Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ОТ НОМЕНКЛАТУРЫ К БУРЖУАЗИИ: "НОВЫЕ РУССКИЕ" (I)

В. Б. Пастухов

ПАСТУХОВ Владимир Борисович, кандидат юридических наук, научный сотрудник Института сравнительной политологии РАН.

"Новые русские" удивляют Европу и Америку. Некоторые о них восторженно говорят, как о новой российской элите, в руках которой будущее страны. Кто же эти, невесть откуда взявшиеся, свободные и богатые люди? Чтобы ответить на вопрос, необходимо обернуться назад в советское прошлое, ибо все новое, как известно, есть хорошо забытое старое.

Советская элита формировалась не один десяток лет. За эти годы она пережила длительную и мучительную стадию становления, а затем последовательно развивалась по классической марксистской схеме, поочередно выступая как класс "в себе'', "для себя" и "для других". Лишь после этого на исторической сцене появились "новые русские", так поразившие воображение современников.

I

Революция означает не только смену эпох, но и смену элит. Однако новая элита редко обнаруживает себя сразу после революции. Поначалу власть становится добычей той "партии" (части общества или политической организации), которая подготовила и возглавила переворот. По праву победителя этот авангард мгновенно превращается в правящий "класс". Он получает свои привилегии как трофей. Это еще не социальный слой, а лишь некая сумма конкретных лиц, игрой исторического случая оказавшихся наделенными богатством и властью. Но история очень быстро производит селекцию среди "выдвиженцев революции", оставляя наверху лишь тех, кто соответствует требованиям наступившей эпохи. Именно из последних начинает формироваться новая элита.

С этой точки зрения рано говорить о советской элите в ленинский период и время НЭПа. В том, как сформирован высший класс, еще не прослеживается никакой системы. Место "наверху" определяется только "революционными заслугами". Правящий слой социально разнороден. Здесь можно найти всех: от аристократа до безграмотного крестьянина. Так же контрастна и психология властителей. Революционный фанатизм удивительным образом сочетается здесь с жадностью мародера.

Но по мере стабилизации режима в формировании элиты начинает прослеживаться определенный принцип. Элитарность в Советской России является функцией власти. Принадлежность к "высшему свету" предопределяется занятием соответствующей должности в государственной иерархии. Советская элита рождается как номенклатура.

СТАНОВЛЕНИЕ советской номенклатуры практически совпадает по времени с периодом сталинского правления. Для элиты это время жестокой, безо всяких правил борьбы за должности. Миллионы людей сражаются друг с другом за "место под солнцем". Так сражались друг с другом будущие буржуа в эпоху первоначального накопления капитала. Должность в сталинской России — тот же капитал. И поэтому в ход идет все — подкуп, донос, обман, убийство. Борьба внутри партийного и государственного аппаратов сродни дарвиновской борьбе за существование. В ходе нее в результате естественного отбора выделяются "особо одаренные особи", способные делать карьеру. Они еще очень разные, с неодинаковой судьбой. Но их уже объединяет общий психологический шаблон, по которому будущие поколения будут легко узнавать "функционеров".

Эти профессиональные карьеристы не могли не придти в столкновение с "баловнями судьбы" — старыми большевиками, занимавшими свои должности лишь в силу исторических заслуг. Судьба ленинской гвардии оказалась предрешена. Ей оставалось либо принять участие в соревновании "на выживаемость" (что часть "революционеров" успешно и сделала), либо уйти с политической сцены.

К СЕРЕДИНЕ 50-х ГОДОВ становление советской элиты заканчивается. Хрущевская оттепель знаменует превращение номенклатуры в "класс в себе". Она еще не стала особой социальной группой. Но чехарда назначений на руководящие посты прекращается. Процесс замещения государственных должностей упорядочивается. Борьба без правил сменяется борьбой "по правилам". Возникают традиции, которые при помощи идеологии закрепляются как незыблемые процедуры. Процедуры создают рамки, обязательные для всех. В указанных рамках продвижение вверх по иерархической лестнице формализуется. Субъективные качества претендента начинают играть меньшую роль. Зато возрастает роль "объективных" критериев, таких как социальное происхождение, образовательный уровень, служба в армии и т. п. Скоро появилась возможность увидеть и первые результаты действия этого механизма. Советская элита стала более однородной. Наверху, как правило, оказывались люди со сходной биографией, чаще — выходцы из крестьянской среды, получившие высшее образование. Психологическая общность правящего класса усиливается.

