Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ЭЛЕМЕНТЫ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ В ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД

В. Банс

БАНС Валери, профессор факультета политического управления Корнеллского университета, США.

Крушение государственного социализма в Восточной Европе дало ученым-обществоведам богатейший материал для исследований. И они не заставили себя ждать: об этом свидетельствует внушительное число трудов западных социологов и политологов, "открывших" Восточную Европу; умножаются проекты, подготовленные совместно западными исследователями и их коллегами из посткоммунистических стран, проходит немало конференций, появляется масса программ, касающихся различных аспектов развития европейских стран, миновавших эпоху государственного социализма.

Вся эта деятельность, все усилия направлены на то, чтобы ответить на главный вопрос: в чем состоит демократизация и каковы ее перспективы? В частности, выявляются черты сходства и различия указанного процесса в Восточной Европе с переходными периодами от авторитаризма к демократии в Западной, а также особенности развития демократической политической культуры там и здесь, демократических институтов и процедур.

Однако есть известная односторонность в том, чтобы, сосредоточившись на странах Восточной Европы, рассматривать процессы, в них происходящие, лишь сквозь призму демократизации, т.е. когда демократизация — фактор, определяющий, какие вопросы ставить и какие выводы делать. Обо всем же остальном, что находится за пределами проблемы демократии, в лучшем случае упоминается, либо, в худшем, оно игнорируется или даже искажается. Есть основания предполагать, что как раз те явления, что находятся вне фокуса внимания исследователей демократизации, и характеризуют в большой степени нынешнюю действительность стран Восточной Европы. Например, аналитики замечают, что новые режимы отнюдь не являются демократическими, они все еще сохраняют значительные элементы государственного социализма; вместе с тем переходный период явственно отличается чертами, которые нельзя назвать ни государственно-социалистическими, ни либерально-демократическими.

Переход к демократии, если он состоится, будет долгим. Как известно всем обществоведам (но они это, впрочем, часто забывают), предсказывать пути развития государств даже в период серьезных перемен следует скорее на основании того, что они представляют собой сейчас и в недавнем прошлом, а не судить скажем, по тому, что провозглашает элита или думают исследователи. Таким образом, если мы хотим предугадать будущее, мы должны пристальнее вглядеться в настоящее и недавнее прошлое, т.е. тщательно изучить природу посткоммунизма и вчерашнего государственного социализма*.

* Могут возразить, что существует другой — сравнительный — метод, а именно: исследовать процессы, происходящие в Восточной Европе, в сопоставлении с периодами перехода от авторитаризма к либеральной демократии в других странах. Однако в этом случае возникает, как я хочу доказать, проблема несоответствия: коротко говоря, переходный период в странах Восточной Европы отличается от таких же периодов, недавно наблюдавшихся в Южной Европе и Латинской Америке, исходными условиями и программными установками. К примеру, государственный социализм отличается от бюрократического авторитаризма классовой базой, отношениями с мировой экономикой, идеологией и уровнем гражданского и политического развития общества. Более того, переходный период в восточноевропейских странах — в противоположность другим — предполагает радикальные изменения не только собственно политических, но также и экономических структур, а вместе с тем и взаимоотношений государства с мировым сообществом.

Цель данной статьи — проанализировать наиболее сущностные черты переходного периода (I). Я воспользовалась понятием "неопределенность", или "непредопределенность", рассматривая три типа политико-экономических систем: 1) государственный социализм; 2) либерально-демократический капитализм; 3)переходный период. Как мы увидим, либерально-капиталистическая демократия и государственный социализм — диаметрально противоположные системы с точки зрения управления элементами неопределенности. Но переходный период предъявляет нам еще один, третий вариант неопределенности. В этом смысле переходный период обладает особой логикой.

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

Существует много различных по смыслу определений либерально-капиталистической демократии и государственного социализма (см. табл. 1 в конце статьи).

