Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ТЕРРОРИЗМ И КОММУНИЗМ

К. Каутский

* Окончание. Начало см. в № 1.

8. КОММУНИСТЫ ЗА РАБОТОЙ

r) коррупция

И что за элементы примазываются к новому режиму!

«Ни одно глубокое и могущественное народное движение не прошло в истории без следа грязи — без того, чтобы к неопытным новаторам не присасывались авантюристы и жулики, хвастуны и крикуны, без бессмысленной суетни, безголовья, пустой хлопотливости, без попыток отдельных «вождей» хвататься за двадцать дел и ни одного не доводить до конца» (Ленин. «Ближайшие задачи... », с. 40; см. 1).

Бесспорно, всякому великому народному движению приходится страдать от таких вредных явлений. Мы чувствует их теперь в Германии. Но русский советский режим проявляет ори этом кой-какие своеобразные черты.

Прежде всего, нигде «новаторы» не являются столь «неопытными», как там. При царизме всем передовым элементам было заказано всякое суждение, а тем более участие в государственном и коммунальном управлении, а также всякое крупное организационное начинание. Интерес революционеров, особенно наиболее нетерпеливой и энергичной их части, сосредоточивался на борьбе с полицией и подпольной, заговорщической деятельностью. Упрека в неопытности, когда они внезапно очутились у власти, им делать нельзя. Но эта неопытность снова показывает, как незрела была Россия при возникновении революции для социализма, который тем менее мог быть осуществлен невежественными, недисциплинированными массами, чем менее опытны были новаторы, указывающие этим массам путь. Все более становится ясным, что воспитание масс и их вождей в демократии является предпосылкой социализма. Нельзя одним скачком перепрыгнуть из абсолютизма в социализм.

Но советский режим отличается от прежних великих народных движений тем, что он устранил лучшее средство вывести на чистую воду «авантюристов и жуликов, хвастунов и крикунов» — свободу печати. Эти элементы таким путем освободились от критики знатоков дела. Им приходилось иметь дело только с невежественными рабочими и солдатами, а также с неопытными новаторами. И они всходили, как на дрожжах.

Но вот вожди большевиков решили научиться, как отделять пшеницу от плевел, истинных, самоотверженных организаторов — от мошенников и жуликов. Незадолго до того, как они этому «научились», производительность при отсталости русских рабочих дает осечку и грозит полной приостановкой. И только диктатурой руководителей надеются положить конец беде. Приходится раздавать диктатуры, даже не будучи в состоянии сделать необходимый выбор. И такая диктатура — к которой и без того имеется неустранимое недоверие — может влиять лишь зловредно. Итак, сначала произвели экспроприацию, а лотом только стали думать об организации, так сначала насаждают диктаторов, а потом отыскивают способы их избрания.

Этот «шиворот-навыворот» был неизбежен с того момента, когда порешили ввести социализм, опираясь лишь на желания, а не на реальные условия.

Но советскому режиму вредит не только наплыв «авантюристов и жуликов», критику которых он сделал почти невозможной. Не менее грозным является для него то, что он оттолкнул от себя наиболее стойких и одаренных представителей интеллигенции.

Без участия интеллигенции в теперешней стадии производства социализм неосуществим. Покуда социализм находился в стадии пропаганды, покуда дело шло о ясном осознании пролетариатом его места в обществе и вытекающих отсюда исторических его задачах, социализм нуждался в интеллигентах — безразлично, кто они были: академически образованные буржуа или самоучки-рабочие, — лишь для выработки и популяризации его теорий. Тогда дело шло не о количестве, а о качестве сил.

Совсем иное теперь, когда мы вступили в полосу практического осуществления социализма. Как капиталистическое производство и капиталистическое государство не могут существовать без помощи многочисленных, надежных, трудолюбивых и научно-образованных сил, так и общественное производство и государственная власть рабочего класса не могут обойтись без них. Без них, а в особенности вопреки им, социализм невозможен.

Для их практического сотрудничества при введении социализма не требуется страстная преданность великому делу освобождения человечества, как при развитии и пропаганде социалистической теории. Но по меньшей мере необходимо, чтобы по крайней мере значительная часть интеллигенции пришла к убеждению о возможности и выгодности социалистического производства и, таким образом, не вынуждена была поступаться своим интеллектом при работе на пользу социализма. Если и в области мускульной работы более тонкое производство несовместимо с принудительным трудом, то еще в более сильной степени это правило относится к области умственного труда.

Отсутствие сомнений у интеллигенции в осуществимости социализма и готовность ее работать над его проведением с момента, когда ему принадлежит власть, являются предпосылками социалистического производства, условиями, до которых общество должно дорасти, если оно хочет быть зрелым для социализма.

Это условие само наступит с тем большей скоростью, чем больше остальные условия социализма будут налицо, так что действительность сама приведет колеблющихся интеллигентов к социалистическим убеждениям.

Эту важность интеллигенции большевики постигли не сразу, ибо они прежде всего слепо отдались потоку солдатской, крестьянской и рабочей массы.

