Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

СТАНОВЛЕНИЕ НОВОЙ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ: ОПЫТ ПРОГНОЗА

М. Маколи

МАКОЛИ Мэри, доктор политических наук, преподаватель Оксфордского университета, Великобритания.

Статья публикуется в сокращенном варианте.

УКОРЕНИВШЕЕСЯ ГОСУДАРСТВО, или государство как средоточие автономной власти, является необходимой предпосылкой существования любой поддающейся идентификации формы политического устройства. Под "государством" мы понимаем централизованный институт, который является независимым действующим лицом на международной арене, несет ответственность за целостность территории, контролирует вооруженные силы, способен изыскивать достаточно финансовых средств для содержания военных и гражданских должностных лиц и обладает, по крайней мере в глазах своего персонала, правом принимать властные решения. В подобной трактовке государство как институт следует оценивать в соответствии с его реальным положением — в качестве субъекта в системе государств и в самом обществе, сформированного под влиянием внутристрановых экономических, социальных и политических процессов и в свою очередь влияющего на последние.

Государство, которое уверено в способности править своей территорией, защищать и контролировать ее, принимать решения, финансировать свою деятельность, а также, если брать современную ситуацию, осуществлять общее управление экономикой и влиять на коммуникационную сеть (то есть, по словам Р. Анжера, имеющее определенную свободу маневра) можно назвать сильным. Государство же, чья способность выполнять эти задачи постоянно оспаривается какими-либо группами изнутри или извне, является слабым. Как сильные, так и слабые государства могут прибегать к репрессиям; и в тех, и в других могут существовать и авторитарные, и демократические режимы, однако в слабом государстве форма политического правления постоянно находится под угрозой (1).

Первый вопрос, который нам хотелось бы решить, заключается в том, способна ли нынешняя политическая власть России сохранять контроль над территорией, изыскивать необходимые для этого средства и осуществлять управление через сеть преданных ей чиновников. Если нет, то мы просто не вправе говорить о государстве в действительном смысле слова. Если да, то можно составить перечень альтернативных вариантов развития (при условии, конечно, что будущее возможно предсказать, исходя из опыта прошлого). Допустимы несколько сценариев:

- будет создана авторитарная, управляемая бюрократией империя;

- образуется федеративное государство с различными типами политических режимов в разных регионах;

- возникает свободная конфедерация, опять-таки с отличающимися друг от друга политическими режимами в регионах;

- Россия сократит свою территорию, потеряв часть отдаленных регионов, и в ней сложится авторитарное (религиозное или светское) государство;

- Россия сократится за счет утраты лимитрофных регионов и в ней сформируется демократическое государство-нация.

Необходимо, однако, проявлять осторожность в конструировании будущего на посылках из прошлого или настоящего. Вообще не исключено, что государство в том виде, в каком мы его знаем, т. е. элемент геополитической системы, образованной совокупностью государств, уже становится достоянием истории. Международные экономические органы, движение мирового капитала, многонациональные корпорации, ядерное оружие — все это может быть предзнаменованием возникновения новых политических форм. Но тогда уже сам исходный постулат, что государство представляет собой средоточие автономной власти, толкает исследователей на неверный путь, и нас могут упрекнуть в том, что ориентация на исследование проблем, связанных с государством, лишь отвлекает внимание от действительно ключевых проблем меняющегося настоящего. Отвечая на подобные упреки, следует отметить два обстоятельства. Во-первых, следствием краха коммунизма явился взлет национальной государственности. Возможно, это лишь последняя вспышка, знаменующая конец эпохи, но тем не менее традиционная система государств на данный момент продолжает существовать. Во-вторых, вне зависимости от того, что именно зарождается сегодня в России, результат в решающей степени будет зависеть от исхода борьбы за контроль над общественными ресурсами. Соответственно, мы должны сосредоточить на этом свое внимание.

