Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ПРИМЕЧАНИЯ

ПОЛИТИЧЕСКАЯ И КУЛЬТУРНАЯ ПОДОПЛЕКА КОНФЛИКТОВ И ГЛОБАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

Кинхиде Мушакодзи

МУШАКОДЗИ Кинхиде, профессор факультета международных исследований университета Мэйдзи Гакуин (Япония).

Political and Cultural Background of Conflicts and Global Governance

Global crisis is essentially a consequence of modern techno-economic growth, a process led by political-economic development under the successive hegemonic dynasties of Western powers. The Japanese scholar Kjnhide Mushakoji stresses in his article "Political and Cultural Background of Conflicts and Global Governance" that many of modern globally vital international issues can now be seen to have had their origins in North — South contradictions turned into East — West conflicts.

The author discloses erroneity of the prevailing belief in omnipotence of technocratically rational planning with mechanism of free market as the only admitted adjusting process to deal with irrational aspects in world development. Now that an ever increasing number of public goods under the conditions of global crisis need to be allocated outside of the market, the technocratic states are no longer capable of dealing with the plethora of problems emerging throughout the world concerning everything from global ecology to local identities. What we are witnessing now in the world is neither the end of cold war nor the victory of capitalism over socialism, professor Mushakoji believes.

1. ВВЕДЕНИЕ: ГЛОБАЛЬНЫЙ КРИЗИС, БЕЗОПАСНОСТЬ И УПРАВЛЕНИЕ

Настоящее исследование подготовлено к дискуссии о политической и культурной подоплеке конфликтов и условиях, гарантирующих глобальную безопасность и управление в современной международной системе*. Это попытка прочесть «знамения времени», особенно в связи с недавними событиями в Советском Союзе и Восточной Европе.

Сегодня кажется, что холодная война закончилась и началась новая эра. Туман, окутывавший международные отношения с 1950-х годов, рассеивается, позволяя увидеть подлинные проблемы в истинном свете. Так, теперь стало ясно, что многие из этих проблем проистекают из противоречий Север — Юг, превратившихся в конфликты Восток — Запад. Заря новой эры возвещает конец порядка, связанного с системой гегемонии, установившейся после II мировой войны, но это не значит, что уже завершено создание нового мирового порядка. Этот переход породил в мире ситуацию хаоса и раздробленности. Однако нынешний беспорядок не является непременно негативным явлением: существующий хаос может сыграть созидательную роль, став периодом вызревания нового, более справедливого мирового порядка.

* Статья была представлена в качестве доклада на Форуме по проблемам стран третьего мира «Социализм, развитие и демократия», состоявшемся в Дакаре 13—15 декабря 1990 г

Сегодня мировая экономико-политическая система явно находится в глубоком кризисе. С одной стороны, налицо ослабление гегемонии США, а с другой — вызов политики нового мышления, проводимой Советским Союзом. За этими двумя тенденциями скрывается более глубокий и более общий кризис государства вообще. Все это выливается в общий кризис глобального управления, который в разных частях мира принимает различные формы. На первый взгляд данный кризис затрагивает только международный политико-экономический уклад. В действительности, однако, это гораздо более глубокий политико-культурный кризис; это кризис западной цивилизации, в ходе которого под вопросом оказываются основополагающие ценности и представления, присущие современным западным обществам.

Этот кризис западной цивилизации может выявляться в трех контекстах: гегемонии, технократии, в политико-культурном контексте. Сверх того, названные кризисы в свою очередь создали ситуацию, делающую глубоко проблематичным продолжение жизни в прежнем ее виде. Этот кризис имеет два главных аспекта, экологический и военный, и может быть выражен как кризис нашего определения безопасности и наших представлений о ней.

Чрезвычайно важно подчеркнуть значение экологического кризиса. Спустя несколько миллионов лет после возникновения жизни на Земле человечество обрело способность уничтожить все живое путем ядерного всесожжения или глобального биоцида. В условиях глобального кризиса безопасность становится синонимом выживания всего живого и перестает быть чисто военным понятием. Экологический кризис, который вполне может привести к глобальному биоциду, есть одно из последствий современного технико-экономического роста — процесса, определяемого политико-экономическим развитием при династической гегемонии сменяющих друг друга западных держав; США последними отстаивают такую гегемонию; Советский Союз последним бросает ей вызов.

Именно в рамках этого глобального процесса трансформации необходимо анализировать конфликты, безопасность и управление. Конфликты традиционно делились на международные и внутренние, причем на первые делался акцент как на специальный предмет заботы по обеспечению национальной безопасности. Безопасность со времени заключения Вестфальского договора означала национальную военную безопасность.

В период после II мировой войны все национальные государства оказывались уязвимыми, если только не попадали в число получающих от одной из сверхдержав гарантию ядерной безопасности. По сути, благодаря своей монополии на неуязвимую ядерную силу сверхдержавы составляют исключение из правила, по которому национальные государства не могут сами обеспечить свою военную безопасность. Безопасность, обеспечиваемая извне, стала правилом, причем считается, что только «ядерный зонтик» сверхдержав способен гарантировать безопасность остальных стран. Люди верят, что их безопасность зависит от глобальной системы ядерной безопасности, и не признают национальной безопасности, обеспечиваемой изнутри, однако то, что они приемлют, в действительности вовсе не есть глобальная безопасность. Это всего лишь системы безопасности двух антагонистических блоков, каждая из которых основана на групповом благе (интересе); при этом «ядерный зонтик» сверхдержавы создает иллюзию безопасности, которая основывается на доводах, вытекающих из теории ВГУ (взаимного гарантированного уничтожения). Это псевдоглобальное определение ядерной безопасности обнаруживает свою несостоятельность, когда люди начинают осознавать, что система подлинно глобальной безопасности незаменима и что надо было быть безумным, чтобы довериться теории ВГУ*.

Однако, несмотря на подобные новые тенденции, все еще имеют распространение старые стереотипы, выработанные школой мышления в категориях ядерной безопасности, когда дело идет о конфликтах и управлении ими. Причем тенденция считать крупные державы единственно способными гарантировать глобальную безопасность не ограничивается областью военных конфликтов. Экология составляет еще один важный аспект глобальной безопасности, где индустриальным державам отводится особая роль; считается, что они, и только они, могут гарантировать выживание человечества. Экологическую жизнеспособность изображают как якобы общее благо (интерес), но в действительности она представляет групповой интерес индустриальных держав. Действительный предмет заботы — не выживание, а возможность продолжения индустриального развития, в котором впереди идут страны трех регионов (Северная Америка, Европа, Япония). Они преподносят безопасность своих экономических интересов как глобальную проблему безопасности и претендуют на то, чтобы выступать в этом вопросе от имени всего человечества. Конечно, экологическая безопасность сама по себе есть общее благо, которым должно пользоваться все живое. Индустриальные страны, однако, формулируя эту проблему, исходят из того, что она подразумевает возможность продолжения индустриального развития, гарантирующего продолжение их процветания и лидерства. Из их определения экологической безопасности исключаются какая-либо необходимость и возможность выбора тех или иных альтернативных, экологически и социально более разумных, путей развития.

Конечно, вполне естественно, что «клуб» индустриальных стран определяет свою безопасность так, как это более всего отвечает их интересам. Но нельзя счесть оправданным, что экологическая безопасность в данном ограниченном определении выдается за общее благо человечества. А между тем именно на основании этой претензии индустриально развитые страны центра мировой системы берут на себя ведущую роль в регулировании глобальных проблем окружающей среды, диктуя развивающимся странам, что они должны и что не должны делать в плане обеспечения возможности продолжения индустриального развития. Таким образом к экологической безопасности подходят в псевдо-глобалистском контексте, в котором групповые блага (интересы) Севера выдаются за общественные блага мирового сообщества, включая Юг. Одновременно в системе ООН, например, наблюдается тенденция подходить к вопросам окружающей среды как к теме, над которой работает «верхушка» индустриальных стран, где многие решения принимаются прежде, чем они выносятся на обсуждение менее крупных стран.

* Соответствующая английская аббревиатура (MAD) образует слово, означающее «безумный». — Прим, переводчика.

