Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

Политическая социология переходного общества

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС ЕЛЬЦИНА: ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ

И.М.Клямкин, В.В.Лапкин, В.И.Пантин

ФОНД "ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ" имеет статус независимой исследовательской общественной организации. Создан в 1991 г. В настоящее время Фонд "Общественное мнение" (ФОМ) проводит социальные и маркетинговые исследования, основанные на массовых выборочных опросах различных групп населения России и стран ближнего зарубежья. Он изучает также общественное мнение по любым другим конкретным вопросам, анализирует рынки отдельных товаров и услуг. Генеральный директор ФОМ — Александр Ослон. Директор по исследованиям — Елена Петренко Руководитель Аналитического центра — Игорь Клямкин. Коммерческий директор — Сергей Ананов.

В Московском отделении работают 50 специалистов; ФОМ располагает отделениями и партнерами в 18 регионах России, а также на Украине, в Молдове, Эстонии, Латвии, Литве, Казахстане, Киргизии, Узбекистане.

В рамках исследовательского проекта "Народ и политика" ФОМ издает периодические бюллетени социологической информации по актуальным проблемам политической и экономической жизни России — "Социально-политическое поле партий и движений", "Народ и политика. Россия и Украина сегодня и завтра" и др.

Авторы проекта "Народ и политика" — И.Клямкин, Е.Петренко; инструментарий исследований разработан И.Клямкиным, Т.Кутковец, В.Лапкиным, В.Пантиным, Е.Петренко, А.Ослоном. Выборка и организация полевых работ — О.Меныцикова, ВЛарькин, Е.Петренко. Руководители полевых работ: Н.Демеш (Дальневосточное отделение ФОМ, Хабаровск), С.Кетов (Агентство "Урал ИНСО", Пермь), В.Короткое (РНМЦ ИСП, Череповец), Г.Наруков (ЦИОМ "Сибирский социум", Новосибирск), Г.Пачу-лия (Ставропольский городской ФОМ), О.Праздничков (Волго-Вятский ЦИОМ и МИ, Нижний Новгород) , В.Трескин (Информационно-исследовательскоепредприятие "Инфобанк", Архангельск), И.Федорова (дочернее предприятие ВЦИОМ "Глас", Саратов), Н.Романович (РИОМ, Воронеж), И.Чадаева (РЦ "Прогноз", Самара), В.Щипков (РЦ "Инфодемо", Владимир), Н.Ядов (Петербургскаясоциологическая служба "Опинион"), И.Введенский (Фонд "Социальные исследования организационной технологии", Ростов-на-Дону), Л.Аверкиева (Фонд поддержки демократических преобразований в России, Ижевск), Е.Чернова (Независимый социологический центр, Ульяновск), И.Муратова (Отделение Фонда "Общественное мнение", Красноярск).

Адрес ФОМ: 117421, Москва, ул. Обручева, д. 26/2. Телефон и факс (095) 936-41-18. Издания Фонда распространяются по индивидуальным заказам и в розницу.

Yeltzin's Political Course: Preliminary Results

Below is presented one more publication by the Public Opinion Foundation, dealing this time with the changes in the economic and political orientations in Russian society after the dissolution of the Parliament in September, 1993. The publication analyses the dynamics of public's attitude toward the privatization whose first, the so—called "voucher" stage had, in the main, been brought to a conclusion by July, 1994. The authors pay special attention to characteristics of the leading parties and blocs that ran for parliament, as well as of most of the presidential aspirants. An attempt is made, the first ever in Russian sociology, to show and assess the changes in people's electoral behaviour in the period of 1991 to 1993.

1. ПЕРВЫЙ ЭТАП ПРИВАТИЗАЦИИ: КОНФЛИКТ ИНТЕРЕСОВ ПРИ ОТСУТСТВИИ ОТВЕТСТВЕННОГО СОБСТВЕННИКА

К весне-лету 1994 г. в России завершился очередной этап экономических реформ, основным содержанием которого явились освобождение цен и ваучерная приватизация, затронувшая не только мелкие и средние, но и часть крупных предприятий, составляющих ядро российской индустрии. Попробуем, руководствуясь данными о динамике настроений различных групп российского общества, подвести некоторые его итоги. За время, прошедшее с января 1992 г., в сознании россиян произошли заметные изменения. С одной стороны, продолжающееся падение промышленного производства и его сохраняющаяся монополизированность, отсутствие условий для формирования широкого слоя собственников и современного среднего класса, криминализация экономики не могли не сказаться на социо-экономических ориентациях массовых групп населения, порождая у них разочарование в проводимых преобразованиях. С другой — в результате начавшегося передела собственности обозначились серьезные подвижки в позициях элитных групп (в большей степени среди директоров промышленных предприятий, предпринимателей и работников аппарата управления, в меньшей — среди руководителей колхозов и совхозов и фермеров), усилилась поляризация между отдельными группами элит, а также внутри некоторых из них.

Основная концепция завершившегося этапа реформ — либерализация хозяйственной деятельности и уход государства из сферы непосредственного управления Экономикой — объективно отвечала интересам как директорского корпуса в его Стремлении освободиться от опеки государственных чиновников и окончательно утвердиться в роли хозяина промышленности, так и нарождающегося слоя предпринимателей, быстро осваивавшего освободившиеся или не занятые ранее экономические ниши. Более того, по мере развития процесса преобразований, директорская и предпринимательская элиты получили возможность практически бесконтрольно упражняться в деле переустройства страны в собственных интересах. Однако до настоящего времени ни директора, ни предприниматели не смогли стать интегрирующей Силой обновляющегося российского общества. Несоответствие и "старых", и "новых" элит своему социальному предназначению в условиях экономической и политической либерализации и явилось одной из главных причин хозяйственного и в конечном итоге (к сентябрю 1993 г.) глубочайшего политического кризиса. Со всей остротой встала проблема поиска новой интегрирующей силы и новых принципов хозяйственно-политической коалиции российских элит.

К сегодняшнему дню, если брать отношение к осуществляемым в стране экономическим реформам, в российском обществе оформилось четыре основные группы интересов: государственная бюрократия; старые экономические элиты (в первую Очередь директора промышленных предприятий), новые экономические элиты (прежде всего предприниматели) и, наконец, "четвертое сословие" (городские рабочие, другие массовые слои населения). Конфликт между этими группами, обусловленный разнонаправленностью "корпоративных" интересов, различной степенью учета таких интересов при проведении реформ, а также претензиями каждой из элитных групп на роль выразителя общих интересов государства, оказывает решающее воздействие на ход экономических и политических преобразований. Поэтому Ври анализе сдвигов, произошедших за последнее время в сознании российского общества, преимущественное внимание будет уделено динамике представлений в этих четырех основных группах (Материал, которым мы располагаем, не позволяет зафиксировать противоречия между центральной и региональной бюрократией что весьма существенно для понимания происходящих в последнее время процессов. Поэтому при рассмотрении первой из обозначенных групп интересов речь пойдет лишь о динамике ориентаций местного чиновничества, об изменении его взаимоотношений с другими социальными группами.).

Как уже говорилось, одной из важнейших составляющих завершившегося этапа реформ являлась ваучерная приватизация. Чтобы выяснить, какие изменения в сознании различных групп населения произошли в процессе ее осуществления, посмотрим сперва, изменилось ли их отношение к самому акту раздачи ваучеров.

Приводимые в таблицах данные основаны на материалах двух опросов. Первый был проведен в августе-сентябре 1993 г. среди жителей 56 городов и сел в 11 регионах России, второй — в марте-апреле 1994 г. среди жителей 66 городов и сел тех же регионов Было опрошено 2468 (3483) (здесь и ниже первая цифра относится  к опросу 1994 г, цифры в скобках — к опросу 1993 г) респондентов по выборке репрезентирующей социально-демографическую, профессиональную и расселенческую структуры взрослого населения, в том числе

482(506) рабочих городских предприятий (в дальнейшем — "рабочие")

318(229) сельскохозяйственных рабочих и колхозников ("колхозники')

361(327)   работник   бюджетной   сферы   —   системы   образования,   дошкольного   воспитания, здравоохранения, туки культуры и т д. ("бюджетники")

194(173) безработных, зарегистрированных на бирже труда '"безработные")

588(524) пенсионеров ("пенсионеры").

Кроме того, позиции групп оценивались по следующим направленным выборкам.

141 (174) руководитель государственных предприятий ("директора")

142(123) руководителя колхозов и совхозов ("председатели")

178(163) руководителей частных и коммерческих структур ("предприниматели",

144(163) фермера ("фермеры")

146(150) руководящих работников местных органов управления ("управленцы")

189(138) офицеров российской армии ("офицеры")"

Таблица 1 (данные в %)

Здесь и далее + — "за"; - — "против"

Как видно из приведенных в таблице данных, к весне 1994 г. и прежде довольно сдержанное отношение населения к раздаче ваучеров стало (впервые с начала ваучеризации) преимущественно негативным. Резкое разочарование наблюдается во всех без исключения социальных группах. Если взять массовые группы, то их реакция во многом объясняется тем, что реальное наполнение ваучера оказалось неизмеримо меньше обещанной доли в общенациональном достоянии. Для значительной части директорского корпуса ваучер стал дополнительным препятствием на пути реализации права "хозяина" — либо потому, что их предприятия не попадали под приватизацию, либо потому, что ваучерное акционирование вело к определенному "распылению" собственности и давало трудовым коллективам излишнюю, с точки зрения директоров, власть на предприятии. И лишь среди предпринимателей, фермеров и безработных, т.е. тех, кто добровольно отринул государственную опеку, либо кого отринуло само государство, число положительно оценивающих раздачу ваучеров по-прежнему несколько выше числа оценивающих ее отрицательно. Причина, здесь, вероятно, в том, что многие из них рассматривают сам акт ваучеризации как свидетельство немощи государства-собственника и разложения его хозяйственной монополии.

Одновременно с ростом негативного отношения к раздаче ваучеров в российском обществе наблюдается углубление раскола между отдельными социальными группами по отношению к ваучерной приватизации как таковой. Об этом, в частности, говорят данные, показывающие динамику представлений населения о том, кто в первую очередь выигрывает от ваучеризации.

Таблица 2. (данные в %)

Завершившийся этап реформ ознаменовался переходом значительной части государственной собственности в руки директоров (даже если формально она осталась государственной). Специфическое положение директоров в прежней системе (положение полномочных управляющих как бы бесхозной "общенародной собственностью") сделало их естественными правопреемниками государства в сфере промышленности и строительства, открыв перед ними реальную возможность стать фактическими собственниками или совладельцами управляемых ими предприятий. Однако значительная часть директоров оказалась не готовой к тому, чтобы действовать в рыночных условиях, стать ответственным собственником. Неудачи директорского корпуса, преуспевшего в приватизации, но не способного в своей массе эффективно хозяйствовать, явились, по-видмому, основной причиной нарастающего конфликта между директорами и рабочими (а также трудовыми коллективами в целом). Очевидное изменение отношений собственности в пользу директоров не сопровождалось для рабочих какой-либо ощутимой материальной компенсацией. Даже наоборот. Не удивительно, что доля рабочих, считающих, чтов результате раздачи ваучеров более всего выигрывают директора, возросла до 26 % (а среди рабочих приватизированных Предприятий — до 31 %) (Свидетельством нарастающего конфликта между директорами и работниками приватизированных Предприятий могут служить и следующие данные Среди рабочих, занятых на приватизированных предприятиях, 34% видят реального собственника таких предприятий в директорах, и 30% — в администрации (по населению в целом соответствующие показатели — 20 и 25%). Лишь 5% рабочих считают, что после приватизации положение предприятия стало лучше, а 53% (!) — что стало хуже (среди директоров соответственно 20 и 30%). Если среди директоров приватизированных предприятий 36% полагают, что приватизация даст возможность достичь успеха, и лишь 6% — что она приведет к банкротству, то среди рабочих банкротство предвидят 18% и только 7% надеются на успех).