С СЕРЕДИНЫ 60-х ГОДОВ создаются объективные и субъективные предпосылки для превращения номенклатуры из "класса в себе" в "класс для себя". Номенклатура все больше обособляется в особую социальную группу. Эта группа стремится закрепить за собой государственную власть. Возникает качественно новая ситуация. Наряду с принципом "элита есть функция власти" начинает действовать и прямо противоположный — "власть есть функция элиты".

Чиновник уже относится к своей должности как к собственности. Он делает все мыслимое и немыслимое, чтобы закрепить эту должность лично за собой навсегда и, по возможности, передать ее по наследству. Начинается старение элиты. Процесс замещения должностей на всех этажах государственной иерархии замедляется. Одновременно сдерживается развитие государственной и общественной жизни, страна вползает в стагнацию.

В ГОДЫ "ЗАСТОЯ" окончательно формируется облик советской номенклатуры. Должность откровенно рассматривается как возможность пользоваться частью государственной собственности. Чем выше должность, тем шире эти возможности. Относясь к должности как к частной собственности, советская элита опосредствованно относится как к частной собственности и к той доле государственного имущества и благ, доступ к которым она получает благодаря служебному положению. Таким образом, в стране постепенно устанавливались опосредствованно буржуазные отношения.

С одной стороны, происходит значительное расширение элитарного слоя. К нему теперь принадлежат не только высшие партийные функционеры, высокопоставленные чиновники Советов и исполкомов, но и многочисленные хозяйственники солидного ранга. С другой — элита делится внутри себя на замкнутые кланы. Делаются попытки превратить многие профессии в наследственные. В обществе складываются почти закрытые элитарные и полуэлитарные корпорации, имеющие собственные интересы и оберегающие свои привилегии.

Наступает момент, когда советской элите становится тесно в старых рамках, и она начинает проявлять себя как "класс для других", стремясь изменить общественный строй в своих интересах. Этот процесс становится особенно заметным во времена перестройки — в "эру Горбачева".

В УСТРЕМЛЕНИЯХ советской элиты не было ничего оригинального. Как и любой другой растущий класс, номенклатура желала закрепить свое уже фактическое господство юридически. В тех конкретных условиях, сложившихся в СССР к началу 80-х годов, это значило, что номенклатура должна открыто оформить право частной собственности на ту долю государственного имущества, которой она пользовалась до сих пор в опосредствованной чином "государственной" форме.

Однако для того, чтобы стать "частным собственником", номенклатуре необходимо было уничтожить ту самую "социалистическую" собственность и соответствующую ей государственную надстройку, которые в течение десятилетий составляли основу ее господства. Таким образом, направление, цели и возможные "итоги" перестройки оказывались предопределены. Но они были предопределены отнюдь не гуманистическими и демократическими воззрениями инициаторов и участников этого политического процесса, а экономическими интересами элиты, стремящейся юридически закрепить свои права. Опосредствованно буржуазные отношения, сложившиеся в 60-е и 70-е годы, превращались в непосредственно буржуазные, а обуржуазившаяся номенклатура становилась номенклатурной буржуазией.

II

История редко ставит перед обществом задачи, не обеспечив их решение "материально", т. е. не создав силу, которая в состоянии эти задачи решать. Прежде, чем старая номенклатура станет новой буржуазией, должна была явиться общественная сила, призванная разрушить систему государственной собственности и охранявшее эту систему тоталитарное государство.

Советской номенклатуре изначально было свойственно сущностное внутреннее противоречие. Суть его состоит в том, что государственная власть выступает для элиты одновременно и причиной, и следствием, и основанием господства, а также его результатом. Советская элита становится элитой только потому, что в ее руках находится государственная власть, и в то же время она узурпирует власть лишь на том основании, что она — элита. Это противоречие в конечном счете и обусловливает необходимость постепенного изменения форм господства.

На первых порах, пока элита существовала только как "класс в себе", ее глубинное противоречие никак не проявляло себя и не вызывало никаких видимых последствий. Однако по мере превращения элиты в "класс для себя" оно находит внешнее выражение в объективной противоречивости условий существования и развития номенклатуры.

