Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

МОЖНО ЛИ ГОВОРИТЬ СЕГОДНЯ О КОНТУРАХ БУДУЩЕГО?

Н. Н. Моисеев

МОИСЕЕВ Никита Николаевич, академик, советник при дирекции Вычислительного Центра АН СССР.

Is It Possible Today to Outline the Future?

Towards the close of the 20th century, a whole range of crises, political, economic, ethnic etc., are displaying themselves against the background of an imminent global ecological crisis. The author, Academician N. Moiseyev, develops a concept of ecological imperative as a complex of conditions indispensable for the survival of humanity. The implementation of the imperative implies world-wide change of certain value scales, community norms of behaviour and methods of solving crises.

N. Moiseyev differentiates two types of conflicts, imaginary and real. The former are solvable by modern methods of logic and of conflict theory, while in the case of real conflicts in which emotional factors prevail, logical techniques may prove inefficient. Ethnic contradictions are treated in the article as an instance of real conflicts. A symplified version of their genesis, and some ideas as to how to tackle their solution, are suggested.

A new role of the UN in the forthcoming century is also discussed in the article.

1. НА ПОРОГЕ БИФУРКАЦИИ

Двадцатый век — это действительно век предупреждения. Если катаклизмы XX в. будут продолжаться в том же нарастающем темпе, то век XXI может оказаться концом истории, как говорил Гегель.

Могущество цивилизации впервые в истории планеты сделалось угрозой для жизни ее создателей, и проблема выживаемости человека на Земле стала реальной проблемой, стоящей перед мировым сообществом. Экономика перестает быть ограниченной рамками региона или страны, превращаясь в общепланетарный организм, зависимость людей друг от друга становится пугающей. Все перемены, которые начинают происходить в той или иной стране, довольно быстро отражаются на всей планете. Конец нашего века подвел человечество к некоторой черте, за которой начинается совершенно новый этап его истории. Блоку принадлежат удивительные и вещие стихи, написанные в самом начале нынешнего века:

«Двадцатый век... еще бездомней,

Еще страшнее жизни мгла

(Еще чернее и огромней

Тень Люциферова крыла).

И дальше:

«И черная земная кровь

Сулит нам, раздувая вены,

Все разрушая рубежи,

Неслыханные перемены,

Невиданные мятежи... »

Удивительный прогноз художника, удивительное видение будущего! Была и кровь, и неслыханные мятежи, была и атомная бомба... Но есть одна черта мировой цивилизации конца нашего века, которую поэт, да и никто другой предугадать не смогли. Человечество превращается в некий единый организм И несмотря на все многоцветие палитры культур, на различие историй, географических и прочих условий обитания, у людей постепенно рождается чувство общности, некое единое видение того, что происходит на планете. Тому примером и работа японского профессора Мушакодзи, которая послужила поводом для написания предлагаемой статьи. В ней отчетливо обрисованы основные грани мирового кризиса, который мы видим, находясь на пороге тысячелетия. Мы говорим об этих кризисах почти в тех же выражениях и здесь, в Москве. Вот эта общность понимания основных проблем и остроты восприятия глобальных процессов, которые мы видим во всем мире, дает известные шансы. Но они пока еще не очень велики, ибо у нас, так же как и у профессора Мушакодзи, так же как и у многих других, размышляющих о глобальных проблемах, пока еще нет однозначных рецептов. Я не хочу повторять тех удивительно противоречивых тенденций, которые свойственны нашему общему миру и которые были подробно обсуждены в статье Мушакодзи, но попробую посмотреть на них с несколько иных позиций.

2. ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ

Различие в понимании характера мирового кризиса, которое я увидел, читая работу моего японского коллеги, носит, вероятно, профессиональный характер. Как у представителей естественных наук, мое видение мира и глобальных проблем преломляется через призму моей работы, связанной с изучением общих вопросов самоорганизации и особенностей эволюции биосферы, в частности. Поэтому первое, что встает перед моими глазами, когда я начинаю размышлять о проблемах современной глобалистики, — это удивительная нестабильность биосферы: человеку в нынешних условиях достаточно сделать один неосторожный шаг, чтобы процессы в окружающей среде приняли необратимый характер, исключающий вообще все разговоры о будущем человеческого общества.