Однако при сравнении политико-экономической сферы этих двух систем бросается в глаза разность их отношения к решению проблем неопределенности. Можно утверждать, что для либерально-капиталистической демократии характерна непредопределенность конечных результатов; это касается как политики, так и экономики. Именно при либеральной системе политические последствия неопределенны, поскольку существует право всех на участие в политических решениях. Соревнование за политические посты институционализировано, а правление является представительным. Так и в экономике — в условиях рынка частная собственность и прибыль отнюдь не гарантированы. В результате при либерально-капиталистической демократии все конечные результаты носят непредсказуемый и временный характер: например, исход выборов, возможность влияния на государственных чиновников, государственные решения, масштабы занятости, уровень цен и прибыли. Политики, избиратели, политические партии и группы интересов — в политической сфере, а производители и потребители — в экономической ставятся в неопределенное положение, ибо ничто не гарантировано. Они действуют в условиях конкуренции, и их будущее неизвестно, а настоящее всегда подвержено переменам. Существуют пределы этой неопределенности, а значит — и самой непредсказуемости. Конкуренция не может быть безбрежной, слишком большая неопределенность приводит к неэффективности. Вследствие этого неопределенность результатов при либеральной демократии сочетается с тем, что можно было бы обозначить как определенность процедур. Процедуры могут трактоваться как установления (институты), регулирующие конфликты, обеспечивающие относительную стабильность различным сферам или периодам и, таким образом, в конечном счете ограничивающие число возможных последствий. Говоря об институтах, я имею в виду существование норм, законов и правил игры, а также функционирование политических и экономических структур. Сюда включается, например, действие законов, наличие партий, придающих упорядоченность политической борьбе, государственная бюрократия, опирающаяся на рационально-юридические критерии, профсоюзы, институты социального обеспечения и страхования, система правовой защиты частной собственности и — главное — общественный договор относительно того, что дозволяется, а что — нет. Таким образом, конкуренция при либеральной системе имеет ограничения, и определенность политических процедур сочетается с неопределенностью результатов.

Если мы обратимся к государственному социализму, то обнаружим зеркально противоположную ситуацию. Здесь итоги деятельности всегда определены*. В сфере политики коммунистическая партия обладает монополией. Те силы, которые могли бы соперничать с коммунистами, выведены с арены политической борьбы, причем в условиях закрытых границ; ограничены возможности внепартийных организаций и запрещена какая бы то ни было деятельность, направленная на развитие гражданского и политического обществ. В сфере экономики — тоже мощный протекционизм, например, в форме значительных субсидий как производителям, так и потребителям, жесткие меры для предотвращения банкротств и безработицы, государственная собственность на средства производства и отчуждение всех экономических субъектов мировой экономики в целом. Таким образом, государственный социализм гарантировал как политические, так и экономические результаты: уничтожив состязательность в экономике и политике, он подавил элементы неуверенности в этих сферах, избежал неопределенности и обеспечил постоянство, а следовательно — предсказуемость.

* Я говорю, конечно, о государственном социализме до его крушения, т.е. о его идеал-типической, а значит, искаженной форме, в которой он представал в споре с либеральной демократией (2).

И все же процедуры оказались лишенными предопределенности. На первый взгляд, это утверждение выглядит странно, поскольку государственный социализм характеризуется, казалось бы, полной регулируемостью, т.е. подчиненностью процедурным требованиям (взять хотя бы ограничения централизованного планирования и государственную собственность в экономике, а также всепроникающий характер аппарата коммунистической партии). В самом деле, ограничения в развитии гражданского и политического обществ объясняются тотальным господством государства. Одно дело — крайняя бюрократизация общества, другое — существование нормально функционирующих процедур. Хорошо смазанная бюрократическая машина — иррациональна, она способна заглушить все жизненные процессы — это хорошо показали Гоголь и Кафка. Бюрократия по мере своего распространения придавала процедурам причудливый характер и подменяла отправление власти произволом. Одна из причин этого — засилье идеологии. Считалось, что закон есть лишь оружие правящего класса, он никогда не должен быть объективным, а процедура — регулярно исполняться. Так к чему законы и процедуры вообще? Но эта ситуация отражала также стремление всячески усилить власть партии-государства над обществом, контроль высших его слоев над низшими. Когда демократические процедуры не установлены, то и права неопределенны, они как бы не существуют. В результате политические деятели и чиновники получали возможность не только принимать решения, но и определять права граждан, цели государства, процедуры и юрисдикцию. Таким образом, отсутствие проделанных процедур давало политикам и бюрократам чрезвычайную власть: они могли манипулировать элементами неопределенности.

