Сайт портала PolitHelp

ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС"

Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта
POLITHELP: [ Все материалы ] [ Политология ] [ Прикладная политология ] [ Политистория России ] [ Политистория зарубежная ] [ История политучений ] [ Политическая философия ] [ Политрегионолистика ] [ Политическая культура ] [ Политконфликтология ] [ МПиМО ] [ Геополитика ] [ Международное право ] [ Партология ] [ Муниципальное право ] [ Социология ] [ Культурология ] [ Экономика ] [ Педагогика ] [ КСЕ ]
АРХИВ ПОЛИСА: [ Содержание ] [ 1991 ] [ 1992 ] [ 1993 ] [ 1994 ] [ 1995 ] [ 1996 ] [ 1997 ] [ 1998 ] [ 1999 ] [ 2000 ] [ 2001 ] [ 2002 ] [ 2003 ] [ 2006. №1 ]
Яндекс цитирования Озон

ВНИМАНИЕ! Все материалы, представленные на этом ресурсе, размещены только с целью ОЗНАКОМЛЕНИЯ. Все права на размещенные материалы принадлежат их законным правообладателям. Копирование, сохранение, печать, передача и пр. действия с представленными материалами ЗАПРЕЩЕНЫ! . По всем вопросам обращаться на форум.



КРИВОХИЖА Василий Иосифович, заместитель директора Российского института стратегиче ских исследований
Полис ; 01.06.1995 ; 3 ;

Проблемы и суждения                                                                       9   

РОССИЯ В НОВОЙ СТРУКТУРЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
(Наброски к концепции национальной безопасности)

В. И. Кривохижа

КРИВОХИЖА Василий Иосифович, заместитель директора Российского института стратегиче ских исследований

Ну, железные они, так и железные, а мы тесто простое,
сырое, непропеченное тесто, — ну, а вы бы вспомнили,
что и тесто в массе топором не перерубишь, а, пожалуй, еще и топор завязнет.
Н.С. Лесков, "Железная воля"

I. ПОЛИТИКО-ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ОБНОВЛЕНИЯ КОНЦЕПЦИИ БЕЗОПАСНОСТИ

Верстая концепцию национальной безопасности России, уместно проанализиро вать некоторые уроки нашего недавнего прошлого. Принято считать, что одни учатся на своих ошибках, другие — на чужих. Но если не учишься вообще, то процесс деградации и человека, и общества приобретает со временем необратимый характер. В истории, стран и народов вряд ли были исключения из этого правила.

Обвальный распад Советского Союза вызвал к жизни такой конгломерат пред ставлений о настоящем и будущем системы международных отношений, который может быть сопоставим разве что с периодами глобальных пертурбаций после первой и особенно второй мировых войн, когда в 40-х годах СССР, выиграв войну, проиграл, как теперь принято говорить, послевоенное урегулирование. Для одних распад СССР и его последствия образовали концептуальный вакуум в определении сути структур ной перестройки системы международных отношений. Для других в очередной раз возникли "беспрецедентные возможности" строительства "нового мирового порядка".

Быстрота, спонтанность и глубина изменений многих аспектов межгосударствен ных взаимоотношений (а в еще большей мере существовавших десятилетиями сте реотипов) достаточно очевидны. Понятны и обусловленность, и популярность идеи "нового мирового порядка", да и мотивы, вызывающие широкий спектр мнений в интерпретации его содержания в разных странах. В этих условиях общественная мысль обращается к фундаментальным вопросам новой концептуализации межгосу дарственных отношений, три из которых были сформулированы известным амери канским политологом и государственным деятелем Г.Киссинджером: что теперь яв ляется основными структурными единицами системы международных отношений; что собой представляет истинное взаимодействие первичных объектов этой системы; каковы цели, ради достижения которых эти объекты взаимодействуют? В целом господствует мнение, формируя общий контекст поиска ответов на указанные и многочисленные другие вопросы, что статичная и более-менее предсказуемая биполяр ная модель мира сменилась гораздо более комплексной — многополярной, в которой, тем не менее, должно поддерживаться ставшее уже традиционным динамическое рав новесие. Однако, строго говоря, исходные посылки утверждений о биполярности всегда были и остаются весьма политизированными, если не идеологизированными.

В период холодной войны подразумевалось, что отношения СССР и США олицет воряют противоборство двух противоположных и якобы достаточно монолитных социально-экономических систем. Критерии полярности, тем не менее, были разно плановые: преимущественно идеологическая основа глобального влияния СССР и экономический потенциал США. Общепринятым был показатель сопоставимости ядерных потенциалов двух стран. Но, во-первых, примерное ядерное равновесие возникло лишь с рубежа 70-х годов, отражением чего и стали двусторонние переговоры сначала по вопросам ограничения, а затем и сокращения гонки вооружении. Во-вторых, к тому времени ядерные арсеналы Великобритании и Франции достигли параметров, позволяющих считать, что их использование могло бы нанести, если не "неприемлемый", то, во всяком случае, значительный ущерб СССР. А это ставит под сомнение тезис о преимущественно ядерном характере биполярности. Наконец, в-третьих, ослабление глобальных позиций СССР происходило в период, когда его вооруженные силы — в частности, стратегические ядерные — находились в зените своей мощи. Интересно в связи с этим также отметить, что математическое модели рование, основанное на объективных статистических показателях, так и не смогло подтвердить существование биполярного мира на основе совокупной оценки различ ных компонентов национальной мощи государств.

10                                                                        Проблемы и суждения

Сейчас в повестку дня мировой политики как бы заново поставлен вопрос о том, что из себя представляет нынешний, еще не оформившийся, но в сущности традици онный — по совокупному распределению факторов геополитической (не только военностратегической или ядерной) мощи государств и их групп — многополярный мир. Естественным образом происходит уточнение или формирование заново таких основополагающих понятий, как геополитическая стабильность и баланс сил; ста бильность в условиях тех или иных форм гонки вооружений; стабильность сдержи вания; кризисная стабильность; стабильность в условиях скрытого распространения оружия массового поражения и др.

Совершенно очевидно, что как только начинается разговор об этих "общих" вещах, мы сразу упираемся в бессмысленность многих рассуждений без формулиро вания и системного разграничения всего комплекса понятий национально-государ ственной безопасности нашей страны и определения ее национальных интересов.

Задумаемся, однако, что подразумевает Киссинджер-политик, а не только Кис синджер—ученый, говоря об "основных структурных единицах системы международ ных отношений". Действительно, если изменения, происходящие в мировой полити ке, были главным образом связаны с распадом СССР, а ныне все еще сохраняется стратегическая неопределенность положения России, то трудно отказаться от мысли, что, среди прочего, употребление термина "структурные единицы" может означать сомнения относительно сохранения единства уже России и, соответственно, целесо образности проведения курса, содействующего целостности Российского государст ва. Поводов к этому, к сожалению, более чем достаточно. И они преимущественно порождены внутренними социально-политическими, экономическими и региональ ными проблемами, которые со всей очевидностью вскрыл конфликт вокруг Чечни. На фоне непрекращающегося кризиса в стране и отсутствия тех результатов, которые к настоящему времени связывались бы с курсом реформ, рассчитывать, что все образуется само собой, несколько наивно. Суть системного кризиса, или, по старинке, "смутного времени", как раз и состоит в отсутствии у общества основопо лагающих и, одновременно, конкретных целей и ориентиров развития. Неслучайно, что исходным моментом в определении и формулировании концепции националь ных интересов в практическом плане все еще является открытый в ряде отношений вопрос о недвусмысленном "разделении властей" касательно полномочий различ ных государственных органов, территориально-административных образований и т.д. Хотя очевидно, что без его реального решения говорить о всех мыслимых правах человека, записанных в нашу Конституцию и ассоциируемых российской обще ственностью (по максимуму) с построением демократического государства, просто иллюзорно.