Я не хочу говорить об атомной войне — 80-е годы принесли, кажется, ясное понимание того, что ее следствием будет полная деградация современных уcловий жизни и существования на планете биологического вида homo sapiens. И мне хочется верить, что такой опасности больше не существует. Но не менее серьезны и другие, связанные с антропогенным воздействием на природу. Это и потепление климата за счет увеличения концентрации углекислоты в атмосфере, способное существенно уменьшить пищевые ресурсы планеты, и не очень понятное по своим причинам разрастание озонной дыры (а теперь уж и озонных дыр), загрязнение океана, меняющее характер его энергообмена с атмосферой, и многое другое, что может в обозримое время сделать условия жизни на Земле неприемлемыми для обитания человека. Нельзя забывать и о том, что непрерывно растет нагрузка на генофонд человека и, как следствие, интенсивность мутагенеза. Некоторые результаты данного процесса мы уже наблюдаем — это рост числа дебилов и наследственных заболеваний. Может быть, и здесь мы тоже близки к «роковой черте», ибо биологический вид может сохранять свою стабильность, лишь пока интенсивность мутаций остается в допустимых пределах. И, наконец, нельзя забывать о старинной проблеме Мальтуса. Этот английский монах тоже был гениальным провидцем. Его время наступило, и несоответствие роста населения и его потребностей с возможностями оскудевающей планеты, становится все более и более зримым.

Вот почему первейшей задачей общества я вижу выполнение определенных условий, согласующих потребности человечества с теми возможностями, которые ему может предоставить Земля. Люди должны подчинить свою деятельность системе определенных ограничений, которые я называю экологическим императивом.

Именно императивом, ибо их нарушение имеет однозначный итог — более или менее быстрая деградация цивилизации и ее носителя.

Эти условия не есть что-то раз и навсегда заданное. По мере развития цивилизации, науки, совершенствования технологической базы нашего общества будут меняться и условия экологического императива. Здесь еще предстоит многое понять. Задача формирования экологического императива — может быть, одна из самых важных проблем современной науки. Но знаменательно то, что эта задача понята как научная, что она поставлена на повестку дня фундаментальной науки и что она будет решаться. Уже сегодня мы многое понимаем и, главное, осознаем необходимость подобных исследований.

Но для того чтобы не свалиться в пропасть, мало знать, где ее край, надо суметь еще уберечь человека от неверного шага. А это куда труднее.

3. НРАВСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТИВ

Признавая основой кризиса конца нынешнего тысячелетия возникновение экологического императива, я вижу самую большую трудность, которая встала ныне перед обществом, в том, чтобы люди поняли его существование, его смысл и подчинили ему свою деятельность, научились соизмерять свои потребности, определенным образом направлять свои усилия, чтобы они почувствовали себя естественной составляющей общепланетарного организма, именуемого биосферой, от судьбы которого зависит и их собственная судьба. Человек действительно должен принять совершенно иные парадигмы своего бытия: он должен осознать свою принадлежность не только к семье, стране, нации, но ко всему плане-1 арному сообществу, он должен по-иному относиться к природе, отказаться от опасной иллюзии своего главенства над природой, научиться жить, следуя ее законам, ее морали. А эта задача мне представляется почти невыполнимой, ибо она потребует от всего человечества новой культуры и огромных координированных усилий. Это противоречие мне представляется самым фундаментальным.

Основная человеческая деятельность (во всяком случае производственная)

в течение последних двух веков подчинялась прежде всего законам рынка, управлялась главным образом его механизмами. И последнее было вполне закономерным. Рыночные механизмы — это действительно удивительное изобретение человеческого гения. Я их называю антиэнтропийными механизмами. В самом деле, они собирают рассеянную в обществе информацию, не научные знания — нет, а всю ту информацию о потребностях людей, о различных новшествах, об изменении тех или иных условии — одним словом, всю ту информацию, которая необходима для того, чтобы соизмерять потребности и производство, принимать ежечасные, ежеминутные решения, необходимые для поддержания нашей повседневной жизни. Их совокупность порождает те обратные связи, без которых производственная и торговая деятельность невозможны. И никакой распределительной системе, пусть снабженной самой совершенной информационной службой и самыми могучими компьютерами, решение задачи соизмерения потребностей и производства не под силу.