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ В РОССИИ ГОСУДАРСТВО? Конечно, да, однако, как мы сейчас понимаем, на первый взгляд всевластное советское государство с 1970-х годов постепенно становилось все слабее. К концу 1980-х годов оно оказалось в крайне тяжелом положении. Его военные "нужды" поглощали ресурсы экономики, рост которой прекратился. Оно было перенапряжено территориально, и ослабший центр столкнулся с противостоянием все более автономизирующихся региональных элит. Его стремление финансировать и обеспечивать широкую сеть общественных услуг создавало недопустимое напряжение в бюджете. "Институциональный склероз" в правительственных учреждениях, смешение в умах чиновников общественных и частных интересов и, наконец, попытка правителей найти выход из затруднительного положения породили кризис легитимности (2). В результате современную Россию в лучшем случае можно охарактеризовать как слабое государство. Более точным все же нам представляется определение "государство в хаосе", т. е. такое, в котором старые и новые институты с трудом сосуществуют, находясь в состоянии конфликта.

Для характеристики ситуации, когда "перед лицом центрального правительства оказывается общество, лишенное созданных им самим устойчивых коллективных средств организации", Анжер использует термин "дезорганизованное общество", Аналогом он считает постколониальную Африку: в колониальный период традиционные модели организации там были разрушены и на смену им пришли еще более примитивные модели, основанные на деревенской общине и семье (3). Хотя посткоммунистическое общество и обладает определенными уникальными чертами, что не позволяет втиснуть его в эту или любую другую категорию, понятие "дезорганизованное общество" хорошо отражает его характеристики. Схожесть посткоммунистического общества с постколониальным заключается в следующем: и здесь, и там прежние социальные связи были сломаны и, как только завоеватели ушли, на поверхность всплыли новые связи, которые развились под воздействием системы правления. Различие же состоит в степени прямого государственного вмешательства в создание социальных связей и институтов. В России в результате проводившихся на протяжении 70 лет государственных акций прежние, естественно выросшие социальные институты и структуры были заменены изобретенными и навязанными обществу. Некоторые из этих новых институтов и моделей поведения укоренились, другие — нет; однако все они вне зависимости от того, отвечали ли они целям своих официальных создателей или нет, и поныне нуждаются в существовании всеохватывающего государства. Это относится как к инициированным государством организациям и образцам поведения, так и к новым неформалам, теневой экономике или оппозиционным группам. Если прежнее государство уйдет, им придется измениться: либо исчезнуть, либо преобразоваться в типы поведения и институты, обладающие автономией и независимой жизнью, но в совершенно иной среде. Ликвидация государственного контроля в той же степени выбивает из колеи неформалов, что и комсомол; причем все события последнего времени подтверждает это. (Именно потому тезис о том, что зародыш гражданского общества развивается внутри советского и достигнет зрелости, как только будет гарантирована политическая свобода, полностью неверен. ) Данный процесс мы наблюдаем сегодня, и наше внимание будет сосредоточено на институтах и обычаях, имеющих наибольшее отношение к борьбе за создание государственной власти.

СЕГОДНЯ В РОССИИ есть три важнейших узла конфликтов, от исхода которых во многом зависит, возникнет ли в России государство в том виде, в каком мы его описали выше, и какую форму оно примет. Во-первых, стоит вопрос о территориальном единстве страны. Здесь важнейшую роль будут играть взаимоотношения между гражданскими и военными. Другой проблемой является управление территорией и способность центра изыскивать ресурсы для финансирования своей деятельности. В этом случае успех будет зависеть от того, удастся ли политической элите центра добиться лояльности со стороны должностных лиц самого центра и регионов. Важное значение будет иметь и то, как общество распорядится своими экономическими ресурсами. В-третьих, спорным остается вопрос об ответственности государства за благосостояние народа и о его обязательствах перед обществом. Для времен посткоммунизма данная проблема особо значима, и ее разрешение во многом предопределит дальнейшее развитие. Со всеми перечисленными выше проблемами связана еще одна: удастся ли политической элите легитимизировать себя и свои политические структуры в глазах должностных лиц и граждан. Нам трудно предсказать, как каждый из этих вопросов будет решен, однако мы можем с уверенностью утверждать, что характер их решения определит облик будущего государственного порядка.

ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОБ ЭЛИТАХ. Неплохое описание процесса государственного строительства в целом содержится в книге "Формирование национальных государств". (4) В ходе исследования его авторы открыли "мир, в котором небольшие группы алчущих власти людей, стремясь к достижению собственных целей, ведут борьбу со множеством соперников, преодолевают сопротивление граждан и в результате вопреки своей воле способствуют формированию национальных государств и обретению ими массовой поддержки". Действительно, имеющие доступ к основным ресурсам призваны сыграть решающую роль в создании государства, будь оно авторитарным или демократическим, и потому при исследовании посткоммунистического общества особое внимание должно быть уделено элитам. Роль элит в таком обществе можно оценивать по-разному. Не исключено, что она является более важной, чем обычно (посткоммунистическое общество слишком плохо организовано, чтобы защитить себя от элит); возможно — наоборот (общая неопределенность и нестабильность сказывается и на способности элит добиваться реализации своих интересов). Однако в любом случае элиты остаются в числе главных действующих лиц, и процесс их формирования и взаимодействия требует пристального изучения.

Российская элита отличается от элит индустриальных капиталистических стран. Вследствие господства государственной системы, не допускавшей существования автономных источников власти, она оказалась слабо дифференцированной, плохо осознает свои интересы и не умеет должным образом их отстаивать. Новая политическая элита, претендующая на роль строителя государства, удерживает рычаги власти в центре. Она весьма невелика и состоит из "демократов" (интеллектуалов и специалистов, взявших на себя дело реформ в конце 1980-х годов), технократов и представителей традиционной политико-административной элиты. Будучи все еще политической элитой в стадии формирования, она уже теряет свою "демократическую" окраску. У нее нет резервов, которые она была бы способна мобилизовать: за ней не стоят ни местное чиновничество, ни политические организации (партии), где она могла бы черпать пополнение, в том числе для осуществления власти на местах. Пытаясь управлять, новая политическая элита оказывается объектом поношений со стороны разочарованного в политике населения (Ельцин, правда, все еще пользуется поддержкой). Право выработки политического курса находится в руках Ельцина как избранного народом президента, правительства и российского парламента с его Верховным Советом. На данный момент, однако, не достигнуто согласие по вопросу о том, где должен находиться центр принятия решений, и процесс управления идет как бог на душу положит: указы президента (на многие из которых Верховный Совет накладывает вето) соперничают с постановлениями правительства и с законотворчеством парламентских комиссий. Президент, министры и Верховный Совет создают свои собственные штаты, насчитывающие тысячи сотрудников, преданных своему начальству и стремящихся сохранить свое положение. Конфликт между этими институтами по вопросам о власти и о праве на принятие решения неизбежен. Между тем в условиях отсутствия признанной обществом Конституции или каких-либо соглашений правила разрешения коллизий между властями едва ли существуют,

ТЕПЕРЬ ОБ АРМИИ. В структурном плане военная элита является наиболее организованной элитной группой в обществе, однако крах Советского Союза и раздел вооруженных сил между республиками разрушили прежние формы субординации. Лишившись ясности в том, кому сохранять верность, армия в настоящее время пребывает в состоянии некоего шока (в этом, кстати, кроется одна из причин ее нынешней пассивности). Тем не менее военным предстоит стать ключевым фактором дальнейшего развития. Решающее значение будут иметь противоречия в их рядах, будь то разногласия между различными родами войск, внутри командного и офицерского корпуса, а также в отношениях между высшим командованием и офицерами и между офицерами и солдатами.