Избранные российским правительством формы ваучерной приватизации поставили директоров в привилегированное положение по сравнению с большинством других социальных групп. Если большинство россиян могло распорядиться своим ваучером, либо обменяв его на акции инвестиционных фондов (31%), либо продав (2/%), то значительная часть директоров (38%) вложила его в акции своего предприятия (по населению в целом эта цифра составляет 9%). К весне 1994 г. 14% директоров (и 19% директоров акционированных предприятий) уже получили дивиденды на выданные в обмен на ваучеры акции, тогда как в большинстве других социальных групп и среди населения в целом соответствующий показатель не превысил 4 % (исключение — 9 % — составили рабочие акционированных предприятий, также имевшие возможность обменять ваучеры на акции своего предприятия). Тем не менее, как показывают приведенные в таблице данные, в большинстве массовых групп (за вычетом рабочих) отношение к директорам заметно не изменилось: наибольшая часть представителей этих групп по-прежнему считает, что раздача ваучеров пошла на пользу прежде всего предпринимателям.

Иная тенденция прослеживается в позициях представителей таких элитных групп, как предприниматели и управленцы, среди которых доля верящих в выигрыш предпринимателей снижается, зато возрастает доля тех, кто обращает основное внимание на выгоды директоров. В начальный период приватизации ввиду слабости как российского предпринимательства, так и новой российской власти, уступки директорскому корпусу были неизбежны. Однако к настоящему времени директора, похоже, исчерпали отпущенный им лимит времени. Сегодня и предприниматели, и государственная бюрократия все больше чувствуют себя обделенными при разделе государственной собственности, стремясь к изменению приватизационной стратегии.

Смещения, переплетение и противостояние интересов различных элитных и массовых групп еще нагляднее проявляется в динамике отношения этих групп к освобождению цен и приватизации различных отраслей хозяйства.

Таблица 3 (данные в %)

Накануне завершения ваучерного этапа приватизации преобладающей тенденцией движения экономических ориентации массовых групп россйского общества и населения в целом стало падение, порою довольно резкое, поддержки приватизации как таковой. Исключение составляет лишь торговля и сфера услуг, интерес к приватизации которых по-прежнему сохраняет тенденцию к росту среди большинства групп населения, свидетельствуя о том, что разгосударствление и становление рыночных отношений в этих сферах способствует скорее разрешению, нежели нарастанию социальных противоречий, о том, что инструментом разрешения конфликтов здесь все более выступают рыночные, а не политические институты.

В элитных группах динамика отношения к приватизации во многом определяется реальным опытом участия в переделе бывшей государственной собственности. Так, среди предпринимателей наблюдается заметный спад интереса к приватизации крупной промышленности, тогда как по отношению к приватизации иных объектов народного хозяйства спад незначителен, либо даже продолжается некоторый рост интереса. Причина, видимо, заключается в том, что вплоть до настоящего времени процесс приватизации крупной промышленности шел в основном "мимо" предпринимателей, не принося им ощутимых выгод. Падению интереса способствует, возможно, и растущее осознание глубины и сложности тех проблем, которые встанут перед новыми хозяевами отечественной индустрии (необходимость организации инвестиционного процесса, технической реконструкции, поиска и освоения новых рынков, что особенно сложно ввиду низкой конкурентоспособности существующих предприятий) , а также нежелание брать на себя ответственность за их решение.

Рост осознания собственной неспособности выступать в качестве независимого собственника крупных промышленных предприятий заметен и у директоров. Вместе с тем по-прежнему сохраняется наблюдавшийся еще на начальном этапе осуществления реформ раскол директорского корпуса. Как видно из приведенных в таблице данных, основной линией водораздела остается отношение к приватизации крупной промышленности и освобождению цен. Показательно, что большинство (около 2/3) противников первой из названных мер отрицательно настроены и по отношению ко второй, а большинство сторонников (также около 2/3) — напротив, поддерживают ее.

Причины раскола директорского корпуса неоднозначны и не сводимы к какому-либо одному фактору. Так, можно было бы полагать, что различия в позициях определяются характером руководимых предприятий. И действительно, если брать отношение к приватизации крупных предприятий, такая зависимость прослеживается: против этого шага выступает почти половина директоров государственных и только треть директоров акционированных предприятий; в его поддержку — лишь треть директоров государственных и почти половина директоров акционированных предприятий. Однако, когда речь заходит об отношении к освобождению цен, картина меняется: число сторонников перехода к свободным ценам среди директоров акционированных и государственных предприятий примерно одинаково (около половины в обеих группах). Здесь, видимо, сказывается то, что на первых порах акционирование мало меняет положение предприятия или даже ухудшает его (На вопрос о том, как изменилось положение их предприятия в результате акционирования, 38% директоров ответили, что оно осталось таким же, и еще 30% — что оно стало хуже.). Невелики различия и в отношении директоров предприятий обоих типов к приватизации земли, торговли и сферы услуг, мелких и средних предприятий.

Нет однозначной зависимости между отношением директоров к ключевым вопросам экономических реформ и размерами руководимых ими предприятий. Так, среди директоров сравнительно мелких (с числом занятых до 100 чел.) и средних (100-500 чел.) предприятий доля противников приватизации крупной промышленности выше, чем среди директоров крупных (500-3000 чел.) и крупнейших (от 3000 чел.). В то же время чело противников освобождения цен максимально среди директоров крупных предприятий (около половины) и примерно одинаково среди директоров мелких, средних, а также крупнейших предприятий (около 1/3).

Очевидно, границы между двумя группами, на которые раскололся директорский корпус, определяются не столько типом собственности и размерами предприятий, Сколько реальным положением дел на предприятии, возможностями его модернизации, конкурентоспособностью, эффективностью продвижения продукции на рынки и т.п. Косвенным подтверждением данного предположения может служить отчетливо прослеживаемая связь между позициями директоров и отраслевой принадлежностью руководимых ими предприятий. Так, наибольшая доля приветствующих приватизацию торговли и сферы услуг — среди руководителей предприятий легкой и пищевой промышленности (около 3/4). Эта категория директоров, а также директора предприятий металлургической промышленности с наибольшим одобрением относятся к освобождению цен (свыше половины — "за"). Последние также выделяются по числу сторонников приватизации крупной промышленности — ее поддерживает около половины опрошенных. Совершенно иные настроения преобладают среди директоров предприятий гражданского машиностроения. Их отличает и гораздо более сдержанное отношение к приватизации крупной промышленности, и заметное неудовольствие по поводу освобождения цен (переход к свободным ценам одобряет лишь треть из них). И это не удивительно. В новой хозяйственной ситуациии отсутствует сколько-нибудь устойчивый спрос на продукцию отрасли. Более того, вследствие перекоса цен, сохранившегося и после их либерализации, машиностроение оказалось в весьма сложном положении: заметно снизившийся потребительский спрос на товары длительного пользования не позволяет скомпенсировать возросшие в связи с удорожанием сырья и энергоносителей издержки производства за счет повышения цен на производимую продукцию.

Наиболее отчетливо взаимосвязь между реальным положением дел в отрасли и позициями директорского корпуса прослеживается на примере директоров военно-промышленного комплекса. Эту категорию директоров отличает наибольший консерватизм, наибольшее неприятие политики освобождения цен и приватизации, особенно крупной промышленности (против нее выступает около 5/6 их числа). Объяснение, видимо, заключается в том, что предприятиям ВПК гораздо сложнее приспособиться к рыночной ситуации, нежели предприятиям гражданских отраслей. И дело здесь не только в объективных сложностях (высокой капиталоемкости отрасли, необходимости заново осваивать рынки "гражданской" продукции), но и в факторах субъективного порядка. В недавнем прошлом забота о себестоимости, сбыте и снабжении была уделом лишь гражданских отраслей, и директора предприятий оборонной промышленности практически не имеют опыта коммерческой деятельности (среди них, по нашим данным, таким опытом обладает лишь каждый пятый, среди директорского корпуса в целом — почти половина).

Процесс приватизации предприятий ВПК развивается лишь немногим медленнее, чем гражданских отраслей, однако его результаты здесь нельзя назвать обнадеживающими, а ожидания, связанные с освобождением от государственной опеки, — радужными. На акции своего предприятия обменяли ваучеры 3/5 директоров ВПК, но почти никто не получил дивиденды (а более половины и не рассчитывают что-либо получить); никто из них не считает, что после приватизации положение предприятия стало лучше (зато половина убеждена, что стало хуже), и угроза банкротства представляется им гораздо более реальной, чем возможность успеха (Рабочие ВПК также настроены более скептически по отношению к осуществляемым реформам, нежели рабочие гражданских отраслей, однако эти различия не столь значительны). Если же учесть, что еще недавно директора оборонных отраслей относились к верхушке хозяйственной элиты, составляя ее привилегированную часть, неприятие ими курса реформ становится полностью понятным.

Разумеется, переход на новые принципы хозяйствования способствовал известной дифференциации этой части директорского корпуса, выделению руководителей наиболее конкурентоспособных предприятий, чьи интересы (и позициии) не совпадают с интересами (и позициями) основной массы директоров "оборонки". Однако, во,-первых, этот процесс идет здесь гораздо медленнее, чем в других отраслях, а во-вторых — нередко имеет поверхностный характер. Высказываясь за перестройку ВПК, закрытие отсталых ресурсоемких предприятий, директора относительно конкурентоспособных предприятий по большей части рассчитывают на то, что освободившиеся в результате средства будут направляться на финансирование их предприятий.

Недовольство директоров оборонной промышленности курсом реформ, сохранение в их среде надежд на то, что государство и впредь будет оплачивать издержки их деятельности, может оказать серьезное воздействе на дальнейший ход экономических преобразований. Ведь военно-промышленный комплекс — по крайней мере та его часть, которая обеспечивает воспроизводство и модернизацию ракетно-ядерного потенциала — это не столько даже экономический феномен, сколько фактор внутрироссийской и глобальной политики, обеспечивающий стране ее место в мире, а возможно и целостность и единство. ВПК нуждается в содержащей его хозяйственной периферии, но он дает той силе, которая обеспечивает условия его воспроизводства и развития, гарантии признания ее лидерства на политической арене.

Раскол директорского корпуса по вопросу об идущих в стране реформах предопределяет многовариантность дальнейшего хода экономических преобразований. Не меньшее значение имеет и раскол управленческой элиты. Как видно из приводимых в таблице 3 данных, с точки зрения отношения к освобождению цен местная бюрократия делится на две практически равные группы. По отношению к приватизации крупной промышленности картина несколько иная, однако и здесь доля сторонников, хотя и меньше доли противников, но тоже достаточно весома. Но обратите внимание на динамику. Если за время между опросами симпатии управленцев заметно сместились в пользу либерализации цен, тенденция изменения отношения к приватизации крупной промышленности имеет противоположную направленность. Очевидно, недовольство значительной части работников сферы местного управления вызывают не реформы как таковые, а именно приватизация (О том же свидетельствует и динамика отношения управленцев к темпам приватизации Здесь управленческая элита консервативнее не только директоров и предпринимателей, но и большинства массовых групп. Правда, к весне 1994 г. доля тех, кто считает, что приватизация идет слишком быстро, несколько сократилась, но это сокращение с избытком компенсируется ростом числа полагающих, что ее нигде не нужно проводить.).