Тем более, что имеет место ощущение реальности угроз, исходящих из разных источников, стране, что как раз и объясняет оживленность дискуссии, чуть ли не мессианские ожидания появления (наконец-то!) концепции национальной безопас ности (КНБ) России. За основу уже предложенных вниманию общественности тек стов, по всей видимости, взята форма "Стратегии национальной безопасности", в последнее время ежегодно обнародуемой администрацией США как декларации политического курса на основе анализа возможностей страны и тех угроз ("вызо вов") , с которыми она сталкивается. Однако смысл и функциональная нагрузка КНБ в нынешней России просто обязаны быть гораздо шире и фундаментальнее. Прежде всего потому, что формулирование национальных интересов создает базу для поиска согласия в стране, подпитывает становление гражданского общества Трудно оспорить тот факт, что по умению правильно осознать и четко выразить общие нацио нальные интересы государственная мудрость отличима от политического авантюриз ма. В этом плане, да и в силу конфликтогенности разных представлений об интересах России в целом, тема КНБ в политической сфере нашего общества оказалась не сколько "перегретой".

                                                                                                            11 

При отсутствии ясной формулы КНБ, с одной стороны, объективно возникает опасность снижения у части российских лидеров стимулов к проявлению политиче ской воли, которая столь необходима именно в период кризисов. С другой стороны, "служилые люди" — военные, дипломаты, экономисты госструктур — ждут КНБ как набор директив и указаний, которые в трудных ситуациях позволили бы снизить уровень их личной ответственности за результаты своей деятельности и уйти в ряде случаев от сложных самостоятельных решений.

Вышесказанное позволяет понять точку зрения многих исследователей, будто подлинное осознание основ своих национально-государственных интересов и пара метров безопасности невозможно в условиях "переходного периода", пока мы не пришли к какому-то стабильному, новому общественному состоянию. (Правда, дру гие эксперты, напротив, отстаивают тезис, что эти интересы и параметры носят постоянный характер и база для разработки КНБ существует безотносительно к историческим интервалам.) Крайние точки зрения, по существу, сводятся к тому, что наше нынешнее государство — якобы своего рода "историческая химера", поэ тому строго соотнести, например, национальные и государственные интересы и сфор мулировать сегодня КНБ можно только в качестве очередного пропагандистского "наддува" и ради устремлений отдельной политической группировки. Де-факто этот вывод логически вытекает из популярных среди определенной части нашей полити ческой элиты ссылок на будто бы имманентные российской государственности им перские амбиции. Беда в том, что подобные расхожие ярлыки лишь усложняют ситуацию, но не продвигают по пути решений. Возможно, это происходит и потому, что о практических рекомендациях, которые должны вытекать из подобного рода схем, принято, по понятным причинам, умалчивать.

Во всех существующих в мире философско-теоретических подходах к построе нию КНБ и системы безопасности обычно используется связка "государство — внеш няя политическая среда". В России же в силу сложившихся ныне обстоятельств акцент непреложно следует сделать на внутренние факторы, которые при выработке основ КНБ прямо или косвенно доминируют. Задача обеспечения выживания нашего общества в условиях сегодняшнего кризиса приводит к тому, что число внутренних угроз национальной безопасности стремится к бесконечности. И действительно, говоря обо всех угрозах безопасности России, нельзя не учитывать, что после окон чания холодной войны глубинные изменения характера строительства межгосударст венных взаимодействий нашей страной в первую очередь связаны не только с замеще нием геополитических системообразующих факторов геоэкономическими, но и с про блемой сочетания внешних и внутренних геополитических факторов развития.

На практике, при решении конкретных вопросов российской действительности, данное обстоятельство вызывает острейшую полемику и обусловливает многообра зие политических мнений. Что касается теории, то это положение обычно коммен тируется следующим образом. С исчезновением "биполярного мира" — в смысле стратегии противостояния сторон разделенного мирового сообщества — отпадает всякая необходимость считать, что исходными посылками возникновения "новых полюсов" (или центров силы) останутся идеологические мотивы. Но вопросы о том, какими же будут основания для такого деления в обозримом будущем и могут ли они инициировать процессы развития антагонистических противоречий между государ ствами или группами государств, что, в свою очередь, сделает вероятным примене ние военного насилия в межрегиональных конфликтах и даже возникновение конф ликта глобального, по преимуществу остаются вне сферы размышлений о новой парадигме международных отношений.

12                                                                        Проблемы и суждения

Можно высказать определенный скептицизм по поводу того, что возникновение новых крупномасштабных противоречий произойдет собственно на этнической (ра зумеется, при условии сдержанности третьих стран) или религиозной почве. Как правило, сфера таких противоречий достаточно локальна и пока, к счастью, не охватывает значительных территорий*. В наибольшей степени поэтому опасными для сохранения мировой стабильности становятся, как и в начале века, конфликты из-за геоэкономического соперничества. Именно так и следует прежде всего пони мать заявления об изменении характера потенциальных военных угроз и причин экспансий в мире. Участившиеся рецидивы "экономических войн" между развитыми странами, экономика которых испытывает депрессию, равно как и практика заклю чения многосторонних соглашений о создании особых торговых зон в рамках тех или иных регионов земного шара подтверждают вышесказанное.

II. МИРОВОЕ ЛИДЕРСТВО В ПРАКТИЧЕСКОМ ВОПЛОЩЕНИИ

В ходе дискуссии на Западе о том, куда движется мир после исчезновения "бипо лярной системы", в дополнение к термину "многополюсный мир", возникло и новое понятие — "система регионализма".

Под многополюсным миром, или многополярностью, подразумевается такая его модель, которой свойственны следующие черты:

— мир разделен на несколько групп стран, характеризующихся географической близостью;

— в каждой группе имеется "лидер" или центр силы — региональная сверхдержа ва, вокруг которой эти страны по тем или иным причинам объединяются;

— страны одного региона проводят скоординированную военную и экономиче скую политику;

— страны одного региона, объединенные вокруг "полюса" и замкнутые на реше ниях своих внутрирегиональных проблем, относительно инертно реагируют на боль шинство глобальных проблем (региональный изоляционизм), хотя по ряду вопросов (экология, распространение ядерного оружия, ракетных технологий и наркотиков) они должны проводить политику, скоординированную со всем мировым сообществом.

