной революции. "

Несмотря на то, что смысл этих слов был предметом бесчисленных споров на протяжении целого столетия, все же остается несомненным, что Маркс кладет в основу понимания социальной трансформации инфраструктурный конфликт между стремлением производительных сил к росту и тем их состоянием, которое допускают производственные отношения, контролируемые господствующим классом. Последние на известном этапе препятствуют развитию первых и, поэтому, подлежат изменению -посредством "политической и идеологической борьбы" - и приведению "в соответствие с интересами развития производства".

Факт распада тоталитарных систем отнюдь не опровергает объяснительные и концептуальные ресурсы марксова метода, а напротив, они находят в нем свое оправдание и подтверждение. Крах коммунистических режимов не только не развенчивает фундаментальные принципы марксизма, но служит их предметной иллюстрацией, историческим примером их реализации. Ключ к объяснению данных процессов дает понимание инфраструктурного конфликта между "оковами", в которых держала производительные силы все более теряющая контакт с реальностью партократия, и интересами общественного производства, целиком подчиненного абсолютистской командной системе. Наиболее красноречивым признаком того, что в данном способе общественного производства глубоко укоренились "противоречия", была длительная стагнация производства и падение производительности общественного труда. Резче всякой идеологической критики системы являлась недоступность для рядовых граждан самых элементарных - от продуктов до мыла - вещей. В то же время в международных банках брались огромные займы для поддержания дряхлеющей экономики. Производительные силы были полностью скованы, их эффективность неуклонно снижалась. Качество промышленных товаров становилось все хуже и не шло ни в какое сравнение с международными рыночными стандартами, что не позволило развивать экспорт. Да и для самих производителей они не могли быть привлекательны: ведь в своей повседневной жизни люди повсюду встречали гораздо более совершенные вещи западного производства. Не лишне напомнить в этой связи, что, по мнению Маркса, средства потребления, служащие для воспроизводства рабочей силы, составляют важнейшую часть общественного богатства и должны "соответствовать мере цивилизованности данной страны", служа удовлетворению материальных потребностей производителей. Кроме всего прочего, снижение эффективности производства и, соответственно, качества продукции в странах Восточного блока было следствием деградации и отставания сферы средств производства. Уровень оборудования был гораздо ниже международных стандартов меры "общественно-необходимого труда", затрачиваемого при производстве товаров. К тому же оказалось, что уровень коммунистического производства повлек за собой гораздо более разрушительные последствия для экологии и запасов естественных ресурсов, чем где бы то ни было в капиталистическом мире.

И вообще, уж если когда-либо и где-либо существовали цепи и удушающе-жесткий контроль над производительными силами, так это при коммунистических режимах. Именно такой инфраструктурный кризис должен был наступить, согласно историко-материалистическому пониманию, прежде, чем могла произойти "социальная революция". Так что теоретическая концепция, о которой у нас идет речь, явным образом подтверждается реальными причинно-следственными связями экономического кризиса, социального взрыва и структурной трансформации, которые и имели место в недавней действительности.

Одной из наиболее интересных особенностей событий и перемен в Восточной Европе и государствах бывшего СССР стало как раз то, что они происходили по закономерностям, соответствующим принципам исторического материализма. За десятилетия после 1917 г. Советский Союз достиг впечатляющих успехов в развитии производительных сил, пройдя путь от полуфеодальной страны до индустриальной державы, обогнавшей кое в чем в области технологий и развитые страны Запада. /... / До тех пор, пока СССР был способен функционировать в качестве "формы развития" производительных сил общества, он укреплялся и производил впечатление исторически успешной и жизнеспособной экономической системы, - вне зависимости от того, какой человеческой ценой, за счет каких нарушений прав личности это было достигнуто. Такая историческая схема развития в точности совпадает с одним из базовых тезисов исторического материализма Маркса: "Ни один общественный строй не исчезает, пока не разовьются все существующие в нем производительные силы".