Интеллигентская масса с самого начала относилась к ним враждебно, как и социалисты среди нее, так как им было ясно, что Россия не созрела для того рода немедленной всеобщей социализации, которую предприняли большевики. Другие, ничего не думавшие по этому поводу, отшатнулись при зрелище истязаний, выпавших на долю интеллигенции. Тот был изгнан из фабрики, которой рабочие хотели руководить сами, этот оказался политически бесправным, ибо всевластные рабочие советы предоставляли избирательное право только мускульным рабочим. Иной был экспроприирован, поскольку имел кое-какое имущество, и лишен возможности вести культурный образ жизни. В конце концов даже присужден к принудительной работе и голодной смерти.

Вначале большевики думали обойтись без интеллигенции, без «специалистов». Царизм держался убеждения, что каждый генерал способен без всякой специальной подготовки занять любой пост. Советская республика наряду со многим другим позаимствовала у царизма и это убеждение — с той только разницей, что на место генерала она поставила пролетария. Теоретики большевизма назвали этот процесс «развитием социализма от научного мировоззрения к практическому осуществлению». Скорее бы можно было назвать его «развитием от научного мировоззрения к дилетантизму».

Как в советской республике принято за правило — во всем руководиться желанием, а не изучением обстановки, — после того, как дитя уже упало в колодезь, постепенно пришли к признанию того, что было необходимо сделать: попытались закрыть колодезь, привлечь интеллигенцию к работе, помимо той принудительной, о которой уже была речь, — к работе, для которой она была пригодна, которую она знала. Интеллигенты, поступившие на правительственную службу, не почитались уже «буржуями», не подвергались гонениям, как таковые. Они поднялись в ряды «трудового» населения, производящего «продуктивную» и «полезную» работу, были гарантированы от экспроприации и получали достаточное содержание.

И так как не убеждение, а страх перед нищетой и издевательствами погнал большинство из них на правительственную службу, то и работа их в действительности была не очень продуктивной, не очень полезной. (... )

Конкуренция цветущей и мощной частной промышленности не является в советской России причиной чрезвычайных окладов выдающихся «специалистов». Ибо эта промышленность или экспроприирована, или разрушена и не дает более частным предпринимателям добавочной стоимости. Высокими окладами преследуется там одна лишь цель: побороть антипатию способнейших среди интеллигентов к советской республике. Так как убеждение не действует, бичом голода не удалось достичь заметных результатов, остается одно: купить людей возобновлением для них по меньшей мере капиталистических условий существования.

Мы видим теперь, что за элементы подбираются в советской России на роли руководителей социалистического производства. С одной стороны — несколько старых заговорщиков, честных борцов, беспорочного образа мыслей, но все же в деловом смысле «неопытных новаторов». С другой стороны — многочисленные интеллигенты, против своих убеждений поступающие в распоряжение новой власти в качестве карьеристов, как они поступили бы в распоряжение всякой иной власти, или гонимые страхом голода и издевательств, или, наконец, соблазняемые высокими окладами. Одним словом, как признается Троцкий, «далеко не первоклассные элементы». И даже поскольку они кое-что знают, они все же не наиболее типичны в своей области. Люди, одновременно и с выдающимися характерами, и с выдающимися знаниями, среди них — что белые вороны.

Для спасения социализма в руки таких, элементов передается диктаторская власть, которой рабочие должны подчиняться беспрекословно. Власть, развращающая лучших. Здесь она зауряд вверяется людям, уже и без того развращенным.

Среди всеобщего обнищания, всеобщей экспроприации в их руках скопляются основы для создания нового капитализма. Производство товаров продолжается дальше и должно продолжаться, так как крестьянское хозяйство является производителем товаров и занимает господствующее положение. При этом крестьянское хозяйство поставляет все меньше излишков. Советская, республика вручает всю власть в деревне беднейшему крестьянину, не имеющему возможности добывать так много, чтобы получались излишки для рынка Состоятельные крестьяне должны без вознаграждения отдавать в продовольственные склады свои излишки. Эта практика, если она вообще осуществима, может быть проведена лишь однажды. К следующему году состоятельный крестьянин воздержится добывать больше, чем нужно ему самому И продуктивность сельского хозяйства падет. Те же излишки, которые все же окажутся у крестьянина, он припрячет и из-под полы сбудет спекулянту

В то же время парализуется промышленность, и государственные расходы при таких условиях могут покрываться лишь безграничным выпуском бумажных денег. В такой обстановке — как во время французской революции, как теперь в Германии, хотя и не в таком размере, — вырастают спекуляции на валюте, контрабандная торговля, ростовщичество. Высшую форму капитализма, ту, что дает простор производительности труда и улучшает материальные основы масс, преждевременно исковеркали, а его паразитическим, низшим формам дали возможность пышно процветать.