Полученные в ходе опроса 1994 г. данные позволяют предположить, что изменение отношения российских чиновников к приватизации обусловлено тем, что их не устраивает наблюдаемая в последнее время концентрация распорядительной и собственнической функций в руках директоров. (Напомним, на вопрос о том, кто выиграл в результате приватизации, большая часть региональной элиты ответила: "Директорский корпус".) И это не удивительно: реальная собственность уходит к директорам, а вся тяжесть социальной ответственности и социального недовольства ложится на плечи местных администраций. И если на начальном этапе приватизации негативную реакцию управленцев вызывали преимущественно предприниматели, то сейчас положение начинает меняться: в глазах чиновничества предприниматель оказывается привлекательнее директора. Показательно, что отвечая на вопрос о том, на интересы каких слоев населения должны в первую очередь ориентироваться государственные деятели, 38 % работников местных органов власти назвали предпринимателей, и лишь 35% — директоров Дополнительным подтверждением сказанного могут служить и следующие данные Еще осенью прошлого года управленцы считали директоров одной из трех главных фигур (наряду с учеными и специалистами промышленности и сельского хозяйства), от которых в решающей степени зависит успех реформ. Предпринимателям отводилось лишь 5 место К весне этого года предприниматели почти не поменялись на шкале предпочтений с учеными и специалистами и переместились на 3 место, оставив позади не только директоров, но и "рабочих и "колхозников".

Было бы, однако, неверным полагать, что за начавшейся переориентацией чиновничества на предпринимателей стоит готовность передать последним роль стабилизирующей и интегрирующей силы обновляющегося общества. События последних месяцев (готовность Совета Федерации, ядро которого составляют главы местных администраций, полностью удовлетворить запросы оборонщиков; попытки региональных властей построить "инвестиционные мосты", транспортирующие плоды "первоначального накопления" капитала в торгово-посреднической сфере в ключевые отрасли тяжелой промышленности своих регионов, и т.п.) свидетельствуют скорее о другом. Видя в предпринимателях не только владельцев финансового капитала, способных стать наиболее выгодными для местных властей покупателями госсобственности на наступающем "послеваучерном" этапе приватизации, но и союзника в борьбе против "зарвавшегося" директорского корпуса, бюрократия пытается вернуться на поприще активной хозяйственной деятельности в качестве решающего субъекта социальной эволюции страны. И если учесть, что здесь она может рассчитывать на поддержку части директоров, стремящихся вновь обрести поддержку государства, вероятность ее успеха не столь уж и мала.

2. "ЛЕВЫЙ ЦЕНТР" КАК ГЛАВНАЯ  ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

При оценке тех сдвигов, которые произошли в массовом сознании россиян за последнее время, принципиально важным является вопрос о зависимости политических ориентации граждан от их общих социально-экономических ориентации. В условиях переходного общества, когда прежняя система представлений и ценностей разрушена, а новая еще не утвердилась, когда сознание по большей части идеологизировано, такая зависимость может принимать превращенные формы или вовсе отсутствовать. Как же обстоит дело у нас?

Выделяя основные типы ориентации населения в социально-экономической сфере, мы взяли за основу ответы на вопрос: "Как вы оцениваете возможный возврат к государственному регулированию цен?" (варианты ответа: "резко отрицательно", "скорее отрицательно", "нейтрально", "скорее положительно", "максимально положительно" и "затрудняюсь ответить") (Выбирая этот вопрос в качестве базового, мы испытывали определенные сомнения и колебания. Конечно, этот вопрос лучше, чем другие ключевые вопросы, скажем, об отношении к освобождению цен или приватизации крупных промышленных предприятий, выявляет реакцию населения на происходящие в ходе реформ перемены, так как позволяет зафиксировать потребность в корректировке реформ. Но правомерно ли брать за основу вопрос о возвращении назад? Позволит ли такой подход выделить "радикальные" и "центристские" группы российского общества? Можно ли, к примеру, считать, что оценивающие возврат к регулируемым ценам "скорее положительно" придерживаются умеренной ориентации, ведь регулируемые цены нередко ассоциируются с отказом от реформ вообще? Однако, ознакомившись ниже с ответами на вопрос о том, что предпочитают респонденты — дефицит товаров при низких ценах или их наличие при высоких — читатель сможет убедиться в корректности избранного нами индикатора: те, кто относится к регулируемым ценам "скорее положительно", существенно отличаются от тех, кто относится к ним "максимально положительно". Большинство первых сохраняет реформаторскую ориентацию, тогда как вторые действительно смотрят в основном назад.). Соответственно, было выделено 6 групп. В первую из них ("правых либерал-радикалов") мы включили категорических противников возврата к государственному регулированию цен; во вторую ("правого центра") — тех, кто относится к такому возврату скорее отрицательно; в третью (условно названную "нейтралами") — тех, кто занял нейтральную позицию; в четвертую ("левого центра") — тех, кто относится к регулируемым ценам скорее положительно; в пятую ("левых радикалов") — категорических сторонников регулируемых цен; в шестую ("неопределившихся") — тех, кто затруднился с ответом. В таблице 4 приведено численное соотношение этих 6 групп среди основных социально-профессиональных групп российского общества и населения в целом.

Таблица 4 (данные в %)

Здесь и далее, когда иное не оговорено, приводятся данные опроса 1994 г.

Как и следовало ожидать, "правые либерал-радикалы" и "правый центр" наиболее представлены среди элитных групп, больше других выигравших (или надеящихся выиграть) в ходе преобразований, — предпринимателей, фермеров, директоров и управленцев. В то же время отмечавшийся выше раскол последних двух групп проявляется и здесь — немалая часть их представителей тяготеет к "левому центру". В целом же позиции "левого центра" наиболее сильны среди председателей колхозов, офицеров, бюджетников, рабочих и колхозников, т.е. в тех элитных и массовых группах, интересы которых до сих пор учитывались, мягко говоря, не в первую очередь. Численность же "левых радикалов" выше всего среди пенсионеров, хотя их немало и среди рабочих и колхозников.

Чтобы лучше понять, что представляют собой выделенные нами группы, попытаемся составить их социально—демографический портрет. В первую очередь, хотелось бы обратить внимание на заметное сходство "правых либерал-радикалов" и "правого центра" (Наиболее существенное различие между  ними — доля жителей  Москвы  (среди  "правых либерал—радикалов" — 14%, в "правом центре" — 7%).). Не исключено, что "правый центр" — это бывшие "либерал-радикалы", которые несколько разочаровались в своем прежнем радикализме. "Правые" отличаются от других групп по возрасту (более половины из них моложе 40 лет, тогда как в "левом центре" — меньше половины, а среди "левых радикалов" — чуть больше трети) и образованию (среди "правых" четверть имеет высшее и неполное высшее образование и лишь 11— 13% — неполное среднее; в других группах доля людей с высшим и неполным высшим образованием 9-16%, а число не имеющих среднего образования колеблется от 17% у "нейтралов" до 31 % у "левых радикалов"). Среди "правых либерал-радикалов" и "правого центра" мужчин больше, чем женщин (в "левых" группах соотношение обратное). Там чаще встречаются руководители различных рангов, а также учащиеся и студенты (среди "левых" больше неквалифицированных рабочих, колхозников и пенсионеров). В "правых" группах наивысшая доля высокооплачиваемых (и высоко оценивающих собственное материальное положение) и наименьшая — людей с низкими доходами, хотя в этом отношении "правый центр" несколько уступает "либерал-радикалам". Характерное отличие "правых либерал-радикалов" от всех других групп состоит в том, что среди них существенно больше доля тех, кто имеет постоянную подработку по найму. По-видимому, этот и другие дополнительные источники дохода позволяют "либерал-радикалам" не слишком страшиться свободных цен и других атрибутов рыночной экономики.

Особое положение занимает группа "нейтралов", которая по одним социально-демографическим показателям (возраст, соотношение мужчин и женщин, профессиональная структура) близка к "правым", а по другим (уровень образования и доходов) — к "левым". Что касается "неопределившихся", то по своим социально-демографическим характеристикам они довольно близки к "левому центру"; возможно, что по мере обострения экономической ситуации они могут пополнить эту группу.

Определив основные типы социально-экономических ориентации населения России и составив представление о социально-демографических характеристиках их носителей, можно перейти к вопросу о связи между социально-экономическими и политическими ориентациями россиян. С этой точки зрения весьма интересны данные о том, каких действий в области экономики ждут от будущего президента страны представители выделенных нами групп.

Таблица 5 (данные в %)

Как видно из приведенных в таблице данных, определенная зависимость между социально-экономическими ориентациями и отношением к действиям политиков в сфере экономики безусловно присутствует: доля сторонников той или иной акции последовательно изменяется при переходе от "правых либерал-радикалов" к "правому центру", от него — к "левому центру" и, наконец, к "левым радикалам". Вместе с тем радикализм "правых" и особенно "левых радикалов" проявляется здесь не в полной мере. Так, приостановку приватизации поддерживает лишь около 1 /4 "левых радикалов", а отказ от экономической помощи Запада — чуть больше 1/3. Гораздо отчетливее различия в подходе к проблемам, более тесно связанным с непосредственным жизненным опытом людей. Среди вопросов, которые задавались респондентам, был, в частности, вопрос о том, что они предпочитают — дефицит при низких ценах или полные прилавки при высоких, — и в этом случае "левые радикалы" оказались единственной группой, где предпочтение было отдано дефициту (39 % против 29 % ) (В "левом центре" соответствующие показатели ~ 29 % и 43 %, у "нейтралов" — 11 % и 67 %, в "правом центре" — 9% и 73%, среди "либерал-радикалов" — 7% и 77%, у "неопределившихся" — 20% и 47%.).

Отношение рассматриваемых групп к политическим акциям потенциального президента России в целом подчиняется той же логике.

Таблица 6 (данные в %)

Наиболее выражение различия между крайними группами, как и вообще связь между социально-экономическими и политическими ориентациями проявляются по такому конкретному и затрагивающему жизненный опыт вопросу, как восстановление единого государства в границах бывшего СССР. "Левые радикалы" выказывают заметный радикализм и в отношении пропаганды образа жизни и стандартов Запада. Там же, где речь идет о действиях, связь которых с непосредственными интересами населения выглядит менее очевидной (восстановление внешнеполитических позиций России, жесткая политика в отношении государств, ущемляющих права русскоязычного населения), различия между группами уменьшаются или исчезают вовсе.

Характерно поведение "нейтралов" и "неопределившихся". Когда речь заходит о решительных шагах "вправо" (в сторону углубления экономических реформ — ускорения приватизации, демонополизации, свободной продажи и покупки земли, гарантий частной собственности), эти группы смещаются "влево", приближаясь к "левому центру" и "левым радикалам". Когда же предлагаются решительные шаги "влево", ведущие к отказу от проводимых преобразований и возвращению к административной системе и советскому строю, "нейтралы" и "неопределившиеся" сдвигаются "вправо" (это относится к таким шагам, как приостановка приватизации, отказ от экономической помощи Запада и пропаганды западного образа жизни, восстановление единого государства в границах СССР). Очевидно, что "нейтралы" и "неопределившиеся" ведут себя как прагматики, не склонные к резким изменениям, независимо от их направленности.