Если в вопросах ядерной безопасности неядерные страны оказались в зависимости от гарантий ядерной безопасности извне, со стороны сверхдержав (тенденция, которой они весьма противились по таким поводам, как оценка Договора о нераспространении ядерного оружия), то в вопросах экологической безопасности периферийные государства находятся в зависимости от регулирования их безопасности извне, со стороны участников так называемой «большой семерки». Обычно говорится, что экологические проблемы способствуют усилению взаимозависимости всех государств. Это верно в том смысле, что выживание индустриальных стран зависит от экологического здоровья и поддержания окружающей среды в развивающемся мире. Однако верно и то, что в связи с экологическими проблемами под маркой глобального выживания усиливается зависимость стран Юга от крупных индустриальных держав Севера. Для большинства стран мира безопасность (ядерная и экологическая) в настоящее время в преобладающей степени обеспечивается извне — ситуация, вызвавшая разнообразную по форме реакцию со стороны государств и иных, негосударственных образований, отказывающихся допускать, чтобы их страны оказывались под контролем извне, так как они не чувствуют себя в безопасности, если принимается иностранная «защита» под любым предлогом.

Вышеизложенное ведет к единственному выводу. Неверно считать само собой разумеющимся утверждение, что интересы сверхдержав и других индустриальных стран являются превалирующими при всех обстоятельствах и что невозможны никакие альтернативные подходы в вопросах ядерной и экологической безопасности. Такое утверждение могло соответствовать реальности в 1960-х годах, когда порядок, связанный с системой гегемонии, возглавляемой США, был устойчивым. Ныне же наличествуют слишком много соперничающих участников и неуправляемых факторов. В этом контексте управление становится одним из наиболее важных ключевых моментов, понимание которого поможет нам правильно поставить вопросы. Оно может быть определено как политическое, экономическое и культурное сотрудничество и соревнование, способствующие тому, чтобы местным, региональным и глобальным проектам и инициативам различных субъектов было обеспечено признание их законности. Кто и от чьего имени действует, гарантируя выживание, развитие и благополучие — и какого именно человеческого сообщества? Если это обстоятельство не будет ясно определено, никакое сотрудничество — ни внутреннее, ни международное — невозможно при разрешении военных и невоенных конфликтов. Без разделяемого всеми заинтересованными сторонами общего понимания того, что законно, а что — нет, нельзя обеспечить сотрудничество многочисленных государственных образований и иных субъектов в работе над решением различных глобальных проблем в условиях усугубляющейся кризисной ситуации в сегодняшнем мире.

Вышеизложенное станет яснее в контексте конкретных обстоятельств нынешнего тройного кризиса. Поэтому обратимся к анализу трех контекстов: гегемонии, технократии и политико-культурного.

2. КОНТЕКСТ ГЕГЕМОНИИ

2. 1. Упадок порядка, связанного с гегемонией, и его влияние на Запад

В контексте гегемонии упадок порядка, связанного с гегемонией США, вкупе с технико-экономическими тенденциями, описываемыми ниже, означает для государств, интегрированных в этот порядок, усиление кризиса. Эти тенденции вызваны общим упадком способности системы к управлению, проистекающим из возрастающей необходимости тратить аккумулированный избыток средств на покрытие расходов, связанных с различными общественными и групповыми благами (интересами). Накопление избытка — существенная предпосылка технико-экономического развития мировой системы — должно покрывать не только издержки, связанные с распределением товарной массы, но также некоторые издержки, связанные с функционированием свободного рынка. Если контролирующие мировой прибавочный продукт не производят соответствующих ассигнований, то эти издержки порождают конфликты и затрудняют поддержание равновесия системы. В последние годы объем такого типа общественных благ настолько возрос, что это сказалось на экономико-политической стабильности системы (1).

Причину возрастания издержек, связанных с общественными благами, можно усмотреть в следующих трех возникших тенденциях.

Во-первых, оказывает влияние обнищание периферийных регионов, примером чего может служить международный долговой кризис (2). Рыночный механизм не в состоянии вызвать перемещение средств, необходимых для того, чтобы справиться с кризисом и обеспечить дальнейшее стимулирование процесса индустриального развития в этих регионах.

Во-вторых, влияет массовая миграция, внутренняя и международная, которая ведет к городской маргинализации и культурным конфликтам как в периферийных регионах, так и в странах центра. В этом случае неформальные секторы экономики смешиваются с рыночными, и появляется «теневая» экономика, которая давит тяжким бременем на общественный сектор как в плане социального обеспечения, так и в плане внутренней безопасности.

В-третьих, налицо все увеличивающиеся издержки, связанные с ухудшением окружающей среды вследствие как чрезмерного, так и недостаточного развития различных регионов, составляющих мировую систему, что является последствием чрезмерной аккумуляции избытка. Та часть этих издержек, которая может быть покрыта за счет рынка, ограничена, а тот аспект поддержания развития, который связан с общественными благами, требует все больших ассигнований из фондов накопления. Совокупный результат действия описанных тенденций состоит в том, что владеющие фондами накопления становятся все менее щедрыми на ассигнования с целью покрытия стоимости общественных благ.

На мировом уровне в последнее время возникло несколько тенденций как следствие нежелания и гегемона, и крупных индустриальных стран полностью брать на себя бремя общественных благ. Во-первых, США почувствовали, что они не в состоянии продолжать играть роль гегемона всей мировой системы, а также и лидера Запада, так как для этого необходимо взвалить на себя расходы на общественные блага, связанные с верховенством доллара, а также ношу групповых благ, относящихся к ядерной обороне «Западного клуба» (3).

США предпочитают разделить с Западной Европой и Японией бремя расходов на экономическую помощь и ядерную оборону (как и возможное сотрудничество в управлении и контроле на уровне конфликтов низкой интенсивности). Эта тенденция сопровождается растущей напряженностью между тремя регионами, по причине глубокого расхождения в понимании роли друг друга. Американцы считают, что Европа и Япония достаточно долго «ехали бесплатно» и теперь должны оплачивать свою долю расходов на общественные и групповые блага (интересы), в то время как эти два партнера полагают, что увеличение их доли в этом бремени должно компенсироваться дополнительными уступками от слабеющего гегемона.

Другая тенденция по распределению бремени касается транснациональных корпораций (ТНК). Под ключевым словом «приватизация» разворачивается процесс дерегуляции по мере того, как страны трех регионов предлагают сектору ТНК взять на себя часть расходов по оплате групповых интересов, таких, как, например, помощь развитию Филиппин по «малому плану Маршалла». Тенденции к приватизации часто преподносятся как победа свободно-рыночной экономики над государственной бюрократией. Возможно. Однако, точнее рассматривать их как новую коалицию между государственной технократией и ТНК, которая позволяет им дополнять друг друга в достижении их общих глобальных целей.

Будущее покажет, приведет ли эта коалиция к процветанию стран центра мировой системы. Сегодня ясно то, что этот процесс обостряет экономическую и политическую ситуацию в периферийных странах и что это быстро становится для всей мировой системы значительным источником нестабильности и конфликтов.

2. 2. Новое развитие событий в Европе и странах третьего мира

В восточном блоке Советский Союз считает, что расходы по покрытию стоимости общественных и групповых благ чересчур велики. Это было по крайней мере одной из причин перестройки под руководством Горбачева. Восточноевропейские страны последовали советскому примеру, предпочтя предоставить рынку оплатить блага, определяемые до сих пор как общественные. Полностью воздействие этого значительного сдвига в государственной политике еще предстоит «увидеть», между тем такая серьезная проблема, как сокращение ассигнований государства на общественное благосостояние, непременно всплывет вслед за принятием курса на свободный рынок. В социалистических странах ожидания населения состояли в том, что государство через правительственные ассигнования обеспечит удовлетворение основных потребностей. После «медового месяца» со свободным рынком настанет момент, когда население обратится к государству с просьбой быть более внимательным к нуждам тех, кто не может в полной мере воспользоваться всеми преимуществами свободного рынка. Это выдвинет серьезную проблему управления, вопрос о том, как избежать идеобюрократическо-технократического управления и тем не менее обеспечить общественные блага, включая общественное благосостояние, которое бы оплачивалось государством или каким-либо иным субъектом вне рынка. Это и в самом деле серьезная проблема управления, к которой должны будут обратиться все страны, не только Восточной Европы, но и все государства Севера и Юга.

В этой связи интересно рассмотреть еще один эксперимент, проводимый в Европе. Создание объединенной Европы в 1992 г. — еще одно проявление попытки государств покрыть стоимость общественных благ в каждом национальном сообществе. Влияние европейской интеграции на глобальное управление может принять различные формы, и сейчас трудно предсказать, какие именно. Ко всему прочему нынешние дебаты о будущей роли участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе также представляют интерес, поскольку в конечном счете может оказаться, что Европа будет включать в себя значительную часть Севера, от Аляски до Сибири. Это, однако, всего лишь одна возможность наряду с другими, и все еще неопределенно.