С одной стороны, господство номенклатуры имеет своим основанием государство. Поэтому, чем сильнее государство, тем прочнее позиции элиты. Государство становится тем сильнее и стабильнее, чем эффективнее действует номенклатурный механизм расстановки и перемещения (в основном по кругу, в пределах одной "страты") руководящих кадров, чем больше власть защищена от субъективных, волюнтаристских воздействий. С другой — проявить себя как класс номенклатуры может, лишь узурпируя власть, закрепляя за собой занимаемые ею должности в государственной иерархии.

Но тем самым она сама разрушает сложившийся номенклатурный механизм, ставит результативность деятельности государственной власти в зависимость от качества и возможностей конкретной группы стареющих чиновников. Это приводит к постепенному ослаблению государства и, одновременно, к ослаблению позиций самой правящей элиты.

РАЗВИВАЯСЬ, номенклатура вступает в конфликт со своими собственными основаниями. Конституируясь как класс "для себя и для других", она вынуждена провоцировать "застой" и ослаблять государственную власть. "Застой" не является исторической случайностью, возникшей "по недомыслию" впадающих в маразм правителей. Это неизбежный этап в развитии номенклатуры, условие ее становления как правящего класса.

Объективная противоречивость положения сказывалась на субъективном состоянии номенклатуры, приводила к ее внутреннему раздвоению. Номенклатура вынуждена была выступать в странной исторической роли — как реакционный и прогрессивный класс одновременно. Оставаясь на узкоэгоистических позициях, она порождала "застой" и ослабляла государство. В то же время, заинтересованная в укреплении государства, она должна была бороться с "застоем", желать обновления и реформ и действовать в этом смысле в интересах всего общества. Номенклатура являлась одновременно и суррогатом власти, и суррогатом общества, функционировала как "аппарат" и как "общественность".

Это не то внешнее разделение, когда номенклатура расслаивается на отдельные чиновничьи корпорации. Речь идет о двух "лицах" номенклатуры, когда один и тот же конкретный человек, занимающий конкретную должность на государственной службе, попеременно ведет себя то как должностное лицо, настоящий чиновник, то как представитель общественности, российский интеллигент. Эта внутренняя расчлененность сознания становится естественным состоянием, образом жизни советской элиты.

Чем более ослабляется власть, тем противоречивее положение номенклатуры и тем явственнее ее внутренняя разъединенность. На определенном этапе внутреннее расслоение проявляет себя внешне как раскол элиты. Происходит своего рода "материализация духа". По одну сторону баррикад оказываются "партократы" — достаточно узкий радикально-реакционный слой, стремящийся во что бы то ни стало сохранить отживающую государственную систему. По другую сторону — "демократы", такой же узкий радикально-оппозиционный слой, стремящийся к уничтожению "ненавистной" государственности.

За короткий по историческим меркам период радикальная оппозиция при молчаливой поддержке почти всей элиты смогла одолеть реакцию и решить давно назревшую задачу уничтожения ставшей анахронизмом системы. Однако самые интересные процессы разворачивались в это же время "в глубине" и были до поры скрыты от сторонних глаз. Основная масса номенклатуры, не принимая участия в политических баталиях, воспользовалась ослаблением власти для того, чтобы любыми доступными средствами превратить в свою частную собственность все то государственное имущество, которое оказалось в пределах ее досягаемости. Так номенклатурная гусеница, перезимовав перестройку в виде куколки, выпорхнула в свет как бабочка-буржуазия.

III

За свою многолетнюю историю советская номенклатура не раз меняла облик. Поначалу она не имела определенного лица. Термин "номенклатура" в первое время означает лишь перечень наиболее важных государственных должностей, замещаемых определенным образом. Когда элита становится "классом в себе", под "номенклатурой" начинают подразумевать не столько перечень должностей, сколько круг лиц, обычно занимающих их. Затем какое-то время смысл термина "номенклатура" совпадает со смыслом термина "элита". Принадлежать к номенклатуре значит занимать высокое положение в обществе, иметь привилегии, пользоваться всевозможными материальными благами. После значение термина "номенклатура" резко сужается: это уже не вся элита, а лишь наиболее консервативная, отсталая и реакционная ее часть.