Другой предложенный американскими политологами термин — "регионализм"— отражает изменение взглядов на роль США в современном мире. Он тоже подразу мевает, что мир будет многополюсным, структурированным вокруг целого ряда "региональных лидеров". В таких образованиях должны быть созданы специальные инструменты решения внутрирегиональных конфликтов. Но что самое важное, Аме рика, признанная в качестве "мирового лидера", должна исполнять роль глобального "третейского судьи". А это значит, что если развитие ситуации в регионе выйдет из-под контроля региональных структур или создастся непосредственная угроза их собственным национальным интересам (их трактовка, как известно, весьма широ ка), США имеют моральное право "быстро реагировать", применяя свои диплома тические, экономические и военные средства, либо использовать возможности такой международной организации, как ООН (видимо, и ОБСЕ, и НАТО тоже).

Обосновывая особую роль США в качестве "межрегионального координатора", бывший председатель Комитета начальников штабов генерал К. Пауэлл в предисло вии к книге "От глобализма к регионализму" называет четыре "острова постоянства в море перемен":

— Соединенные Штаты Америки будут оставаться мировым лидером ("дом Америки — все мировое сообщество");

— сохранение реальной угрозы глобального масштаба, несмотря на происшедшие изменения, со стороны ядерных сил России ("с тех пор, как я стал председателем Комитета, не проходит и дня, чтобы я не думал о российской ядерной мощи которая может уничтожить нас за 30 минут");

— в ближайшие годы высший приоритет в международной политике руководст вом США будет отдан решению внутренних экономических проблем, которые тесно связаны с проблемами мировой экономики;

— ситуация в мире будет оставаться опасной, неопределенной, нестабильной, плохо контролируемой на региональном уровне, кризисной ("мы не присутствуем при "конце истории"; только в течение двух лет после назначения меня на долж ность, я должен был реагировать уже на 14 кризисов разной степени опасности в различных регионах мира") (1).

* Например, широко освещаемые средствами массовой информации случаи кровавых столкновений между двумя негритянскими общинами в ЮАР на самом деле происходят на менее 1% территорий страны. Внешне масштабная армяно-азербайджанская война из-за Нагорного Карабаха, будучи катастрофой в национальном измерении обоих народов, пока локализована в довольно ограниченном районе и носит субрегиональный характер. Даже столь популярные ссылки на угрозу исламского фундаментализма, если внимательно приглядеться, напоминают скорее пропагандистскую кампанию с достаточно прозрачными целями.

                                                                                                            13 

Для России основная разница между "многополюсной" и "региональной" моде лями (при вышеозначенной их трактовке) заключается в том, в какой степени мы готовы признать существование "дискретнооднополюсного мира", в котором "по люс" (США) теперь не обладает абсолютным потенциалом притяжения, а выполня ет более усложненные функции генерирования управляющих и координирующих "сигналов" для различных регионов мира. Со стороны США просматривается понят ное и последовательное стремление привести складывающуюся международную си стему в соответствие со своими интересами и ценностями при дальнейшем утверж дении американского глобального лидерства. Курс, осуществляемый США, таким образом, есть не что иное, как стремление "поляризовать" в своих интересах форми рующийся по новым параметрам многополярный мир, переориентировав его в одно полярный, т.е. американоцентристский.

Одним из результатов современной эволюции взглядов на то, что считалось внеш неполитическими константами (и кризис в Боснии показал это со всей определенно стью) , как раз и явился пересмотр Западом в ряде случаев принципов отбора "струк турных единиц мирового сообщества", которые могут быть субъектами мировой политики, и, соответственно, обладают правом на коллективную безопасность (в т. ч. и с использованием военных средств). Происходит размывание устойчивых до послед него времени критериев выделения субъектов, имеющих право на "самоопределе ние" и на юридические гарантии защиты. Как заметил известный обозреватель газеты "Нью-Йорк тайме" У.Сэфайер, "сфера использования принципов коллек тивной безопасности не должна сводиться теперь к защите границ тех или иных стран. Растет понимание того, что этнические меньшинства также должны являться объектом международной защиты".

Не ставя под сомнение гуманистические основания такого подхода, трудно не вспомнить, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Ведь даже для стабиль ной (если исключить ситуацию в экс-Югославии) Европы вопрос несовпадения этнических и государственных границ — один из самых болезненных. А любая "по движка" или даже потенциальная возможность изменения сложившихся реалий может дать эффект, описанный в теории "падающего домино". Вот почему подобный подход опасным образом расширяет до сих пор общепринятые пределы законности применения военной силы, которые сложились в международной практике, тем более если и впрямь возникнет "всемирный координатор". К примеру, если обра титься к ситуации в Боснии, то можно задать ряд вопросов, ответы на которые оказываются не столь однозначными: имеют ли боснийские сербы, как и мусульмане, право на национальную независимость и могут ли они вести вооруженную борьбу за это. Или, как могут, например, США и ФРГ поддерживать территориальную цело стность таких полиэтнических государств, как Босния, после содействия распаду СФРЮ. Как в таком случае Запад может относится к тому, что происходит в респуб ликах бывшего СССР. Эти и многие другие вопросы носят в основном риторический характер, ибо на практике они часто решаются за счет "двойных стандартов". В результате актуализируются основы силовой политики, импонирующей многим, но в конечном итоге сопряженной с жертвами, масштабы которых могут стать неприем лемыми для каждой страны (особенно это касается развитых, так сказать, "благопо лучных" обществ).

Таким образом, несмотря на казалось бы институционализированный в рамках ОБСЕ прогресс общеевропейского миротворчества (с активной ролью США), насто ящая база для мирного урегулирования спорных вопросов так и не создана. Сохра няется потенциал разрастания межэтнических вооруженных конфликтов, которые в некоторых случаях могут перестать быть относительно локальными геополитиче ски и дать в какой-то момент повод для вооруженного вмешательства в них сильных в военном отношении держав. Серьезную озабоченность вызывает и то, что на сегодняшний день, за исключением, пожалуй, Северной Америки, большая вероятность подобных конфликтов существует во всех регионах мира и непредсказуема возможность их эскалации в сравнительно крупные войны. Можно, конечно, ссыла ясь на юридические тонкости, говорить, что использование российских войск в Тад жикистане, в отличие от действий НАТО под флагом ООН в Боснии, не соответствует нормам миротворчества. На практике, однако, любое использование вооруженных сил третьими странами является поддержкой одной из сторон конфликта (не обяза тельно постоянной, т.к. в зависимости от динамики конфликта объективная направ ленность третьей силы может изменяться). И весьма условно поэтому данные дейст вия являются миротворчеством, особенно с учетом обстоятельств бомбардировок авиацией НАТО в мае этого года позиций боснийских сербов. Скорее, это насильст венное умиротворение, которое (если у третьих стран хватит сил) способно привести к прекращению — порой временному — интенсивных боевых действий. Иными словами, диктуется необходимость поиска компромисса, но отнюдь не устраняется исходная причина столкновения.