Само собой разумеется, советский режим, подобно французскому террору, пытается положить конец этим бичам — уничтожением спекулянтов, торговцев из-под полы, ростовщиков. Тогда их гильотинировали, теперь в моде расстрел. А результат — один Единственный результат — тот же, что и в 1793 году; растет премия за риск, взымаемая жульническим капиталом, и соответственно повышается размер взяток, требуемых и получаемых новыми диктаторами с неосторожных, попадающих в их сети И здесь накопляются новые состояния (. )

Как для морального подъема масс, так и для нравственного оздоровления своих руководителей, советская власть знает одно только средство — террор трибуналов. И если диктатуру пролетариата бьет козырь его «организаторов», то карту последних бьет в свою очередь козырь диктатуры трибуналов.

Создается сеть революционных трибуналов и чрезвычайных комиссий по «борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и взяточничеством», и эти учреждения расправляются по произволу со всяким, на кого поступает донос, расстреливают любого, кто им оказывается не по нраву, а также всякого захваченного спекулянтка и мешочника, как и их пособников среди советских чиновников. Но они не останавливаются на этом, а накладывают свою руку на каждого честного критика этого страшного распорядка. Под общим наименованием «контрреволюции» в одну кучу сваливается всякая оппозиция, из каких бы кругов и побуждений она ни исходила, какими бы средствами она ни боролась, какие бы цели она ни преследовала.

Но, к сожалению, и этот образ действий ничему не помогает. К ужасу своему, честные большевики все больше проникаются убеждением, что чрезвычайные комиссии, эта последняя надежда на оздоровление революции, также нравственно развращены. (... )

д) превращения большевизма

Многие революционеры Запада с триумфом указывают на то, что большевизм так долго держится у власти, и в то время, когда пишутся эти строки (май 1919 г. ), еще чрезвычайно крепок. Критики же его предсказывали ему быстрый развал еще при начале его господства.

К этому развалу дело пришло бы уже давно, если бы большевики оставались верны своей программе. Они удержались лишь благодаря тому, что сдавали одну за другой свои позиции и в конце концов пришли к отрицанию того, что намеревались завоевать.

Чтобы прийти к власти, они выкинули за борт свои демократические принципы. И чтобы удержать за собой власть, они свои социалистические принципы отправили вослед демократическим. Они отстояли себя персонально, но принесли в жертву свои принципы и этим проявили себя в качестве истинных оппортунистов. Большевизм победил в России, но социализм потерпел там поражение.

Стоит только присмотреться к форме общественности, развившейся под режимом большевизма, фатально развившейся с момента применения большевистских методов.

Подведем некоторые итоги.

В теперешней большевистской России мы находим крестьянство на основе неограниченной частной собственности и безусловного товарного производства. Оно ведет совершенно обособленную жизнь без всякой органической связи с городской промышленностью. И так как эта промышленность не производит никаких излишков для деревни, то и добровольная, легальная поставка сельскохозяйственных продуктов в города все больше замирает. Она заменяется частью насильственными реквизициями, грабежами без вознаграждения, с другой стороны — незаконным мешочничеством, извлекающим из городов последние остатки накопленных прежде изделий промышленности.

Крестьянам после разрушения крупных поместий большевизм ничего не в состоянии предложить. Их привязанность к нему превращается в ненависть, — ненависть к городским рабочим, ничего не делающим, ничем не снабжающим деревни, в ненависть к властвующим, посылающим в деревню красноармейцев для реквизиции продовольствия, в презрение к городским ростовщикам и спекулянтам, пытающимся выманить у крестьян излишки обманными сделками всякого рода.

Рядом с этим чисто мелкомещанским хозяйничаньем в деревнях, в городах возникает общество, желающее стать социалистическим. Оно начало с унижения и разгрома высших классов и заканчивает в качестве нового классового общества. Оно включает в себя три класса

Низший из них обнимает собой прежних «буржуев», капиталистов, мещанство, интеллигенцию, Поскольку они настроены оппозиционно. Политически обесправленные, лишенные всяких средств, они до поры до времени посылаются на принудительные, самого отталкивающего характера, работы и за это получают продовольственные рационы, представляющие собой мизернейший или, вернее, голодный паек. Ад этого рабства можно сравнить лишь с мерзейшими ростками, когда бы то ни было поднимавшимися на почве капитализма. Создание этого ада является первородным, насильственным актом большевизма, его первым великим шагом на пути к освобождению человечества.

Над этим классом в качестве среднего класса находятся наемные рабочие. Они политически привилегированы. Только они, по букве советской конституции, располагают в городах избирательным правом, свободой печати и коалиции. Они могут избирать сами род своих занятий, и за работу, которую они сами устанавливают, получают достаточное вознаграждение. Вернее, так все это было, ибо с течением времени выяснилось, что при данном уровне широких масс русских наемных рабочих промышленность в таких условиях все больше замирала.

Чтобы спасти промышленность, пришлось над рабочими создать новый класс чиновничества, которое все более и более присваивало себе власть, а свободы рабочих обратило в тень. Это произошло, конечно, не без сопротивления рабочих, которое росло тем сильнее, что при всеобщем развале промышленности и транспорта и все увеличивающейся изоляции деревни от города, и пропитание рабочих, несмотря на высокие заработки, стало отчаянным.