Парадоксально, но превращение советской элиты в полузакрытую социальную группу способствует повышению уровня ее культуры. Появляется новое "номенклатурное" поколение, которое уже имеет не рабоче-крестьянское, а советско-"аристократическое" происхождение. Это поколение имеет достаточно хорошее образование, иногда даже полученное за границей. Его уже трудно накормить сказкой о коммунизме. Пользуясь всеми благами псевдосоциалистической системы, оно относится к этому коммунизму с плохо скрываемой брезгливостью и открыто фрондирует своим "вольнодумством". Из такого поколения выйдут будущие "Гайдары". Да и старшее поколение не живет с закрытыми глазами. Для элиты "железный занавес" со временем превращается в формальность. Она ездит на Запад и имеет возможность сравнивать реальную эффективность общественных систем.

К концу 70-х годов советская номенклатура уже тяготится теми парткоммунистическими условностями, которыми обставлено ее господство. Еще более удручающе действуют на нее осознание зыбкости основ своего господства, понимание зависимости личного благополучия от изменчивой служебной "планиды" — собственной или родителей.

ДЛЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЯ номенклатуры был всего один путь решения подобных проблем — стать полноценным буржуа. Номенклатурная буржуазия есть высшая и наиболее законченная форма развития советской номенклатуры — форма, в которой, наконец, находит разрешение присущее номенклатуре внутреннее противоречие. Став буржуазией, номенклатура приобретает собственное, независимое от власти основание своего господства — капитал.

Номенклатурная буржуазия — это не только высшая, но и последняя ступень восхождения старой советской элиты. Начиная с данного момента эта элита отрицает самое себя и преодолевает свою номенклатурную форму, превращаясь постепенно в обыкновенную буржуазию.

В результате крушения старой государственности происходит ранее немыслимое расщепление господства и власти. "Самозахват" государственной собственности приводит к тому, что экономическое господство оказывается почти целиком в руках номенклатурной буржуазии. Однако политическая власть остается в руках "демократов", революционного авангарда "общественности", который завладел ею по праву победителя в августе 1991 г. В принципе это старая государственная власть, но уже принадлежащая другим.

ОТНОШЕНИЯ между номенклатурной буржуазией и "демократами" так же сложны и двусмысленны, как отношения сталинцев и "ленинской гвардии" в конце 20-х — начале 30-х годов. С одной стороны, их вроде бы связывает общее "революционное прошлое". С другой — номенклатурная буржуазия уже успела стать реальным хозяином России, и поэтому вправе желать, чтобы у руля государства стояли ее представители. "Руль", однако, оказался в руках "самозванцев", успевших перехватить его у рухнувших партаппаратчиков.

Между теми, кто защищал Белый дом, и теми, кто в суматохе перестройки прибирал к рукам "склады", пробежала черная кошка. Реальная сила и историческая перспектива находятся сегодня, безусловно, на стороне последних. Но дело осложняется тем, что в рядах номенклатурной буржуазии отсутствует единство. Различные группы бывшей советской номенклатуры приватизируют госсобственность различными темпами, и поэтому в разное время оформляются окончательно как буржуа. Как это обычно бывает в эпоху ранних буржуазных преобразований, первым обогащается небольшой отряд финансовой и торговой (преимущественно компрадорской) буржуазии. 1991-92 гг. — время расцвета всевозможных коммерческих банков и внешнеторговых организаций, посредничества. Это подлинные хозяева жизни в России. Основная часть бывшей элиты "обуржуазивается" значительно позднее. Прежде всего это касается промышленной номенклатуры. Так возникает противоречие между небольшой частью новой буржуазии (торгово-финансовой олигархией) и основным ее отрядом — формирующейся промышленной буржуазией.

Данное противоречие, естественно, накладывается на отношения между политически властвующей "демократией" и экономически господствующей буржуазией. В то время, как промышленная буржуазия стремится привести к власти своих людей, торгово-финансовая олигархия предпочитает брать на откуп существующую власть, оплачивая услуги "новых" чиновников.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА, которую вели между собой в 1992-93 гг. "Демократический выбор" и Гражданский союз, была в действительности выражением той экономической конкуренции за сферы влияния, которую вели между собой узкая группировка номенклатурной буржуазии, захватившая командные высоты в финансах и торговле, и ее люди в структурах власти, и более широкая группа формирующейся промышленной буржуазии. Естественный ход развития буржуазных отношений обязательно приведет к тому, что на смену правлению небольшой группы "нуворишей" придет господство "широких буржуазных масс". Но окончательно положение стабилизируется только тогда, когда будет выработан механизм, позволяющий новой буржуазии осуществлять политическое господство в целом, т. е. как класса. Для этого каждый новоявленный буржуа должен ощутить себя представителем своего "класса".