Что представляется ясным, так это влияние, которое окажет на внутреннюю структуру и логику глобализма трех регионов тот способ, каким Европа будет решать проблемы общественных и групповых благ. Все будет зависеть от того, как Европа определит свою глобальную роль, не только в контексте трех регионов, но и по отношении) к третьему миру. Европа может избрать курс тэтчеризма или социальной демократии. Она может пожелать стать «Европой-крепостью» или членом мирового сообщества. Именно тут технократическая Европа, из контекста трех регионов предпочитающая первую альтернативу, либо глобальная и гуманистическая Европа социальных движений, отдающая предпочтение второй альтернативе, может избрать совершенно разные пути.

Вопрос общественных благ в этой связи играет ключевую роль в определении основных условий отношений Север — Юг. Экономическое и технологическое сотрудничество составляет важную часть мировых общественных благ. Трехсторонний «pax consortis»* может попытаться в обмен на участие в покрытии расходов установить триумвират, правящий третьим миром, или же разделить его на регионы, опекаемые тремя партнерами по гегемонии: Африка — Европой, Латинская Америка — Соединенными Штатами и Азия — Японией! Еще один возможный сценарий, самый, кстати, мрачный, предусматривает экономическую систему, в которой процветающая индустриальная экономика, организованная трехсторонним разделением труда между Европой, Северной Америкой и Японией, наложится на обнищавшие и полные конфликтов периферийные регионы третьего мира.

Гегемоны, так же как и их клиенты, столкнулись со снижением своей способности обеспечивать общественные блага (4). Эта неспособность удовлетворить ожидания своих последователей и клиентов сопровождается утратой легитимности, признания Вследствие этого гегемоны стали занимать более агрессивную дипломатическую и военную позицию по отношению к внешнему миру, в то же время предпринимая серьезные технико-бюрократические меры и меры общественной безопасности внутри своих стран для того, чтобы компенсировать ослабление своей мощи.

Так называемая проблема «управляемости демократий» есть не что иное, как технократическая легитимация подобного рода «твердой» и «ястребиной» попытки противостоять снижению способности обеспечивать общественные и групповые блага. Аргумент здесь состоит в том, что демократический идеал народного участия в принятии государственных решений подрывает способность технократов избирать оптимальные решения глобальных проблем. По сути, то, что воспринимается технократами как глобальное, представляет собой в действительности групповые блага индустриальных стран, и оптимальность «глобальных решений» индустриальный мир всегда меряет на аршин собственных интересов.

Довольно странно, что такой псевдоглобалистский подход к решению проблем был взят на вооружение технократической элитой индустриализованных стран в такой момент, когда мировое общественное мнение разбужено различными народными движениями во всех регионах мира и ищет подлинно глобальное решение, основанное на учете различных специфически-местных реальностей. Создается впечатление, что сейчас народное участие в принятии решений поощряется в постперестроечном социалистическом мире больше, чем в постамериканогегемонистском мире трех регионов. Как один взаимодействует с другим, еще не ясно. Вероятно, социалистический мир будет участвовать в сложном процессе конфликтов и конкуренции вперемежку с сотрудничеством и взаимными уступками, который будет развертываться в различных частях центра мировой системы.

2. 3. Кризис в центре и на периферии

Самое малое, что можно сказать относительно процесса конфликтов и сотрудничества, развертывающегося в центре мировой системы, — это то, что он не устремлен к интеграции. Вероятно, он будет все более выливаться в конфликтный процесс, полный разрывов и противоречий. Начать с того, что, как мы уже видели, в трехстороннем «pax consortis» наличествует много внутренних противоречий, и участие в нем стран социалистической Восточной Европы не уменьшит соперничества. Центр мировой системы, несмотря на его видимое процветание, будет, стало быть, продолжать пребывать в глубоком кризисе.

Этот кризис в центре, скорее всего, усугубят следующие два фактора. Как мы уже говорили, сейчас наблюдается растущая тенденция к миграции из периферийных регионов в страны трех регионов. Это создаст внутренние проблемы Север — Юг в странах центра, которые будут складываться из распространения требований этнического самоопределения, вопросов прав человека, экономической и социальной справедливости, а также экополитических и многих других проблем, которые одолевают «постиндустриальные» общества.

К этим проблемам обратятся не государства, а активизировавшееся гражданское общество через развитие сети социальных движений, оспаривающих легитимность технократического контроля. Обладающий гегемонией трехсторонний консорциум, таким образом, вполне вероятно, будет охвачен эндемическим социальным кризисом Этот кризис центра мировой системы будет способствовать появлению конкурентов с полупериферии, особенно из новых индустриальных стран (НИС), которые потребуют себе права участвовать в «pax consortis» индустриализованной верхушки. Будет происходить разделение Юга по мере того, как полупериферийные страны будут стараться примкнуть к Северу.

На полупериферии, включая НИС и бывшие социалистические страны Восточной Европы, на внутренней периферии, где так много стран-должников, и на внешней периферии, где ситуация продолжает ухудшаться, новое международное разделение труда создаст растущую пропасть между обществами, которые могут надеяться последовать модели развития НИС, теми, кто войдет в ряды наименее развитых стран, и теми, кто останется на внешней периферии (5).

Наименее развитые страны будут оставаться объектами помощи центра, сопровождаемой сверхэксплуатацией. Что касается стран, пытающихся присоединиться к НИС, то еще не ясно, смогут ли они повторить путь развития НИС, чей рост зависел от состояния мирового рынка, который был достаточно велик, чтобы купить их продукцию Ныне ограниченные возможности внешнего рынка не способствуют росту новых НИС. Альтернативным путем развития может стать экспорт рабочей силы, и это одна из причин роста миграционных потоков из стран-претендентов в НИС в страны центра.

Страны, выбравшие для себя НИС как модель, стоят перед многими трудными проблемами. Как, например, преодолеть разрыв, создаваемый интенсивным индустриальным развитием в городском секторе, оставившем позади себя обширный традиционный сельский сектор? Как справиться с маргинализацией и отчуждением тех, кто мигрировал в крупные индустриальные центры, и как удовлетворить материальные и нематериальные нужды новых социальных слоев? Вот лишь некоторые примеры таких вопросов. Перед лицом этих трудностей принятие авторитарной модели развития весьма соблазнительно, и именно поэтому мы часто видим, что технократы периферийных государств вступают в альянс с настроенной на модернизацию военной элитой.

На внешней периферии возникают различные проблемы, взаимосвязанные и усложняющие и без того сложную ситуацию. В бассейне Тихого океана, например, проблемы, связанные с развертыванием ядерного оружия, избавлением от ядерных и токсичных отходов и справедливым и бережным использованием морских ресурсов, находящихся под угрозой истощения, сочетаются с проблемами независимости, суверенитета и этнического самоопределения. Кризис на этой окраине мировой системы может стать (если мировое общественное мнение изменится благодаря новым каналам коммуникации, созданным трансрегиональным сотрудничеством между социальными движениями, которые сейчас еще находятся в эмбриональной стадии) средоточием контртенденций, противостоящих технократическому управлению, и привлечь внимание заинтересованных людей в различных частях мировой системы. Внешняя периферия как бы делает наглядными различные противоречия, являющиеся в других регионах скрытыми.

В этом контексте для микрогосударств Тихоокеанского бассейна выбор между развитием, нацеленным на внешние ориентиры («экзогенным») или же на внутренние («эндогенным»), особенно труден. К примеру, в северо-западной части Тихого океана он влечет за собой необходимость либо почти полностью положиться на помощь США, гарантирующую приличный «современный» уровень жизни, в обмен на отказ от национальной автономии, либо, сохраняя свое этническое самоопределение и стиль жизни, отказаться от роскоши современных обществ. В том, что касается безопасности, ядерная безопасность, ориентированная на гарантии извне, бессмысленна для народов островных стран. Они ищут возможную альтернативу в «эндогенном» подходе к безопасности, включая экологическую защищенность от ядерных отходов и от испытаний ядерного оружия и этническую безопасность, направленную на сохранение культурной индивидуальности, национальной независимости и суверенитета.

Внешняя периферия — регион, где скапливается негативный избыток накопления капитала всей мировой системы. Свалки, полигоны и сверхэксплуатация окружающих, принадлежащих всем пространств — вот всего лишь несколько примеров такого негативного накопления. В силу самой беспомощности этого региона уделом его населения становится значительный уровень экологической опасности из-за особых военно-экономических интересов гегемона.

Антисистемные тенденции в современной мировой системе существуют не только на внешней периферии. Множество районов негативного накопления может быть обнаружено как на полупериферии, так и в центре. В качестве некоторых примеров можно назвать истощенные сельские районы, трущобы больших городов, растущее число незарегистрированных иностранных рабочих и различных общин, где преобладают неформальная экономика и черный рынок. Для этих секторов (а они существуют практически во всех обществах, как на периферии, так и в центре мировой системы) характерно сопротивление превращению в объекты технократического планирования своих правительств. Вот почему в следующем разделе мы должны рассмотреть технократический аспект современного мирового кризиса.

3. ТЕХНОКРАТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

3.1. Рост и противоречия в центре

В предыдущем разделе мы видели, как упадок порядка, связанного с системой гегемонии, установившейся после второй мировой войны, среди прочего породил коалицию государственных и корпоративных интересов. Исследуем далее все то, что означает технократическое правление, и отношения между технократией и управлением.

На техноэкономическом уровне быстрое развитие высоких технологий служит укреплению мощной основы технократического управления все более тонко диверсифицируемой и стратифицируемой мировой системой, в которой избыток эффективно направляется на исследования и развитие в центре и на полупериферии. Такое развитие в свою очередь порождает все более серьезные глобальные и местные проблемы, которые вызывают обеспокоенность значительной части образованного населения, включая и часть самих технократов. Это иллюстрирует одну из глубоких причин нынешнего кризиса — существование в технократическом управлении органически присущего ему противоречия.

Все технократы, участвующие в деятельности правительств, международных организаций и делового мира, верят в решение глобальных и местных проблем через рациональное планирование. По их общему представлению, все иррациональные факторы, которые они не могут контролировать, непременно должны быть устранены в соответствии с золотым правилом, гласящим, что выживает наиболее приспособленный, т. е. наиболее рациональный Таким образом рациональность считается решающим фактором при определении курса прогресса и развития человечества. В действительности же эта неодарвинистская философия внедряет в мировую систему всевозможные противоречия между центром, где благодаря технократическому планированию и управлению все становится «рациональным», и периферийными регионами системы, куда технократы сбрасывают все, что они считают неуправляемым и иррациональным.

Одной из проблем, возникающих из этой полной приверженности к рациональности, является то, что она лишает систему какого бы то ни было механизма, который бы имел дело с иррациональностью. Рациональное планирование допускает только один настраивающий процесс — механизм свободного рынка. Это не оставляет места для управления, которое имело бы дело с негативными внешними последствиями техноэкономического прогресса. В результате развитие человечества оставлено на милость процесса отбора, порождающего несправедливости и конфликты. Чем более «рациональным» и «гибким» становится технократический управленческий аппарат, тем более он опирается на невидимую «руку» рынка и тем больше порождает несправедливостей и конфликтов. Например, хотя «регулирование» и «дерегулирование» иногда рассматриваются как нечто противоположное друг другу, на самом деле они представляют собой две стороны одного и того же технократического замысла. Таково фундаментальное противоречие, лежащее в основе нынешнего кризиса.

Противоречие между технократическим управлением, с одной стороны, и конфликтами и несправедливостями — с другой, по-разному отражается в глобальном разделении труда. В центре мировой системы оно дестабилизирует политико-экономический уклад из-за разрывов, которые оно образует в системе рынка. Аккумуляция избытка гегемоном в этом напоминающем «казино» «капитализме казино» осуществляется через спекуляции, что увеличивает разрыв между международным потоком финансов и подлинной продуктивной экономикой. Противоречие становится еще острее, когда оно возникает между финансово-могущественным гегемоном (США), который сдает позиции в отношении того, что касается реального производства и приоритета разработок по исследованиям и развитию, и соперниками в центре (Япония и Европа), обладающими растущими технопроизводственными мощностями. Подобная ситуация подорвала господствующее положение, которое до сих пор занимали в мировом техноэкономическом порядке американские техноструктуры, преобладавшие в мировой системе со времен второй мировой войны. Однако она не привела к появлению нового гегемона. Она привела к трехстороннему соперничеству за гегемонию, сопряженному со скрытыми конфликтами и противоречиями. Гегемония трех не может быть устойчивой не только потому, что техноэкономическое соперничество сталкивает партнеров, но также потому, что все они оказываются перед суммарно-нулевой ситуацией в том, что касается использования скудных ресурсов, поскольку они должны достичь согласия в вопросе, кто должен оплачивать расходы по обеспечению общественных благ, особенно расходы на восстановление окружающей среды.

Влияние этого техноэкономического кризиса гегемонии проявляется в трех проблемных областях, каждая из которых оказывает прямое или косвенное воздействие на проблематику глобальной безопасности. Во-первых, имеется технико-военное измерение нынешнего превосходства США в области исследований и развития, что осложняет технико-экономическое соперничество между тремя регионами. Это соперничество происходит в такой ситуации в мире, когда ядерное напряжение Восток — Запад уменьшается и вследствие этого оправданность ядерного лидерства США становится все более и более спорной. Как будет дальше развиваться этот процесс новой «разрядки» и как он повлияет на региональное управление? Это не просто экономический вопрос, и это не только политико-военная проблема. Фактически масштабы и области, в которых страны трех регионов соперничают или сотрудничают, влияют на глобальный процесс развития. Позже мы вернемся к этому вопросу. Здесь же мы только подчеркнем, что модели конфликта в странах третьего мира будут определяться моделями конфликта и сотрудничества в трех регионах.

Предыдущий вопрос прямо связан со следующим: каково будет влияние техноэкономического развития Севера на страны Юга? Мы уже убедились в том, что экологическая безопасность рассматривается в псевдоглобальном контексте, в котором групповые блага индустриальных государств преподносятся как глобальные общественные блага. Этот псевдоглобалистский подход к решению вопросов экологической безопасности и экологического управления вызывает сильное возмущение в странах третьего мира, где считают, что значительным источником разрушения окружающей среды является техноэкономическая деятельность ТНК, которые эксплуатируют и истощают ресурсы стран третьего мира. Вот почему так важно исследовать влияние техноэкономического развития, осуществляемого индустриальными странами трех регионов, на различные зоны третьего мира. В этом контексте вопросы глобального управления неотделимы от проблематики Север — Юг.

Важно также признать и тот факт, что практически все, связанное с глобальными или местными конфликтами и безопасностью, имеет отношение к процессу обнищания, о котором говорилось выше. Это было верно и в период холодной войны, когда опасались, что локальные конфликты в странах третьего мира могут перерасти во всеобщую ядерную войну; еще более верно это сейчас, когда так называемые конфликты низкой интенсивности на Юге стали, сами по себе серьезной заботой гегемона, вместо того, чтобы вызывать озабоченность только в рамках конфликта Восток — Запад.

Термином «конфликтность низкой интенсивности» пользуются военные стратеги индустриальных держав. Он вычленяет специфическую категорию конфликтов, для решения которых применяются только ограниченные военные средства, и подчеркивает необходимость разработки «правильной» тактики, чтобы справиться с ними. Такое определение обнаруживает недопонимание военных экспертов, неспособных увидеть, что это и в самом деле конфликты, которые можно обозначить термином «LIC», но расшифровывать эту аббревиатуру следует не как конфликты низкой интенсивности, а фактически как конфликты законности и самоопределения (на английском языке тоже LIC. — Прим. пер. ), с которыми чаще всего невозможно справиться военными средствами, каков бы ни был уровень их интенсивности.

Третий и последний вопрос касается отрицательных воздействий технологического развития на экосистемы, особенно в странах периферии, и тех социальных конфликтов, которые сопровождают любые попытки уменьшить это воздействие. Если поддержание экологии не будет гарантировано посредством радикального пересмотра стратегии экономического роста индустриальных стран центра, включая их политику исследований и развития, то технологическое развитие, происходящее на Севере, или вызовет новые экономические проблемы или еще более обострит конфликты Север — Юг, а возможно, что произойдет и то и другое. В каком-то смысле это логическое следствие псевдоглобалистского подхода индустриальных стран к экологическим вопросам. Мы уже убедились, что этот конфликт наиболее очевиден на внешней периферии, которая используется как склад для опасных побочных продуктов техноэкономической и военной деятельности индустриальных держав центра.

В более общем смысле тот факт, что современному техноэкономическому развитию недостает экологической стабильности, неизбежно приведет к серьезным конфликтам в области безопасности и управления. Эти конфликты будут сфокусированы на мерах, призванных обеспечить гарантии экобезопасности, и поставят под вопрос саму законность современных техноэкономических проектов индустриализированных трех регионов.