Однако рынок не является универсальной управляющей системой. Решая задачи соизмерения производства и потребностей, он не способен предвидеть изменение ситуаций, и в частности экологических. Если угодно, он решает задачи post factum. А в современных условиях очень опасно ходить незрячим над пропастью. Рассчитывая только на рыночные механизмы, человечество легко может лишить себя возможности дальнейшего развития.

Рыночные механизмы — это не результат какой-либо целенаправленной инициативы или изобретения. Они возникли в процессе самоорганизации общественных структур, это результат творчества миллионов и миллионов людей. И поэтому они во многом близки принципам дарвиновского естественного отбора. Эти механизмы неплохо послужили человеку и, наверное, еще хорошо послужат, если мы будем ясно представлять их возможности и их место в формировании перспективы развития цивилизации. Поясним сказанное одним примером.

Человечество уже однажды прошло через глобальный кризис. Его принято называть неолитической революцией. Исчезновение мамонтов и крупных копытных в начале неолита подорвало материальную базу существования человечества. Это был, вероятно, первый глобальный экологический кризис, поставивший человечество на грань исчезновения с лица планеты. Но этого не произошло. Человечество смогло выжить благодаря тому, что оно сумело изобрести земледелие, а затем и скотоводство. Выход из неолитического кризиса тоже был результатом механизмов самоорганизации типа дарвиновского принципа естественного отбора. Выжил тот, кто смог выжить. Да, человечество сумело преодолеть неолитический барьер, но какой ценой! Антропологи утверждают, что население земного шара сократилось раз в десять.

Но тогда все-таки кто-то остался, нынешний же экологический кризис, который вот-вот может разразиться, приведет к полной перестройке биосферы. А человек на планете может существовать только в узком диапазоне параметров окружающей среды. Значит, если мы рискнем, как и раньше, рассчитывать на естественные законы самоорганизации, то вполне вероятно, что планета вообще лишится своего «венца творения». Значит, для того чтобы выжить, человечеству надо научиться использовать свой коллективный разум, научиться объединять естественные, рожденные процессом самоорганизации, рыночные механизмы с неким целенаправленным началом, способным разработать и утвердить в жизни новые формы взаимоотношений между людьми, между странами, нациями и континентами, утвердить то, что естественно назвать нравственным императивом.

Эти принципы общечеловеческой нравственности должны, конечно, включать в себя и идеалы Нагорной проповеди, идеи Ганди, Достоевского, Толстого... Но и многое другое, о чем люди раньше и не думали. Одним cловом, если человечество хочет сохранить себя на планете, то ему придется найти и утвердить совсем новые правила общежития. И это главное. Вот в этом я и вижу кризис традиционной европейской культуры, не создавшей «парадигму жизни на планете», столь нужную человеку XXI в. Мне очень хочется верить, что для преодоления грядущего кризиса у человечества хватит и мудрости, и воли, хотя положительный его исход мне совершенно не очевиден. В самом деле, ведь на пути восприятия современной планетарной обстановки с общечеловеческих позиций стоят региональный, групповой и личный эгоизм и амбиции, различного рода фундаментализмы и стереотипы мышления. И что произойдет быстрее? Смогут ли интегративные тенденции создать единый общепланетарный организм, смогут ли они обогнать те процессы экологической деструкции, которые ведут не к концу истории, по Гегелю, а действительно — к концу истории цивилизации.

4. КРИЗИС ВЛАСТНЫХ СТРУКТУР

После второй мировой войны в мире установился своеобразный «порядок», опиравшийся на ядерный паритет Соединенных Штатов и Советского Союза в условиях их принципиального идеологического противостояния. Само по себе такое противостояние — своеобразный исторический нонсенс, напоминающий чем-то религиозные войны времен исламской экспансии или Реформации. Попытка подвести под них классовый или какой-либо иной фундамент не выдерживает никакой критики. Сколь бы нелогичной и даже дикой нам не казалась подобная ситуация, идеологическое противостояние было общепланетарной реальностью, которая достаточно четко определяла русло мирового исторического процесса.

Ситуация идеологического противостояния двух сверхдержав, принявших разные способы развития производственной деятельности, представлялась крайне неустойчивой, и вовсе не потому, что она была чревата возможностью конфликта, ведущего к новой мировой войне. Как раз наоборот. Я думаю, что опасность военных конфликтов, особенно после того, когда были осмыслены возможные последствия ядерной войны, была в то время минимальной. Неустойчивость была совсем в другом.