Армия — наиболее мощный институт, выступающий за сохранение (если нельзя добиться большего) нынешних границ страны, так что в вопросах, касающихся отношений России с ее соседями (особенно сложных, если они затрагивают российские национальные меньшинства) или перспективы отделения каких-то ее частей, позиция военных будет решающей. Выдвигаемые отдельными регионами и республиками требования о предоставлении им независимости или автономии, равно как и просьбы о поддержке со стороны русского населения, проживающего на территории соседних государств, уже сейчас нередко влекут за собой вмешательство военных. Между тем политическая элита слишком слаба, чтобы противостоять военной (о чем, в частности, свидетельствует тот факт, что некоторые генералы могут открыто критиковать деятельность правительства, оставаясь при этом на своих постах). Поэтому мы не можем в данном случае говорить о государстве, контролирующем строго определенную территорию. Нет речи и о преданности военных нынешнему российскому государству, а вопрос о том, может ли центральное правительство опереться на военных для поддержания внутреннего порядка в стране, остается открытым.

В работах по проблемам переходного периода как само собой разумеющееся признается тот факт, что установление демократии требует согласия военных. В условиях же сегодняшней России одобрение военных будет определять как границы, так и очертания будущего государства. Воспрепятствовать этому может лишь внешняя интервенция, действия со стороны государств, образующих мировую систему. Однако трудно предположить, что подобное произойдет, по крайней мере, в ближайшем будущем. Экономическое давление- это совсем иное. Во всяком случае, если бы у нас была возможность подробно изучить лишь один из институтов сегодняшней России, объектом исследования должна была бы стать армия, хотя, конечно, на поведение военных влияют и действия других институтов.

ЧИНОВНИЧЕСТВО окажет не меньшее воздействие на процесс развития, чем элиты. В то время, как центральная политическая элита большей частью сменилась, государственный аппарат остался тем же, что и при старом режиме. Многие министерства и ведомства Советского Союза просто перешли в подчинение российского правительства и были поглощены российскими министерствами. Такие институты "закона и порядка" как КГБ, прокуратура, суды сохранили и свою иерархическую структуру, и прежний персонал. Хотя бюрократия была сокращена и некоторые ее представители перешли в новые коммерческие структуры, огромный аппарат чиновников, привыкших выполнять указания партии, а ныне не уверенных в том, кому они должны подчиняться и каково их будущее, по-прежнему занимает кабинеты. Взяточничество и коррупция — неотъемлемый элемент их повседневной практики. Таким образом, хотя штат должностных лиц и сформирован, вопрос о том, можно ли сделать из них лояльных слуг нового государства, осознающих различие между своей ролью как государственных служащих и своими частными интересами, остается открытым. При его решении следует в первую очередь обратить внимание на КГБ и прокуратуру. Если эти централизованные учреждения, ответственные за поддержание порядка и соблюдение законности, не будут служить проводниками директив центра, маловероятно, чтобы центр мог опереться на любой другой из государственных институтов. КГБ, несомненно, выступает как единое целое, но проблема — в его отношении к различным претендентам на власть.

СПОСОБНОСТЬ ЦЕНТРА УПРАВЛЯТЬ ТЕРРИТОРИЯМИ, особенно когда речь идет о стране со столь обширными землями, является решающей для государства. В советский период партийные, советские и хозяйственные должностные лица регионов не были полноправными политиками. Они назначались из центра и были в той или иной мере ответственны перед ним. Ныне прежние отношения связи и подчинения между центром и регионами разорваны, и местное чиновничество оказалось в совершенно новой ситуации. Часть его преобразовалась в региональную политическую элиту, обладающую существенной независимостью и стремящуюся к реализации собственных интересов; другая — пытается решить для себя проблему, что выгоднее: представлять центральную власть на местах либо стать региональными сюзеренами. В этих условиях выполнение решений центральной власти является не более, чем случайностью. Назначение местных глав администрации и представителей Президента свидетельствует о неспособности центра контролировать регионы и только усугубляет политическую и административную неразбериху на местном уровне. Характер сделки, которую властям того или иного региона удастся заключить с центром, и, соответственно, степень их автономии будут в значительной степени определяться уровнем экономического развития конкретных регионов. Наиболее спорными станут вопросы о том, кому собирать общегосударственные налоги, кто будет контролировать кредитно-финансовую сферу, кто будет отвечать за функционирование государственных служб.