Особо следует выделить позиции "левого центра", которые до сих пор почти не анализировались. Дело в том, что в России, как и в других странах, вставших на путь рыночных преобразований, существует объективная потребность в сильном "левом центре" социал-демократического толка (Выделенные нами цвета российского политического спектра не имеют прямых аналогов в западном политическом опыте, они являются результатом совмещения этого опыта (и современного, и прошлого) с нынешней российской реальностью В частности, западная социал-демократия последних десятилетий не рассматривается как "левый центр". Но по отношению к довоенной истории, когда существовал девореволюционный фланг в лице компартий, это было вполне оправданно Тем более это оправданно по отношению к только что вышедшей из коммунизма России — при всем том, что политическая ситуация в ней существенно иная, чем в довоенной Европе), в левоцентристской политике, которая бы смягчала и сглаживала конфликты и диспропорции, неизбежные в условиях перехода от одной экономической системы к другой. Вместе с тем, переход от административных к рыночным методам хозяйствования требует столь радикальных и последовательных преобразований, что социал-демократические подходы часто малоэффективны, С этим уже столкнулись правительства "левого центра" ряда стран Восточной Европы: оказавшись не в состоянии проводить принципиально новую политику, они были вынуждены продолжать курс своих более правых предшественников. В России же и других республиках бывшего Советского Союза, где имеются мощные нерыночные структуры типа ВПК и колхозно-совхозного сектора в сельском хозяйстве, которые нуждаются в радикальном реформировании, но не могут быть быстро преобразованы без сильнейших социальных и политических потрясений, проблемы, встающие перед "левым центром", представляются еще более трудноразрешимыми. Говоря конкретнее, посткоммунистические страны оказались перед очень непростой дилеммой: условием цивилизационного эволюционного развития выступает в них перераспределение общественного богатства (в духе социал-демократии) , а необходимые предпосылки такого перераспределения могут быть созданы лишь при условии максимального его сдерживания, так как при отсутствии эффективного производства и наличии огромной массы неконкурентоспособных, а то и просто устаревших предприятий перераспределять практически нечего.

Реформистская социал-демократия возникла в свое время в Европе как ответ на назревшую потребность в ограничении прав собственности и собственников и расширении прав наемного труда. Посткоммунистические же страны не завершили еще разгосударствление собственности, а это значит, что экономические отношения, делающие возможной социал-демократическую политику, здесь еще попросту не сложились, но запрос на социал-демократический "левый центр" тут, повторим, тем не менее существует по той простой причине, что он является естественным порождением индустриальной системы хозяйства. Это создает чрезвычайно запутанную социально-экономическую и политическую обстановку, затрудняет принятие рациональных решений, провоцирует гипертрофированную политизацию и идеологизацию всей общественной жизни, что и приводит порой к тому, что использующие в борьбе за власть "левую" риторику осуществляют, придя к власти, "правую" политику.

В этой ситуации все попытки консолидировать "левый центр" и выработать его особую программу превращаются в простую констатацию негативного отношения к проводимым преобразованиям. Приведенные в таблицах 5 и 6 данные демонстрируют это вполне отчетливо. Подобно "левым радикалам", левоцентристы выступают против всех сколько-нибудь решительных мер, направленных на углубление рыночных преобразований, но они не одобряют и действий по реставрации прежней экономической и политической системы (за исключением возврата к регулируемым ценам). Они также мало симпатизируют радикально националистическим лозунгам (к чему склонны "левые радикалы") — и в итоге остаются без самостоятельной позиции.

Итак, на уровне общеэкономических и политических позиций зависимость между социально—экономическими и политическими ориентациями прослеживается достаточно определенно. Но присутствует ли она, если обратиться к отношению к конкретным политическим событиям и реальным властным структурам?

Таблица 7 (данные в %)

Приведенные в таблице данные указывают на безусловную зависимость между социально-экономическими ориентациями рассматриваемых групп и их отношением к конкретным политическим событиям, таким как возвращение коммунистов к активной политической деятельности, возможные массовые выступления против политики правительства, роспуск Верховного Совета и съезда народных депутатов, уход Е.Гайдара и Б.Федорова из правительства в начале 1994 г., решение Государственной Думы о политической амнистии. По-иному обстоит дело, когда речь заходит о властных структурах. Так, если по отношению к деятельности президента такая зависимость еще прослеживается (среди "правых либерал-радикалов" и "правого центра" число одобряющих деятельность Ельцина в 3 раза больше, чем среди "левых радикалов"), то по отношению к деятельности правительства, Государственной Думы, Совета Федерации, областных и республиканских, а также городских и районных органов власти она или очень слаба, или вовсе отсутствует. Дело, видимо, в том, что большинство россиян связывает свои надежды на изменение положения в стране с действиями президента и президентских структур, а не каких-либо иных органов власти, местной или центральной. В то же время хотелось бы привлечь внимание читателя к следующему факту. Значительная часть "либерал-радикалов" (43%) оценивает деятельность Б.Ельцина отрицательно, однако его возможную отставку одобряют лишь 33% представителей этой группы, а 47% выступают против нее. Причина, вероятно, заключается в том, что хотя для многих "правых либерал-радикалов" политика Б.Ельцина недостаточно радикальна, они не видят ему подходящей замены (забегая вперед, отметим, что сейчас нет ни одной политической фигуры, которая бы в полной мере удовлетворяла "правых либерал-радикалов"). Наиболее активно поддерживает Б.Ельцина "правый центр", что в общем соответствует характеру и направленности политики нынешнего президента, которую можно считать преимущественно правоцентристской.

Еще более сложная картина вырисовывается при рассмотрении связи между социально-экономическими ориентациями и электоральным поведением россиян. С одной стороны, анализ голосования представителей выделенных групп на выборах 12 декабря 1993 г. указывает на наличие определенной связи между социально-экономическими ориентациями и поддержкой соответствующих партий, блоков и движений. Так, наибольшее число воздержавшихся от участия в выборах среди "нейтралов" и "неопределившихся". Доля отдавших голоса за "Выбор России" наиболее высока среди "правых либерал-радикалов" (около 1/3) и наиболее низка среди "левых радикалов " (приблизительно 1 /14). За коммунистическую партию РФ голосовал примерно каждый десятый "левый радикал" и только один из ста "либерал-радикалов". С другой стороны, политическая ориентированность "центристских" групп достаточно смазана. В частности, за ЛДПР В.Жириновского голосовал почти каждый десятый представитель как "правого", так и "левого центра". В то же время степень распыленности электоральных пристрастий "левых центристов" заметно выше, чем "правых". Показательно, что голоса "левого центра" более или менее равномерно распределились между "Выбором России", "Женщинами России", коммунистами и ЛДПР, в то время как за более близкий по некоторым позициям к "левому центру" блок Явлинский-Болдырев-Лукин проголосовало лишь около 5% из их числа. Таким образом, еще раз подтверждается выявленная нами при анализе общеполитических ориентации размытость "левого центра", отсутствие у него самостоятельной позиции.

Еще сильнее аморфность "левого центра" проявляется на уровне персоналки, когда речь заходит о политиках, за которых избиратели готовы голосовать на будущих президентских выборах.

Таблица 8 (данные в %)

"Левый центр" и здесь оказывается расколотым на сторонников Б.Ельцина (который, напомним, представляет скорее "правый центр"), А.Руцкого, В.Жириновского (которых вообще нельзя назвать центристами) и Г.Явлинского. Очевидно, что поддержка реального политика не всегда соотносится с социально-экономическими и даже общеполитическими ориентациями избирателей. Это относится и к "правому центру" и "либерал-радикалам", разделившимся на сторонников Е.Гайдара, Б.Ельцина и Г.Явлинского, причем у Явлинского, достаточно близкого, как уже говорилось, к "левому центру", приверженцев в 2 раза больше, чем у имеющего все основания претендовать на роль лидера "правых" Гайдара. Нет единства и среди "левых радикалов": там можно найти приверженцев и Б.Ельцина, и В.Жириновского, и Г.Зюганова, и А.Руцкого, и Г.Явлинского. Все это показывает, что если на уровне общих политических ориентации, а также отношения к конкретным политическим событиям известный тезис о зависимости "политики" от "экономики" в целом работает, то на уровне электоральных предпочтений и поведения она серьезно усложняется или нарушается. Поэтому, чтобы получить более четкую картину электоральных предпочтений различных групп российского общества, необходимо перейти к обратной зависимости — зависимости социально-экономических ориентации от политических, "экономики" от "политики".

3. ЗА КОГО ГОЛОСОВАЛИ НА ПАРЛАМЕНТСКИХ ВЫБОРАХ БЫВШИЕ ИЗБИРАТЕЛИ Б.ЕЛЬЦИНА? (Изменения электорального поведения российского общества в 1991-1993 годах)

Чтобы понять, какие изменения произошли (и произошли ли) в сознании и поведении избирателей России за период с 12 июня 1991 г., когда состоялись первые президентские выборы, мало зафиксировать рост поддержки В.Жириновского или, скажем, сопоставить процент голосов, поданных в поддержку курса реформ на референдуме в апреле и на выборах в Государственную Думу в декабре 1993 г. Этого мало, так как остается неясным, за счет кого увеличил свою поддержку В.Жириновский и к кому же именно отошли голоса тех, кто поддерживал реформы и реформаторов в апреле. Неясно и другое: происходят ли изменения в границах тех электоральных полей, которые имели место в 1991 г. (т.е., с одной стороны, внутри "демократов", объединявшихся тогда вокруг Б.Ельцина, а с другой — внутри националистическо-коммунистического блока), или этих границ уже не существует и сегодня можно говорить о массовых переходах из одного политического лагеря в другой?

Прежде чем попытаться ответить на эти вопросы, попробуем выяснить, как сказались на политических настроениях избирателей события, пережитые Россией за период, прошедший после нашего предыдущего опроса (прежде всего — события сентября-октября 1993 г.). Это важно сделать, чтобы хотя бы в первом приближении понять, действительно ли, как многие считают, границы электорального поля "демократов" размываются, а само оно катастрофически сужается, или речь идет всего лишь об исчерпанности консолидирующего потенциала прежних лидеров (что, в свою очередь, тоже нуждается в объяснении). Приводимые ниже данные об отношении респондентов к таким ключевым событиям, как роспуск Верховного Совета и съезда народных депутатов (в сравнении с отношением к идее такого роспуска до того, как он произошел), использование армии при штурме "Белого дома" 4 октября 1993 г., решение Государственной Думы о политической амнистии А.Руцкого и его единомышленников, а также к такому гипотетическому событию, как отставка президента (опять-таки в сравнении с аналогичными данными предыдущего опроса) дают определенное представление о существе дела.

Таблица 9 (данные в %)

Данные, характеризующие состояние общественного сознания до 21.9.1993, приводятся по материалам опроса 1993г.

Данные, приведенные в таблице, однозначно свидетельствуют о том, что в период между началом сентября (время нашего предыдущего опроса) и началом апреля в политических настроениях всех групп российского общества произошел очень существенный сдвиг: ничего похожего мы до сих пор не наблюдали. Суть этого сдвига в том, что впервые за все время пребывания Б.Ельцина на посту президента России число людей, выступающих за его отставку, превысило численность тех, кто настроен против нее. Это значит, что за истекший период Б.Ельцин утратил тот запас прочности, тот политический резерв (Напомним, что таким резервом мы считали часть население которая не одобряет деятельность Б.Ельцина, но выступает против его отставки (см. "Полис", 1993, N 5 с. 70). Кстати, между осенью 1993 г. и весной 1994 г. доля людей, положительно оценивающих деятельность президента, уменьшилась в полтора раза (с 30 до 20%) и стала соизмеримой с поддержкой М.Горбачева в 1990-1991 годах.), который существовал у него в большинстве Социально-профессиональных групп и который ему удалось мобилизовать перед апрельским референдумом. Если раньше доля сторонников отставки превышала долю противников только среди пенсионеров (при примерном равенстве тех и других среди председателей колхозов, офицеров и колхозников), то теперь почти не осталось групп, где противники отставки составляли бы большинство. Исключение — предприниматели и фермеры, но и их настроения меняются в том же направлении, что и у всех остальных, и эти изменения слишком заметны, чтобы их игнорировать (Та же самая тенденция проявилась и в оценке состоявшейся, а не гипотетической отставки двух членов правительства, которые в общественном сознании ассоциировались с реформами в экономике, — Е.Гайдара и Б.Федорова. На этот раз лишь в предпринимательской среде число огорченных этой отставкой превышало половину. В остальных группах оно колебалось в диапазоне от 1 /3 (управленцы, директора, бюджетники) до 14-19% (у колхознков, председателей колхозов и пенсионеров). Характерно, что почти все группы населения продемонстрировали в данном случае высокую степень безразличия к судьбе реформаторов, доходящую до 25-35% (рабочие, колхозники, безработные, офицеры и, что особенно интересно, фермеры).).

