Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

© Некоммерческое Партнёрство «Редакция журнала ПОЛИС (Политические Исследования)» 2006 №1

Матрица памяти, политики и пространства. О культурах общественной памяти как составной части политических культур.

Л.А. Фадеева

ФАДЕЕВА Любовь Александровна, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой политических наук ПГУ.

В нюансах сравнительного анализа современных политических процессов исследователи ищут и находят разные варианты (и даже разные системы) индикаторов, факторов, объяснительных схем, посредством которых можно определить векторы политического развития, охарактеризовать степень демократизма/недемократизма политических систем, дать оценку состояния гражданского общества, политической культуры, политической и национально-государственной идентичности. Интересно, что речь при этом может порой идти об исследователях самого разного научного профиля.

В СВОЕЙ книге “Новый Берлин. Память, политика, место” преподаватель Лондонского университета Карен Тилл[1] определяет себя как географа и антрополога. Однако, усматривая в Берлине “место, в котором сталкиваются прошлое, настоящее и будущее в неожиданных вариантах поисков индивидами и группами ответов на вопрос, ‘что значит быть немцем’” (с. 8), она неизбежно поднимает немало значимых для политической науки про-блем. В ее работе затрагиваются, например, далеко не тривиальные аспекты таких тем, как принятие и проведение в жизнь политических решений,

взаимодействие между властью и обществом, формирование национальной и политической (демократической) идентичности и др. “Географ и антрополог” воспринимает и рассматривает подобные проблемы сквозь призму деятельностного процесса, называемого ею place-making (возможный приблизительный перевод: исторически сознательное выстраивание определенного места), в котором видит важную часть policy-making.

Привлечение указанной “призмы” для изучения-воссоздания заявленного предмета есть пункт, в котором географ и антрополог, оставаясь в рамках своей профессиональной сферы, не может не выступить и в качестве историка, а также политического социолога. Одну из важнейших категорий исследования К.Тилл составляет понятие общественной памяти — той коллективной памяти, которая позволяет интерпретировать прошлое нации и моделировать ее желаемое будущее. Автор придерживается убеждения, что общества создают для себя “истории” посредством материальной репрезентации прошлого на тех или иных публичных площадках.

Именно о такого рода создании истории и идет речь в работе К.Тилл. В контексте книги понятие “новый Берлин” относится не столько к городу Берлину, сколько к “новой Германии”, воссоединенной, осознающей свое прошлое трудно и болезненно, на каждом этапе по-своему, и стремящейся выстроить новую идентичность: “Новый Берлин представляет собой обещание будущего Германии” (с. 5). Вот почему К.Тилл специально предупреждает читателя, что книга сфокусирована на практике и политике place-making — того самого обустройства связанных с прошлым мест, которое позволяет конструировать социальную память и идентичность (с. 8). Она заранее и обозначает эти места: Международный центр документации по топографии террора, мемориал убитым евреям Европы, Еврейский музей, музей-мемориал концентрационного лагеря в Заксенхаузене...

По сути, в центре исследования К.Тилл находится процесс осмысления немцами вопроса о том, нужно ли новому, демократическому государству мемориализировать прошлые акты насилия и несправедливости как составные элементы исторического наследия, и если да, то — каким образом. Как известно, в Германии имели место бурные и продолжительные дебаты по данной проблематике, в которых в качестве основного пункта выступал вопрос о признании ответственности за тоталитарное прошлое. Анализу означенных проблем — и это тоже хорошо известно — посвящены труды таких профессиональных историков, как Х.-А.Якобсен (Бонн), Б.Вегнер (Фрайбург), Г.Юбершер (Фрайбург), Й.Эберт (Берлин) и В.Ветте (Фрайбург). Исследования историков, как и художественные произведения писателей — Г.Белля, В.Керрена, З.Ленца и др., способствовали преодолению гражданами ФРГ синдрома “трудного Отечества”, который во многом объяснялся (и был в значительной степени обусловлен) отношением немцев к прошлому, их нежеланием знать о своей истории, вспоминать многие неприятные вещи — из стремления сохранить душевный комфорт и покой.

Исследованию Тилл, однако же, присущи редкостное своеобразие, яркая оригинальность. И определяются они прежде всего тем, как используется ею понятие “общественная память”. Общественную память она характеризует как культурное пространство и процесс, посредством которых общество понимает, интерпретирует прошлое, договаривается относительно мифов о прошлом и через которые могут быть сформированы доминирующие культурные интерпретации “нации” и “народа”. Специфика феномена общественной памяти заключается в том, что эта память находит свое выражение в создании артефактов, имеет визуализацию, конкретные практические результаты — и при всем том является, на взгляд автора, скорее деятельностью или процессом, нежели собственно результатом. В ходе такой деятельности, такого процесса осуществляется взаимодействие государства, элит и различных социальных групп. Это особенно важно на этапах перехода от авторитарного режима к демократии, ибо успешный переход к демократии, по мнению Тилл, предполагает публичную дискуссию, в которой выявляется, как, в каком ценностно-эмоциональном ключе общество вспоминает свое недавнее прошлое, в т.ч. репрессии, страх, молчание и насилие.