3. 2. Влияние перестройки

Последние события в Советском Союзе и странах Восточной Европы привели к созданию интересной ситуации в том, что касается технократического мирового развития. Присоединившись к технокапиталистическому мировому порядку, социалистические страны создают много новых возможностей для усиленного технологического развития с помощью более тесного сотрудничества между техноструктурами обоих блоков. Кажется, что новое сотрудничество между Восточной и Западной Европой на данный момент укрепляет лишь экономику свободного рынка. Как мы уже видели, разочарование, которое следует за нынешней эйфорией, приведет к появлению конфликтов другого свойства. Остается надеяться, что другие социальные тенденции помогут предотвратить худшее, и в этой связи нельзя просмотреть существование еще одной важной тенденции, тесно связывающей Западную и Восточную Европу, — наличие сильных общественных демократических и экологических движений. Эти движения являются основой мощной уравновешивающей силы против технократического управления в обеих частях Европы, но особенно в Восточной Европе. Они могут также играть заметную роль в уменьшении опасности нынешнего стремительного движения к экономике свободного рынка. Вполне вероятно, что Запад скоро будет должен научиться у Востока тому, как устанавливать народный контроль над технократической властью, и мы можем даже сказать, что поистине важно в перестройке не введение рыночных механизмов, а возможности, которые она открывает во всем мире для ограничения власти технократов с помощью более активного народного участия.

Это, конечно, точка зрения меньшинства. Более широко распространенная интерпретация ситуации, выраженная многими журналистами, состоит в том, что события в Советском Союзе и Восточной Европе означают распад социализма и победу мирового капитализма. В краткосрочном военном смысле, может быть, верно, что отступление Советского Союза предоставляет США свободу действий в значительной части третьего мира. Панама и Ирак всего лишь два примера новых тенденций в конфликтах и управлении конфликтами в постбиполярном мире.

Сейчас еще не ясно, как и в какой степени события в Европе определят социалистический курс в третьем мире. Мы должны в этих условиях помнить: то, чему мы являемся свидетелями в Восточной Европе, будет значить для других зон мира гораздо больше, чем балансирование между социализмом и капитализмом. Делегитимизация технократическо-идеологического контроля техноструктур в социалистических странах не обязательно приведет к безусловной поддержке мирового капитализма странами третьего мира. Скорее всего, этот процесс оживит общественные движения, которые день ото дня приобретают большую узаконенность и большую поддержку со стороны мирового либерального общественного мнения.

3. 3. Новые индустриальные страны (НИС) и другие в третьем мире

Мы уже видели, как на полупериферии появление НИС усложнило ситуацию. Они соперничают с центром, бросают вызов установившемуся порядку и в то же время прилагают усилия, чтобы быть принятыми в центр. Они также играют роль факторов, подрывающих легитимность мирового техноэкономического порядка, так как, чем быстрее они индустриализуются, тем больше вызывают трений в международных отношениях и внутренних противоречий.

Несмотря на эти осложнения, НИС привлекают внимание всего мира благодаря их сравнительному успеху в поддержании высокого уровня роста ВНП в то время, когда другие развивающиеся страны наращивают международные долги. В Японии, центре Азиатско-тихоокеанского региона, сохраняется большой оптимизм в отношении будущего развития стран, которые автор называет «Японо-НИСы», и ожидается, что за ними последуют остальные страны АСЕАН и Китай. Благодаря благоприятным последствиям от индустриального роста Японии в НИС прогнозируется, что в конце первого десятилетия XXI в. все НИСы станут «маленькими Япониями», а все страны АСЕАН — новыми НИСами. Предполагается, что эта новая модель регионального развития, которую мы называем модель «Японо-НИС», должна стать хорошим примером для всех «бедных» стран третьего мира, как пример того, чего можно достичь, если работать так же усердно, как работают люди, живущие в странах «Японо-НИС».

Главная сложность в этом оптимистическом прогнозе — то, что он не учитывает структурные и исторические обстоятельства, в которых НИС смогли так быстро провести индустриализацию. Структурно, в послевоенном мире современные НИС были частью вертикальной системы разделения труда, в которой Япония находилась на самом верху, и в течение 1960—70-х годов им удалось аккумулировать значительный мировой избыток. Как мы уже знаем, сейчас, когда условия на мировом рынке не так благоприятны, как в те дни, процесс накопления избытка создает всевозможные трения как с Севером, так и с Югом (без НИС). Исторические события (особенно корейская война для Японии и вьетнамская война для НИС) помогли странам начать подъем. В любом случае сегодня условия на международном рынке изменились, и одно трудолюбие еще не создаст новые НИС.

Похоже, что только немногие страны периферии обладают потенциалом, чтобы включиться в соревнование высоких технологий и стать НИС. Для других же развитие исследований и разработок по высокой технологии не представляется возможным. Эти страны, таким образом, оказываются перед дилеммой: они могут получать технологические разработки из центра, смирившись с сопутствующим этому процессу технологическим господством, или отказаться от «экзогенной» технологии, обрекая себя на то, чтобы медленно следовать за другими развивающимися странами. Такие вопросы, как вопрос о том, представится ли им возможность проводить политику развития «эндогенной» технологии, отбирая только пригодные для них технологии, или смогут ли они справиться с тем, что новые разработки и исследования, возможно, приведут к появлению альтернативных товаров, которые навсегда закроют доступ на рынок для их основной продукции, связаны с тем фактом, что новое международное технологическое разделение труда представляет главную угрозу для стран на периферии.

Как мы видели, внешняя периферия — это еще более обделенная часть мировой системы. Всевозможное техноэкономическое соперничество в центре приводит к конфликтам, которые особенно остро проявляются на внешней периферии и затем оказывают значительное влияние на общественное мнение в центре. Эти конфликты делегитимизируют политику максимального роста производительности, основанную на неодарвинистской идеологии технократов. Конфликты вокруг легитимности, являющиеся результатом этого, включают не только вопросы, касающиеся проблем «экзогенного» или «эндогенного» развития. Они также оказывают серьезное влияние на международную безопасность через полемику «экзогенная/эндогенная безопасность».

Вышеизложенный анализ нынешнего техноэкономического кризиса приводит нас к следующему противоречивому заключению. Создается впечатление, что существует всемирная тенденция поощрять технократическое управление, сочетающееся со свободной конкуренцией. Эта тенденция поддерживается технократами государств центра мировой системы и транснациональными корпорациями. Она порождает конфликты и соперничество в периферийных регионах системы, и, несмотря на оптимизм технократов, «экзогенная» безопасность не в состоянии справиться с возрастанием контртенденций различного типа, глубоко укорененных в специфически местных реалиях и завоевывающих общественную поддержку благодаря их «эндогенной» легитимности.

4. ПОЛИТИЧЕСКИ КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ

4.1. Упадок гегемонистской культуры

Вышеизложенные соображения ведут нас к третьему уровню нашего анализа, к анализу политико-культурного контекста. В этом контексте главным вопросом является: как должна быть истолкована американская массовая культура? Рок-музыка и голубые джинсы были усвоены молодежной культурой во всем мире, не только на Западе, но также и на Востоке и Юге. Значит ли это, что американская культурная гегемония сохранит свое господство даже после спада политико-экономического влияния этой страны? Ответом не может быть ни безусловное «да», ни безоговорочное «нет». Американская массовая культура не только гегемонистская.

Наблюдается ощутимый упадок гегемонии американской технокультуры, содержащей установку на то, что мир должен принять американский образ жизни, основанный на технократическом неодарвинизме и рациональности, сочетающейся с частным сектором, в котором процветание гарантируется свободным рынком и массовым производством-потреблением. Эта культура отрицает любые коммунистические и/или неамериканские посылы, которые ставят под вопрос эту «американскую мечту».

В дополнение к этой главной установке существует много разных установок, которые представлены широким спектром американских альтернативных субкультур. Как и молодежная культура рока и голубых джинсов, многие из них не являются особенно гегемонистскими с точки зрения «американской мечты», упоминавшейся выше. За всеми альтернативными заявками американских контркультур мы находим общую установку, фундаментально отличную от установки имперской Америки. Это заявка американской республики и американской революции.

Альтернативные культуры в США знали свои взлеты и падения за два столетия американской истории. Однако они никогда не переставали адресоваться со свободолюбивыми посланиями к Старому Свету Последние касались таких проблем, как права человека, феминизм, альтернативные стили жизни, экология, а также антиимпериализм. Эти семена антигегемонистского плюрализма были посеяны не только в Западной и Восточной Европе, но и во всех других регионах мира.

Сказав это, мы должны признать, что одним из наиболее поразительных аспектов современного мирового кризиса является появление ряда антисистемных культурных тенденций, которые ставят под вопрос не только американскую гегемонистскую культуру, но целый ряд центральноевропейских культурных направлений. Как мы видели выше, США играли роль гегемона, так как несли бремя расходов на технологические исследования и разработки плюс расходы по распространению во всем мире «рожденных» в Америке наук, современных искусств, спорта и общих стилей жизни человека-потребителя. Этот процесс культурной диффузии происходил очень успешно в 1950—60-х годах, но глобальное господство американизма вызвало сильное контрдвижение, которое воспротивилось простой имитации экзогенных культур, исходящих из Северной Америки или в более широком плане с Запада Культурное развитие, как все ощутили, предполагает интеллектуальное творчество, которое способно расцвести только за счет «эндогенных» (внутренних) усилий. Истинное развитие не может происходить в любой зависимой культуре, которая рассматривает себя как стоящую ниже по отношению к американской версии западной цивилизации. Особенно сильно было чувство, что все культуры должны строить свое общество, основанное на ценностях, которые внутренне развиваются, сопротивляясь гомогенизирующему влиянию преобладающей гегемонистской культуры.