Что же отсюда следует? Можно ли утверждать, что вместе с изменением отношения к президенту резко сузилось и электоральное поле "демократов", которое последние годы ассоциировалось с именем Б.Ельцина? Думаем, что пока такой вывод был бы преждевременным. Приведенные в таблице данные об отношении россиян к досрочному роспуску Верховного Совета и съезда народных депутатов до и после 21 сентября 1993 г. показывают, что дело обстоит несколько сложнее.

Что представляло собой — в количественном плане — электоральное поле Б.Ельцина (и "демократов "), начиная с президентских выборов 1991 г.? Это примерно 40 % списочного состава избирателей. Электоральное же поле коммунистов и националистов всегда колебалось в районе 25%. Их относительный успех на последних парламентских выборах этому вовсе не противоречит: совокупный процент избирателей, проголосовавших за ЛДПР, коммунистов и аграриев, если считать от списочного состава, вполне соответствует названной цифре. Поэтому есть все основания полагать, что происходит не столько размывание электоральных полей, сколько дифференциация и перегруппировка сил в границах каждого из них. Ниже мы на этом остановимся подробно; пока же вернемся к данным об изменении отношения к роспуску Верховного Совета и съезда народных депутатов после того, как роспуск состоялся.

На первый взгляд, сдвиги тут столь значительны (уменьшение числа сторонников и увеличение доли противников роспуска съезда в полтора-два, а порой и в три раза), что говорить о сохранении прежних границ между электоральными полями вроде бы не приходится. Но обратите все же внимание на долю людей, поддерживающих действия, которые предпринял Б.Ельцин 21 сентября 1993 г.: во всех группах (кроме пенсионеров, колхозников и председателей колхозов, всегда отличавшихся особым взглядом на все, что связано с именем нынешнего президента) эта доля вполне вписывается в обозначенные выше количественные рамки электорального поля "демократов".

Очевидно, противниками роспуска съезда стали прежде всего те из бывших сторонников такой акции, которые имели в виду не ликвидацию съезда и Верховного Совета указом Б.Ельцина, а выход из политического тупика посредством досрочных выборов и депутатов, и президента, — идею, популярность которой после апрельского референдума стремтельно возрастала (См.: "Полис", 1993, № 5, с. 77. Идея досрочных президентских выборов оставалась популярной и весной 1994 г., когда проходил наш последний опрос. Интересно, однако, что за досрочные выборы президента в это время высказывалось меньше людей (34% по населению в целом при 40% возражающих), чем за отставку Б.Ельцина. Причину скорее всего надо искать в растущем разочаровании российского общества в самой процедуре выборов.). До 21 сентября нелюбовь к съезду вовсе не была привилегией "демократов". Но как только "недемократы" увидели, что его ликвидация осуществлена чуждыми им политическими силами во главе с Б.Ельциным, сумевшими сохранить и упрочить свою власть, их позиция не могла не измениться. "Демократы" же, наоборот, остались в основном при своих прежних взглядах. Наверное, потому, что отказ от этих взглядов казался им переходом той грани, которая отделяет их от коммунистов и националистов и переступать которую они остерегаются.

Но если так, то почему же тогда многие из них, поддержав действия президента, отступились от него, почему численность выступающих за его отставку почти во всех группах перешла критическую точку? Не претендуя на полноту и исчерпывающий характер ответа, можно сказать, что мы сталкиваемся здесь с глубоким кризисом отрицательной антикоммунистической легитимности сложившегося после августа 1991 г. режима. Ее оригинальная особенность заключалась в том, что она сочетала в себе харизматическую и особого рода идеологическую легитимность. Последняя, не имея собственного содержания, выступала "демократическим" негативом идеологической легитимности коммунистического режима, характерной для тоталитарных режимов вообще (у Макса Вебера, впервые разграничившего разные типы легитимности, этот тип, способный, в силу исторической инерции, некоторое время существовать и без харизматического лидера, по понятным причинам не рассматривается).

Продемонстрировав свою способность подавить силой сопротивление "коммунизма" (если можно считать таковым систему Советов), "августовский" режим, сам того, быть может, не желая, заставил многих из своих бывших приверженцев поверить, что коммунизм к какому-либо серьезному сопротивлению уже не способен в принципе, что он действительно мертв. Демократическую же легитимность (в положительном, а не отрицательном смысле слова) он не смог обрести по той простой причине, что его "революционные" действия 4 октября разошлись с успевшим укорениться в обществе — причем, среди "демократов" в первую очередь — представлениями о демократии. Почти единодушное неприятие всеми группами российского общества использования армии при штурме "Белого дома" достаточно выразительно иллюстрирует эту мысль, чтобы считать ее чрезмерным преувеличением.

Сегодня мы живем в условиях государственности с неопределившимся типом легитимности. Если пользоваться известными разграничениями Вебера, ее нельзя считать ни традиционной, опирающейся на обычай, ни харизматической, предполагающей массовую веру в особые индивидуальные качества и особое предназначение "вождя", ни рациональной, опирающейся на конституционное право и волеизъявление большинства населения. Первая была разрушена еще в 1917 г., вторая почти исчерпала себя по мере демонтажа прежнего политического режима, третья же не сложилась уже потому, что нынешний президент выбран в соответствии с той самой конституцией, которая была им нарушена в сентябре 1993 г. (О том, что в России не успел сложиться какой-то определенный тип легитимности власти, можно в известной степени судить на основании ответов наших респондентов на вопрос: "Какова, на Ваш взгляд, главная причина того, что, несмотря на недовольство ходом реформ, большинство участников референдума в апреле 1993 г. высказалось за доверие президенту Б.Ельцину?" Лишь пятая часть опрошенных (21%) ответила: это произошло благодаря тому, что люди считали Б.Ельцина законно избранным президентом. Еще меньше респондентов (14%) наделили его харизматической легитимностью, ответив, что избиратели видели у Б.Ельцина особые личные качества, которых нет у других. Самым же распространенным объяснением (37% опрошенных) стала ссылка на то, что люди боялись резких перемен в результате смены высшего должностного лица. Эти данные позволяют сделать предварительный вывод: харизматическая (и харизматически-идеологическая) легитимность власти нынешнего президента уходит в прошлое, а рациональная — не сложилась. В нынешнем российском обществе одновременно сосуществуют разные типы легитимности, а доминирует среди них легитимность, чем-то напоминающая традиционную, — легитимность привычки. Но так как последняя относится не к институту власти, а к конкретному человеку и основывается всего лишь на преимуществе известного перед неизвестным (будущий глава государства может быть хуже нынешнего), то она неизбежно оказывается слабой; ее способность обеспечивать устойчивость власти более чем ограничена уже потому, что она слишком сильно зависит от перепадов общественных настроений при каждом изменении политической ситуации.)

И, тем не менее, это не помешало сохраниться разграничительной линии между двумя электоральными полями: "демократы" уже почти не опасаются угрозы реставрации коммунизма, но по-прежнему остро и достаточно единодушно реагируют на усиление тех политических группировок и лидеров, которые действуют в другом электоральном поле. Посмотрите цифры, характеризующие отношение наших респондентов к решению Государственной Думы о политической амнистии "лефортовских узников", и вы без труда различите количественные очертания этих двух полей.

И все же пока все сказанное о сохраняющихся границах между ними остается всего лишь гипотезой, так как мы еще не ответили на поставленный вопрос: за счет кого же произошло такое доступное для всеобщего обозрения изменение, как увеличение электората В.Жириновского? У кого отобрали голоса впервые появившиеся на политической сцене группировки вроде "Женщин России", ПРЕС или, скажем, "Яблока"? Чтобы выяснить это, посмотрим, кому отдали предпочтение на парламентских выборах 1993 г. те, кто голосовал на президентских выборах 1991 г. за Ельцина, и те, кто поддерживал его противников — В.Бакатина, В.Жириновского, А.Макашова, Н.Рыжкова и А.Тулеева (для удобства будем рассматривать электорат последних как нечто цельное). Кроме того, здесь же покажем, как эти два электората могут распределиться между шестью претендентами на президентский пост, — Б.Ельциным, А.Руцким, В.Жириновским, Г.Явлинским, Е.Гайдаром и Г.Зюгановым, рейтинги которых во время нашего опроса были самыми высокими (За Б.Ельцина изъявили желание голосовать на президентских выборах 15%, за Г.Явлинского — 10, за А.Руцкого — 8, за В.Жириновского — 7, за Е.Гайдара и Г.Зюганова — по 4%).).

Таблица. 10 (данные в %)

* Здесь и далее приводятся данные о голосовании лишь за те партии и блоки, которые успешно миновали 5% барьер и попали в парламент.

** В группу "резерва" включены те, кто затруднился ответить на вопрос о том, за кого из кандидатов в президенты он бы голосовал, проводись выборы сегодня.

Нетрудно заметить, что наша гипотеза во многом подтвердилась: перетекание электората с одного поля на другое впечатляющим не назовешь. Всего лишь каждый восьмой из "ельцинцев" 1991 г. голосовал на декабрьских выборах в Государственную Думу за партии другого лагеря (аграриев, коммунистов и ЛДПР) и лишь один из десяти собирается голосовать за коммунистических и националистических лидеров на будущих президентских выборах. Этот отток компенсируется примерно таким же притоком (в %) из среды тех, кто в 1991 г. голосовал за оппонентов Б.Ельцина. Другое дело, что электорат последнего рассыпался на множество осколков — верный признак разочарования в прежних идеях и появления новых запросов. Судя по всему, новое политическое самоопределение дается бывшим "ельцинцам" нелегко: почти каждый четвертый из них не участвовал в декабрьских выборах, а каждый третий — не знает, за кого ему голосовать на выборах президента, проводись они сегодня (в "антиельцинском" электорате соответствующие цифры не столь впечатляющи).

Более конкретно об этих новых запросах, их характере и содержании нам еще предстоит говорить подробно. Пока же хотим обратить внимание еще на один существенный момент. В силу того, что электоральное поле, связанное в 1991 г. с именем Б.Ельцина, было заметно шире, чем поле, на котором действовали его конкуренты, то и удельный вес каждого процента "елыцинцев" превышает удельный вес соответствующего процента в другом лагере. А отсюда, в свою очередь, следует, что реально "ельцинцы" отдали за последние 3 года больше избирателей, чем получили. Вот почему очень важно знать не только то, какая часть бывших избирателей того же Б.Ельцина отошла, скажем, к Г.Зюганову, В.Жириновскому или кому-то еще, но и то, какую долю составляют бывшие "ельцинцы" в нынешнем электорате этих лидеров и возглавляемых ими партий (то же самое относится, соответственно, к бывшим "жириновцам", избирателям Н.Рыжкова или, допустим, В.Бакатина).