В отличие от историков и политологов, анализирующих в первую очередь дискуссии в интеллектуальной и политической среде, а также от социологов, опирающихся на опросы общественного мнения, Тилл выбирает в качестве показателя активность граждан, взаимодействие различающихся по своим взглядам, ценностным ориентациям и интересам групп и общностей в процессе, содержание которого составляют дискуссии об исторически значимых местах, связанных со злодеяниями нацистского режима, и преобразование таких мест.

Один существенный терминологический нюанс. В книге, посвященной исследованию общественной памяти и “сфокусированной на практике и политике place-making”, естественно, часто употребляется словосочетание “places of memory”. Напрашивающийся вариант его перевода — “памятные места” — был бы в данном случае совершенно неадекватен, ибо подобное выражение имеет в русском языке устойчивые позитивные коннотации. Между тем места, о которых речь идет в работе Тилл, — это квартал на бывшей Принц-Альберт-штрассе, где располагалась штаб-квартира гестапо, территория бывшего концлагеря Заксенхаузен и т.п. …

ЗНАЧИМОСТЬ создания мемориалов отмечалась многими исследователями. Хорошо изучена, в частности, событийная сторона дела — учреждение мемориалов, первым из которых стал открытый в 1965 г. ценой героических усилий бывших узников концлагеря и мировой общественности антифашистский мемориал в Дахау. Отличительной особенностью взгляда К.Тилл на проблему “мемориализации” является то, что она рассматривает данный процесс в качестве важной составляющей гражданского общества и формирования новой, демократической, идентичности.

Тилл отмечает, что концептуализация, использование и понимание мест памяти (с чем и сопряжены процессы мемориализации) зависят от социальных позиций людей, их текущих и будущих потребностей. В связи с этим в одних случаях граждане остро реагируют на происходящее в местах памяти, а в других — индифферентны к их судьбе. Наряду с традиционными для представителей социальных наук материалами интервью, документами, фотографиями, К.Тилл широко использует для характеристики процессов мемориализации карты города (разумеется, все-таки Берлина) и его отдельных районов, схемы и архитекторские эскизы, проекты, планы. Со страниц ее книги в конце концов действительно встает “новый Берлин”, современный, даже постмодернистский, космополитичный — и в то же время имеющий места, которые, по словам автора, посещают призраки прошлого...

В работе К.Тилл дан подробный и обстоятельный анализ всех стадий процесса мемориализации: начиная с дебатов — через создание инициативных групп, проведение массовых акций, переговоров с властями — до открытия мемориалов и музеев. О специфике использованного в ней подхода многое говорит уже само разведение автором этих двух типов place-making: мемориалы, подчеркивает исследовательница, в большей степени ориентированы на эмоциональное воздействие, в то время как музеи (а также центры документации и институты) ставят своей целью создать документальную базу для рационального осмысления прошлого.

ОСОБОГО внимания, по мнению Тилл, заслуживает история музея и мемориала, созданных на месте бывшего нацистского концентрационного лагеря в Заксенхаузене. “Заксенхаузен был основан в 1936 г. … и выступал в качестве тренировочного лагеря СС… С 1945 по 1950 г. советские оккупационные структуры использовали Заксенхаузен, как и Бухенвальд, для интернирования нацистских функционеров и врагов новой власти. По идеологическим причинам эти страницы истории лагеря нигде в ГДР не задокументированы” (с.206-207). В 1961 г. здесь был открыт “международный музей”, после чего Заксенхаузен стал, параллельно с Бухенвальдом и Равенсбрюком (где музеи были созданы в конце 1950-х годов), одним из центральных компонентов ритуального поминовения в ГДР. Монументы, музеи, как и соответствующие церемонии, должны были способствовать закреплению мифов о сопротивлении и восточногерманском государстве. Однако достичь этого так и не удалось, поскольку антифашизм в Восточной Германии носил принудительный, административный, пропагандистский, даже приказной характер. Как в свое время отмечал Б.Брехт: “Мы чересчур быстро, стремясь двигаться в будущее, повернулись спиной к прошлому...”