В то время как при либерально-капиталистической демократии неопределенность результатов сопрягается с определенностью процедур, то, наоборот, для государственного социализма характерно иное сочетание — предопределенности результатов при определенности процедур (табл.2). Значит, каждая из этих типов систем содержит элементы определенности и неопределенности или, иначе говоря, гарантию (безопасность) и риск. Это не случайно. Можно утверждать, что неопределенность результатов, свойственная либеральной демократии, с течением времени породила потребность в создании упорядоченного комплекса процедур, а следовательно — и в более определенных результатах (так появилось, например, "государство всеобщего благоденствия" и кейнсианская экономическая теория). Подобно этому, государственному социализму с его неопределенностью процедур потребовалась меньшая жесткость (вспомним, что всегда нужны были "толкачи" и "блат", чтобы сделать результаты не столь определенными). С той же целью происходило заигрывание с рыночно ориентированными экономическими реформами.

Короче говоря, обе общественные системы испытывали потребность в механизмах компенсации, в нарушении соотношения между определенностью и неопределенностью результатов. Впрочем, насколько эффективны такие механизмы — вопрос иного порядка. Например, продержался ли государственный социализм столь долгий срок потому, что процедурная неопределенность придавала известную гибкость центральному планированию или, наоборот, именно она раньше времени погубила социализм, так как срывала реализацию спущенных сверху директив? Или рыночные реформы ускорили день кончины госсоциализма?

Усложнение проблемы в условиях переходного периода

Теперь посмотрим, как следует справляться с элементами неопределенности в условиях переходного периода. На табл.2 показано, что с политико-экономической точки зрения следовало бы сочетать неопределенность результатов с неопределенностью процедур. Перед нами, таким образом, еще один вариант решения. В чем он состоит?

В странах Восточной Европы результаты неопределенны по двум причинам. Одна заключается в том, что вследствие ряда событий и решений после 1986г. политическая и экономическая сферы были либерализованы. Это не значило, что восточноевропейские страны стали капиталистическими или либерально-демократическими; их возможности были ограничены и зависели от того, как далеко удалось продвинуться всему региону или каждой стране от государственного социализма к либерально-капиталистической демократии (табл. 1). Но это означало, конечно, что данные системы стали более конкурентными, чем прежде, и что результаты в них — более неопределенными. Однако имеется и другое измерение этой неопределенности. Она проявляется в процессе движения к новому строю. Если происходят быстрые перемены во всех сферах общества, если направление таких перемен вступает в непримиримое противоречие с прошлым и порывает с ним, если основные институты нового политического, экономического и социального устройства находятся в процессе становления, тогда результаты по определению являются крайне непредсказуемыми, причем независимо от того, движется ли общество в сторону либерализма или от него.

Таким образом, в странах Восточной Европы результаты переходного периода отмечены высокой степенью неопределенности — благодаря либерализации, а также "новизне" установившихся режимов. Вряд ли в ближайшем будущем эта ситуация изменится. По мере углубления экономических реформ у производителей, трудящихся и потребителей уменьшаются гарантии, а партийная система будет распадаться как из-за того, что антикоммунистический лозунг не получил общественной поддержки, так и из-за растущего недовольства населения экономическими тяготами переходного периода, медлительностью процесса становления либеральной демократии.

В то же время переходный период характеризуется неопределенностью процедур. Здесь сказываются, с одной стороны, власть прошлого (т.е. госсоциализма), а с другой — значительные препятствия, возникающие при попытках стандартизации порядка разрешения конфликтов. Драматические перемены, происшедшие после 1986 г. в Восточной Европе, привели к разрушению политической монополии коммунистических партий (хотя в иных случаях коммунисты сохраняют за собой олигопольные позиции), однако они не возымели должного действия на процедурные процессы. Причины: 1) определенность процедур никогда ранее не была сильной стороной в этих странах (кроме Чехии); 2) революции 1986-91 гг. разрушили коммунистические партии, но государственный аппарат остался нетронутым; 3) во многих случаях те, кто обладали ранее полнотой власти и теперь вошли в политические, административные и экономические структуры как служащие аппарата; 4) развитие процедурного оформления демократии и капитализма требует немалого времени (особенно учитывая, что в переходный период существует еще множество других проблем); 5)непредопределенность результатов перехода с его смелыми замыслами порождает общественное давление, а оно, в свою очередь, ведет к тому, что выработка четких процедур приносится в жертву желанию получить побыстрее ощутимые результаты. Это последнее крайне важно, ибо здесь и кроется ловушка. Процедурная определенность — пожалуй, добрая половина самой сути капитализма и либеральной демократии, о чем часто забывают. Между тем желание воспользоваться плодами первого и второй (конкуренцией с ее положительными последствиями, т.е. экономической эффективностью, и политическими свободами) работает против процедурной определенности. Таким образом, переходные режимы проявляют поспешность и нетерпение в деле развития процедурной стороны либеральной политики и экономики, поэтому мы и получаем вполне предсказуемые результаты, например, коррупцию и концентрацию политических полномочий в руках главы исполнительной власти, причем во имя создания либерального строя.