Восхищение рабочих большевиками исчезало у одной категории рабочих за другой, но их оппозиция была неорганизованной, распыленной и невежественной — лицо к лицу с замкнутой фалангой их сравнительно более образованной бюрократии. С ней они ничего не могли поделать

Так из самодержавия рабочих советов возникает самодержавие бюрократии, частью вышедшей из этих советов, частью ими назначенной, частью им навязанной, — бюрократии, являющейся высшим из трех классов города, этим классом господ, растущим под руководством старых коммунистических идеалистов и борцов.

Самовластие «чина», старой бюрократии, возрождается, но, как мы видели, нисколько не в лучшем издании И из него и рядом с ним прорастают, уже прямо благодаря преступным действиям, зародыши нового капитализма, по своей сущности стоящего гораздо ниже прежнего, промышленного.

И только старый феодальный помещик не возрождается. Для его устранения Россия созрела. Но не для устранения капитализма. Последний отпраздновал свое возрождение, но в формах, еще более угнетающих и мучительных для пролетариата, чем прежние. Частный капитализм вместо высоких, индустриальных форм принимает жалчайшие, презреннейшие формы мешочничества и ростовщичества. Промышленный капитал из частного обратился в государственный капитализм В прежние времена бюрократия правительственная и капиталистическая относились одна к другой критически, зачастую - враждебно И рабочий то у одной, то у другой находил свое право Теперь правительственная и капиталистическая бюрократия слиты воедино таков заключительный аккорд великого социалистического преображения, принесенного большевизмом. Это означает самую мучительную тиранию, когда-либо выпадавшую на долю России. Замена демократии произволом рабочих советов, долженствовавшая служить на пользу экспроприации экспроприаторов, приводит к произволу новой бюрократии и делает возможным то, что демократия становится для рабочих мертвой буквой, в то время как они одновременно попадают в экономическую зависимость, какой им до сих пор не приходилось выносить

При этом потеря свобод не балансируется для них увеличением их благосостояния. Новая экономическая диктатура функционирует несколько лучше, чем предшествовавшая ей экономическая анархия, которая привела бы к самоскорейшему концу. Этот конец диктатурой отсрочен, но не устранен, так как экономически не хозяйствует и новая бюрократия (... )

Даже как преходящее явление подобный режим может держаться, лишь опираясь на средства насилия, на слепо повинующуюся армию Ее создали большевики, но и в этой области для самоспасения подготовив поражение своим собственным принципам.

Они начали с того, что разрушили «готовую государственную машину» с ее военным и бюрократическим аппаратом. Свершив это, они нашли себя вынужденными в интересах самосохранения заново создать такой же аппарат.

Они пришли к власти как проповедники роспуска армии через солдатские советы, избирающие и отставляющие своих офицеров и подчиняющиеся им, когда сами того пожелают. Солдатские советы наряду с рабочими советами были альфой и омегой большевистской политики. Им должна была принадлежать вся власть. «Но после пира пришло похмелье».

Как только большевики наткнулись на сопротивление, они почувствовали потребность в армии, способной к борьбе и во всех отношениях стоящей к их услугам, не в армии бегущей или состоящей из частей, где каждый батальон ведет операции по своему усмотрению

Поначалу воодушевление могло заменить повиновение. Ну, а затем что? Когда воодушевление рабочих пошло на убыль, добровольцы являлись все реже, а отдельные части перестали проявлять верноподданство?

В промышленности демократически поставленное производство требует известной материальной и умственной зрелости. В боеспособной армии уже по самому ее существу демократий исключается. Война всегда была могилой демократии. Так же и гражданская война, если она бушует долго. Большевизм фатально привел к гражданской войне и так же фатально — к уничтожению солдатских советов. Большевистская диктатура низвела на степень тени рабочие советы, затруднив новые выборы и исключив из них всякую оппозицию. От солдатских советов эта диктатура отобрала все важнейшие функции, а также выбор офицеров. Как и до того, они назначаются правительством. И так как добровольцев мало, то снова, как и до большевизма, вводится насильственный рекрутский набор. Это ведет к новым конфликтам между населением и правительством. Многочисленные крестьянские восстания, возникающие на этой почве, требуют опять-таки увеличения армии. Массовое дезертирство влечет за собой массовый расстрел. (... ).

Если строго держаться фактов, без всякой их апологии, то получится вывод, что и в области милитаризма возвращаются старые царистские условия, лишь еще ухудшенные, ибо новый режим развивает, бесспорно, большую энергию, чем старый, — несмотря на провозглашение антимилитаристических принципов. Тут повторяется обстановка, подготовившая во французскую революцию превращение республики в империю Наполеона.

Однако Ленину не предназначено закончить русским Наполеоном. Корсиканец Бонапарт завоевал сердце Франции тем, что ее знамена пронес победоносно по всей Европе. Это давало удовлетворение одним, думавшим, что именно принципы революции завоевывают Европу; другим, находившим еще большее удовлетворение в том, что французские армии грабят всю Европу и обогащают Францию.