14                                                                                                             

III. ЕДИНСТВО РОССИИ КАК МИШЕНЬ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ УСТРЕМЛЕНИЙ

Выдвигаемые ныне на Западе модели будущего миропорядка, в их преломлении к России, почти обязательно учитывают непопулярный у нас для широкого и деталь ного анализа вопрос о возможности "дезинтеграции", а если называть вещи своими именами — распада нашего государства. Вопрос актуальный, потому что он реально стоит в повестке дня, и деликатный, поскольку за теми или иными решениями скрываются конкретные, часто соперничающие политические силы (включая внеш ние), совокупный результат противоборства которых может, как в случае с СССР, оказаться непредсказуемым и во многом трагичным.

Конфликт в Чечне в своей основе дал, возможно, последний шанс справиться с кризисом государственности, который традиционно находил свое выражение в сецес сионистских устремлениях "территорий" даже в рамках более или менее нормаль ного политического процесса. Основной момент сегодняшнего кризиса заключается в том, что известная стабильность в стране пока во многом удерживается политиче ским маневрированием, которое, если судить по большому счету, далеко не всегда срабатывает (что наиболее наглядно и продемонстрировала цепь событий, привед ших к войне в Чечне). Чтобы оно было по-настоящему эффективным, необходимо, во-первых, иметь соответствующую политическую культуру, которая складывается десятилетиями. Во-вторых, политические методы стабилизации оказываются недо статочными, когда речь идет не о частностях, а о борьбе вокруг кардинальных принципов государственности. Можно считать аксиомой, что подоплеку целостности или распада государственных образований составляют внутренние обстоятельства. Что касается внешних факторов безопасности страны, на которые и ориентирована не в последнюю очередь КНБ, то они могут весьма эффективно содействовать или, напротив, противодействовать дезинтеграционным процессам.

Принцип "разделяй и властвуй" изобретен не в нашем веке, поэтому попытки, например США, на пути становления как мирового лидера избавиться от потенци ально сильных противников (расчленить Российскую империю после первой миро вой войны, что подробно расписано в "Дневниках" полковника Хауса, одного из ближайших помощников президента Вильсона; Германию — план Моргентау после второй -мировой войны; Китай) являются в историческом плане естественными, поражение России в холодной войне также не может не сопровождаться искусом целого рада государств стимулировать в ней процессы, ранее уже приведшие к возникновению новых независимых государств на территории бывшего СССР

Действительно, безотносительно к современной конкретике, каково может быть отношение окружающих стран, прежде всего западных, как де-факто имеющих большее воздействие на российскую действительность, к сохранению единства тако го в высшей степени комплексного образования, как Российская Федерация? Нра вится нам это или нет, но проза международной жизни такова, что все те героические события, которые составляют гордость одной страны и формируют здоровое чувство патриотизма, для других — предмет беспокойства. В историческом плане довольно очевидно, что разобщение России с ее периодами внутренней нестабильности и попыток экспансий разного рода вовне решило бы целый ряд проблем для многих ее соседей. Правда, возникла бы еще более сложная совокупность иных проблем, но кого — по большому счету — интересует то, что могло бы быть, а, возможно, и не состоится послезавтра...

                                                                                                            15 

Принципиально другой вопрос — готовы ли заинтересованные страны воплотить свое в целом негативное философски-историческое отношение к единству России ("Российской империи", как обычно говорят) в активную, последовательную и це ленаправленную политику по развалу РФ — более сложен. Например, для большин ства европейских стран ответ будет, скорее, отрицательным. Слишком велики издер жки разрушительных "волн" от неизбежно сопутствующих дезинтеграционному процессу вооруженных конфликтов, массовой эмиграции и т.д., масштабность кото рых способна взорвать весьма хрупкое европейское благополучие. Вернее, все "про свещенные страны" (на западный или на восточный манер) удовлетворила бы транс формация российской государственности в некую достаточно стабильную, но весьма свободную конфедеративную систему с многочисленными экономическими зонами, подпадающими под сферы экономических интересов и влияния тех или иных стран, чему объективно содействует внутренняя хозяйственная разобщенность России. В этом, наверное, и состоит скрытая суть конфликта России с внешним миром. И решить его с позиций российских интересов можно лишь путем экономической интеграции страны более высокого уровня, чем это было в СССР.

Между тем уже сейчас Дальний Восток и Восточная Сибирь экономически стано вятся все более связанными с США, КНР и некоторыми другими странами в силу возрастающей дороговизны грузообмена с европейской частью России. Различный статус (юридический или фактический) субъектов РФ дает все новые проявления "парада суверенитетов", а выбивание ими льгот в обмен на поддержку тех или иных политических сил в Центре, как показывают результаты, в целом лишь усугубляет ситуацию. Поэтому нашим ближним и дальним соседям не нужно тратиться на проведение скоординированной, массированной стратегии по развалу страны, — достаточно последовательно реализовывать собственные экономические интересы.

В последнее время многие государства "поднимают целину" нашей периферии. Это выглядело бы вполне благородной задачей, если бы не сопровождалось в ряде случаев усилением центробежных тенденций. Одни и те же действия в рамках пра вил игры мирового рынка, в который мы стремимся войти, вызывают, в зависимости от внутреннего состояния отдельной страны, разный эффект и приобретают разную смысловую нагрузку. И в связи с этим нельзя не отметить следующее насторажива ющее обстоятельство. В статье "Как вести дела с Россией" тот же Г. Киссинджер, с присущей ему способностью улавливать суть и формулировать в обобщенном виде смысл происходящих политических процессов, утверждал, что "децентрализация есть наивысшая форма демократизации" (2). Результаты того, что могла бы дать поддержка Западом — по квалификации Киссинджера — не только демократической революции в России, но и "революции антиколониальной", направленной против приобретений Российской империи с допетровских времен, уже просматриваются. И нельзя исключить, что при сохранении интенсивности некоторых нынешних процес сов скоро встанет вопрос о том» будет ли Россия "более демократичной" в границах времен Ивана Грозного (после потерь Ливонской войны) или после некоторой кон солидации страны и государственности периода царствования царя Алексея Михай ловича (Тишайшего)...

В плане понимания того, как ведутся ныне внешнеполитические дела и как нам самим следует их вести, симптоматична интегрированность стратегии США по от ношению к России, в т. ч. в сфере экономических отношений, хотя их реальный объем минимален и намного уступает показателям торгово-экономических связей с целым рядом европейских стран. В общей экономической стратегии США на российском направлении, включая инвестиционную, прослеживается ярко выраженная регио нальная направленность. Особый интерес для американского капитала представля ют регионы и зоны РФ, ранее закрытые для иностранцев по соображениям государ ственной безопасности, в их числе многие районы Севера, Сибири, Дальнего Восто ка, Урала, Средней Волги. В последние три года идет стимулированный извне про цесс создания инфраструктуры содействия американскому бизнесу в различных регионах России (это официальные торговые представительства, бизнес-центры, учебные центры, отделения консалтинговых и юридических фирм и т.д.). Там актив но действуют представители таких правительственных организаций США, как Кор порация по частным инвестициям за рубежом (ОПИК), Агентство международного развития, Информационное агентство (ЮСИА), "Корпус мира", Агентство по торг овле и развитию.