4. 2. Универсальный глобализм и культурный плюрализм

Интересно сравнить новые тенденции, направленные на плюрализм, появляющиеся в Советском Союзе и Восточной Европе с упоминавшимся выше плюралистическим развитием альтернативных субкультур, которые критикуют американскую экономическую культуру изнутри Сегодня те, кто бросает вызов Америке, и их последователи генерируют изнутри своих обществ зародыши фундаментальной культурной перемены. Партийное государство сейчас является объектом суровой общественной критики. Всем людям становится ясно, что идеотехнократический культурный контроль со стороны партийного государства, который достигался с помощью объединенного господства партийных идеологов-бюрократов и государственных технократов, утратил право на легитимность. Новые культурные движения, в самой основе своей антитехнократические и плюралистические, в настоящее время ведут социалистические общества к новым культурным событиям. В то же время некоторые социальные группы стали проявлять новый интерес к до сих пор запретной американской культуре.

Существуют также «эндогенные» культурные движения, которые возвращаются к старым культурным и религиозным традициям, предпринимая попытку создать общество, полностью уважающее культурную индивидуальность людей. Представители других направлений заглядывают в будущее в поисках более гуманных культурных ценностей, которые бы помогли создать новый более гуманный вариант социализма. Мы уже обсуждали роль перестройки в лишении идеотехнократического управления легитимности. Что еще неясно, так это смогут ли эти самоорганизовавшиеся культурные инициативы избежать опасностей хаотического плюрализма и выжить. В этом контексте главный вопрос — смогут ли они создать новый порядок, основанный на взаимном признании многочисленных ценностей, испытывая гомогенизирующее давление сверху и извне.

В странах третьего мира мы наблюдаем примеры культурного возрождения Предсовременные культурные традиции, включая этнические традиции туземного населения, которое «цивилизованными» западниками обычно рассматривалось как «примитивное», представляют точки отсчета для тех, кто пытается противостоять влиянию евроцентристской универсальной культуры. Среди них много фундаменталистских движений, и мы не можем игнорировать отрицательное воздействие многих из них на развитие глобального самосознания, которое бы разделялось всем человечеством и создание которого необходимо для решения столь многих глобальных проблем. Однако нельзя отмахнуться и от критики современной западной культуры фундаменталистами, чьи четко сформулированные вопросы требуют ответов, особенно если мы должны найти способы решения глобальных проблем.

Культурное возрождение сопровождается еще одной проблемой, которая заключается в том, что соперничество между различными этническими группами, каждая из которых ищет свою культурную индивидуальность, может легко обернуться сильнейшими конфликтами. Ослабление гегемонистского порядка и кризис государств осложняет эти конфликты и создают необходимость развивать новый плюралистический мировой порядок, при котором, различные личности уживаются друг с другом не как существа, заключенные внутрь границ определенных государств, но как существа, которые обладают общей глобальной индивидуальностью.

Более позитивна роль, которую играют многочисленные социальные движения, пытающиеся вдохнуть жизнь в позитивные традиции, имевшие место в их прошлом, движения, сопротивляющиеся феодальным авторитарным тенденциям традиционной культуры. В регионах третьего мира большое число интеллектуалов возглавляют эти движения, сочетая в себе глубокий интерес к культурному наследию своих наций и подлинную идентификацию с населением, особенно бедным и угнетенным. Также необходимо отметить роль, которую играют в различных регионах мира религии. Их сотрудничество с интеллектуалами и общественными движениями часто бывает решающим для укрепления социальных процессов демократизации и защиты прав человека. Такие тенденции особенно заметны на Филиппинах и на южной оконечности Латинской Америки Они существуют — может быть, не столь очевидные, но сравнительно динамичные и обладающие потенциалом — и во многих других странах мира.

Различные культурные тенденции, которые мы рассмотрели, указывают на то, что гегемонии универсальной технокультуры, поддерживавшей технократическое управление, теперь брошен вызов большим числом культурных движений и тенденций. От «зеленых» на Западе до движений сторонников Ганди в Южной Азии, все они ставят под вопрос законность американской гегемонистской культуры в особенности и европейской цивилизации в целом, особенно их неодарвинистских технократических тенденций. Смогут ли общественные движения мира объединиться против всемирного господства технократического глобализма, еще не ясно. Мы можем, однако, сказать, что самые творческие силы человечества ищут культурные альтернативы европоцентристской технократической культуре, в основе своей дискриминационной и эксплуататорской как в социальном, так и в экологическом смысле.

4. 3. Технократическое или демократическое управление

Мы не можем быть слишком большими оптимистами, веря в возможность того, что альтернативные движения произведут всемирную культурную трансформацию. Альтернативные дебаты проходят сейчас не так активно, как в 1970-х годах. Величайшая срочность широкого круга экономических и политических проблем, требующих немедленного решения, не содействует поощрению размышлений, которые не скоро дадут отдачу. В 1990-х годах, однако, мир, вполне вероятно, войдет в новую фазу глобального кризиса, которая вынудит людей снова обратиться к фундаментальным вопросам выработки новых ценностей и культурных альтернатив.

Глобальное мышление в центре часто принимает форму своего рода неодарвинистского универсализма, который, как мы уже видели, является господствующей технократической идеологией. Эта глобалистская идеология признает, что технологически передовые три региона должны взять на себя ответственность за решение глобальных проблем и нести расходы по общественному благосостоянию. Тем не менее она отказывается обратиться к проблеме несправедливого распределения богатства, силы и знаний между Севером и Югом. Этот отказ основан на убеждении, что неравномерное развитие в мировой системе есть результат позитивного соперничества, в котором победил Север, выжив как наиболее приспособленный среди различных культур и обществ.

Как упоминалось выше, в противовес глобалистским и универсалистским тенденциям, которые направляют технократические глобалисты, существует целый ряд контртенденций, представленных растущим числом антисистемных движений и общественно-научных парадигм, которые иногда обладают очень специфическим и узким взглядом на мир, но зато в других случаях они сочетают поиск индивидуальности и самобытности с озабоченностью мировыми проблемами, уходящей корнями в местную почву. Это, по-видимому, и есть основной подход, наиболее приемлемый для глобального демократического управления, и, возможно, самая главная установка, разделяемая многими различными социальными движениями, оперирующими на местном уровне.

Суть этой установки заключена в том, что мы должны заменить абстрактную рациональность технократического глобализма конкретной и истинной заботой о живущих, заменить философию технократов «выживает сильнейший» на заботу «о последнем ребенке», провозглашенную последователями Ганди.

5. ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ПРИЗЫВ К ГЛОБАЛЬНОМУ УПРАВЛЕНИЮ

Все вышеизложенное привело нас к ряду предварительных выводов. Мы прежде всего признали, что мир сегодня находится в глубоком кризисе. Это кризис, который вынуждает всех действующих лиц пересмотреть свои фундаментальные посылки. То, что мы наблюдаем сегодня, не является, как полагают некоторые комментаторы, ни концом холодной войны, ни победой капитализма над социализмом. Хотя идеотехнократическая версия социализма утратила признание вместе с появлением в Советском Союзе и странах Восточной Европы «политики нового мышления», это еще не означает ipso facto, победу капитализма под технократическим управлением. В самом деле, сейчас, когда все возрастающая доля общественных благ должна распространяться вне рынка, нельзя больше надеяться, что капитализм даст миру возможность удовлетворительно решить свои проблемы. Более того, технократические государства более не способны справиться с обилием проблем, возникающих во всем мире и касающихся буквально всего — от глобальной экологии до проблем сохранения местной самобытности. Гегемон и его союзники в пределах центра мировой системы сами находятся в конфликте друг с другом, так как никто из них не готов использовать свои накопления на оплату расходов на общественные блага. Предметом раздора среди них является и то, кому оплачивать групповые интересы.