После объединения Восточной и Западной Германии администрация мемориала в Заксенхаузене столкнулась с серьезной проблемой: необходимо было трансформировать центральный символ восточногерманской

антифашистской идентичности в неотъемлемую часть общегерманской, а равно и международной, исторической памяти. При решении этой задачи она опиралась на рекомендации и замечания комитета историков и экспертов музеев-мемориалов, где указывалось, в частности, на заведомо завышенное внимание, уделявшееся в экспозиции коммунистическому сопротивлению, и недостаточное — геноциду евреев и цыган, а также безжалостному уничтожению гомосексуалистов.

Интерес К.Тилл к мемориалу в Заксенхаузене в немалой степени объясняется тем, что вопрос о его судьбе вызвал серьезный конфликт в обществе. Дело в том, что стремление расширить мемориал вступало в противоречие с планами муниципальных властей Ораниенбурга, которые намеревались “урбанизировать” часть примыкающей к нему территории. Подобные планы были расценены администрацией мемориала и экспертами как “осквернение” национально значимого исторического места. На чиновников обрушилась волна критики. Противостояние усиливалось, и, чтобы смягчить ситуацию, стороны приняли компромиссное предложение одного из энтузиастов мемориализации Заксенхаузена Д.Либескинда, выступившего с идеей организации дискуссии о будущем мемориала, в которой бы приняли участие сотрудники самого мемориала, школьники, члены международного молодежного центра, а также представители Института толерантности и Института прав человека. К дискуссии подключились и местные жители, создавшие инициативные группы. В результате проблемы мемориала стали обсуждаться не только на специально отведенных для этого площадках, но и в пивных, в кофейнях и т.п. Открытый характер данной дискуссии, а также вовлеченность в нее широкого круга заинтересованных граждан побуждают К.Тилл квалифицировать ее как серьезный шаг к созданию “германо-германской” идентичности.

Борьба вокруг мемориала в Заксенхаузене показывает, что становление в новой Германии общественной памяти временами вступает в конфликт с существующими историческими нарративами, политическими культурами и социальными иерархиями, которые препятствуют полноценному участию в этом процессе некоторых групп — преимущественно из числа граждан бывшей ГДР. Вместе с тем в книге подчеркивается, что мемориализация отнюдь не сводится к директивному принятию решений элитами. Она порождает бурные публичные дебаты, центральную роль в которых играют общественные организации, что позволяет им оказывать существенное влияние на выработку — через конфронтацию с прошлым — новых концепций германской идентичности.

Одним из несомненных достоинств исследования К.Тилл является его высокий компаративистский потенциал. Речь идет как о возможности сравнения модели “нового Берлина” в воссоединенной Германии с моделями, предлагавшимися ранее, прежде всего в рамках Третьего рейха, так и о компаративном анализе процессов мемориализации в странах, движущихся от авторитаризма к демократии. Надо отметить, что попытка такого анализа была предпринята и самой К.Тилл — в статье “Посттоталитарная национальная идентичность: общественная память в России и Германии”, написанной ею совместно с Б.Форестом и Дж.Джонсоном. Говоря о российском подходе к мемориализации негативных элементов исторического наследия, Тилл и ее соавторы подчеркивают, что в России, “в отличие от Германии, вопрос заключался скорее не в том, как это сделать, а в том, стоит ли это делать вообще, стоит ли признавать это как проблему. Немногие осознавали необходимость такого рода мемориализации для будущего здоровья государства. Многие представители элиты, связанные с партийным прошлым, стремились забыть его, отодвинуть подальше. И многие рядовые граждане не считали, что им есть чего стыдиться в прошлом своей страны”[2].

По мнению K.Тилл, проблему общественной памяти в России (как и в Германии) нельзя свести к дихотомии элиты — массы. И в составе элит, и в массах есть те, кто предпочитает забыть, и те, кто предпочитает помнить. Вторые — в меньшинстве. Но как бы то ни было, не массы, а именно элиты, при незначительном влиянии общественности, воздвигают и низвергают монументы. Если встречают оппозицию меньшинства — выслушивают, но свои решения меняют редко. Если оппозиция громко возражает, элиты мобилизуют массы, чтобы для оправдания своих действий использовать общественное мнение в виде комиссий, материалов опросов...

Сравнительный анализ процессов мемориализации и политики в отношении памятников позволяет исследователям говорить о разных типах культур общественной памяти. С помощью подходов, предложенных К.Тилл и ее коллегами, такие культуры (а их следует рассматривать как составную часть политических культур) могут быть не только охарактеризованы, но и в значительной степени верифицированы.

---

[1] Till K. The New Berlin. Memory, Politics, Place. Minneapolis, L.: University of Minnesota Press, 2005. 280 p.

[2] Till K., Forest B., Johnson J. 2004. Post-Totalitarian National Identity: Public Memory in Germany and Russia. — Social and Cultural Geography, vol. 5, № 3, p. 368.

© Некоммерческое Партнёрство «Редакция журнала ПОЛИС (Политические Исследования)» 2006 №1