Картина выглядит следующим образом (для ее полноты приведены и данные о том, как избиратели тех или иных партий и лидеров голосовали на апрельском референдуме и на декабрьском референдуме по проекту новой Конституции).

Таблица 11 (данные в %)

* В таблице не учтены те, кто не помнит, как голосовал на выборах и референдумах, а также вычеркнувшие фамилии всех претендентов на пост президента в 1991 г.

** Не учтены не голосовавшие по этому вопросу, но участвовавшие в парламентских выборах. В Электорате претендентов на пост президента не учтены не участвовавшие в выборах и референдуме 12 декабря 1993 г. и не помнящие, как голосовали.

Как видим, даже в электорате компартии и ее лидера Г.Зюганова не так уж и мало (бывших "ельцинцев" (каждый пятый), хотя они и уступают по численности бывшими сторонникам Н.Рыжкова. В электорате же всех остальных партий и блоков, включая ЛДПР и аграриев, люди, отдавшие в 1991 г. свои голоса за Б.Ельцина, составляют большинство, пусть и не везде столь значительное, как среди поддержавших "Выбор России", партию С.Шахрая или блок Г.Явлинского. Аналогичную картину можно было наблюдать, судя по нашим данным, и на апрельском референдуме, где против Б.Ельцина солидарно выступили опять-таки лишь будущие избиратели компартии. Правда, и среди тех, кто в декабре проголосовал за партию В.Жириновского, Б.Ельцин в апреле не имел большинства, но меньшинство, которое его поддержало, было значительным (более трети избирателей).

Таким образом, бывшие "ельцинцы" составляют сегодня достаточно заметную часть электората тех политических организаций, которые действуют в другом электоральном поле и опираются на настроения, ничего общего — кроме разве что специфического "антикоммунизма" В.Жириновского — не имеющие с идеологией реформаторов 1991 г. Между тем сторонники Н.Рыжкова и других лидеров, бывших тогда противниками нынешнего президента, выделяются лишь в электорате ДПР и ПРЕС, хотя и здесь их доля не превышает четверти. Если добавить к сказанному, что треть бывших "ельцинцев" (это почти в 4 раза больше, чем среди тех, кто в 1991 г. голосовал за оппонентов Б.Ельцина) на выборы в Государственную Думу не явилась, то сделанный выше вывод об относительной устойчивости границ между электоральными полями при растущей неустойчивости одного из них ("демократического"), сопровождающейся не восполняемой эмиграцией в другой лагерь, будет выглядеть еще более обоснованным.

Это подтверждается, в основном, и данными об электорате наиболее популярных (на сегодняшний день) претендентов на пост президента. Только среди избирателей В.Жириновского пропорции несколько изменяются: если на выборах в Государственную Думу в электорате его партии доля "ельцинцев" 1991 г. превышала долю "жириновцев" того же года, то среди желающих голосовать за лидера ЛДПР на предстоящих выборах президента тон уже задают "жириновцы" первого призыва. Очевидно, дело тут в том, что 12 декабря 1993 г. за партию В.Жириновского отдали свои голоса не только те, кто составляет постоянное ядро его избирателей, но и люди, не собирающиеся доверять ему судьбу страны и голосовавшие за него, исходя из тех или иных ситуативных, быть может, даже случайных соображений. Показательно, что среди последовательных "жириновцев" меньше, чем среди голосовавших за него 12 декабря, и таких, кто поддержал Б.Ельцина на апрельском референдуме. Но отсюда следует лишь одно: определенная часть бывших "ельцинцев" стала к концу 1993 г. "жириновцами" не потому, что поддерживает программу, идеологию и тактические лозунги ЛДПР, а потому, что не нашла на политической сцене таких сил, которые могли бы точнее и энергичнее выразить их неудовлетворенность и потребность в смене социально-экономического курса, равно как и потому, что сама эта потребность была достаточно смутной.

Давно известно, что отдавая предпочтение тем или иным политическим группировкам и их лидерам, люди вовсе не обязательно ориентируются на программы и произносимые вслух слова. В лучшем случае из множества таких слов избиратели выбирают те, что им близки, придают им символически-знаковое значение, другие же попросту не замечают. И даже остановив свой выбор на том или ином кандидате, избиратель его призывы часто не воспринимает, попросту не слышит их, а порой даже ведет себя вопреки им. Обратите внимание на данные о голосовании по проекту Конституции: электорат В.Жириновского, призывавшего голосовать за предложенный проект Основного Закона, по этому вопросу раскололся, а электорат "Яблока" вообще повел себя вопреки установкам лидеров блока, агитировавших против принятия Конституции на референдуме, и в своем большинстве поддержал ее.

Было бы, конечно, чрезвычайно важно и интересно выяснить, какие же слова приобретают знаковое звучание для избирателей разных партий и лидеров, а какие — нет, и почему. Еще важнее и интереснее узнать, насколько вообще в сегодняшних российских условиях электоральное поведение (реальное, а не предполагаемое) опосредовано словесными символами. Никоим образом не претендуя на решение этой задачи, предлагаем вниманию читателя материал, который можно рассматривать как первый шаг в данном направлении. Приводимые ниже цифры показывают, как избиратели основных российских партий, блоков и наиболее популярных претендентов на пост президента ответили на уже упоминавшийся вопрос о том, каких действий они ждут от человека, который на этот пост будет избран.

Таблица 12 (данные в%)

Показана разница (в %) между долей сторонников тех или иных действий среди населения в целом и в электоратах отдельных партий, блоков и их лидеров.

Мы еще раз можем убедиться в том, что программы и лозунги политических группировок очень избирательно воспринимаются сторонниками этих группировок; голосуя за те или иные партии и их лидеров, избиратели могут оставаться равнодушными или даже отвергать многое из того, что претенденты на их голоса обещают сделать, придя к власти. Так, голосовавшие на декабрьских выборах за ЛДПР почти не обратили внимание на такие основополагающие идеи В.Жириновского, как приостановка конверсии оборонной промышленности или переход от национально-территориального деления России к территориально-административному (на губернии и области); в электоратах некоторых партий и блоков интерес к этим идеям оказался даже значительнее, чем среди избирателей ЛДПР.

Правда, в отношении к вопросам, смысл которых более глубоко освоен массовым сознанием (приватизация, освобождение цен, восстановление единого государства в границах СССР и целый ряд других), таких несоответствий гораздо меньше. Но и тут обнаруживаются любопытные отклонения настроений избирателей от программ и лозунгов партий, за которые они голосуют. Так, вовсе не электорат ЛДПР проявляет наибольшую предрасположенность к жесткому давлению на бывшие союзные республики и воссозданию единого государства на территории бывшего СССР, к чему особенно настойчиво и целеустремленно призывал во время предвыборной кампании именно В.Жириновский. В свою очередь, мысль о преимуществах для русских в России им публично не выдвигалась, по крайней мере, жестко не акцентуировалась, а между тем как раз приверженность этой идее едва ли не рельефнее всего выделяет избирателей ЛДПР.

Приведенные в таблице данные в какой-то степени позволяют приблизиться к пониманию причин таких расхождений между политическими настроениями людей и их электоральным поведением. Кроме того, они дают возможность представить политический спектр России, отталкиваясь не от социально-экономических ориентации, как мы делали выше, а от особенностей электората основных политических группировок и их руководителей. Картина, которая при этом вырисовывается, во многом совпадает с той, что была представлена в предыдущем разделе статьи. Однако в деталях и нюансах, нередко существенных, она не только дополняет, но и существенно уточняет ее. Учитывая непроявленность, размытость социально-экономических интересов в нынешнем российском обществе, компенсируемую концентрацией надежд и ожиданий не на программах и лозунгах, а на личностях лидеров, действующих на политической сцене (инерция почти исчерпавшей себя, но ничем не замененной харизматической легитимности), можно предположить, что именно при таком подходе мы должны получить наиболее полное и конкретное представление о соотношении экономических и политических ориентации граждан России с их электоральным поведением.

Итак, рассмотрим основные цвета российского политического спектра, взяв за точку отсчета ориентации и настроения избирателей различных партий, блоков и их лидеров. При этом мы будем пользоваться теми названиями групп ориентации ("правые либерал-радикалы", "правый" и "левый" центр и др.), которые употреблялись выше. Читателя же еще раз предупреждаем: группы, выступающие под одними и теми же названиями, могут отличаться друг от друга, что свидетельствует, на наш взгляд, не столько о неправильности самих названий, сколько о невозможности вычленить умеренные и радикальные группы современного российского общества на основании каких-то однозначных критериев.

Правые либерал-радикалы. Похоже, сегодня они связывают свои надежды прежде всего с Е.Гайдаром. Почти во всем, что касается ускорения и углубления экономических реформ (гарантии права частной собственности, демонополизация промышленности, прекращение государственной поддержки нерентабельных предприятий, обеспечение реальных возможностей для покупки и продажи земли) "гайдаровцы" — безусловные лидеры. Причем, речь идет именно об электорате самого Б.Гайдара, как претендента на президентский пост. Даже избиратели, голосовавшие в декабре 1993 г. за "Выбор России", несколько умереннее, так как электорат блока формировался в значительной степени за счет тех, кто главным претендентом на пост президента продолжает считать Б.Ельцина, а эти люди, как хорошо видно из таблицы, не столь радикальны, как "гайдаровцы".

Однако и здесь мы лишний раз можем убедиться в том, что правый радикал-либерализм в современном российском обществе особой последовательностью не отличается (в большинстве случаев доля сторонников тех или иных радикальных мер в электорате Е.Гайдара не дотягивает даже до половины), Если не забывать о том, что голосовать за Е.Гайдара на президентских выборах собирается сегодня лишь один из двадцати пяти респондентов, то можно смело утверждать, что идеология правого радикал-либерализма как нечто цельное и последовательное в современной России почти не получила распространения.

Правый центр. Эта ниша на декабрьских выборах была занята прежде всего партией С.Шахрая и блоком Г.Явлинского. Некоторые, порой существенные, несовпадения социально-экономических ориентации их избирателей (например, в отношении к купле и продаже земли и налогообложению зажиточных слоев населения, где "шахраевцы" выглядят более радикальными реформаторами и — одновременно

— более ревностными сторонниками перераспределения доходов, неравенство которых увеличивается в ходе реформ) скорее свидетельствуют об оттенках, чем о разнице цветов. Не исключено, что эти различия во многом случайны, и причину их надо искать в быстром предвыборном перераспределении избирателей, составлявших ядро бывшего ельцинского электората, между до того не существовавшими "Выбором России", "Яблоком" и ПРЕС.

Сегодня же, как это ни покажется странным, ориентация "правого центра" персонифицированы прежде всего в фигурах Б.Ельцина и Г. Явлинского. Это противоречит, на первый взгляд, и происходящему на политической сцене (вспомним хотя бы отказ Г.Явлинского подписать договор об общественном согласии), и неоднократно высказывавшемуся нами мнению (в том числе и в "Полисе") о том, что лидер "Яблока" олицетворяет общественный запрос не на правый, а на левый центр. Но этот вывод делался на основании не столько общих социально-экономических и политических ориентации, сколько отношения избирателей Г. Явлинского лично к Б.Ельцину и некоторым его политическим акциям, о чем мы скажем ниже. Кроме того, избратели "Яблока" и непосредственно Г.Явлинского отличаются повышенным, по сравнению с электоратом Б.Ельцина, интересом к социал-демократам и социалистам (На вопрос: "Людям каких политических ориентации Вы охотнее доверили бы сегодня судьбу России?", каждый шестой избиратель "Яблока" и каждый седьмой из тех, кто на президентских выборах собирается голосовать за Г.Явлинского назвали социал-демократа или социалиста.  Между тем в электорате "Выбора России" этим политическим течениям отдает предпочтение лишь один из двадцати, а в электорате Б.Ельцина — один из двадцати пяти.). Это дает нам право предположить, что в период реформ и отсутствия благоприятных условий для политики социал-демократического типа правый и левый центр могут как противостоять друг другу, так и причудливо переплетаться. Реальную картину можно получить лишь в том случае, если изначально ставится задача выявить предельно широкий спектр настроений и многообразие пластов массового политического сознания.