В литературе, посвященной анализу постсоветского общества, нередки ссылки на его все еще атомизированный характер и на отсутствие в нем организованных групп. При исследовании проблем власти более важными, однако, являются созданные государством ассоциации, которые по-прежнему существуют и структурируют социальные взаимоотношения. Сохранился не только госаппарат, но и многочисленные институты, с благословения КПСС владевшие и распоряжавшиеся огромными ресурсами, контролировавшие доступ к ключевым товарам и услугам. Советское общество было пронизано подобными структурами, переполнено чиновниками, руководившими всеми сферами жизнедеятельности общества, — культурой, социальным обеспечением, политикой. Крах основных политических организаций — КПСС и комсомола — вовсе не означал, что те, кем они руководили (профсоюзы, профессиональные ассоциации, религиозные учреждения), разделили их судьбу. Огромные ресурсы, которые находятся в их распоряжении (средства традиционных профсоюзов, например — объект зависти со стороны мелких независимых профсоюзов, борющихся за выживание), дают им потенциальную возможность найти себе новое место в обществе. Процесс их трансформации, сопровождающийся борьбой между руководством и активистами за контроль над ресурсами, порождает немало конфликтов, но хотя исход этих конфликтов и не ясен, мы не должны списывать такие организации со счета как не имеющие политического будущего. По мере роста безработицы и падения благосостояния старые профсоюзы, например, могут обрести новое обличие. Все это подводит нас к рассмотрению экономической стороны проблемы.

СПОСОБНО ЛИ ГОСУДАРСТВО ИЗЫСКИВАТЬ СРЕДСТВА для финансирования собственной деятельности и есть ли у него возможность заключить соглашение с теми, кто делает упор на проблему благосостояния и, соответственно, на социальные права населения? Составной частью исследования продолжающейся борьбы за власть должен быть анализ экономического развития, хотя еще неясно, как процессы, происходящие в экономике, повлияют на исход этой борьбы. Возможно, изучение именно данного аспекта политики — взаимосвязи между политикой и экономикой, между политикой и культурной средой — и позволит нынешним специалистам по России внести оригинальный вклад в науку, ведь ситуация в этой стране отлична от всех, известных ранее. Как будут взаимодействовать государство и общество, в чем будет специфика такого взаимодействия? Существовавшее ранее всеохватывающее государство извлекало средства, необходимые для финансирования армии, государственных служб, образования, здравоохранения, социального обеспечения из производственной сферы. Сейчас, когда экономика приходит в упадок и падает производство, государственные доходы сократились, а население страны слишком бедно, чтобы компенсировать эти потери за счет налоговых поступлений. В то же время давление на правительство с целью добиться выполнения им обязательств перед армией, поддержки оказавшихся в тяжелом положении отраслей хозяйства (от авиации до угледобычи и железнодорожного транспорта), оплаты счетов в социальной сфере не ослабло. В данный момент политический центр пытается путем медленной приватизации отказаться от прямой собственности на некоторые ресурсы и переложить долю своей ответственности за оказание услуг и поддержание благосостояния населения на частные агентства, снижая тем самым роль государства как управляющего и поставщика благ. Драматическое падение уровня жизни вынуждает, однако, правительство обращаться к Западу с просьбами о предоставлении краткосрочной гуманитарной помощи и о долгосрочном содействии в модернизации экономики и одновременно искать пути более медленного перехода к рынку. А пока для большей части работающего населения, будь то рабочие, крестьяне или служащие, все остается по-прежнему, как с точки зрения собственности, так и в плане трудовой практики и системы отношений на рабочем месте.