Со временем, однако, все возрастающие расходы колоссальных средств и ресурсов на милитаризацию в попытке сравняться в ударной мощи с враждебными США и НАТО исчерпали, наконец, тот срок, который был исторически отпущен коммунистическому режиму СССР. /... / К тому же в милитаризированном советском обществе, снизу доверху безраздельно контролируемом командной системой, систематически подавлялись любые производственно-экономические эксперименты и новации. Если прибегнуть к формуле Маркса, высказанной им в "Капитале", отличительной чертой Человеческого производства является "наличие идеального плана деятельности в воображении до того, как он будет реализован на практике". И именно эта основная человеческая особенность была уничтожена, сведена на нет централизованной командной системой мышления. Не менее важно и то, что "кооперирующие силы общественного труда", которые Маркс рассматривал в качестве глубочайших факторов и самоцели исторического процесса, систематически и всесторонне отчуждались под мертвящей рукой партаппаратчиков.

Все указанные проблемы исторически коренятся в недоразвитости производительных сил России на момент большевистского переворота. Проще говоря, та индустриальная революция, которая к 1917 г. давно уже завершилась в Европе и Америке, все еще не была закончена в России. Поэтому сталинисты могли достигнуть быстрых темпов индустриализации только лишь Методами командования и террора. Глубокий упадок производства в результате большевистской революции, никак не соответствующий тому, что Маркс всегда и категорически считал главным условием победы коммунистической революции, с историко-материалистической точки зрения стал первопричиной проблем и трудностей в постреволюционный период. Достижение СССР высокого научно-технического уровня в военно-промышленной области, необходимого для соперничества с Западом в гонке вооружений, лишило гораздо менее развитый гражданский сектор экономики основных ресурсов и потенциала развития. /... / Стоит заметить, что и нацисты, и ястребы холодной войны проявили неплохую способность к усвоению марксистского понимания структурных проблем советской производственно-экономической базы. Постоянная военная угроза безвыходно держала СССР, его союзников в узде милитаризации производства, которая влекла экономику и без того более бедного и отсталого СССР к окончательному вырождению и банкротству. Было бы ошибкой недооценивать масштабы такой стратегии Запада, ее сознательный и целенаправленный характер. /... /

"Новые, более высокие производственные отношения, - пишет Маркс, - не возникают до тех пор, пока материальные условия их существования не вызрели в недрах старого общества". Ясно, однако, что никаких более высоких производительных сил и отношении, способных стать основой иного экономического порядка в обновленных государствах Восточной Европы и бывшего СССР, не вызрело в "недрах старого общества". Совсем наоборот, бывшие советские сателлиты, судя по всему, приступили к демонтажу системы государственного социализма и восстановлению тех экономических структур, которые некогда уже существовали в их капиталистическом прошлом. В государствах бывшего СССР отказ от государственной социалистической собственности не обозначился пока что столь же явственно и однозначно, а введение частной до сих пор находится под вопросом, несмотря на охвативший их острый экономический кризис. Столь существенная разница в подходах обусловлена прежде всего историческими обстоятельствами, весьма различными в каждом из случаев: с одной стороны, сверхдержава, полностью самостоятельно воссоздавшая себя после революции, а с другой - режимы-сателлиты, насажденные и заботливо снабжаемые после 1945 г. Но при всех подобных различиях /... / кризис в этих странах не преодолен ни на путях капитализма, по которым уже пошла Восточная Европа, ни "рыночного социализма", вроде бы насаждаемого на пространстве бывшего СССР. Оба способа социальной трансформации пока что не достигли заметных успехов, хотя западные наблюдатели едва ли согласятся и захотят признать, что капитализм в Восточной Европе до сих пор не добился радикального перелома в положении дел.