Левый центр. Приведенные в таблице данные подтверждают высказанное выше предположение о том, что в сегодняшнем российском обществе "левый центр" существует не столько как сложившаяся реальность, сколько как неоформленный политический запрос, как смутная потребность в более благоприятном для большинства населения маршруте реформ.

По общим экономическим и политическим ориентациям к "левому центру" с наибольшим основанием могут быть отнесены (из участвовавших в декабрьских выборах) избиратели Демократической партии России и блока "Женщины России". Уже одно то, что эту политическую нишу заняли столь разные объединения, свидетельствует о рыхлости "левого центра", его размытости, случайности входящих в него группировок. И все же у избирателей ДПР и блока "Женщины России" есть нечто общее. Их объединяет более сдержанное, чем у "правых" (как радикалов, так

умеренных) отношение к проводимым реформам и более заинтересованное — к таким вещам, как регулируемые цены, при нежелании возвращаться в прошлое (Наиболее точным индикатором отношения к перспективе возврата в прошлое, как уже говорилось, является соотношение сторонников дефицита при низких ценах, с одной стороны, и наличия товаров при высоких, с другой. В электорате ДПР это соотношение составляло во время нашего опроса 22:48, в электорате "Женщин России" — 28:46. Для сравнения: среди избирателей ПРЕС — 25:55, "Яблока" — 16:58, "Выбора России" — 14:65. Забегая вперед, отметим, что слева от "левого центра" пропорции еще больше сдвигаются в сторону приверженцев дефицита (31:35 у избирателей Аграрной партии и 44:26 — в электорате компарти).).

Если говорить об отличиях избирателей ДПР от избирателей "Женщин России", то первым свойственна большая определенность ориентации и более явная реформаторская направленность в некоторых вопросах (скажем, о прекращении поддержки нерентабельных предприятий) при более отчетливо выраженном стремлении к перераспределению богатства за счет высокого налогообложения зажиточных слоев (в этом отношении они схожи с "шахраевцами", что лишний раз свидетельствует о пересечении позиций "правого" и "левого" центра в период посткоммунистических реформ). Другая особенность электората ДПР — повышенная идеологизированность, что проявляется в довольно обостренном антизападничестве, озабоченности восстановлением державной мощи и державного влияния страны, а также "русским вопросом" в России и ближнем зарубежье. Такая концентрация изоляционистско-этнических настроений на левом фланге — еще один важный симптом слабости "левого центра" именно как центра. Еще выразительнее эта тенденция проявляется в электорате ЛДПР, о чем мы скажем особо. О В.Жириновском и его партии нам предстоит говорить и в связи с тем, что если на парламентских выборах потребность в "левом центре" была удовлетворена хотя бы частично, то нынешними кандидатами в президенты она, похоже, не удовлетворяется вообще. Во всяком случае, ни об одном из них нельзя сказать, что ориентации его электората "левоцентристские".

Левые радикалы. На прошедших парламентских выборах они лучше всего были представлены в электорате компартии, а на президентских выборах, состоись они сегодня, оказались бы в первую очередь среди голосующих за Г.Зюганова. Весьма близки к ним по своим ориентациям избиратели Аграрной партии (особенно в таких вопросах, как политика в области цен, отношение к западному образу жизни и западным ценностям, восстановление великодержавного статуса России), а также те, кто на будущих президентских выборах намерен поддержать А.Руцкого. Электорат последнего, как никакой другой, похож на электорат компартии (Это проявляется и в том, что в электорате Г.Зюганова и А.Руцкого, в отличие от избирателей других кандидатов на пост президента (кроме В.Жириновского, о котором разговор впереди), доля сторонников дефицита товаров при низких ценах превышает долю сторонников товарного изобилия при высоких (в электорате Г.Зюганова их процентное соотношение 38:31, в электорате А.Руцкого — 43:29). Эти цифры достаточно красноречивы, если учесть, что среди избирателей Б.Ельцина, Е.Гайдара и Г.Явлинского доля сторонников дефицита не превышает 17%.). Если все же "руцкисты" в чем-то умереннее "зюгановцев", то этого, вне всякого сомнения, недостаточно для того, чтобы претензии А.Руцкого и его партии на роль социал-демократического "левого центра" были признаны основательными: "руцкисты" слишком радикальны, и многие из них отойдут от своего лидера, если он покажется им чересчур умеренным. С еще большим основанием это можно сказать о Г.Зюганове, также прибегающем к социал-демократической риторике, и его избирателях, большинству которых она чужда. У руководителей Аграрной партии в данном отношении возможности побогаче, но и ее сторонники слишком прочно привязаны к традициям колхозно-совхозной системы, чтобы их политические представители могли всерьез рассчитывать удовлетворить общественную потребность в "левом центре".

К тому, что читатель мог увидеть в таблице, можно добавить: "зюгановцы" и "руцкисты" заметно отличаются от избирателей других партий и лидеров (кроме опять-таки "жириновцев") своей приверженностью авторитаризму и склонностью к массовым уличным действиям против властей (Лишь 28% намеревающихся голосовать на президентских выборах за Г.Зюганова и 32% "руцкистов" считают, что сегодня Россия не нуждается в переходе к режиму "жесткой руки" (среди избирателей Е.Гайдара таких 43%, Б.Ельцина — 47%, Г.Явлинского — 54%). Что касается идеи массовых действий против правительства, то ее поддерживают 58% "зюгановцев" и 39% "руцкистов" (среди "ельцинцев" — 9%, "гайдаровцев" — 15%, "явлинцев" — 21%).). В сочетании с ярко выраженным антизападничеством, стремлением воссоздать прежнюю союзную государственность (тут со сторонниками Г.Зюганова и А.Руцкого не могут конкурировать даже поклонники лидера ЛДПР) и сдержанным отношением к русской этнической идее (в полном соответствии с буквой и духом советского "интернационализма") все это позволяет говорить о том, что современный левый радикализм в России соединяет в себе революционность начала нынешнего века и приверженность ценностям советского периода отечественной истории.

Правые националисты. Мы не случайно обратились к этой — крайне правой — части электората после того, как рассмотрели представления левых: в их социально-экономических и политических ориентациях много общего. Но что интересно: представляющие данное течение "жириновцы" ближе, как ни странно, не к левым радикалам, а к "левому центру", к "травкинцам", а не к "зюгановцам" или "руцкистам". Избиратели ЛДПР заметно сдержаннее избирателей А.Руцкого и Г.Зюганова относятся к перспективе остановки реформ вообще и приватизации, в частности (хотя оценивают их почти столь же негативно, как и крайне левые); они намного умереннее в своем антизападничестве и стремлении восстановить единое государство в границах бывшего СССР, равно как и его державный статус; меньше озабочены они и перераспределением доходов между богатыми и бедными. Это тяготение "жири-новцев" к центру подтверждается и другими данными. Они гораздо заинтересованнее, чем "зюгановцы" и "руцкисты", относятся к приватизации земли, торговли и сферы услуг, крупной промышленности, порой сближаясь в этом отношении с электоратом Г.Явлинского (Так, за приватизацию земли высказалось 38% "жириновцев" (у "зюгановцев" — 9%, "руцкистов" — 26, "явлинцев" — 56%), за приватизацию крупных промышленных предприятий — 26% (среди "зюгановцев" - 10%, "руцкистов" - 16, "явлинцев" - 31%).).

Но "жириновцы" не просто тяготеют к "левому центру". Гораздо важнее, что они при этом, похоже, не верят, в саму возможность какой-либо "левоцентристской" политики, способной удовлетворить их интересы и компенсировать разочарование в происходящих в стране переменах (напомним, что среди "жириновцев" немало бывших "ельцинцев"). От других неудовлетворенных и разочарованных они отличаются тем, что ищут выход в национализме, в "русской идее". Никто не демонстрирует столь сильного желания обеспечить в России преимущества русским, как они, никто так не подготовлен к восприятию лозунга, призывающего "очистить Россию от инородцев". Правда, этот национализм смягчается, когда ряды "жириновцев" пополняются перебежчиками из электоратов других партий и лидеров, как было на прошедших парламентских выборах. Влившись в ряды избирателей ЛДПР, "ельцинцы" и "руцкисты" несколько сбили волну национализма в электорате этой партии. Кстати, социально-экономические ориентации "жириновцев" от такого вливания почти не изменились: в данном отношении позиции "ельцинцев" и "руцкистов", будучи разнонаправленными, не дополняют, а гасят друг друга.

Поэтому с точки зрения политического будущего страны нас должно прежде всего интересовать ядро электората ЛДПР, а именно — та его часть, которая собирается голосовать за В.Жириновского на президентских выборах. Опасно не само по себе увеличение численности голосующих за эту партию. Опасно, если расширение ее электората — в результате неспособности к политическому самооформлению "левого центра" — будет сопровождаться расширением ее ядра. Ядро же ее составляют люди, мироощущение которых мы в одной из предыдущих наших публикаций назвали "нелиберальным индивидуализмом" См. "Полис", 1994, № 1, с. 74.). В отличие от "зюгановцев'' и "руцкистов", в значительной степени сохраняющих мировосприятие "традицинно советского" типа сознания, "жириновцы" представляют собой продукт его разложения. Их специфический "центризм", их относительно благосклонное (по сравнению с "традиционалистами") отношение к реформам и даже к Западу — это есть не что иное, как попытка идеологически приспособиться к новым условиям, принципиально не меняясь, сохраняя унаследованный от брежневской эпохи потребительский эгоизм, не опосредуемый производительной мотивацией.

Не углубляясь в детальный анализ ценностей электората В. Жириновского (разговор об этом, как и вообще о влиянии ценностей на политическое поведение, отложим до следующего номера журнала), отметим лишь главное. "Жириновцы" — в полном соответствии с отмеченными нами особенностями "нелиберального индивидуализма" — сочетают в своем сознании любовь к свободе и собственности (в этом отношении они не отличаются от "ельцинцев" и "явлинцев", несколько уступая лишь "гайдаровцам") с более скептическим отношением к таким вещам, как образованность и профессионализм, с одной стороны, и права человека, гуманизм, справедливость, духовность — с другой. По степени равнодушия к этим ценностям они уверенно лидируют среди избирателей всех других претендентов на пост президента.

Добавьте к сказанному крайне почтительное отношение к деньгам (здесь "жириновцы" тоже единоличные лидеры), и вы получите более или менее законченный портрет типичного избирателя этой партии. Не удивительно, что при всех своих идеологических отличиях от "традиционалистов", он вплотную сближается с ними в предпочтении дефицита при низких ценах товарному изобилию при высоких, демонстрируя тем самым неразвитость своих потребностей, в том числе — материальных. "Жириновцы" близки к "традиционалистам" и в таких вопросах, как отношение к массовым уличным действиям против властей (здесь они уступают лишь "зюгановцам") и склонность к авторитаризму в политике (здесь они опережают всех). И эта близость легко объяснима. Разложение советского "традиционализма" порождает специфическую разновидность анархизма, идеологически противостоящего старому порядку, но, в полном соответствии с природой любого анархизма, тяготеющего к новому авторитаризму. В данном случае — к авторитаризму этническому.