Россия сильна только в обороне. Те самые трудности сообщения, которые останавливают вторгшуюся в нее армию, мешают ей свою собственную армию двинуть победоносно за пределы страны. И Ленин очень хотел бы пронести через Европу победоносно знамена своей революции, но видов на это у него нет. Революционный милитаризм большевиков не обогатит России, но может стать Лишь новым источником ее обнищания. Ныне русская промышленность, поскольку она снова приведена в движение, работает преимущественно на нужды армий, а не для продуктивных целей. Русский коммунизм стал воистину социализмом казармы.

Экономический, а потому и моральный крах большевистских методов неизбежен. Он мог бы быть затушеванным, если бы разразился в военном крушении.

Никакая всемирная революция, никакая помощь извне не могут устранить паралич большевистских методов. Задача европейского социализма по отношению к «коммунизму" — совершенно иная: заботиться о том, чтобы моральная катастрофа одного, определенного метода социализма не стала катастрофой социализма вообще; чтобы была проведена резкая различительная грань между этим и марксистским методом, и чтобы массовое создание восприняло это различие. Та радикальная социалистическая пресса понимает очень плохо интересы социальной революции, которая полагает, что служит им, внушая массам мысль об идентичности большевизма и социализма и поддерживая в них веру, что теперешняя форма советской республики — только потому, что она совершает плаванье под флагом всевластия рабочих и социализма — действительно осуществляет социализм.

е) террор

Изображенное здесь развитие возникло, конечно не по желанию большевиков. Наоборот, оно явилось совершенно иным, чем то, чего они хотели, и они пытались всеми мерами бороться против него. Но меры эти в конце концов сводились к тому же рецепту, по которому большевистский режим действует с самого начала, — к насилию, к произволу нескольких диктаторов, по отношению к коим даже самая скромная критика невозможна. Террор, режим ужаса стал неизбежным последствием коммунистических методов. Это — отчаянная попытка устранить их результаты.

Среди явлений, обнаруженных большевизмом, террор, начатый с уничтожения всякой свободы печатного слова и восславленный системой массовых расстрелов, — самое поразительное и отталкивающее, то явление, которое вызывает к большевикам наибольшую ненависть. И все же явление это — лишь их трагический рок, не вина их — поскольку вообще при таком гигантском массовом движении может идти речь о виновности, которая в сущности говоря, всегда может быть только личной. Кто желает обсуждать вопросы вины, тот должен исследовать нарушение моральных заповедей отдельными лицами, ибо и воля, беря вопрос глубоко, всегда может исходить лишь от отдельных лиц. Масса, класс, нация в действительности не могут иметь волю, для этого у них нет соответствующего органа, поэтому они не могут и грешить. Масса или организация могут собственно действовать, но все же мотивы каждого из участников действия остаются весьма различными. А мотивы между тем играют решающую роль в определении вины.

Мотивы большевиков были, наверное, наилучшими. В начале своего владычества они проявили себя исполненными идеалов гуманности, порожденных классовым положением пролетариата. Их первый декрет отменял смертную казнь. И все же если говорить о вине с их стороны, то она возникает как раз в период этого декрета, когда они решили ради власти поступиться принципами демократии и исторического материализма, которые они десятилетиями непреклонно защищали. Их вина падает на тот период, когда они, подобно бакунистам Испании в 1873 г., провозгласили «немедленное полное освобождение рабочего класса», невзирая на отсталость России, и для этой цели — так как демократия «оказалась бессильной» — ввели собственную диктатуру под фирмой диктатуры пролетариата

Здесь нужно искать корень их вины. Как только они вступили на эту стезю, они уже не могли не практиковать террора. Мысль о мирной действительной диктатуре есть не более как иллюзия.

Созданиями террора стали революционные трибуналы и чрезвычайные комиссии, о которых мы уже говорили. Как одни, так и другие хозяйничали страшно, не говоря уже о карательных экспедициях, число жертв которых невозможно установить. И количество павших от руки «чрезвычаек» также вряд ли когда-нибудь будет выяснено. (... )

Защитники большевизма ссылаются на то, что их противники — белая гвардия Финляндии, балтийские бароны, царские генералы и адмиралы — поступают не лучше. Но разве воровство может быть оправдано тем, что и другие воруют?

Но другие не унимают своих принципов, когда они по собственному произволу жертвуют человеческой жизнью для удержания за собой власти. Большевики же могут это делать, лишь изменяя принципам святости человеческой жизни, которые они сами возвестили, которые их самих подняли и оправдывали. Разве мы не боремся со всеми этими баронами и генералами как раз потому, что для них человеческой жизни — грош цена, что она для них — лишь средство для их властных целей? (... )

ж) виды советской республики

Правительству Ленина угрожает 9-е термидора. Но может случиться и иное. История не повторяется. Правительство, ставящее пред собой недостижимую в данной обстановке цель, может потерпеть крушение двоякого рода: оно или будет свергнуто, или будет держаться и падет со своей программой, или может утвердиться, если соответственно будет изменять свою программу [и], в конце концов откажется от нее. Для дела на одном пути, как и на другом, — тот же результат, т е. тот же провал. Но для участвующих лиц огромная разница: удержат ли они в своих руках государственную власть или, как поверженные знаменитости, будут выданы на расправу врагам.