Если к существующей ситуации приложить марксову концепцию о том, что для "нового и высшего общественного строя" необходимо вызревание в недрах старого общества высших производительных сил, то не так-то легко будет сказать, что следует здесь считать антецедентом, а что - консеквентом данного исторического закона. Все, что мы находим в этой исторической ситуации, - это экономический кризис, а также фактический возврат к тому историко-культурному прошлому, из которого возникли настоящие социальные образования. Марксов закон находит тут свое подтверждение, но в негативном плане: никакого нового высшего социального строя в странах, о которых идет речь, так и не возникло, потому что не получили еще развития необходимые для этого материальные условия производства. /... /

Здесь вновь уместно вспомнить о проведенных в начале статьи разграничениях между методом историко-материалистического анализа и попытками сделать на его основе футурологические выводы. Как мы теперь знаем, Маркс сам строил предсказания не на следствиях, действительно вытекающих из принципов его метода, а скорее на основе своих революционных, освободительных идеалов и стремлений. И мы должны быть очень внимательны и осторожны, чтобы не перепутать эти две вещи. Знаменитый исторический "детерминизм", который проповедовал Маркс, справедлив только при определении границ круга возможностей, которые существуют в условиях данного способа материального производства. Предсказывать конкретные исторические события, как это иногда делал Маркс, такой детерминизм все-таки не позволяет. Сами по себе границы круга возможного, в котором происходят исторические события, не определяют конкретных и индивидуальных решении и исхода конфликтов. Фактически и сам Маркс признавал, что это так, когда критиковал всевозможные ошибочные с его точки зрения политические решения, но игнорировал данное обстоятельство в своих собственных футурологических декларациях. /... /

СБЛИЖЕНИЕ МАРКСИЗМА И НЕОКОНСЕРВАТИЗМА

Как было видно, вопреки мнению Маркса, его пролетарско-коммунистическая мечта никоим образом не вытекает из основ его метода. Но мы пока не касались важнейших теоретических следствий, извлекаемых из этого принципиального разрыва между методом и революционным идеалом у Маркса. Речь идет о том, что его прожект полного переворота в обществе исключает иные возможности "перерастания** капитализма помимо диктатуры пролетариата и централизованной госсобственности на средства производства. /... / Примечательно, что способ представления будущего по принципу "все или ничего" доминировал целое столетие как в марксистской, так и в антимарксисткой традициях. /... /

Влияние такого теоретического манихейства на общественное сознание было явно подорвано коллапсом социалистических государств, однако оно все еще заявляет о себе в моделях "чистого" абсолютистского капитализма, которые защищает современная неоконсервативная идеология. Такое, еще домарксистское, понимание "свободы" во многом ответственно за ликвидацию общественного сектора экономики и свертывание мер по государственному регулированию в передовых капиталистических странах и, таким образом, за оживление ненавистного для Маркса монстра брутального капитализма без "человеческого лица". История недвусмысленно показала, что ни марксистская, ни неоконсервативная теории "чистого" капитализма или же революционной диктатуры пролетариата никогда в XX в. не отвечали исторической реальности. /... / Пример стран Скандинавии и Общего рынка наглядно показывает возможности альтернативного пути развития в современных условиях. В ходе перестройки социализма в государствах бывшего СССР могут появиться и более социализированные по характеру варианты развития. Вот только марксов радикальней революционаризм едва ли хоть сколько-нибудь пригоден для плавания в этих неизведанных и ничейных водах. Его бескомпромиссная дихотомия централизованной госсобственности и бесконтрольной капиталистической прибыли исключает пространство каких-либо промежуточных вариантов, в котором как раз и протекает реальное развитие современного капитализма. /... / Со времени Маркса история учит нас, что структура отношений собственности в гражданском обществе допускает множество различных сочетаний, схем и возможностей; и только с огромным упрощением эти отношения могут быть сведены к типу "капиталистических" или "коммунистических". В свете реалий наших дней (за исключением разве что "сидящего в долговой яме" капитализма третьего мира) наивно было бы исходить из жесткой - "все или ничего" - дихотомии альтернатив общественного устройства. По иронии истории только неоконсервативная идеология сегодня еще верит, по-видимому, в такого рода абсолютистскую антиномию экономических структур.