НЕКОТОРЫЕ ПОЯСНЕНИЯ

Итак, бросается в глаза, что в переходный период непредсказуемость результатов сочетается с неопределенностью процедур. Так мы получаем двойную неопределенность, а если прибавить политические и экономические аспекты, то даже учетверенную.

Однако, что означает совмещение неопределенностей одновременно процедур и результатов? Конечно же, колоссальную нестабильность. Я имею в виду ситуацию, когда отсутствуют привычные — структурные — опоры в общественной жизни: недостает представлений о ценностях; интересы, поведение людей носят случайный характер. Более конкретно (в зависимости от метода анализа) - это отсутствие системности и, стало быть, четко определенных регуляторов и ограничителей, общественных ролей и отношений; нет установившихся норм и институтов; не определились группы интересов и сами классы. То есть отсутствует все, что придает социальной жизни относительную упорядоченность и систематизированность. Общество выглядит как судно в дрейфе без руля и без ветрил.

Обществоведы имеют весьма смутное представление о том, как действуют люди в подобных ситуациях. Они предпочитают скорее изучать некие структуры, а не социальную обстановку. Например, обычно считается (впрочем, здесь играет роль и недостаток информации), что люди знают, к какому классу принадлежат, сознают свои интересы, осведомлены о правилах политической игры, обладают разумными представлениями о том, что произойдет в будущем и что оно принесет им, какие конечные результаты они сами предпочитают и какова должна быть стратегия их поведения для достижения подобных целей. Однако в переходный период с его непредопределенностью все допущения, сделанные исследователями касательно "нормальной" человеческой природы и поведения, оказываются под вопросом.

Как поведут себя люди в непредсказуемых условиях, когда так мало точек опоры, а ставки — о чем следует всегда помнить — столь велики? Можно сделать несколько более или менее обоснованных предположений, каждое из которых требует эмпирической проверки. Первое: люди будут держаться за все то немногое, что кажется им долговечным, придавая чувство самоценности. Наиболее очевидный пример - этническая принадлежность, т.е. то, что в отличие от остальных социальных характеристик не подвержено "колебаниям" в переходный период. Второе: люди будут винить во всех неудачах что-то или кого-то (примеры — усиление антисемитизма, ненависть к конкретным политическим деятелям и правительству), либо превозносить кого-то или что-то (мечтания о "сильной руке" или объединенной Европе). Третье как закономерная реакция на нелогическую ситуацию: желание уйти из общественной жизни и сосредоточиться на частной. Политическую дестабилизацию можно наблюдать в большинстве стран Восточной Европы, в частности, падение интереса к выборам. Наконец, четвертое: люди страхуют себя от больших потерь. Если воспользоваться терминологией игры, то они стремятся не к большему выигрышу, а к меньшему проигрышу.

Из нашего рассуждения вытекает простой, но существенный вывод. То, что обычно исследователи общества рассматривают как отправной пункт (т.е. классы, интересы, институты, сама система) в условиях переходного периода должно стать конечным результатом анализа. Все, что мы наблюдаем сейчас, — это не следствие воздействия системы, классов и т.д., а скорее процесс их становления. Постоянные величины, принятые в обществоведении, должны стать переменными, зависимыми от условий переходного периода.

Отсюда вытекает второе наблюдение, оно заставляет обратить взоры в будущее. Из сказанного следует, что в Восточной Европе не приходится ожидать, особенно в ближайшее время, наступления эпохи либеральной демократии. Именно потому, что между государственным социализмом (от него надо вести отсчет) и либерально-капиталистической демократией — огромное расстояние. Как отмечено в таблицах 1 и 2, эти две системы обладают противоположными характеристиками и взаимоисключающим образом трактуют фактор неопределенности. В итоге их институты и культура основываются на противоположных принципах. Чтобы одну систему трансформировать в другую, надо ее в корне преобразовать.