В обеих частях мира утвердились два совершенно разных представления о естественном пути развития цивилизации. В «мире» США была декларирована в качестве идеала свобода предпринимательства и той организации производственной и прочей хозяйственной деятельности, которую я назвал антиэнтропийной. Другими словами, рыночной. В действительности же там происходило медленное, но вполне заметное движение в сторону тех или иных (и очень разнообразных) форм социально ориентированной экономики.

В бывшем социалистическом содружестве основой хозяйственного механизма считалось планово-директивное управление с жестким подчинением любой хозяйственной инициативы некоему единому замыслу. Такая система в критических состояниях, как показала история, может оказаться весьма эффективной. Во многом именно ей мы обязаны тем, что наша промышленность смогла обеспечить во время войны фронт всем необходимым. Не вредно вспомнить и историю великого кризиса 1929—1933 гг., выход из которого был найден благодаря использованию концепции государственного регулирования, предложенной Кейнсом.

Однако в условиях стабильного развития общества административно-командная система не позволяла достаточно эффективно использовать интеллектуальный потенциал народа, инициативу и энергию людей, что неизбежно должно было обернуться отставанием в промышленном развитии, а следовательно, и в уровне жизни населения Описанные различия проявлялись особенно ярко в периоды быстрых смен технологий. В середине 70-х годов как раз и началась весьма существенная реконструкция технологического фундамента — переход к энергосберегающим технологиям, широкое распространение разного рода прецизионных технологий и многое другое, что требовало быстрой, энергичной и не лишенной риска переориентации множества производств.

Никакая бюрократическая система управления не может пережить подобную перестройку без глубоких внутренних перемен. Даже в «благополучных» странах, где были сильные секторы государственной экономики, мы видим победу «новых правых», утверждение тетчеризма и многое другое, что меняет имидж западного капитализма. Что же касается стран с идеологией директивного государственного управления, то их отставание делалось неизбежным и становилось источником труднейших внутренних противоречий И как результат — мировая социалистическая система рухнула.

Теперь все «смешалось в доме Облонских», ибо одновременно рухнула и прежняя система мировой безопасности. Как она сложится вновь, покажет ближайшее десятилетие.

Еще несколько лет тому назад в мире существовали два центра власти, причем оба основывались на силе, ибо продолжалось явное противостояние, требовавшее силы, противостояние, в котором главным аргументом оставалась сила. А теперь противостояние отходит в прошлое Медленнее, чем это хотелось бы, но — отходит. И по-видимому, возврата к нему уже не будет, поскольку уходит в прошлое противостояние идеологическое. Но одновременно изменяется и структура власти. Из сферы военной она перемещается в сферу экономическую. В этой ситуации, как совершенно справедливо пишет мой японский коллега, возникают три реальные центра власти. Америка, консолидирующаяся Западная Европа, и Япония. Последняя превращается в промышленный и финансовый центр быстро развивающегося Тихоокеанского региона.

Можно было бы предположить, что соревнование между этими тремя реальными центрами экономической власти и сформирует те властные структуры, необходимость консенсуса между которыми и может определить направляющие возможности преодоления ожидаемых кризисов наступающего столетия. И кризиса в экологии человека, и кризиса, который принято называть проблемой «Север» — «Юг», и кризисов в сфере культуры, различных фундаментализмов и т. д. Но все не так просто.

Соединенные Штаты остались единственной сверхдержавой, во всяком случае, единственной державой, обладающей в необходимом количестве не только «сверхоружием», но одновременно и претензиями на то, что она знает, какой путь развития следует указывать людям, где бы они ни жили. И не без оснований, поскольку американские стандарты жизни, американская массовая культура и американская наука заняли доминирующее положение в мире. И эта претензия в целом поддерживается огромным и сильным народом, полным патриотизма и любви к собственной армии. Победа в Персидском заливе — новый стимул к массовой эйфории, сменившей эру морального упадка, которая наступила после вьетнамского поражения. Власти США будут иметь в ближайшие годы почти абсолютную поддержку у своего народа, и трудно предположить, что они этим не воспользуются. Соблазн тому безмерно велик. Но может произойти и нечто большее: история показала, что национальные амбиции могут иметь самые трагические последствия.