Ответ на вопрос о том, как заработает экономика, сможет ли государство изыскивать необходимые для него самого средства и окажется ли оно в состоянии скинуть с себя бремя социальных расходов, связанных с поддержанием благосостояния общества, будет, думается, определяться несколькими обстоятельствами: экономическими процессами, происходящими во внешнем мире; типом иностранных инвестиций; характером экономической стратегии, избранной политической элитой, и способностью последней навязать свой выбор иным ключевым элитным группам; степенью укорененности нынешней модели организации труда и обмена, а также политической реакцией населения на лишения, социальное неравенство и безработицу. Хотя первые из названных факторов будут иметь решающее значение, мы оставим за другими исследователями возможность расшифровать, каким образом мировая экономическая ситуация отражается или может отразиться на экономике России, на ее элитах и населении. Что же касается политики правительства, то мы видим, что политическая элита осторожно движется по пути приватизации и реформы цен. В то же время характер взаимоотношений политиков с лидерами военно-промышленного комплекса, директорами предприятий тяжелой промышленности, работающих на оборону, остается предметом споров и обсуждений. В работах, посвященных анализу проблем переходного периода, подчеркивается: для того, чтобы политические изменения продолжались и дальше, необходимо наладить отношения с большим бизнесом, контролирующим жизненно важные экономические ресурсы (5). Конечно, в России действуют мощные лоббистские группы, к мнению которых правительство вынуждено прислушиваться, однако ситуация в этой стране существенно отличается от той, которую мы можем наблюдать в развитых и даже не очень развитых капиталистических странах. В России распоряжающиеся экономическими ресурсами группы ведут азартную игру, ставкой в которой является будущее. Они все еще решают для себя вопрос, выступить ли им за введение частной собственности (и на какие ресурсы), поддержать ли попытки правительства демонтировать существующие экономические отношения, или нет. Ожесточенная борьба за ресурсы в условиях, когда положение в экономике ухудшается, приводит к фрагментации интересов и разрастанию лоббистских групп. Деловая элита сегодняшней России столь же раздроблена, как политическая, и взаимоотношения этих элит, складывающиеся союзы или возникающие конфликты, имеют крайне неустойчивый характер.

СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, развивающиеся в обществе, как они повлияют на стратегию правительства и поведение элит? Ответить на этот вопрос весьма сложно. Характерными чертами советского общества являлись специфическая система обмена и наличие разветвленной сети предоставляемых государством благ. Элиты или номенклатура получали причитающуюся им часть благ (оплату и услуги) в соответствии с патерналистской системой, т. е. за принадлежность к специфической и эксклюзивной группе. Для других групп населения доступ к товарам и услугам был открытым, но контролировался государством. Мы не будем здесь касаться причин возникновения такой системы. Важен результат — формирование гигантской сети отношений "патрон-клиент", в которой наиболее слабые клиенты не располагают ничем, кроме своей жизни. Государство же стало самым главным "патроном" (6). В подобном обществе в сознании индивида отсутствует представление о естественной взаимосвязи между трудом и уровнем оплаты: служба воспринимается как пропуск в мир общественных благ. Зарплата — тоже одно из общественных благ, существующих вне всякой связи с деятельностью индивида. Если у труда и есть смысл, то он связан не с денежным вознаграждением, а с факторами иного порядка — с получаемым от труда удовлетворением, с принадлежностью к коллективу, со статусом. При такой системе получение привилегий обусловлено местом работы и, соответственно, взятка может быть столь же естественной формой вознаграждения, что и регулярно выплачиваемое жалование. (Тот факт, что взяточничество не одобряется, является свидетельством противоречивости общественного сознания, но поскольку в описанной нами системе труд и оплата слабо взаимосвязаны, то и запретительный момент выражен относительно слабо. ) Все это приводит к формированию патерналистской или патриархальной системы организации труда: статус, сила и доход "босса" зависит от размера возглавляемого им коллектива. В свою очередь "босс" отстаивает интересы коллектива в борьбе за распределение ресурсов и, в конечном итоге, располагает возможностью добиться дополнительных привилегий для подчиненной ему рабочей силы, но она попадает в сильную зависимость от него. Уровень квалификации и дефицитность профессии позволяет некоторым группам рабочих самим добиваться улучшения своего положения, но у большинства нет ничего, что бы помогло им отстаивать свои интересы. Именно поэтому верховный "босс" — государство — и берет на себя обеспечение определенного уровня благосостояния в обществе.