16                                                                        Проблемы и суждения

Глава ОПИК Р. Харкин во время майского 1994 г. посещения ряда городов Сибири и Дальнего Востока на встрече с руководителями администрации Хабаровского края прямо заявила, что Дальний Восток входит в систему стратегических интересов Соединенных Штатов, уточнив при этом, что речь идет об интересах экономического характера. В объективе американских интересов на Дальнем Востоке на первом месте стоят нефть, газ, золото. На Урале в поле зрения американских инвесторов попали такие отрасли, как машиностроение (производство авиационных двигателей в Перми), производство нефтегазового и телекоммуникационного оборудования, металлургия.

О дальновидности американского капитала и долгосрочности его устремлении в России свидетельствует и то большое внимание, которое США уделяют "человече скому фактору" на региональном уровне. При этом речь идет не только о представи телях местных администраций, но и о генерации российских бизнесменов-компра доров. Инвестиции в " человеческий капитал ", т. е. затраты на обучение, подготовку, заграничные стажировки новых российских предпринимателей и чиновников, даже представителей старого директорского корпуса, многие из которых в процессе при ватизации продемонстрировали быстрое усвоение навыков рынка, рассматриваются США как важный элемент улучшения инвестиционного климата в регионах, сниже ния политического риска, а главное, создания таких кадров, которые могли бы с пониманием относиться к интересам американского бизнеса. Большие надежды, как на школу передового опыта рыночных реформ в России, в США возлагают, напри мер, на Нижегородскую область, где местная политическая и экономическая элита, по оценкам американских экспертов, быстро продвигается по пути освоения совре менного экономического мышления. Учитывая возрастающую самостоятельность экономических интересов разных частей России, тактика на прямую работу с кадра ми регионов логична и оправдана с точки зрения американского или того же запад ноевропейского бизнеса. Однако в условиях роста сепаратистских настроений в РФ на региональном уровне в перспективе это может принести далеко не те результаты, которые ожидаются политиками в Центре и на местах. Речь, разумеется, не идет о том, чтобы "не пущать" иностранцев. Напротив, нужно развивать различные формы сотрудничества, но выверять их с собственной интегрированной в масштабах страны стратегией, результаты которой были бы предсказуемыми и отвечали интересам России. При этом, опять-таки, не следует путать "злоумышления" против России с законами мирового рынка, как бы далеко последние не отстояли от каких-то наших представлений, унаследованных от эпохи пролетарского интернационализма ("за граница нам поможет"). А для некоторых случаев существует, в частности, и комп лекс мер, охватываемых понятием "протекционизм , пока не Составляющий исклю чительную принадлежность учебников по истории экономических учений.

IV. РЕИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В СНГ И РОССИЙСКИЕ ИНТЕРЕСЫ

В контексте многочисленных публикаций по последствиям распада СССР Россия в глазах мирового сообщества становится как бы преимущественно азиатской стра ной. Это особенно любопытно, если учесть, что вследствие "движения НАТО на Восток" и усилий российской дипломатии в рамках реализации программы "Парт нерство во имя мира" подобного не должно было бы происходить. Однако евразий ская концепция получила распространение и внутри страны, что в целом свидетель ствует об усилении "восточных мотивов" в политических проектах некоторых сил. Вопрос не в том, хороша или плоха эта давняя реальность, которая, тем не менее, требует нового осмысления и проработки в практическом, конструктивном плане сегодняшнего дня.

Разброс мнений относительно различных аспектов национальной безопасности, определяемых внешнеполитическими ориентациями страны, имеет место не просто на уровне интеллектуальной элиты или наиболее активных политических сил, но и на уровне общественного сознания в целом, что отнюдь не дает оснований для оптимизма по поводу нашего скорого будущего. Фактически оказывается, что демок ратизация ассоциируется с децентрализацией в той или иной форме, а интеграция — с сильной властью", предрасположенной унитаристски. Что тоже естественно. Особенно учитывая тот узкий смысл, который в нашей стране традиционно вкладывает ся в понятие "сильная власть". Еще П.Сорокин, анализируя настроения широких масс в России периодов революции и гражданской войны, отмечал популярность идеи сильной государственной власти, где приоритет установления порядка превалирует над другими соображениями и ценностями. Необходимость консолидации россий ской государственности очевидна. Проблема, если проанализировать многочислен ные политические декларации на этот счет, по-прежнему состоит в том, на каких путях и особенно в каких границах. Причем похоже, что это две стороны одной медали. Это вполне очевидно для тех, кто считает воссоздание государства в грани цах СССР (или, как минимум, СНГ) наиболее эффективным и единовременным решением всех трудностей на так называемом постсоветском пространстве. И своя логика здесь есть, ибо политика практически каждого независимого государства Содружества с позиций "чистой демократии" и прав человека являет собой ту им перскую (в том или ином виде) модель, что приписывается России. Например, Грузия платит войной за пока безуспешное сохранение своей целостности в границах Грузинской ССР. Нельзя сказать, что сходных проблем нет у других членов СНГ, тем более если учитывать характер их нынешних границ.

                                                                                                            17 

Думается все же, что суть проблемы не только в силе обстоятельств распада СССР, но и в реалиях его прежнего существования. Можно, конечно, полемизиро вать с известным русским экономистом Н. Чаяновым, который одну из главных причин революции 1917г. вывел из состояния российских железных дорог: не справ ляясь с перевозками в годы первой мировой войны, они содействовали росту дефи цита (различного по регионам), обособлению экономической жизни, росту социаль ной напряженности и т.д. Но, по прошествии стольких лет, разветвленная транспор тная сеть между Западом и Востоком СССР/России практически так и не была создана, равно как, вопреки некоторым иллюзиям, и действительная экономическая интеграция страны (т.е. не сложился собственно рынок). Ее воссоединение почти в прежних пределах Империи в начале 20-х годов стало результатом военных дейст вий, а последующее территориальное деление и характер связей регионов в значи тельной мере — идейно-политических соображений. Отсюда проистекают многие проблемы "реинтеграционных" процессов и непосредственно в РФ, и в СНГ.

Поэтому, сколько бы ни говорилось, что восстановление "единого стратегическо го пространства" на территории бывшего СССР реально возможно не как односто ронний военно-дипломатический акт со стороны правительства и/или законода тельных органов Российской Федерации, а лишь как акт восстановления в какой-то иной форме единого государства на основе волеизъявления народов входивших в СССР республик, пока это, скорее, ностальгия по прошлому, чем общепринятая в СНГ программа конкретных действий. К этому необходимо добавить, что без осоз нания жизненной важности реинтеграционных экономических процессов, хотя бы на период выхода из кризиса и стабилизации обстановки в новых независимых государствах, реальная консолидация невозможна. Но парадокс состоит в том (и нынешняя практика отношений в СНГ подтверждает это), что реальной реинтегра ции не произойдет до тех пор, пока каждый член СНГ не почувствует бремя ответ ственности и издержек подлинной независимости, т.е. пока все мы будем жить в неком размытом "пространстве", а не в независимых государствах и, соответствен но, взаимодействовать по условиям именно Содружества независимых государств. Эта неясность характера взаимоотношений часто трактуется как проявление исто рически неизбежной целостности "известного пространства" и предпосылка реин теграции: "обречены жить вместе". Вопрос сложный. Главное — понять, что прямой причинно-следственной связи здесь нет, а "обреченность" может подразумевать, образно выражаясь, все оттенки жизни беспокойной коммуналки, в т.ч. и желание соседей разъехаться... Важно также понять, что неопределенность реального статуса СНГ позволяет примирять порой взаимоисключающие интересы. Так, для части политических сил России подобная неопределенность дает основания рассчитывать на реинтеграцию республик СССР. Для многих политических сил в странах СНГ, напротив, — ориентироваться на финансирование Россией процесса становления своей независимости. Для Запада ситуация также приемлема, так как позволяет сэкономить на финансовой поддержке центробежных тенденций в СНГ и становле нии выгодной ему независимости этих государств. В результате с точки зрения здравого смысла и российских интересов ситуация местами напоминает театр абсур да. Но это, на нашу беду, реальность.