И вот здесь становится совершенно очевидной необходимость трансформации сознания номенклатурной буржуазии, ее внутреннего идеологического и психологического перерождения. Номенклатурность вступает в противоречие с буржуазностью. Номенклатурная традиция толкает только что родившегося российского буржуа к узкоэгоистическому, утилитарному отношению к власти. Как бывший представитель номенклатуры, новый хозяин России домогается создания государственной системы привилегий и исключений для своего личного "дела". Буржуазность заставляет бывшего номенклатурщика стремиться к установлению равных правил игры для всех, к общей отстраненности от власти, к системе законности.

Однако здесь номенклатура упирается в своем развитии в тот "потолок", преодолеть который она не в состоянии, даже став буржуазией. Революция политического и правового сознания невозможна без революции психологической, или нравственной. Именно она должна подвести черту под номенклатурным прошлым российской буржуазии.

IV

В современной российской жизни много политики. В политических реформах видят чуть ли не панацею от всех бед, поразивших общество. Но все более ясным становится то, что это "лекарство" не соответствует характеру болезни. Положение, в котором очутилась Россия, сложнее, чем просто экономический и политический кризис. Мы присутствуем (участвуя, разумеется) при нравственной деградации нации в пределах нашего XX столетия. Из этой глубины нельзя вырваться при помощи чисто экономических и политических мер. Подобное лечится подобным. Поэтому нам все-таки придется по-новому осмыслить роль нравственных начал в жизни российского общества.

Индивид подчиняется бесчисленным правилам, установленным помимо его воли государством, разнообразными корпорациями и сообществами, членом которых он является, наконец, семьей. Но есть еще и правила, которые он устанавливает для себя сам. Они могут совпадать или не совпадать с "внешними" нормами, навязанными обществом. Их выбор зависит от воли личности, ее внутренних установок и приоритетов.

Мы долгое время слишком много внимания уделяли внешним регуляторам общественного поведения и слишком мало думали о внутренних (некоторые из нас, впрочем, о существовании последних не догадывались). В нашем сознании сложился культ социальных, точнее, социалистически-правовых норм. В нормальном же состоянии общества роль социальных, внешних норм, думается, более скромна, чем кажется на первый взгляд человек сам в основном регулирует свое поведение. Наивно полагать, что миллионы людей не крадут, не убивают, не нарушают, в конце концов, правил дорожного движения лишь потому, что существуют уголовный и административный кодексы. Страх перед наказанием и даже общественное мнение не в состоянии предотвратить массовых беззаконий. Существует другая, во много раз более могучая сила - нравственная традиция, передающаяся из поколения в поколение, впитываемая с молоком матери. Когда эта традиция ослабевает, никакое государство и никакое право не могут удержать порядок, в т. ч. политический.

НРАВСТВЕННОСТЬ так же исторична, как государство и право. Смена эпох означает смену моральных систем. Причем, поскольку нравственное сознание изначально существует в форме религиозного, переломные моменты истории ознаменовывались сильнейшими религиозными движениями.

Рождение буржуазии в Европе, как известно, сопровождалось движением Реформации, в рамках которого выковывалась новая буржуазная мораль. Политическое сознание гражданина опиралось на нравственное самосознание человека, созданное Реформацией. Сначала человек учился быть более независимым по отношению к Богу, т. е. самостоятельно решать вопрос о добре и зле, о нравственном и безнравственном. Лишь после этого смог утвердиться общественный строй, основанный на экономической и политической свободе индивида. Не может быть буржуазных рыночных отношений без буржуазной этики труда, равно как и политической демократии без навыков нравственного саморегулирования.

Номенклатурная буржуазия станет настоящим классом собственников только после того, как Россия переживет свою Реформацию, создающую нравственные предпосылки нового общественного уклада. И потому сегодня будущее России зависит не столько от референдумов, выборов и перевыборов, сколько от нравственного "прорыва", от появления нового этического типа, людей с новой моралью, способных строить открытое общество. С этой точки зрения самыми серьезными утратами "эры перестройки" была гибель А. Д. Сахарова и отца А. Меня. По той же причине вся Россия инстинктивно прислушивается к голосу А. И. Солженицына. Это не политические, а нравственные столпы нации, и только сейчас приближается время распространения вширь их влияния в обществе.