Робеспьер пал 9-го термидора. Но не все якобинцы разделили его участь. Умным подлаживанием к обстоятельствам многие из них поднялись высоко. Сам Наполеон принадлежал к террористам, был в дружбе с братьями Робеспьер. (... )

Не только отдельные люди, но и целые партии могут видоизменяться и таким путем выбираться из отчаянного положения со здоровой головой, даже с властью и почетом. Не исключена возможность того, что крах коммунистических опытов в России заставит и большевизм изменить свою окраску и сохранить его как правительствующую партию от гибели. На путь этот он уже вступил. Как истинные реальные политики, большевики за время своего господства показали большое искусство приспособления к обстоятельствам.

Первоначально они были ратоборцами Учредительного Собрания, созванного на основе всеобщего избирательного права, и разогнали его, как только оно стало на их пути. Они были принципиальными противниками смертной казни и ввели кровавое господство. После уничтожения демократии в государстве они были пламенными адвокатами демократии внутри пролетариата. И они постепенно оттеснили ее назад, заменяя ее личной диктатурой. Они отменили аккордную систему и ввели ее снова. Они провозгласили в начале своего властвования своей задачей искоренение бюрократического аппарата старого государства. И на место разрушенного они ввели новый. Они пришли к власти путем разрушения дисциплины в армии и ее самой в итоге. Они создали новую огромную армию, дисциплинированную в мертвой покорности. Они хотели уничтожить классы и ввели новые классовые различия, создали класс внизу пролетариата, а его самого приподняли до положения привилегированного класса, над ним же возвели новый класс с огромными доходами и привилегиями. Они хотели связать по рукам состоятельное крестьянство в деревне тем, что политические права предоставили исключительно беднейшим крестьянам. И снова предоставили представительство состоятельному крестьянству. Они начали с беспощадной экспроприации капитала, а теперь готовы отдать американским капиталистам земельные сокровища половины России, чтобы заручиться их помощью и всячески пойти навстречу иностранному капиталу. (... )

Наследственный грех большевизма — вытеснение демократии правительственными формами диктатуры, имеющей один только смысл: неограниченное самовластие одного лица или небольшой, крепко связанной организации.

С диктатурой — то же самое, что с войной, и это следовало бы заметить тем в Германии, кто под влиянием русской моды играет с мыслью о диктатуре, не додумывая ее до конца. Как и войну, можно легко объявить и диктатуру, если для этого в распоряжении имеется государственная власть, но как только последовало объявление, нельзя прекратить по желанию ни ту, ни другую. Остается выбор: победить или кончить катастрофой.

Россия настойчиво нуждается в помощи иностранного капитала. Но она не будет ей оказана без созыва Учредительного Собрания и свободы печати. Не потому, конечно, что иностранные капиталисты — завзятые демократические идеалисты. Без всяких колебаний они ссудили царизм многими миллиардами. Но они не питают доверия к революционному правительству, они сомневаются в его прочности, когда оно не выносит никакой критики в печати и не имеет за собой явного большинства населения.

Будет ли и сможет ли советское правительство оказаться в состоянии обеспечить свободу печати и созыв Учредительного Собрания? (... )

Одно, впрочем, совершенно верно: существуют только две возможности — или демократия, или гражданская война. Кто устраняет первую, должен прийти ко второй. Диктатура лучше всего, как на дрожжах, выходит там, где имеет дело с безнадежным и апатичным населением — самым худшим материалом для создания социалистического общества.

Так как перед нами альтернатива: демократия или гражданская война, я заключаю отсюда, что там, где социализм невозможен на демократической основе, где большинство населения отвергает его, — там не пришло еще для него время вообще. Большевизм же считает, что социализм повсюду должен быть навязан меньшинством большинству, и что это может осуществить диктатура и гражданская война.

И тот факт, что большевизм чувствует себя в народе в меньшинстве, делает понятным его свирепое отклонение демократии — вопреки его уверениям, что демократия «не повредит революции». Если бы он чувствовал за собой большинство, ему незачем было бы отказываться от демократии, даже если бы он считал, что единственный революционный путь борьбы есть борьба с пушками и пулеметами. И даже такая борьба была бы для большевизма облегчена — как была бы она облегчена для революционных парижан 1795 г,. — если бы позади него стоял революционный Конвент.

Но в том-то и дело, что он не стоял бы позади него. Когда большевики получили власть, они были на высоте своего господства над массами — рабочими, солдатами, значительной частью крестьянства. И все же они не осмеливались тогда апеллировать ко всеобщему избирательному праву. Вместо того, чтобы распустить Учредительное Собрание и назначить новые выборы, они разогнали его.

Вслед за тем со дня на день росла оппозиция против большевиков, как это показывает постоянно растущая нервность их сторонников по поводу всякой неофициальной прессы, исключение социалистических критиков из советов, переход к террору.

В этой стадии едва ли возможны отказ от диктатуры и возврат к демократии. Все попытки, сделанные до сих пор, быстро терпели крушение. Большевики согласны для удержания за собой власти предоставить всевозможные концессии бюрократии, милитаризму, капитализму Но уступка демократии равносильна для них самоубийству, и все же только она открывает возможность прекратить гражданскую войну и снова направить Россию на путь экономического возрождения и здорового развития высших жизненных форм.