Это сочетание двух идей — "русской идеи" и идеи авторитарного "порядка" — отчетливо просматривается не только в сознании тех, кто составляет ядро электората В.Жириновского. Мы имеем дело с идеями, которые, соединившись, и обеспечили во многом расширение этого ядра в декабре 1993 г. Приводимые ниже данные о мотивах голосования не оставляют на сей счет ни малейших сомнений.

Таблица 13 (данные в % по столбцу)

Показана разница (в %) между долей тех, кто назвал данный мотив голосования среди населения в целом, и долей назвавших его в электорате той или иной политической группировки. Респонденты имели возможность назвать не больше трех мотивов.

Эти данные, как нам кажется, интересны прежде всего тем, что позволяют более конкретно, чем общие экономические и политические ориентации избирателей разных партий, представить себе ту совокупность словесных символов и идеологических клише, которые влияют на электоральное поведение людей. Тут-то и становится ясно, что избиратели ЛДПР голосовали за нее вовсе не потому, что приняли обман, исходящий от ее руководителя, за правду (в отличие от "зюгановцев" или, скажем, "травкинцев", правдивость или неправдивость лидеров их интересует очень мало). И не потому, что его обещания были конкретнее, чем у других (этот мотив, как ни странно, преобладает в электорате ПРЕС и "Яблока", что, учитывая характер их программ, заставляет всерьез задуматься о том, что же именно их избиратели понимают под "конкретностью"). Наконец, не потому, что он очень уж понятно изъяснялся с народом (для избирателей Аграрной партии, ДПР и КПРФ доступность политического языка важнее, чем для "жириновцев"). Избиратели ЛДПР проголосовали за нее именно потому, что из потока слов и обещаний В.Жириновского выделили те самые идеи, о которых мы говорили выше, — "русскую" и идею "порядка". При этом, повторим, в первую из них они вкладывали тот смысл (о преимуществах для русских по сравнению с представителями других национальностей), который сам руководитель "либерал-демократов" в своих публичных выступлениях вкладывать в нее остерегался.

Мы считаем, что приведенные в таблице цифры в развернутых комментариях не нуждаются; различия в мотивах голосования избирателей разных политических группировок слишком очевидны, и внимательный читатель без особого труда в этой информации сориентируется самостоятельно. Единственное, на что хотелось бы обратить внимание, так это на явный дефицит мотивации электорального поведения среди избирателей "центра" (как "правого", так и "левого"). Они достаточно реалистичны, чтобы сдержаннее, чем, скажем, избиратели "Выбора России", относиться к идеологической риторике насчет "решительного продолжения реформ". Чужды им и мотивы голосования по принципу "за или против Б.Ельцина". Наконец, их явно не привлекает идея "порядка"; в которой им, в силу особенностей менталитета, слышится покушение на демократию. У избирателей ДПР этот дефицит новой мотивации компенсируется, правда, упованием на то, что их избранники "заставят правительство думать о народе". Но это, по существу, не что иное, как возрождение старой идеологемы, сближающей "травкинцев" с избирателями компартии и тем самым подтверждающей нашу мысль о размытости электорального сознания в той части общества, которая составляет его активный политический "центр". Не исключено, что именно дефицит осознанных мотивов косвенно проявился в настроениях электората ПРЕС и "Яблока", увидевших в программах и обещаниях лидеров этих группировок "что-то конкретное". Возможно, как нечто "конкретное" по сравнению с уже привычными идеологемами по поводу "ускорения реформ" была воспринята сама критика курса реформ, исходившая во время предвыборной кампании от лидеров ПРЕС и "Яблока".

И последнее: именно в электорате "центра" (за исключением чересчур идеологизированных "травкинцев") получило относительно широкое распространение голосование по принципу "другие еще хуже". В этом отношении с "центристами" сравнимы только избиратели "Выбора России". Особое внимание, учитывая довольно распространенное объяснение успеха ЛДПР, обращаем на то, что у ее избирателей этот мотив находится на периферии сознания.

Растущий дефицит мотивации в электорате "центра" — это, быть может, самое тревожное проявление продолжающегося кризиса российской демократии, который внешне обнаруживает себя в катастрофически падающем интересе к выборам. Отсюда — вполне реальная перспектива размывания границ между двумя основными электоральными полями, равно как и перспектива углубляющейся деполитизации бывшего электората Б.Ельцина.

Впрочем, возможно и другое (и это сегодня более реально): дальнейшая дифференциация и даже поляризация в границах электорального поля "демократов". И если тенденции такого рода плохо просматриваются на прошедших весной местных выборах (тут как раз наблюдается резкий крен в сторону деполитизации), то они более чем явно обнаруживают себя в изменении отношения к самому Б.Ельцину, а также в реакции на те действия, которые были предприняты им осенью прошлого года, и на некоторые события (вроде решения Думы о политической амнистии), которые так или иначе с ними связаны.

Выше мы уже показали, какие сдвиги произошли после 4 октября 1993 г. в политическом сознании основных соцально-профессиональных групп российского общества. Посмотрим теперь, как сказались сентябрьско-октябрьские события на умонастроениях различных электоральных групп. Разумеется, мы не можем сравнить позиции избирателей различных партий и блоков до и после 4 октября по той простой причине, что до сентябрьско-октябрьских событий большинства из них попросту не существовало. Но у нас есть возможность показать динамику политических настроений электората шести самых популярных, на сегодняшний день, кандидатов на пост президента.

Таблица 14 (данные в %)

Мы видим, что в отношении к такому ключевому событию, как роспуск Верховного Совета и съезда народных депутатов, политически активное население распадается на три группы: левые радикалы, голосовавшие за компартию и аграриев, эту акцию в большинстве своем отвергли; правые либерал-радикалы, отдавшие предпочтение "Выбору России" (его электорат, напомним, вобрал в себя значительную часть "правого центра"), ее одобрили; а оставшаяся часть образовала своего рода "право-левый центр", куда наряду с избирателями "Яблока", ПРЕС, ДПР и "Женщин России" вошли и "жириновцы". Отличительная особенность "центра" — расколотость электората всех входящих в него группировок.

Аналогичным образом распределяются избиратели кандидатов в президенты: электорат Б.Ельцина и Е.Гайдара, с одной стороны, Г.Зюганова и А.Руцкого — с другой, а в центре — электорат Г.Явлинского и В.Жириновского. Обращаем внимание на колоссальный сдвиг, который произошел после 4 октября в отношении к досрочному роспуску съезда народных депутатов среди избирателей А.Руцкого, на сохранившуюся или даже упрочившуюся консолидацию правых и левых радикалов, на углубившийся раскол "центра", о чем красноречиво свидетельствует смена настроений среди избирателей Г.Явлинского. Все это означает, что по одному из важнейших вопросов политической жизни последних месяцев произошли одновременно и подтверждение существующих границ между электоральными полями, и их взаимопересечение, наложение друг на друга, и раскол внутри одного из них ("демократического"). Примерно то же самое, хотя и с некоторыми существенными отличиями, проявилось и в отношении к решению о политической амнистии, принятому Государственной Думой.

Сентябрьско-октябрьские события не просто раскололи электорат "демократов", но и привели к тому, что их электоральное поле или, что то же самое, бывшее электоральное поле Б.Ельцина, резко сузилось, если границами этого поля считать нынешнее отношение к самому Б.Ельцину. Только в своем личном электорате он сумел сохранить позиции, которые имел до 21 сентября. Даже среди избирателей Е.Гайдара наметился сдвиг: хотя доля сторонников отставки президента осталась здесь прежней (и незначительной), доля противников уменьшилась более чем в полтора раза. Заметно ослабли и без того не очень прочные позиции Б.Ельцина в электорате А.Руцкого, В.Жириновского и, что особенно существенно, резко возросло недовольство им среди избирателей Г.Явлинского, где до роспуска Верховного Совета и съезда президент пользовался значительной поддержкой. Впрочем, если говорить об электорате "Яблока", то в нем, как и в электорате "Выбора России" и ПРЕС, доля желающих сохранить Б.Ельцина на посту президента еще удерживается в количественных рамках электорального поля демократов. Однако среди избирателей всех других партий и блоков, даже тех, где роспуск Верховного Совета и съезда получил достаточно серьезную поддержку, как у "травкинцев", позиции Б.Ельцина не намного прочнее, чем в рядах "жириновцев".

Кстати, последние, расколовшись в оценке роспуска съезда и решения Думы о политической амнистии (это значит, что борьба властей и политических группировок их не консолидирует), в неприятии Б.Ельцина и его действий демонстрируют почти такую же высокую солидарность, как "зюгановцы" и "руцкисты". Мы видим, таким образом, что лояльность В.Жириновского к президенту во время предвыборной кампании и после резко контрастировала и контрастирует с настроениями его избирателей, что, однако, не помешало последним отдать ему свои голоса.

О том, что причины резко изменившегося отношения к Б.Ельцину надо прежде всего искать в событиях 3-4 октября, свидетельствует почти единодушно негативная оценка избирателями всех без исключения партий и блоков использования армии при штурме "Белого дома". Обращаем на это особое внимание: не только противники президента, но и большинство тех, кто готов голосовать за него и сегодня, равно как и большинство "гайдаровцев", осудили эту акцию. Тем самым они дали понять, что для них приверженность принципам правовой демократии важнее, чем стремление во что бы то ни стало поддержать своих лидеров.

Эти данные, как никакие, быть может, другие, дают основание для вывода о том, что в конце 1993 г. завершился целый этап политического развития России, начало которому положили августовские события 1991 г. Его основное содержание — подведение исторической черты под коммунизмом и его остатками в виде системы советов. Этим определялось и объективное содержание "демократии", под идеологическим знаменем которой все и осуществлялось: "демократия" на том этапе была снонимом антикоммунизма.

Но после того, как черта была подведена, обнаружилось, что послеавгустовский период оставил в общественном сознании более глубокие следы, чем можно было предположить. В широких слоях российского общества успело сложиться не только представление о том, что демократия противостоит коммунизму, а демократы — коммунистам, но и о том, что демократия предполагает ограничения на использование властями тех или иных средств, даже если они используются против коммунизма или его остатков. Поэтому можно предположить: в том случае, если общество будет по-прежнему вовлекаться в политическую жизнь, то в нем, наряду с устоявшимся размежеванием демократов, коммунистов и националистов, обозначится разделение на "подлинных" "неподлинных" демократов. А это значит, что политическая борьба может развернуться вокруг оценки сентябрьско-октябрьских событии прошлого года.

С другой стороны, осуществляемая после декабрьских выборов консолидация политических элит, перегруппировка сил внутри них, растущее осознание ими своего корпоративного интереса как более важного, чем интересы отдельных групп центральной и региональной бюрократии, свидетельствуют о стремлении российского правящего слоя избежать нового подключения общества к борьбе за распределение и перераспределение власти и, насколько возможно, ослабить его влияние на нее. Договор об общественном согласии, подписанный представителями большинства элитных групп без предварительного широкого общественного обсуждения этого документа (а там были пункты, которые большинство населения, по нашим данным, не поддерживало, и прежде всего — пункт о невозможности досрочных президентских выборов), не оставляет на этот счет никаких сомнений.

Меньше всего мы хотели бы, чтобы наши слова были истолкованы как очередное проявление демократического романтизма. Мы отдаем себе отчет в том, что роль и полномочия бюрократии определяются не нашими пожеланиями, а реальным историческим состоянием гражданского общества, уровнем его развития и зрелости. Вопрос в другом: готовы ли и способны ли нынешние российские элиты, не подключая общество (такое, какое оно есть), обеспечить в стране более или менее органическое сочетание стабильности ("порядка") и реформаторского развития.