В СЕГОДНЯШНЕЙ РОССИИ все-таки необходимо говорить не об изменении нравственных начал, а об их восстановлении. Такое положение сложилось не сразу. В начале этого века в России уже ставился вопрос о реформации. Сейчас нам кажется, что и в ту пору в стране не было ничего актуальнее политики. А ведь тогда спор шел прежде всего о Боге. Сегодня вновь популярны философы и публицисты веховского направления. На них часто ссылаются, но при этом редко задаются вопросом, почему Бердяева, Соловьева, Струве и других их единомышленников волновали в первую очередь не экономические и политические взгляды российской интеллигенции, а ее безрелигиозность.

Из духовного кризиса начала века было два пути: реформация православия или революционный атеизм. Исторически суждено было победить атеизму. Российская интеллигенция выносила в себе великую утопию о прогрессе, который может быть достигнут лишь при помощи усовершенствования общественного строя. Потому спор шел вовсе не о том, есть Бог или нет. В этой форме на самом деле решался вопрос о месте и роли нравственных начал в общественной жизни. Отвергая религию, российская интеллигенция, сама того не осознавая, отвергала значение нравственной саморегуляции личности. Большевизм лишь "достойно" завершил развитие в подобном направлении.

Однако вставшее на позиции "воинствующего атеизма" большевистское государство вскоре убедилось в поспешности своего стремления выбросить мораль на свалку истории. Править обществом лишь при помощи насилий не дано было никому, даже большевикам. Так на исторической сцене появляется коммунистическая мораль. Сегодня можно посмотреть на знаменитую речь В. И. Ленина на III съезде комсомола под другим углом зрения. Была сделана титаническая попытка, в принципе отринув нравственность, привить народу искусственные нравы, некий суррогат этики, нашедший впоследствии трагикомическое воплощение в "моральном кодексе строителя коммунизма".

В течение семидесяти лет такой суррогат не без успеха использовался в качестве внешнего регулятора нравственности. Однако в смысле действительного нравственного развития народа это был огромный шаг назад. Вместо движения к нравственной самостоятельности личности возрождался худший вариант ортодоксального православия (в смысле: не Бог для человека, а человек для Бога) с той лишь разницей, что в качестве "отца небесного" выступала сама власть, которая с известных пор определяла критерии добра и зла. На власть и коммунистическую идеологию оказалась замкнута вся система нравственного регулирования. Ирония истории заключалась в том, что разрушение этих "принципиально безнравственных" власти и идеологии неизбежно приводило к окончательному расшатыванию нравственных устоев общества.

СТАНОВЛЕНИЕ европейской буржуазии благодаря Реформации сопровождалось ростом нравственной свободы индивида. Я повторяю эту аксиому, чтобы попытаться показать: в России все обстоит гораздо сложнее. В силу многих исторических причин реформация должна начаться у нас уже после того, как открылось движение к рынку и появилась первая — номенклатурная — буржуазия. Обретение экономической и политической свободы происходит в обстановке продолжающегося в посткоммунизме падения нравов. Рынок парализован мошенничеством и насилием, зачатки демократического правления — коррупцией, мелким карьеризмом и интриганством. Нравственная несостоятельность — вот причина, которая мешает номенклатурной буржуазии преодолеть свою номенклатурность.

Новая элита, всегда в ситуации цивилизованного развития замещающая старую, появится в России только тогда, когда изменится нравственная ситуация в обществе. Сегодня в его недрах идет подспудная селективная работа. Миллионы людей оказались поставлены перед нравственным выбором. Причем рынок может стать испытанием гораздо более суровым, чем тоталитарный пресс. При тоталитаризме личность противостояла (если противостояла) внешнему давлению, теперь ей необходимо императивно преодолевать "соблазн" внутри себя. Из тех, кто в таких условиях сумеет обрести и "сохранить себя", и сформируется круг людей, который возглавит российскую реформацию.

Этот процесс идет медленно, почти незаметно на фоне нравственного разложения старо-новой, в том числе политической, элиты. Но следы его уже видны. Самый тяжелый, первый год выбора остался позади. И когда количество, наконец, перейдет в качество, в России произойдет тот нравственный всплеск, который Л. Гумилев называл пассионарной волной и который знаменует новый виток в цивилизационном развитии общества. Только тогда элита в России станет действительно новой, появятся настоящие "новые русские", которых будет отличать от "старых русских" новая мораль и нравственная самостоятельность.