Без демократии Россия погибнет. С ней погибнет большевизм. Результат предвидеть нетрудно. Необходимости как раз 9-го термидора нет, но я боюсь, что дело от этого недалеко.

з) виды на всемирную революцию

Большевики сами не проявляют особой уверенности в своей конечной победе. Но на некий якорь спасения они возлагают еще все свои надежды. Если Россия перестанет быть избранным народом революции, тогда всемирная революция должна стать Мессией, который будет спасителем русского народа.

Что же такое, однако, всемирная революция? Ее можно понимать двояко: с одной стороны — как такое нарастание социалистической мысли при одновременном усилении пролетариата и обострении классовой борьбы, которые из социализма создадут мировую двигательную силу, все более определяющую жизнь всех государств. С другой стороны — революционизирование мира в большевистском смысле, завоевание пролетариатом политической власти во всех великих державах уже в ближайшее время — иначе всемирная революция не спасет российской советской республики, — всестороннее насаждение республики советов, лишение прав всех [не] коммунистических элементов, диктатуру коммунистической партии и благодаря всему этому разнуздание гражданской войны во всем мире на целое поколение.

В дело пущена энергичная пропаганда для достижения такой цели Создать всемирную революцию в большевистском смысле ей не удастся. Но она могла бы, если бы ей это удалось, оказать на Западную Европу действительное влияние и способствовать всемирной революции в том смысле.

Ибо главная задача проповедников всемирной революции в русском смысле сводится к разнуз-данию братоубийства среди пролетариев.

С самого зарождения своего, дитя партийного раздора, пришедший к господству через борьбу с другими социалистическими партиями своей страны, большевизм пытается удержаться в России при помощи гражданской войны, которую он превращает в войну братскую. И как последнее средство своего господства он присоединяет стремление вызвать раскол во всех других социалистических партиях, еще оставшихся едиными, — поскольку они не обнаруживают большевистского большинства. Таков «смысл Третьего Интернационала Так думает этот Третий Интернационал осуществить всемирную революцию.

И это обусловлено не капризом, не злой волей, но самим существом большевизма, непримиримого с «высшими формами жизни», уже «высвободившимися» в Западной Европе.

В Западной Европе демократия — не со вчерашнего дня, как в России. Она завоевана в ряде революций, как результат многовековой борьбы, вошла в плоть и кровь масс, И там совершенно невозможно огромные общественные классы объявить политически бесправными. Во Франции крестьянство является силой, которую нельзя презирать и которая ревностно оберегает частную собственность. Буржуазия во Франции, а еще больше в Англии — закаленный в боях класс. Пролетариат в России слабее, чем в Западной Европе, но еще значительно слабее русская буржуазия.

В России, как и вообще в странах сильной военной автократии, она воспитана в трусливом страхе пред государственной властью, как и в слепом доверии к ее защите. Отсюда — ничтожество тамошнего либерализма. Крах государственной власти, ослабление защитного военного вала, переход власти к пролетариату так устрашили непривычную к энергичной политической борьбе буржуазию, что она совершенно растерялась и сдала все позиции без боя. (... )

Стремление к диктатуре справа и слева не может привести к действительной диктатуре, а лишь к анархии и полному разрушению, Каковые на место «высших форм жизни», якобы «вырабатываемых» на этом пути, несут с собой каннибализм, когда всякая производительность замрет и продовольственные средства будут исчерпаны.

И еще прежде, чем дело зайдет так далеко, всяческие попытки ввести диктатуру дадут лишь, как единственный результат, рост одичания и жестокости, с которыми будут проведены политические и экономические бои, увеличение числа жертв и невозможность какого бы то ни было положительного творчества. Это относится одинаково как к кровавому режиму Носке, так и к диктатуре советов.

В данное время пропагандируется диктатура, которая должна продолжаться короткое время и пройти без насилий. Это — одно из печальнейших заблуждений. В стране, где все классы пробуждены к деятельной политической жизни, ни одна партия, добивающаяся диктатуры, не может обойтись без насилий. Как бы миролюбивы ни были ее намерения, как бы ни сильна была ее воля при помощи диктатуры создать силы лишь для положительной работы, от этой диктатуры — немедленно после того, как такая партия возьмет в свои руки власть, — ничего не останется, кроме насилий.

Единственный путь избежать насилия и прийти к спокойному, положительному труду дает демократия, которая теперь теоретически елевого, а практически с правого социалистического фланга подвергается насилию. Национальное Собрание само по себе не является еще демократией. Но, конечно, никакая демократия невозможна без народного представительства, вышедшего из всеобщего, прямого голосования. (... )

Нет ничего ошибочнее утверждения, снова всплывшего на поверхность и принятого на последнем конгрессе третьего Интернационала в Москве, будто парламентаризм и демократия по существу своему являются «буржуазными» учреждениями. Они суть формы, которые могут иметь любое содержание, в зависимости от рода и слоя населения. Имеют в парламенте перевес «буржуазные» партии, и «парламентаризм» буржуазен. И если эти партии никуда не годятся, и их парламентаризм ничего не стоит. Но все это должно и основе стать иным, как только большинство парламента принадлежит социалистам.