18                                                                        Проблемы и суждения

На сегодняшний день действительность не дает поводов для оптимизма в вопросах скорой интеграции (в ее старом понимании или новой интерпретации), а относяща яся к ней фразеология часто напоминает передовицы прошлых лет. Политические элиты ставших независимыми республик СССР (по крайней мере та их часть, кото рая определяла курс своих стран в первые 2-3 года существования CHГ) продемон стрировали четко выраженную цель: добиться фактического и полного обретения государственной независимости. По опыту последних лет — даже ценой еще боль шего ухудшения качества жизни своих народов и появления "вакуума безопасно сти". Для многих из них, если судить по делам, как СНГ вообще, так и те структуры коллективной безопасности, попытки создания которых были предприняты — в основном РФ — после 1991 г., представляют собой временные объединения, а участие в них фактически дает шанс уменьшить издержки становления независимости за счет союзного "наследства". Правда, и последовательные действия ни в том, ни в другом направлении, прежде всего со стороны РФ, пока не просматриваются. Поэто му, наверное, даже упоминания России о необходимости оплаты, например, энерго носителей без затей квалифицируются как рецидивы ее "имперской политики". Можно вспомнить и провал попыток сохранить единые силы стратегического назна чения, существование которых вообще сняло бы вопрос о создании "единого страте гического пространства", и многое другое.

Конечно, жизнь учит, и какие-то результаты того, что обычно называется "реин теграцией в бывшем СССР" за три года имеются. В сфере военных отношений, особенно в последнее время, наконец-то предприняты шаги по воссозданию "единого информационного пространства системы ПВО". На основе двусторонних соглаше ний, в подготовке и ратификации которых приняли активное участие различные комитеты Госдумы РФ, определен статус пребывания российских войск на террито риях некоторых стран СНГ, решены юридические проблемы создания российских военных баз в Закавказье, стратегических узлов связи и передачи информации, уникальных и дорогостоящих комплексов испытаний образцов военной техники (что, кстати, неоднозначно для наших национальных интересов) и т.д. Но данные шаги, строго говоря, — не реинтеграция. Это интеграция новых, именно независи мых государств в сферах — и масштабах — совпадения или соотнесения взаимных интересов, что, собственно, естественно для суверенных государств.

Принципиальна, таким образом, суть интеграции (или реинтеграции). Если под разумевается возвращение к состоянию взаимоотношений республик бывшего СССР, то резонно задать вопросы, почему то же военное сотрудничество, несмотря на все усилия РФ, до сих пор страдает "политическим рахитом", а интеграция в целом должна идти на, мягко говоря, своеобразном фоне, когда в новых независимых государствах русские зачастую оказываются нежелательным меньшинством и стал киваются с дискриминацией в области гражданства, образования, землевладения, с ущемлением их культурных, политических и религиозных прав. Кстати, при сохра нении нынешних темпов эмиграции (всех национальностей, а отнюдь не миграций) в СНГ к 2000 г. число "перемещенных лиц" может составить 20 млн. человек, что не совсем согласуется с распространенными представлениями о существе и перспекти вах реинтеграционных процессов. Речь, следовательно, скорее идет о последователь ности курсов на независимость и новых формах межгосударственных отношений.

В таких условиях для России полномасштабная реализация концепции коллек тивной безопасности выгладит совсем не бесспорной. По целому ряду аспектов она, видимо, не облегчит, а существенным образом усложнит решение некоторых про блем обороноспособности нашей страны. Мировая практика убеждает, что военный союз государств эффективен лишь при их внутренней стабильности, чего о странах СНГ не скажешь. Следует, наверное, честно признать, что иллюзия скорой консоли дации военно-политического пространства в нынешней обстановке может нанести известный ущерб собственно национальным интересам Российской Федерации, прежде всего из-за опасности перенапряжения сил. Тем более, что в силу разных, прежде всего политических причин и в противовес широковещательным деклараци ям объективная заинтересованность в тесном взаимодействии в военной области у части стран -членов СНГ за последнее время не только не усилилась, но и, возмож но, ослабла. Иначе как объяснить тот энтузиазм, с которым была воспринята ими сама концепция расширения зоны ответственности НАТО на Востоке", первый этап реализации которой проходит в рамках программы "Партнерство во имя мира"

                                                                                                            19 

Представляется, что вовлечение России в ответственные военные союзы не дол жно носить неизбирательный характер. Российская Федерация, даже принимая в расчет весь исторически сложившийся комплекс взаимозависимостей, все-таки не может превращаться в заложницу процессов национального возрождения (или ста новления) других стран СНГ. Главные вопросы, которые в этой ситуации должна решить для себя Россия: является ли ее заинтересованность в Содружестве большей, чем у других партнеров; есть ли необходимость сегодня идти на существенные жер твы со своей стороны ради сохранения "движения в направлении усиления интегра ционных процессов"; какова зависимость между этими процессами и консолидацией собственно территории РФ? Вопросы эти далеко не праздные, поскольку, как изве стно, концепция коллективной безопасности предусматривает, что стратегическим ядерным силам РФ отводится задача сдерживания возможных попыток осуществле ния агрессивных намерений против государств-участников. В нынешних условиях "стратегической неопределенности" такие обязательства могут означать или все, или очень мало, поэтому они требуют конкретного рассмотрения. И опыт ядерных гарантий США в НАТО напоминает о сложности подобных решений.

Сегодня национальным интересам России более соответствовал бы в военно-по литическом взаимодействии со странами СНГ подход, базирующийся на строго диф ференцированном отношении, в зависимости от ее реальной заинтересованности в укреплении военных связей с каждой из них и конкретной политики, проводимой их руководством. Кстати, с позиций мировой практики ничего нового в таком подходе нет. В рамках, например, НАТО существуют различные союзы, а между Великобри танией и США сложились так называемые особые отношения. Перенос акцента с многосторонних на двусторонние политические и военно-экономические связи от кроет возможность перевести переговорный процесс в русло налаживания сотрудни чества на строго прагматической основе. Представляется, что именно в этом направ лении следует осуществлять поиск путей и способов практической реализации как военных аспектов концепции коллективной безопасности государств—участников соответствующего Договора, так и реинтеграционных процессов в целом. Когда будет синхронизирована заинтересованность стран из состава СНГ по конкретным сферам деятельности, появится и реальная перспектива согласования многосторон них усилий, т.е. формирования именно Содружества независимых государств, а не воссоздания подобия СССР.