Конечно, осведомленные технократы пытаются мыслить в глобальных масштабах. Однако по целому ряду причин они не попадают в цель. Их неодарвинистская вера в выживание наиболее приспособленных приводит к тому, что они отказываются рассматривать проблемы с точки зрения огромного большинства народов мира — тех, кто беден и подвергается дискриминации, но полон собственных замыслов. Такая добровольная слепота означает, что всё (сверху донизу) технократическое управление вынуждено сталкиваться с препятствиями, которые непонятны для носителей указанной идеологии. Технократы оказываются также пленниками собственного прямолинейного рационализма в том, что касается средств и целей. Они не в состоянии мыслить целостными категориями и поэтому не могут постичь сложные взаимосвязи переплетающихся циклических факторов, постигая только их одномерные и дискретные внешние проявления. Они полагают, что мир, который они видят, может быть расчленен на управляемые части без ущерба для целого, в то время как фактически углубление кризиса сегодня выявляет все более и более сложные негативные взаимодействия различных проблем.

Технократы, особенно те, которые представляют центр мировой системы, проглядели растущую важность самоорганизующихся процессов, включая культурные, политические и экономические контртенденции, которые возникли как оппозиция их попыткам организовать рациональное глобальное управление. Все возрастающее число социальных движений появляется как следствие отчаяния, испытываемого обездоленными народами, втянутыми во все более усугубляющийся процесс глобального обнищания. Социальные движения во всемирном масштабе ведут поиск самобытного управления, вырастающего из независимых усилий в различных обществах во всем мире. Попытки, предпринимаемые коалицией технократов в центре и на периферии мировой системы, управлять миром с помощью извне навязываемых развития и мер безопасности теряют легитимность, в то время как самоорганизующиеся контртенденции в Восточной Европе и в странах третьего мира набирают силу. Технократы государственные, партийные и в транснациональных корпорациях объединили свои силы, но их правление теряет легитимность и эффективность.

Ныне технократы более не способны играть роль, предложенную Сен-Симоном и другими, — роль объективной группы экспертов, которая решает проблемы, возникающие в данном обществе, между государством и обществом или между природой и обществом. Их «научный» подход к решению различных глобальных и местных проблем основан на трех ложных посылках. Во-первых, они уверены, что глобальное управление сверху донизу со стороны гегемона или гегемонистского консорциума индустриальных государств, без участия отдельных людей и групп, особенно в менее привилегированных районах мировой системы, вполне возможно. Во-вторых, они полагают, что экономика свободного рынка может быть отрегулирована совместными усилиями государственных технократов и ТНК в центре и при сотрудничестве с их двойниками на периферии мировой системы. Они игнорируют активизацию во всем мире общественных движений, которые обретают легитимность и народную поддержку. В-третьих, они фокусируют внимание на глобальных процессах накопления избытка, отказываясь признавать, что эти процессы сопровождаются и накоплением отрицательных последствий, пагубных для культурных и экологических условий различных стран и несущих угрозу их жизнестойкости. Это проявляется с особенной очевидностью на внешней периферии, свалке мировой системы, но можно обнаружить многие, не столь бросающиеся в глаза, но тем не менее весьма серьезные случаи технократически-извращенного подхода к негативным явлениям в других регионах мира.

Глобальное управление связано с созданием серии механизмов, регулирующих рыночные силы, выделением достаточной доли мирового избытка на покрытие расходов на общественные блага, прекращением ныне доминирующей тенденции выдавать групповые интересы за общественные блага и изысканием возможности справиться с ростом отходов, включая механизмы их переработки. Блага должны справедливо распределяться и перераспределяться. Это включает так называемые неформальные секторы общества, в которых рыночные силы способствуют только усилению процессов обнищания. Технократические учреждения не способны управлять всеми вышеназванными процессами. Они включают, по определению, разные самоорганизующиеся процессы, как природные, так и социальные.

Различные учреждения и органы власти в международной системе, особенно ООН, должны заниматься всеми этими процессами, и поэтому должны избегать превращения в инструменты технократического глобализма, невзирая на то, насколько всеобъемлющей может представляться такая претензия. Они должны быть эффективным инструментом управления, тесно сотрудничать с различными самодеятельными инициативами, позволяя этим самоорганизующимся тенденциям быть адекватно представленными в глобальных и местных учреждениях управления. Это подразумевает отказ от управления по схеме «сверху вниз» и поиск того, как увязать воедино идущие снизу вверх тенденции и движения, содействующие скорее демократическому, чем технократическому управлению. Учреждения и власти должны создавать, среди прочего, почву для посредничества, где «эндогенные» силы наряду с «экзогенными» могли бы свободно участвовать в процессах управления. Нежелание признать законность «эндогенных» сил, а также мощь, богатство и технология, имеющиеся в распоряжении «экзогенных», будут порождать конфликты (например, типа LIC) в том случае, если соответствующие учреждения и власти не преуспеют в сглаживании противоречий и отдельных конфликтных тенденций на различных уровнях международной системы, от локальных до глобальных.

Управление ныне не может быть гарантировано просто созданием учреждений и органов власти. Оно должно справляться с растущим противоречием между двумя противоположными тенденциями, одна из которых нацелена на глобальное управление, а другая — на управление, уходящее корнями в местные реалии. Первое совершенно необходимо для выживания человечества и, еще шире, всего живого, в то время как второе стремится гарантировать свободное выражение «эндогенных» культурных ценностей, необходимых для свободного выражения «эндогенного» интеллектуального творчества, без которого человечество не сможет справиться с современным кризисом.

Вот почему мы должны рассматривать проблемы глобального управления, исходя из конкретных человеческих ситуаций, в которых и проявляется «эндогенность» и в которых самоорганизующиеся тенденции, процессы и движения взращивают семена будущего порядка. В этих локальных ситуациях должны быть услышаны голоса лишенных голоса, и именно там сила бессильных бросает вызов технократической рациональности. На месте гражданского общества, которое являлось в современной западной модели управления обязательной частью государства, социальные движения должны создать пространство, свободное от вмешательства технократических сил, чтобы позволить различным идущим снизу процессам разработать механизмы участия как базу демократического управления. Такие процессы должны укрепляться посредством создания учреждений и органов власти от местного до глобального уровня. Глобальное управление должно твердо опираться на реалии местного управления и обязано уважать все местные культурные ценности и экономико-политические интересы различных человеческих сообществ, проживающих в специфических экологических условиях. Глобальное управление может быть эффективным только в том случае, если удастся ограничить источники подрыва безопасности различных местных человеческих сообществ. Такие источники разнообразны — от военной до экологической угрозы. Истинно эффективная система управления должна уметь превращать конфликты между людьми, а также между людьми и природой в конструктивные процессы, которые бы постепенно трансформировали хаотические ситуации в начале нового порядка.

Современный кризис предоставил нам великолепную возможность обуздать доминирующую сейчас мощь тенденций технократического управления. Вопрос в том, будет ли глобальное управление способно соответствовать изложенным выше условиям.

Пришло время переориентировать наши перспективы с «экзогенного» управления сверху вниз на «эндогенное» управление снизу вверх. Мы должны принять за отправную точку не технократический неодарвинизм, который только обострит современный мировой кризис, но прицип «последнего ребенка» Ганди. Нам следует поощрять все альтернативные усилия, предпринимаемые в поисках нового мирового порядка, опираясь на все творческие силы, созревающие внутри нынешнего хаоса.

Ясно, что поиск глобального управления должен осуществляться одновременно в трех широких контекстах, рассмотренных в этой статье, — гегемонистском, технократическом и политико-культурном, а начаться он должен с того, что необходимо прислушаться к многочисленным голосам протеста против современного гегемонистского порядка, раздающимся во всем мире. Поиск должен также затронуть проблемы безопасности, очерченные в начале этой статьи. И в заключение мы сделаем последние замечания относительно конфликтов, их разрешения и глобального управления.

Все, что изложено в этой статье, предполагает необходимость тщательно рассмотреть ряд аспектов конфликтов. Во-первых, в современные конфликты втянуто много действующих лиц, а не только те государства, в которых начиная с XVII в. существовала долговременная традиция общепринятых правил игры. Среди действующих лиц — и негосударственные силы, самобытность которых не всегда признается государствами. Более того, часто наблюдаются разногласия в признании законности определенных действий, таких, например, как захват заложников. Поэтому чрезвычайно важно найти механизм, с помощью которого диспуты о законности и самобытности могут решаться мирно, особенно когда в процесс втянуты различные социальные движения.

Во-вторых, решения сегодняшних конфликтов не могут быть найдены до тех пор, пока не будут гарантированы «эндогенные» основы мира и безопасности. Вот почему региональные учреждения должны обрести способность оказывать помощь в формировании идущего снизу процесса мирных изменений, который предотвратит превращение конфликтов в причину вмешательства основных внешних сил, претендующих на то, что они несут особую ответственность за обеспечение гарантий экзогенной безопасности. В-третьих, специальное внимание должно быть уделено самоорганизующимся процессам, имеющим точки бифуркации, где конфликты могут или разрастаться дальше или же идти на убыль. Это означает, что технократические концепции, касающиеся урегулирования кризиса, и системы раннего предупреждения, помогающие такому урегулированию, должны быть заменены более гибкими подходами, включая преобразование конфликта через самоорганизующиеся процессы.