Вот тут-то и возникнет некая весьма любопытная коллизия

Советский Союз, который сегодня не способен ни на какие претензии, ни на идеологические, ни, тем более, экономические, остается все же единственным государством, обладающим «абсолютным» военным потенциалом, способным уничтожить любого противника, самого себя и планету, одновременно. В этой ситуации не мешает вспомнить о тех аргументах, которые выдвигала Маргарет Тетчер, когда она возражала против запретов ядерного оружия. Оба экономические сверхгиганты — и Япония, и Западная Европа — могут оказаться объективно заинтересованными в сохранении военной силы Советского Союза в качестве некоторого стабилизирующего фактора.

Если и дальше руководство основных властных структур нашей планеты будет оставаться в рамках традиционного мышления, то можно ожидать и новых витков в гонке вооружений, и новых локальных войн, и продолжения бега к экологической пропасти. Но мир уже другой. И я не исключаю иного сценария развития мировых событий. Но для этого многим потребуется пожертвовать «многим». Прежде всего своими претензиями и сознанием, что кроме ныне существующих «властных структур» существуют еще миллиарды людей, способных сказать свое слово. Сможет ли такое произойти?

. КОНФЛИКТЫ МНИМЫЕ И КОНФЛИКТЫ РЕАЛЬНЫЕ

Конфликтной, в теории исследования операций, называют ситуацию, в которой некоторому количеству взаимосвязанных между собой субъектов — отдельных людей, стран, корпораций и т. д., каждый из которых имеет собственные, не совпадающие с другими субъектами цели и интересы, приходится принимать решения. Как найти рациональный способ использования собственного потенциала, если его результат зависит не только от себя; но и от того, как будут действовать другие субъекты? Изучение этого вопроса имеет большую историю. Начало его строгому рассмотрению было положено итальянским экономистом Парето.

Особое место в этой истории принадлежит покойному профессору МГУ Ю. Б. Гермейеру, который в 60-х и 70-х годах создал глубокую теорию, названную им «теорией игр с непротивоположными интересами». Это некоторая математическая теория, изучающая такие конфликтные ситуации, когда среди спектра различных целей, которые преследуют субъекты, существуют общие. Тогда, при определенных условиях, в конфликтной ситуации может существовать взаимовыгодный я устойчивый компромисс. Последнее означает, что субъект, нарушивший условия компромисса теряет в степени достижения / желаемых целей. Таким образом, теория /Гермейера — это, по существу, теория кооперативного взаимодействия, которое, - наряду с внутривидовой борьбой, является одним из основных механизмов, определяющих развитие живого мира и человеческого общества, в частности.

Эта теория может оказать действительно большую помощь в решении многочисленных проблем экологии и кооперативного взаимодействия, ибо интересы людей, весьма редко носят чисто антагонистический характер. Чаще всего в спектре их интересов присутствует общая составляющая. Так, например, если два завода, каждый из которых стремится сделать свой доход более весомым, используют воду из одного и того же водоема, то у них появляется и общий интерес: чистота воды. Но конфликтная ситуация налицо: каждому выгодно, чтобы затраты на очистку воды нес другой субъект этой ситуации, т. е. другой завод. Так вот, теория Гермейера дает возможность рассчитать те квоты затрат на очистку воды, которые должны выделять эти заводы, причем найденное соотношение квот окажется выгодным обоим заводам.'

В 70-х и 80-х годах теория конфликтов получила дальнейшее развитие, и теперь мы уже имеем весьма развитый инструментарий для количественного исследования весьма широкого класса конфликтных ситуаций, охватывающих самые разнообразные случаи, в которых таким общим, цементирующим интересом является сохранение качества окружающей среды

Итак, существует обширный класс конфликтных ситуаций, в которых могут быть найдены эффективные Компромиссные решения, т. е. предложены взаимовыгодные кооперативные соглашения Для их формирования сегодня разработаны различные средства количественного и качественного анализа.

Все подобные конфликты я называю мнимыми, поскольку они могут быть устранены разумным способом. Конечно, каждому из субъектов чем-то, ради чего-то придется и поступиться. Но в итоге такой компромисс окажется желаемым для всех его участников. Бывают, к сожалению, конфликты и другого рода, к которым подобные методы научного анализа для поисков взаимоприемлемых решений не применимы.

Для того чтобы устранить конфликт, т. е найти компромисс, субъекты должны сесть за стол переговоров, четко изложить суть своих интересов, вдуматься в аргументы других сторон, в рассуждения «ученых посредников» — специалистов и, наконец, принять логику анализа, позволяющего убедиться в том, что в результате принятия компромисса субъекты оказываются в состоянии более предпочтительном, чем без предлагаемого соглашения.