С течением времени прояснились бы условия для реализации двух отвечающих национальным интересам России сценариев дальнейшего развития взаимоотноше ний нашей страны с другими участниками СНГ. Первый — согласованный отказ от гарантий безопасности со стороны России в связи с появлением у конкретной страны из СНГ способности самостоятельно обеспечивать как свою внешнюю, так и внут реннюю безопасность, жизнедеятельность в целом, т.е. собственно достижение пол ного суверенитета, оснований для которого, несмотря на некоторые действия и де кларации, пока нет. И второй, имеющий исторические корни и поэтому наиболее предпочтительный, — создание на базе новых форм отношений сотрудничества и доверия, сформировавшихся между сторонами в период действия различных двусто ронних договоров (в т.ч. об обеспечении безопасности), такого сообщества госу дарств, которое с наднационального уровня было бы способно содействовать эффек тивному разрешению внутригосударственных проблем своих участников и защи щать общие интересы на международной сцене. Но и в первом, и во втором случае определяющее развитие двусторонних отношений (а их не следует ошибочно рассмат ривать как альтернативу многосторонним усилиям в рамках СНГ) составляет необхо димое условие любой формы дальнейших взаимоотношений России со своими соседями.

V. ВОЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ

Очевидно, что рассматриваемая тема требует особо остановиться на такой кате гории межгосударственных отношений, как военная безопасность, которая традици онно, хотя и не совсем точно, ассоциируется с балансом сил. Теперь уже стало ясно, что глобальное "соперничество" СССР и США изначально заключало в себе серьез ное внутреннее противоречие, попытки преодоления которого представляли нема лую опасность для существования одного из противоборствующих государств. Спе цифика этого противостояния состояла в том, что оно фактически всегда проходило в условиях весьма сложного ("незеркального") баланса сил. Его важной составляющей был военно-стратегический паритет, обусловленный сначала взаимной способ ностью нанесения друг другу существенного, хотя и не симметричного ущерба, а затем — после выравнивания ядерных потенциалов сторон — и неприемлемого для каждого государства ущерба в случае ядерной войны. Последнее обстоятельство, как не раз уже отмечалось, превратило любые попытки широкомасштабного использо вания военной силы в ходе возможного столкновения двух сверхдержав в занятие заведомо бессмысленное, чреватое гарантированным взаимным уничтожением.

20                                                                        Проблемы и суждения

При формировании КНБ России следует, однако, рассмотреть такой вопрос: таил ли паритет в себе нечто большее, чем перевод стратегического соперничества в очевидно "патовое" состояние. Понятно, что политики как с той, так и с другой стороны должны были сделать непростой, но в то же время и неизбежный выбор: признать "абсолютную" стабильность в военно-стратегической сфере заведомым благом для обеспечения национальной безопасности и удовлетвориться этим или же попытаться совершить "прорыв", направив усилия на поиск путей выхода из страте гического тупика. В последнем случае существовала возможность использовать "ли нейный" подход, т.е. в очередной раз попытаться приобрести какие-либо решающие односторонние военные преимущества в результате создания "абсолютного оружия" или других крупных и дорогостоящих, но в общем-то традиционных мероприятий военно-технического и сопутствующего военно-экономического планов. Либо — попытаться подойти к решению проблемы "нелинейно", т.е. найти новые невоенные варианты решения проблемы, нацеленные на трансформацию, как казалось, "бипо лярного (точнее — военно-биполярного) мира" в однополярный в пользу одной сверхдержавы.

Сейчас появляется все больше данных о том, что американская политическая элита достаточно скоро после окончания второй мировой войны начала разработку политики, целью которой было обеспечение национальной безопасности США за счет своего рода "перестройки", или распыления, второго мирового полюса военной силы (т.е. СССР), сброса его конфронтационного потенциала. На это и была наце лена концепция "сдерживания" в том виде, в каком ее изложил ранней весной 1947 г. под псевдонимом "X" известный американский дипломат и ученый Дж.Кеннан на страницах журнала "Форин Афферс".

Однако занятые "исходные позиции" противостояния и, главное, восприятие угроз, обусловливавшие внешнюю активность, были для СССР и США далеко не равнозначны. Сегодня многие ученые готовы признать, что после второй мировой войны, пожалуй, впервые в своей истории Россия обеспечила себе практически "стопроцентную" военную безопасность. Ею была приобретена возможность не только отразить военную агрессию любой коалиции государств, но и заведомо пред отвратить эту агрессию. Эйфория от абсолютизации последствий победы во второй мировой войне и ощущений оборонной самодостаточности фактически поставила знак равенства между советской/российской военной и национальной безопасно стью, что было ошибочно.

Тогдашнее руководство СССР имело достаточно информации, в каком направле нии движется стратегическая мысль США по изменению двустороннего соотношения сил. Уже в первых директивах Совет национальной безопасности (СНБ) США со всей определенностью констатировал, что наличие примерного паритета с СССР в агрегированных военных возможностях представляет собой угрозу национальным интересам США. Мысль весьма примечательная, и прежде всего как еще одно дока зательство асимметричности видения существа и форм угроз национальной безопас ности двух стран.

В черновых вариантах одной из первых доктрин СНБ о политике США в отноше нии стран Восточной Европы содержалась установка: "...Курс на подстрекательство к расколу внутри коммунистического мира следует вести сдержанно, ибо этот курс — всего-навсего тактическая необходимость, и никак нельзя упустить из виду, что он не должен заслонить нашу конечную цель — создание иной системы". В знаменитой директиве СНБ-68 от 30 сентября 1950 г. говорилось: "Способность Соединенных Штатов вести эффективные наступательные операции ограничивается ныне атом ным ударом. Можно, конечно, нанести его по Советскому Союзу, однако одни эти операции не побудят Кремль к капитуляции, и Кремль сможет потом использовать имеющиеся у него силы, чтобы поставить по свое господство большую часть Евра зии. Поэтому нам надо сеять семена разрушения внутри самой системы... Наша политика и действия должны быть таковы, чтобы произошли коренные изменения в характере советской системы. Более эффективно это будет, если такие изменения явятся в максимальной степени результатом действия внутренних сил советского сообщества".

                                                                                                            21 

Хотя подобные документы были рассекречены в 1975 г., в них содержится мало что нового по сравнению с тем, о чем не писалось в обширной советологической литературе 50-70-х годов. Но использование как самой литературы, так и офици альных документов ограничивалось в основном рамками пропагандистских выпадов о "коварных замыслах" и "происках". Практически никто не попытался осмыслить имеющиеся там данные с точки зрения их "инструментального" значения для раз рушения, условно говоря, биполярного мира путем умаления дееспособности, от нюдь не только военной, другого центра силы. Как бы потом ни развивались события и ни ускорялась гонка вооружений, какие бы оперативные планы ведения войн ни разрабатывали штабы той или другой стороны, но фактически с начала холодной войны США признавали паритет с СССР в военной области. Даже не обладая ядер ным потенциалом, Советский Союз, по их расчетам, мог нанести Соединенным Штатам своего рода неприемлемый ущерб, поставив в ответ на ядерный удар под свой военный контроль новые территории Евразии, блокировать США на Североамери канском континенте и наносить удары по его периферии, например по Аляске.