В марксовом революционаристском проекте переустройства Европы были одновременно заложены как полная социализация средств производства в однобокой форме госсобственности, так и тотальный центрально-плановый контроль над ней в качестве единственно адекватной формы общественного управления. /... / Но центральное государственное планирование в бывшем СССР потерпело явный провал, что говорит о наличии альтернативных методов управления. Вместе с тем следует иметь в виду, что в оригинале марксовы идеи относительно данной проблемы сильно отличались от того, что на практике делалось в СССР. Маркс исходил из положения, что планы общественного развития будут вырабатывать свободно избранные представители производителей, а следить за их выполнением - демократические органы рабочего управления. Так что ошибочно утверждать, будто в СССР потерпела крах марксистская идея центрального планирования. Полный конфуз приключился с командным планированием, марксова же модель, не исключено, могла бы оказаться жизнеспособной, - хотя до сих пор она остается лишь абстрактным и невостребованным идеалом.

Однако центральное планирование не исчерпывает всех альтернатив частнокапиталистическим отношениям. Было бы крайним упрощением одну неоконсервативную дихотомию "децентрализованное планирование либо коммунистический тоталитаризм" заменить другой, не менее крайней и односторонней: "тотально-централизованное планирование либо капиталистическое порабощение". Некоторые марксисты до сих пор исходят из последнего варианта этого манихейского дуализма, тогда как большинство идеологов свободного рынка и политиков Восточной Европы убеждены в истинности первого варианта: либо устранение вмешательства государства, либо жизнь в тисках тоталитаризма. /... / Между тем последствия капиталистического выбора могут оказаться даже более злокачественными, нежели условия коммунистического тоталитаризма последних десятилетий, который стремятся во что бы то ни стало упразднить. /... / Сегодня же можно видеть воочию, как работает "шоковая терапия", основанная на ортодоксальной рыночной идеологии и проводимая в восточноевропейских странах бывшего госсоциализма; как миллионные массы лишились того материального обеспечения и доступа к достижениям культуры, которые худо-бедно они имели при коммунистическом правлении; как общество все глубже раскалывается на враждебные друг другу этнические фракции, оппортунистические группы, занятые только своими эгоистическими интересами. Все это - ничто иное, как исторический регресс. Поспешные и категорические решения могут обернуться трагедией. Угроза гражданских беспорядков, исходящая от диктатуры рыночной "шоковой терапии", может обернуться реставрацией военно-бюрократической диктатуры прежних лет. Дихотомии "либо-либо" ведут к наихудшему из всех исходов.

Внимательное исследование реального исторического развития способов производства с прошлого века и до наших дней показывает, что успех сопутствовал тем экономическим структурам, которые не имели ничего общего с поиском абсолютных панацей по рецепту "все или ничего". Их развитие было связано с длительным становлением гражданского общества и опиралось на фундамент демократии, социального контроля над вредными последствиями индустриального производства и неравенством в распределении национального богатства, на стабильно развивающийся общественный сектор землепользования, транспорта, связи, образования и культуры. Какими средствами этот исторически проверенный путь становления гражданского общества будет осуществлен народами бывшего СССР - неизвестно, но в любом случае это станет возможным только при развитии уже достигнутого уровня общественного сектора и опоре на него. /... /