Значит, при определенном уровне образованности субъектов (предполагающем и знание принципов анализа конфликтных ситуаций) и, естественно, при желании найти рациональное решение на основе рассудка, а не эмоций все мнимые конфликты могут быть устранены. К сожалению, в сегодняшнем мире очень много подобных конфликтов не находят своего разумного разрешения из-за элементарного незнания возможностей отыскания компромиссов. Такие конфликтные ситуации я тоже буду относить к числу мнимых. К ним относятся конфликтные ситуации, связанные с различием экономических интересов, конфликты, в основе которых лежат различные экологические факторы (типа «кислых дождей» и т. п. ). Во всех подобных случаях, или почти во всех, могут быть найдены удовлетворительные кооперативные соглашения. И они будут постепенно находиться, по мере того, как люди начнут лучше понимать суть конфликтов и способы их преодоления.

Но существуют конфликты, неподвластные никакому разуму, конфликты, в основе которых лежат эмоции и стереотипы оценок и мышления. Здесь переговоры практически бесполезны. Противные стороны не способны даже слушать, друг друга, а тем более оценивать чужие аргументы. И такие конфликты представляют особую опасность для человечества. Об одном — наиболее опасном — типе конфликтов, с которым нам предстоит иметь дело и в новом тысячелетии, ниже и пойдет речь.

6. МОНСТР НАЦИОНАЛИЗМА И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ГРАНИЦЫ

Национализм — это одно из самых опасных явлений современности Он может поставить такие заслоны в русле естественного развития человечества, которые надолго задержат процесс формирования новых принципов общежития. Я о них уже говорил выше. Но еще раз замечу, что эти принципы общежития не являются какой-либо утопией. Они — объективная необходимость, без них род человеческий просто не сможет выжиты Вот почему так важно обсуждение явления национализма, так важно понять его истоки и попытаться наметить наиболее разумную стратегию его преодоления.

По-видимому, где-то в глубине генетической природы человека заложено его стремление принадлежать к той или иной общности. Наши далекие предки — австралопитеки — были стадными животными и, может быть, «инстинкт общности» заложен в нас еще с тех времен? Во всяком случае, на протяжении всей истории развития вида homo sapiens принадлежность индивида к той или иной общности играла важнейшую роль в формировании его морфологии, а тем более его интеллекта и восприятия окружающего мира. И без учета этого фактора понять особенности процесса антропогенеза, а тем более историю общественного развития, нельзя.

Сперва такой общностью была пещера или семья, позднее — первобытное племя, потом и другие общности — государство, класс, общности профессионального типа и т. д. Огромную роль в истории сыграли общности, в основе которых лежали религиозные воззрения. Вспомним, что мусульманский мир, возникший в сердце Аравии, объединил народы совершенно разные, говорившие на разных языках и часто противостоявшие в прошлом друг другу. И в Средние века людей объединяло не столько чувство принадлежности к тому или иному народу, сколько общность религиозных воззрений.

Мне кажется, что весьма насущным в современных условиях является изучение истории религиозных войн в Европе, По нынешним представлениям, это был действительно удивительный феномен В самом деле, ведь чех-гусит воевал вместе с немцем-лютеранином против немца-католика, а гугенотов, истинных французов, изгоняли из Франции только за то, что они несколько по-иному верили в того же самого Христа. Это была не просто убежденность в том, что люди одной веры должны быть вместе, что они представляют собой неразрывное целое, невзирая на то, каким языком они пользуются и где они живут, люди исповедывали принцип тождества конфессиональных и государственных границ. Еретик не может быть жителем данного государства, он должен быть либо уничтожен, либо изгнан из страны.

Вестфальский мир 1648 г. можно рассматривать как начало нового порядка и постепенного отхода от религиозной непримиримости в Европе. Этот процесс было бы очень интересно проследить во всех его деталях. Наверное, мы бы почерпнули много полезного и для сегодняшнего дня. Я думаю, что основная причина прекращения конфессиональной конфронтации — прямой ущерб, который она наносила людям. Но, конечно, все не так просто.

Доктрина тождественности конфессиональных и государственных границ постепенно уступила место принципу тождественности национальных и государственных границ. И вместе с ним родился и национализм, который во многом заменил в Европе религиозную непримиримость.