Естественно, что в таких условиях пути трансформации миропорядка в однопо лярный (американоцентристский) стратеги США видели "нелинейно", т.е. не за счет какого-либо нарушения баланса сил (хотя подобные попытки в той или иной форме имели место), а через трансформацию противостоящей системы. К слову, возникает вопрос: был ли разработан некий аналог, документа "Цели США в отно шении России", содержащий стратегию СССР по лишению Америки статуса одного из двух глобальных центров силы? Можно высказать предположение, что биполяр ность оказалась "комфортной" для СССР. Цель мирового господства, носившего в разные периоды времени разные названия, рассматривалась как хоть и неизбежная, но отдаленная перспектива, достижение которой ассоциировалось в советском обще ственном сознании, скорее, с эволюционными изменениями внешнего мира, но, во всяком случае, не с крайностями гражданской войны в России. Судя по всему, советское руководство довольствовалось тем, что ему удалось осуществить многове ковую задачу российской государственности — гарантированную военную безопас ность национально-территориального ядра.

Пожалуй, наиболее важным следствием "биполярного мира", исторически реа лизовавшего себя в форме холодной войны, являлось то, что значение военной силы в мирное время непомерно возросло, приобрело качественно новый характер, кото рый ранее не отмечался в истории. Военная стратегия стала неотъемлемой частью стратегии политической, военная мощь — одним из основных системообразующих факторов международных отношений, а то новое положение профессиональных военных и высших военных чиновников из числа гражданских лиц, которое они приобрели во властных структурах, позволяло им влиять на принятие крупных политических и экономических решений и войти в состав верховной политической власти, поскольку понятия "военная безопасность" и "национальная (государствен ная) безопасность" — по крайней мере в СССР — превратились фактически в синонимы. Как уже отмечалось, оказалось, что эти понятия во многом совпадают, но далеко не тождественны. Это, конечно, не означает, что военная уязвимость (в отличие от паритета) является благом. Речь идет о другом: вопросы военной безопас ности должны находиться в центре внимания, однако опасно недооценивать значе ние других составляющих национальной мощи в межгосударственных отношениях (той же информатики или социокультурных показателей). Вот почему, когда геопо литическая ситуация радикальным образом изменилась, чрезвычайно важен вопрос: какое место сейчас должно быть отведено военным аспектам в общей структуре национальной безопасности?

И здесь хочется обратить внимание на многозначительный факт. Сам процесс осознания политическим руководством и социумом новых внешних угроз России еще далеко не завершен, но общественное дезавуирование ее "избыточного военного потенциала" намного опережает даже не столько темпы снижения интенсивности военных угроз стране, сколько процесс соотнесения вариантов КНБ с вероятными вызовами военной безопасности России в будущем.

22                                                                        Проблемы и суждения

Чем закончится нынешний "переходный период" — классической ситуацией "мирного времени", когда, как в 1927 г., на полях докладной записки М. Тухачевского о необходимости принятия вполне разумных и своевременных мер по укреплению и модернизации армии И.В. Сталин написал резолюцию: Красный милитаризм , или, в который уже раз в нашей истории, стране придется создавать действительно излишний запас военной прочности. Ответ на этот вопрос далеко непростой и не сводится к размерам военного бюджета на 1995 или последующие годы, где, в т.ч. по объективным причинам, тактические соображения могут не соответствовать страте гическим интересам. Главное, что адекватное согласование военной политики рос сийского руководства с реальными процессами, определяющими спектр военных угроз нашему государству в ближней и дальней перспективе, является одной из важнейших задач обеспечения военной безопасности Российской Федерации. Но ее нельзя решить, не увязав поиск решений с параметрами всей системы национальной безопасности. Разве трудно понять, что Россия не может позволить себе расходы на военные нужды, сопоставимые с теми, которые имел СССР. Следовало бы признать также, что Вооруженные силы играют стабилизирующую роль внутри страны и сохраняют за Россией какое—то место в мировых делах. Как представляется, эта дилемма во многом и объясняет "пробуксовки" военной реформы, которая вряд ли даст нужные результаты без соотнесения с по-современному структурированной концепцией национальной безопасности.

* * *

Более чем тысячелетний опыт российской государственности и элементарный здравый смысл показывают, что существуют геополитические константы. Одна из них состоит в том, что стабильность внутри России ведет к ее "прирастанию", нестабильность — к отстранению от нее соседей и даже раскольническим поползно вениям со стороны ряда ее территорий . Значит, для того, чтобы консолидировать СНГ в той или иной форме, параллельно укрепив Россию, нужно в первую очередь решить проблемы внутри самой России и создать благоприятные для достижения этих целей международные условия. Вот почему невозможен любого рода изоляци онизм в отношениях с ближними и дальними соседями. Но эта задача лучше реша ется не путем выдвижения помпезных глобальных или, как минимум, региональных инициатив: итоги "планов громадья" и "великих скачков" известны. Необходима кропотливая и повседневная работа с ключевыми для интересов России странами, притом, что концепция национальной безопасности служит ориентиром таких, воз можно, "особых" отношений и интегрирующим началом целенаправленной полити ки, выражающей скоординированные усилия различных сил и государственных структур.

Кроме того, имеет смысл еще раз напомнить о различии между концепцией и стратегией национальной безопасности, КНБ — это, прежде всего, философское видение позиций страны в системе глобальной политики прошлого, настоящего и будущего на основе учета накопленного опыта и обобщения всего многообразия факторов, определяющих ее жизнедеятельность. То, что мы часто ошибочно назы ваем стратегией национальной безопасности, — по преимуществу тактическое ви дение предпочтительных вариантов обеспечения интересов страны на перспективу от одного года до нескольких лет. И только тогда, когда корректировка этих вариан тов минимальна и она не меняет основополагающих долговременных целей и путей их достижения, т.е. имеют место последовательность и преемственность различных этапов в рамках одного и того же курса, можно говорить о стратегии.

Этот, как и многие другие из затронутых в статье вопросов, носят, конечно, дискуссионный характер. Очевидно, что люди склонны драматизировать современ ные им события. Не вызывает сомнений и то, что в зависимости от ситуации и времени смысловая нагрузка одного и того же события или высказывания может быть весьма различна. Тем более любопытно, какие обстоятельства подтолкнули Н.С. Ле скова, писавшего в один из наиболее благополучных периодов неспокойной отечест венной истории, задаться мыслью, вынесенной в эпиграф статьи, которая столь созвучна проблемам сегодняшней российской действительности.

1. Powell C. From Globalism to Regionalism: Keynote Adress. — From Globalism to Regionalism. New Perspektives on U.S. Foreign and Defense Policies. Washington, 1993, p.6-7.

2. "Newsweek", 2.IX.1991.

Hosted by uCoz