Пока мало заметны перемены в системе организации труда, если вообще они есть. Однако сейчас многие испытывают страх перед безработицей (и поэтому еще менее склонны оспаривать диктат управленцев), а государство, главный "патрон" и кормилец, бросило своих вассалов на произвол судьбы, будучи не в состоянии содержать даже прослуживших ему всю жизнь пенсионеров. Поскольку же составляющие основу системы взаимоотношений "патрон-клиент" структуры и обычаи все еще существуют, сохраняется и сама эта система. Она является препятствием на пути создания рыночных отношений и может породить оппозицию попыткам государства снизить свое значение как всеобщего поставщика благ и услуг. Противодействие таким попыткам может идти и снизу, и сверху. С одной стороны, система взаимоотношений "патрон-клиент" мешает появлению вырастающего снизу профсоюзного движения и препятствует формированию корпуса должностных лиц, способных отделить общественные интересы отличных. С другой — строители нового государства, хотя и поддерживают рыночные меры, создавая и используя сеть преданных себе граждан, продолжают выступать в качестве "патронов" (других средств у них, впрочем, нет). Дело не в том, что правление коммунистической партии оставило в наследство новому режиму штат номенклатурных чиновников (хотя они, конечно, имеются и принимают участие в формировании новой элиты), а в том, что даже после краха старого режима порожденная им социальная практика продолжает выращивать "патронов", элитные структуры и простой люд, не видящий смысла ни в организации, ни в политической активности. Не исключено, что все это и помогало держаться специфическому типу коммунистической партийной машины. Более важным, с точки зрения настоящего и ближайшего будущего, является, однако, то, что реакция выросшего в этой среде населения на тяготы и лишения может быть весьма неожиданной (в этом смысле знаменательно то, что до сих пор не было ни бунтов, ни каких-либо других форм резкой политической реакции на происходящее).

ЕСТЬ ЛИ СТРОИТЕЛИ ГОСУДАРСТВА, способные удерживать территорию страны и управлять ею? Та степень легитимности, которой обладают нынешние правители в целом, является следствием участия ряда лидеров в ниспровержении старого режима, а это — слабая база для установления нового порядка. Невыгодность положения правящей элиты России усугубляется тем, что в отличие от подобных элит в Восточной Европе и некоторых регионах бывшего Союза она не может призвать себе на помощь докоммунистическое прошлое страны, В странах Восточной Европы и Балтии ответственность за коммунистическое правление(справедливо это или нет), но может быть возложена на Советский Союз, и существовавшие там до войны независимые национальные государства служат тем символом, который связывает прошлое с настоящим. В России все это невозможно. Здесь нельзя возложить на оккупантов вину за преступления сталинской эпохи и последующее плохое управление, да и царистское прошлое, несмотря на все усилия "патриотов", не вызывает особого воодушевления. Некоторые исследователи считают, правда, что роль прошлого в определении будущего не столь уж велика. А. Пржеворский, например, утверждает, что вопрос о том, куда мы направляемся, гораздо важнее того, откуда мы пришли (7). Тем не менее образ прошлого может влиять на действия в настоящем, а в России сложилась уникальная ситуация: ее прошлое разлетелось в прах,