Но, следует возражение, этого не может быть даже при самом свободном и тайном избрании, так как капиталисты владеют прессой и подкупают рабочих. Но если они в состоянии подкупать рабочих и после таких революций, как нынешняя, то они должны были с тем же успехом влиять на избирателей и в советы рабочих.

Утверждение, будто для социалистов исключена возможность получить большинство даже при самом свободном и тайном избирательном праве и при перевесе наемных рабочих среди населения ввиду денежного влияния капиталистов на пролетариев, означает признание пролетариев безграмотной бандой продажных и трусливых людей, означает объявление пролетарского дела обанкротившимся. Если бы пролетариат действительно был столь презренным, ему не могло бы помочь ни одно учреждение — как бы тонко оно ни было задумано — в достижении победы вопреки его моральному и интеллектуальному бессилию ( )

Если коммунисты утверждают, что демократия является методом буржуазного господства, то им следует возразить, что альтернатива демократии — диктатура — ведет ни к чему иному, как к методу догражданскому, варварского кулачного права. Демократия, с ее всеобщим, прямым избирательным правом, обозначает не господство буржуазии. Эта последняя в ее революционный период ввела непрямое избирательное право, а цензовое — во Франции, Англии, Бельгии и т. д. Лишь в утомительных и долгих боях пролетариат завоевал всеобщее и прямое избирательное право, — общеизвестный факт, по-видимому совершенно забытый всеми коммунистами и их друзьями. Демократия со всеобщим, прямым избирательным правом есть метод, при помощи которого классовая борьба из кулачной превращается в борьбу мыслей, где может победить только тот класс, который интеллектуально и морально перерос своего противника. Демократия есть единственный метод, при помощи которого могут быть выработаны высшие формы жизни, для культурного человека воплощаемые социализмом. Диктатура ведет лишь к такого рода социализму, который называют азиатским. Совершенно несправедливо, ибо Азия дала человечеству Конфуция и Будду. (... )

Помимо ужасных последствий войны, на которые падает главная вина, главным образом в разлагающей деятельности коммунистов, в их распылении сил пролетариата в бесплодных авантюрах лежит причина того, что рабочий класс Германии извлек до сих пор так мало выгод из своей победы и не сумел демократию превратить в инструмент своего освобождения

Значительно лучшие перспективы открывает демократия для социализма в Западной Европе и Америке. Эти страны, особенно англосаксонские, вышли из войны менее потрясенными экономически. Каждый поступательный шаг, каждое завоевание власти пролетариатом должны там принести ему немедленно улучшение жизненных условий, должны высвобождать «высшие формы жизни». (.. )

Оппозиция пролетариата примет там тем более энергичные формы, что его сознание своей силы повсюду поднялось невероятно. Германская, а особенно русская революция действовали в этом отношении очень зажигательно.

Какого бы взгляда не держаться на большевистские методы, нужно признать: тот факт, что пролетарское правительство не только стало у власти, но, несмотря на тягчайшие обстоятельства, удержалось почти два года, необычайно поднимает самосознание пролетариев всех стран. Для истинной социальной революции большевики этим свершили великое, гораздо больше, чем при посредстве своих эмиссаров, принесших пролетарскому делу больше зла, чем революционного воздействия.

Пролетариат всего мира пришел в движение, и его интернациональное давление будет достаточно сильно, чтобы отныне всякий экономический прогресс проходил не в капиталистическом, а в социалистическом направлении.

Таким образом, всемирная война будет, несомненно, обозначать собой эпоху, конец капиталистического и начало социалистического развития. При этом одним прыжком мы не перепрыгнем из капиталистического в социалистический мир. Социализм не есть механизм, который создается по заранее составленному плану и затем, однажды приведенный в движение, действует неизменно по одному и тому же способу. Социализм есть процесс общественного взаимодействия, имеющий свои точные законы, как и всякая общественная работа, но внутри этих законов могущий принять самые разнообразные формы и способен к развитию, конца которого ныне предусмотреть невозможно.

Как и прежде, и теперь нам не надлежит «вводить по постановлению народа впрок заготовленные утопии».

То, что происходит теперь, есть «высвобождение элементов», которые должны начать работу социалистического развития. Если угодно это называть всемирной революцией, так как один и тот же процесс совершается во всем мире, то мы стоим перед всемирной революцией. Но она будет разворачиваться не на путях диктатуры, не при помощи пушек и пулеметов, не в истреблении политических и социальных противников, но в демократии и человечности. Только таким путем мы придем к тем высшим формам жизни, высвобождение которых составляет историческую задачу пролетариата.

1. Ленин В. И. Очередные задачи советской власти. — Поли. собр. соч., т. 36, с. 193. Цитата из статьи Ленина в русском издании книги Каутского дается неточно, начиная с заголовка статьи.