Эти явления тесно связаны с первой промышленной революцией и утверждением капитализма. Действительно, промышленное развитие в XVIII и, особенно, в XIX вв. превратило экономики отдельных стран в некие единые системы, в которых было крайне удобно общение на одном языке. Принадлежность к одной национальной группе, основной в данной Стране, давала ощутимые преимущества. Возникали гипертрофированные представления о собственной исключительности. В то же время у других людей, принадлежавших к национальным меньшинствам, рождалось чувство ущербности, что тоже было стимулом к консолидации.

Может быть, такая упрощенная схема окажется полезной для последующего анализа.

Сейчас ситуаций в экономике изменяется очень быстро. Рождается общепланетарный экономический организм, и любые национальные границы становятся помехой для его развития. Постепенно начинают формироваться новые общности, основанные на совместном производстве. Особое значение приобретают транснациональные корпорации, которые становятся еще одной формой власти. Возникают реальные противоречия между национальными чаяниями, национальными амбициями и экономической необходимостью. Они стимулируют попытки найти новые рациональные формы общежития, государственной организации и распределения властных функций.

Особенно интересной мне представляется попытка объединения стран Западной Европы и превращения этого многонационального конгломерата в единый экономический и политический организм. Не буду гадать о том, как пойдет дальше такой процесс объединения, но уже и то, что произошло, заслуживает самого пристального внимания. Налицо проявление объективных тенденций, преодолевающих национальный эгоизм, традиционную антипатию одних народов к другим и т. д. Подобные тенденции можно наблюдать и в других странах мира, хотя они и не столь ярко выражены. Во всяком случае, интегративные тенденции, способные преодолеть традиционную национальную замкнутость, — факт, как говорят, экспериментальный.

Вместе с тем, факт не менее экспериментальный — рост проявлений национализма и национального сепаратизма. Он очень ярко проявляется в Советском Союзе, в странах Восточной Европы, во вполне благополучной Канаде, но и не только в странах европейской культуры. В Индии, Шри-Ланке, я уж не говорю об Африке, проявления национальной непримиримости — это источник непрерывных конфликтов и кровопролитий. Поэтому проблема стабилизации этнических отношений, действительно, является одной из важнейших глобальных проблем современности, и от того, как мы научимся преодолевать этнические кризисы, зависит наша способность обеспечить и планетарную безопасность, т. е. решить «проблему выживаемости».

Нам предстоит серьезно задуматься над возможными формами государственного общежития. Я вполне отдаю себе отчет в том, что в конечном итоге сработает извечный механизм самоорганизации: что-либо искусственно связанное, не соответствующее характеру народа, условиям его обитания, традициям будет отторгнуто, подобно, тому как отторгаются теперь искусственно созданные формы организации жизни в бывших социалистических странах. Тем не менее я считаю вполне уместным обсуждение возможных, виртуальных форм организации: чем больше набор наглядных возможностей, тем легче народу будет сделать свой выбор.

Наиболее рациональной формой общежития народов мне представляется структура штатов. Однако в разных странах она может разворачиваться совсем по-разному. Одно дело США. Это тоже многонациональная страна с ярко выраженными национальными диаспорами — итальянской, еврейской, мексиканской, польской и т. д. Этой стране очень повезло, так как в ней не существует народов, претендующих на «землю предков», за исключением небольших групп коренного населения. Поэтому национальные противоречия локализуются на уровне общин, их проявление не приводит к межэтническим кризисам и борьбе за собственную территорию. Огромным преимуществом такого положения является возможность иметь во всей стране единый язык общения.

Иная ситуация в Индии. Там также принята система штатов. Но разные народы, обладающие разной культурой и религией, говорящие на разных языках, живут на своих исконных территориях, на земле своих предков. Это приводит к необходимости многоязычья, по меньшей мере, к двуязычию.

Я думаю, что и в Советском Союзе могла бы быть реализована система штатов — по тому типу, который принят в Индии. Но такая возможность уже упущена, и не столько из-за нерешительности центральной власти, сколько из-за отсутствия серьезных научных проработок возможных вариантов организации государственного устройства, да и необходимого понимания этого вопроса. Теперь у нас в стране принята, в качестве модели, некая система, которую принято именовать Союзом суверенных республик. Я не думаю, что такая система окажется достаточно стабильной, поскольку все трудности этнического характера окажутся перенесенными с союзного уровня на республиканский. В самом деле, мононациональных республик практически не существует, многие внутренние диаспоры также живут на «земле предков». Другими словами, современная этническая чересполосица чревата глубинными кризисами и их решение переносится в следующее столетие и без того перегруженное общепланетарными трудностями.