И наконец, конфликты должны рассматриваться как часть процесса общественных изменений, иногда играющих конструктивную роль и помогающих проявиться и выкристаллизоваться новым тенденциям будущего порядка. С учетом этих замечаний конфликты следует рассматривать в контексте мировой системы и интерпретировать их в соответствии с политико-экономической динамикой и социально-культурными реалиями, которые они отражают.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Понятие «общественные блага» здесь употреблено в нетрадиционном смысле. Ибо оно должно охватывать сектор мировой экономики, который не являлся объектом теорий общественного блага, т. е. международную общественную экономику, имеющую дело с различными негативными последствиями аккумуляции избытка, который не может быть поглощен мировым рынком. Общественные блага определяются в негативном смысле как итог международного и внутреннего общественного распределения фондов, товаров и услуг, необходимого для решения комплекса тесно увязанных между собой глобальных проблем постольку, поскольку рыночные силы не ведут к такому распределению. Это определение весьма отличается от обычных, хотя имеются и общие аспекты. Прежде всего, общественные блага не определяются как коллективно потребляемые блага, которыми пользуются сообща, в том смысле, что всякий раз, когда имеет место индивидуальное потребление таких благ, это не исключает их потребления другими. Они определены как негативные блага, отсутствие которых затрагивает каждого, но которые никого не побуждают нести бремя расходов на них, так как несущий такие расходы ничего от этого не получает. Во всемирном процессе аккумуляции избытка мировая система создает глобальные издержки, которые вызывают кризис всей системы в целом. Рынок не помогает оплачивать расходы на обеспечение устойчивости системы, поскольку всегда более выгодно заставить других оплачивать расходы на ее поддержание. По теореме о перекрытой возможности Эрроу частные предпочтения не встраиваются в тот ряд приоритетных запросов, от которого зависит сохранность системы. Можно указать на отсутствие оптимальности Парето, часто подразумеваемой в определениях общественных благ. Это оказывается возможным потому, что комплекс глобальных проблем представляет совокупность, суммарное значение которой отлично от нуля и где всегда возможны потери одних, не уравновешиваемые выигрышем других.

Другими словами, глобальные проблемы позволяют различным субъектам выбрать путь отказа от сотрудничества, не оплачивать расходы на общественные блага, поскольку их могут оплатить другие. Помимо вышеприведенных характеристик, понятие «общественные блага», согласно нашему определению, не может быть расчленено, как это делается в традиционных характеристиках общественных благ. Фактически современная мировая система характеризуется высокой степенью взаимосвязей различных глобальных проблем, глобальной военной и невоенной безопасностью, развитием демократических учреждений, прав человека, экологически и социально поддерживаемым развитием и т. д. Все эти проблемы представляют сложную систему, в которой нельзя решить какую-то одну проблему, не затронув другие.

Поэтому невозможно и обращаться с этими проблемами как с отдельными «благами». Не менее важной причиной, объясняющей, почему глобальные проблемы не могут быть решены с помощью применения рыночного механизма, является следующая. Хотя экономическое развитие затрагивает рыночный процесс, эндемическая нищета превалирует в огромном нерыночном «неформальном» секторе и в секторе «теневой» экономики, в которых рыночный механизм срабатывает только частично. Когда дело касается экологических проблем, так же как и проблем защиты прав человека, связанных с решением индивидуальных вопросов, совершенно недостаточно заниматься ими лишь постольку, поскольку они имеют отношение к рыночному сектору. Массивные миграционные тенденции явно вызваны частными решениями, принятыми в пределах мирового рынка. Для того чтобы справиться с проблемами защиты прав человека и проблемами культурного самосознания, часто прибегают к нефинансовым мерам, которые не зависят от рынка. Вот почему мы считаем, что общественное распределение фондов, товаров и услуг для решения взаимосвязанных глобальных проблем можно выразить через модифицированное применение концепции «общественных благ».

2. «Обнищание» определяется здесь как различные негативные последствия весьма централизованного процесса накопления избытка в мировой системе. Тенденции обнищания особенно очевидны в современной мировой системе, где ускоренное технико-экономическое развитие в условиях увеличивающейся взаимозависимости связывает воедино различные последствия такого процесса централизованного накопления. Обнищанию подвержены отдельные регионы мира, от полупериферии до внешней периферии, специфические социальные группы, такие, как мигранты-рабочие, а также человечество в целом из-за угрозы всеобщей ядерной катастрофы или какого-либо другого геноцида, включая разрушение биосферы.

3. Концепция «групповых интересов» разработана в тесной связи с концепцией «общественные блага». В данном исследовании мы определяем их как фонды, товары и услуги, которые необходимы для поддержания системы, дающей коллективную выгоду группе субъектов, и распределение которых с помощью рыночного механизма не соответствовало бы интересам этой группы. «Групповые интересы» часто представляются как «общественные», при этом оберегаемая система изображается как выгодная в глобальном масштабе или же как единственная «реалистически» осуществимая. В результате часто зарождаются серьезные военные, политические и экономические конфликты.

4. Среди различных определений «гегемонов» многие подчеркивают их экономико-политические свойства, включая: а) их способность присваивать и перераспределять существенную часть избытка мировой системы и б) роль, которую они играют в распределении значительной части такого избытка на покрытие расходов на общественные блага и удовлетворение групповых интересов своих клиентов. Законность гегемонистского управления в целом основана на той международной общественно-экономической функции, которую исполняют гегемоны.

5. Согласно нашей классификации, наименее развитые страны имеются во внутренней и внешней периферии. Их определение основано на скудости ресурсов, вынуждающей их полагаться на внешнюю поддержку ради выживания. Такая скудость иногда сочетается с тесной интеграцией в международное разделение труда, основанной на человеческих и других ресурсах, какими бы скудными они не были. В этом случае наименее развитые страны являются частью внутренней периферии. Наименее развитые страны могут быть также отнесены к мировой системе в непроизводственном смысле, как места захоронения отбросов или перевалочные пункты. В этом случае они являются частью внешней периферии. Такое уточнение важно, поскольку во внешней периферии имеются не одни наименее развитые страны, но и островные микрогосударства Тихого океана, часто обладающие как возобновляемыми, так и невозобновляемыми потенциальными морскими ресурсами.

6. Концепция «технократии» рассматривается здесь в чистом виде как категория социальных субъектов, участвующих в планировании и управлении общественными и частными учреждениями, основывающих свой выбор на вере, узаконивающей их решения как рациональные. Поскольку они уверены в том, что они являются экспертами, знающими, как лучше управлять обществом и природой, постольку управление технократов они предпочитают демократии. Желая обезопасить свой выбор от каких-либо неожиданностей, они предпочитают стабильность и преемственность неустойчивости и изменениям. Могущество технократов опирается на науки и технологию Они распределяют избыток с точки зрения максимизации технологического развития и технократического прогресса. Система их взглядов, которую мы именуем технократической парадигмой, характеризуется следующим:

а) «прагматической» верой в то, что планирующие технократы могут манипулировать природой на благо «прогресса» человеческой цивилизации.

б) «механистической» уверенностью в том, что мир можно разделить на взаимоисключающие части и что универсальные правила можно выявить по некоторым избранным частям, считая другие вещи (или части) «равными».

в) «рационалистической» уверенностью в том, что для любой проблемы можно найти «технические решения» и что рациональность «средства — цель», организованная таким образом, чтобы систематически комбинировать различные решения, дает возможность технократическим плановикам управлять природой и обществом.

г) верой в «стандартизацию», которая помогает придавать единообразие различным манипулируемым частям, и способствует рациональному планированию, основанному на эффекте весов.

д) верой в «централизацию», необходимую для постоянного развития и укрепления технократического управления.

7. Концепция «конфликтов низкой интенсивности» является опасно двусмысленной Она указывает как на «объективное» определение категории конфликтов, так и на субъективный интерес военных теоретиков узаконить вмешательство глобальных сил, «ответственных» за безопасность планеты перед наличием новых угроз, хотя и не ядерных, но не менее опасных для закона и порядка. Автор твердо уверен, что военное решение проблем, в основном политических, и проблем, касающихся управления и связанных с законностью и самоопределением, не может быть успешным, так как сила не в состоянии восторжествовать. Однако законности и самоутверждению еще трудно преодолеть грубую силу и/или экологическое давление. Противостояние идеи и силы заводит в тупик.