Могут возразить, что все сказанное типично лишь для периодов стремительных перемен — например, послереволюционных, или переходных от диктатуры к либеральной демократии. Это не так. Если сравнить временные отрезки, допустим, после революции большевиков, после "освобождения" стран Восточной Европы или второй мировой войны, либо недавние события на юге Европы, в Латинской Америке, то мы вправе утверждать, что нынешний переходный период в странах Восточной Европы более революционен по своим целям, если не по последствиям. Например, в некоторых районах бывшего СССР наблюдалась удивительная преемственность между царизмом и большевизмом, проявлявшаяся как раз в сочетании определенности конечных результатов с неопределенностью процедур; во всех других аспектах я не собираюсь уподоблять друг другу указанные периоды, ибо они различны по целям и движущим силам. И, напротив, я могу доказать, что недавние революции в Восточной Европе в преобразовании институтов и процедур зашли гораздо дальше, чем большевистская. Еще удивительнее то, что эти революции оказались (во всяком случае, так было до сих пор) значительно менее насильственными — конечно, если не считать Югославию. Но есть еще одна причина, по которой мы не должны ожидать быстрого перехода к либеральной демократии. Как видно из табл.2, существуют четыре возможных исхода для режимов в этих странах: они застынут в переходном состоянии; могут вернуться назад к государственному социализму (или его вариантам); способны двигаться к "обычной" диктатуре, которой свойственна определенность процедур и конечных результатов. Есть также основания считать вероятной и либеральную демократию. Думают иногда, что переходный период затянется надолго, поскольку неопределенность влечет за собой неопределенность, а цели велики и неподъемны. К тому же взгляды экс-коммунистов на экономику и политику, раскол оппозиции и трудности самого перехода могут толкнуть на возвращение к какому—то варианту государственного социализма. Наконец, неопределенность процедур и конечных результатов может заставить нынешние власти избрать иной, еще нигде не виданный, но теоретически возможный путь, т.е. диктатуру с определенными процедурами и результатами.

* * *

В статье утверждается, что мы не сможем понять сущность посткоммунизма в Восточной Европе, пока не подвергнем тщательному анализу прошлое, настоящее и возможно будущее коммунистических режимов и пути их дальнейшего развития. Я полагаю, что ключевым фактором в анализе политико-экономических систем является различное их отношение к элементам неопределенности и управлению ими. Если либерально-капиталистическую демократию характеризуют определенность процедур, но непредсказуемость конечных результатов, то государственный социализм, напротив, отличается неопределенностью процедур и определенностью результатов. Между тем существует и такой вариант посткоммунизма как переходный период, когда неопределенными являются и процедуры, и конечные результаты. Борьба за то, чтобы справиться с подобной неопределенностью, и составляет содержание нынешнего момента; этот подход позволит угадать направление, по которому будут развиваться события. Если мы проигнорируем такую возможность и вернемся к традиционным исследованиям на основе концепций, гипотез и доводов, полученных благодаря ситуациям большей определенности, мы рискуем ошибиться в настоящем и отрезать себе пути к пониманию будущего.

Различие факторов определенности и неопределенности имеет немало следствий с точки зрения анализа особенностей переходного периода. Одно из них заключается в том, что либеральная демократия является лишь одним из вариантов будущего. Другое — в том, что нам следует более серьезно задуматься о переходных условиях как о самостоятельной политико-экономической системе со своими собственными закономерностями и набором особых черт.

Таблица I

Основные различия между государственным социализмом и либерально-капиталистической демократией

Таблица 2

Неопределенность Конечные результаты

В своей работе над проблемами переходного периода я многим обязана Марии Ксанади, с которой проработала два года. Особенно это относится к нашей статье, опубликованной недавно: Bunce V., Csanadi M. A Systematic Analysis of a Non-System: Post-Communism in Eastern Europe. — "Sisyphus", 1992. Кроме того, следует упомянуть работы исследователей, стоящих на сходных позициях. Это главным образом: Bielasiak J. The Dilemma of Political Interests in the Post-Communist. Kpoмe того, следует упомянуть работы исследователей, стоящих на сходных позициях. Это главным образом: Bielasiak J. The Dilemma of Political Interest in the Post-Communist Transition. In: Social and Change in Poland. Warsaw, 1992; Rychard A. Passive Acceptive or Active Participation: The Ambiguous Legacies of Social Opposition in Poland. Ithaca, 1991; Staniszkis Ja. The Breakthrough in Eastern Europe: Lessons from the Polish Case, Berleley, 1991.

Для дальнейшего анализа концепции неопределенности применительно к сталинизму см.: Bunce V.Stalinism and the Management of Uncertainty. In: The Transition to Democracy in Hungary. Budapest, 1991.