Этнические кризисы — это «действительные» конфликты, поскольку их решение лежит не столько в сфере логики, сколько в сфере эмоций и духовной жизни. Переговоры здесь всегда бесконечно трудны, а соображения логики и даже выгоды, как правило, не действуют. Тому наглядный пример — проблема самостоятельности провинции Квебек. Сегодня это процветающая провинция самостоятельного и сильного государства. Став самостоятельным, Квебек, валовый национальный продукт которого примерно равен бельгийскому, сразу превратится в одно из малых и совсем второстепенных государств, экономические перспективы которого резко сузятся Это прекрасно понимают все жители провинции. И тем не менее они дружно голосуют за самостоятельность.

Вот это трагическое несоответствие логики и эмоций исключает возможность использования каких-либо активных форм разрешения конфликтов. А что касается силовых приемов, то, как показывает исторический опыт, они лишь на время способны создать иллюзию умиротворения. Только время, сама жизнь (как можно именовать общие законы самоорганизации) все расставит по своим местам. Ведь научились же католики и лютеране создавать «совместные предприятия». Мудрое и благожелательное отношение и понимание специфики национальных проблем сделают больше, чем любая аргументация. Вот где необходима культура Толстого и Ганди.

7. НОВАЯ РОЛЬ ООН

Развитие общества — всего лишь составляющая некоего мирового процесса самоорганизации. Мы, люди, возникли как составляющая частица огромного мира — Вселенной. И тот факт, что мы есть, что мы наделены разумом, а значит и способностью видеть себя со стороны и предвидеть ход некоторых событий» означает лишь могущество тех Законов самоорганизации, которые привели к нашему появлению на планете Земля. Мы должны быть крайне осторожны при вмешательстве в естественный ход событий, избегать эйфории своих интеллектуальных возможностей и всей той технократической логики, которая переводит историю в некий вариант социальной инженерии. Это хорошо показано в статье Мушакодзи.

Но сказанное вовсе не призывает человека к пассивности. Наоборот, я думаю, что в процессе самоорганизации природа рождает нечто, что мне хотелось бы назвать коллективным разумом. Развитие средств информатики и коммуникаций создает основу некоего феномена — «общепланетарного мышления». Подобно тому, как отдельные нейроны образуют систему — мозг, способный к интеллектуальной деятельности, так и человечество из совокупности людей превращается в систему, способную анализировать бесконечное переплетение судеб и обстоятельств и находить выходы из, казалось бы, тупиковых ситуаций. И этими возможностями коллективного интеллекта необходимо воспользоваться.

Роль направляющего влияния коллективного интеллекта планетарного сообщества мне видится в его способности предвидеть возможные кризисы, видеть край той пропасти, к которой человечеству нельзя подходить. Еще раз — не управление процессом развития, не социальная инженерия — уделом коллективного интеллекта должна стать разведка альтернативных путей развития, выявление опасностей, подстерегающих общество, и попытка найти пути, позволяющие их избежать

Я уже почти изложил ту высшую задачу, которую призвана решать Организация Объединенных Наций, — она должна стать вершиной той пирамиды, которую представляет собой коллективный интеллект планетарного сообщества. Подобные задачи не могут решать никакие правительства, никакой аппарат. Мне кажется, что сердцевиной этой организации должен стать, как я об этом не раз писал, некий «совет мудрецов» Это группа людей, профессиональный и моральный имидж которых должен быть безупречным. Они не должны быть представителями государств, как современные чиновники ООН, а представлять знания, самые разные знания о мире, которые необходимы для того, чтобы предугадать заранее возможные кризисы и искать пути, позволяющие их избежать.

Вряд ли в этой статье уместно пытаться обсуждать деятельность подобного коллектива специалистов. Но одно мне кажется бесспорным. Их основная задача — формировать исследовательские программы и программы просвещения Человечеству надо знать, что его ожидает, и эти знания должны становиться достоянием всего многомиллиардного населения планеты.

Это тоже — своеобразный императив.