Нельзя забывать, что марксов революционный проект родился в век бурного наступательного развития капитализма, когда никаких разумных альтернатив ему не существовало. Маркс вынужден был изобрести такую альтернативу, - и ею стал просто идеализированный антитезис. Диалектика Маркса, в отличие от его историко-материалистического метода, была привязана к полярностям того времени, что ограничивало не только концепцию отрицания капитализма классически чистого типа, но и понимание им других концепций, которые гораздо легче было осмыслить тогда, нежели в наши дни. Стандартная точка зрения состоит в том, что марксова доктрина деления общества на классы и теория классовой борьбы являют собой образец правильной теории. Но это наивный подход. Проверку на истинность выдержала марксова схема основы человеческого общества, а именно тезис о соответствии между развитием производительных сил и капиталистическим накоплением. Капитал накапливался, концентрировался, его экспансия принимала глобальные масштабы. И крушение изолированной и малоэффективной экономики, управляемой коммунистами, может рассматриваться в качестве составной части этого глобального процесса наступления крупного капитала и укрепления его господства. В то же самое время увеличение массы "избыточного населения", т. е. людей, чья традиционная роль и место в разделении труда вынужденно изменяются под давлением новых технологий, а также утрата рабочим классом сравнительно влиятельных позиций в условиях все большей мобильности капитала и снижения себестоимости товаров, - все это очень близко к выводу Маркса об общественной деградации, "мизераблезации" рабочего класса, который он сделал на основе анализа модели чистого классического капитализма. В той мере, в какой данная модель реализуется, его концепция углубляющейся классовой дифференциации вовсе не устарела. Она подтверждается и падением почти повсюду в мире реальных доходов на душу населения после начала осуществления политики отказа от регулируемого капитализма.

С другой стороны, верно и то, что обострению классовой борьбы отнюдь не способствует углубление классовых различий, как это предполагал Маркс. Опять-таки, надо отличать его прогноз революционного краха капитализма от его же метода анализа внутренних связей этой системы. Классовая дифференциация прямо вытекает из структуры чистого классического капитализма, но тезис, будто данная структура в чистом виде сохранится всюду и всегда - ни из чего не следует. Поэтому Маркс был наполовину прав, а наполовину ошибался в вопросе о классовой борьбе и классовой дифференциации общества.

Но все же было бы глубокой ошибкой считать, что даже классово-мотивированные утверждения Маркса целиком ложны. Многие специалисты, основываясь на фактах недавних "революций" в Восточной Европе и бывшем СССР, а также на анализе разного рода националистических движений, делают вывод, что в конечном счете именно этническая и национальная самоидентификация, а не классовая принадлежность, побуждает людей к коллективной деятельности. В пользу этого взгляда говорит очень многое. Однако мотивация классовыми интересами определенно существует у членов капиталистического класса. Нелегко привести хотя бы один пример за несколько столетий мировой истории, когда бы этнонациональная принадлежность собственников-капиталистов превалировала над их экономическими интересами: от шотландских лендлордов, изгонявших своих родичей и соседей с земель ради прибыльной торговли овечьей шерстью, до французских буржуа, объединившихся с пруссаками в борьбе с Парижской Коммуной, хотя еще продолжалась франко-прусская война и т. п. /... / Здесь мы имеем дело с систематической мотивацией классовыми интересами, перевешивающими для капиталистического собственника его принадлежность к своим расе, этносу, нации, языку, культуре всегда, когда бы любой из этих признаков ни вступил в конфликт с интересами прибыли или накопления. /... / Разумеется, бывают случаи, когда национальность, язык и культура фигурируют в надклассовом значении (Квебек, Восточная Европа), выступая вместе с тем в качестве того, что Маркс называл "маской" классово-экономических по своей сути интересов. Таким образом, к великому сожалению, реалии современного мира дают весьма мало оснований сомневаться в справедливости марксовой теории определяющего характера экономических интересов в отношении, по крайней мере, если и не всех классов и слоев, то класса капиталистов уж точно. /... /

Перевел с английского А. Б. Толстое

1. Popper К. The Poverty of Historicism. L., pp. V—VII.

2. Moore S. Marxism on the Choice between Socialism and Communism. Cambridge (Mass. ), 1980.

3. "Capital", vol. 1, part VШ, ch. XXXII.

4. "Communist Manifesto", M., 1959, pp. 59—60.

5. The Civil War in France. L., 1933, p. 40.