Пржеворский убежден, что легитимность не является необходимой составляющей государства (8). Возможно, это и так, если говорить об уже сложившемся государстве. Но верно ли это в ситуации, когда борьба за контроль над ресурсами и определение облика нового государственного порядка находится в самом разгаре? Здесь в игру вступают не только интересы, но и страсти, и апелляция к морали, справедливости, высшим ценностям оказывается более эффективной, нежели упор на более приземленные материальные интересы. Любая политическая элита стремится к тому, чтобы по крайней мере чиновничество поддерживало ее не только из меркантильных соображений: если возникнут трудности, на идейных сторонников можно в большей степени положиться, чем на тех, кто руководствуется сугубо личными интересами. Поэтому борьба за власть будет сопровождаться борьбой за умы и сердца. Таким образом мы подошли к проблеме контроля над сферой коммуникаций. Центральные средства массовых коммуникаций России по большей части "захвачены" интеллектуальной элитой, и российское правительство в меньшей степени влияет на прессу и телевидение, чем правительства многих либерально-демократических стран. Интеллектуалы играют важную роль в структурировании политического дискурса, в первую очередь, в защиту демократической практики свободы самовыражения, выступая в качестве лояльной оппозиции правительству, куда входят и их представители. (Важным их соперником в борьбе за внимание публики становится, однако, патриотическая пресса. ) На данный момент (несмотря на некоторую напряженность в отношениях, обусловленную попытками правительства обуздать критические выступления прессы, а также тревогой сообщества интеллектуалов в связи с их относительным обнищанием и мрачным будущим, ожидающим науку) интеллектуальная элита остается одним из наиболее твердых приверженцев политической линии Ельцина, а ее роль коммуникатора придает ей политические функции. В то же время вопрос о том, сочтет ли нарождающаяся политическая элита целесообразным или выгодным для себя в своих поисках легитимности прислушаться к демократически настроенным интеллектуалам, остается открытым. Столь же неясным остается и вопрос о будущей приверженности интеллектуальной элиты любому конкретному политическому порядку.

Проблема, которая стоит перед политической элитой, заключается не только в том, что ее нынешние претензии на власть могут обеспечить ей легитимность лишь на очень короткий срок, но и в том, что любой тип избранной ею стратегии таит в себе серьезную опасность. Если она сохранит приверженность своему нынешнему демократическому выбору, то легитимность государства будет зависеть от того, согласится ли она с результатами будущих выборов. Что же касается более отдаленной перспективы, то правители, лишающие население его социальных прав, могут столкнуться с нежизнеспособностью демократической стратегии как таковой. Не пригодна она и в борьбе с военной элитой и чиновничеством, ведь ни одна из этих сил, как правило, не испытывает особой приверженности демократии. Другой тип стратегии — розыгрыш националистической карты или выступление с призывом к возрождению традиционного государства Российского — в многонациональном обществе с высоким уровнем межэтнической напряженности также порождает немало проблем. Национальные чувства, начавшие заполнять образовавшийся после краха официальной идеологии вакуум, нашли для себя благодатную почву в районах проживания этнических меньшинств и по мере ослабления центра, усиления борьбы за контроль над местными ресурсами стали пускать там корни, однако в исконно русских частях страны они все еще остаются второстепенным политическим фактором. В настоящее время нельзя с уверенностью сказать, что националистические призывы вызывают отклик даже среди военных, интеллектуальная элита выступает против них, и российские националисты не имеют серьезной поддержки в обществе. Тем не менее источники националистических чувств и их будущее остаются столь же неопределенными, как источники и будущее других политических позиций.

Таким образом, сегодня от исследователей не только требуется идентифицировать меняющиеся политические позиции и определить, как они формируются, необходимо также, чтобы они внесли новые нюансы в понимание роли легитимности в отношениях между режимом и обществом. Как показывают приведенные примеры, происходящие в посткоммунистической России события дают возможность скорректировать наше понимание как политики в целом, так и процессов, происходящих в конце XX столетия. Вполне вероятно, к примеру, что вопреки нашим предположениям, легитимность не является необходимой составной частью государственного строительства. Но если это не так, станет ли отсутствие стратегии легитимизации политического режима камнем преткновения при создании государства в том образовании, каким предстает Россия сегодня? Если да, то события в России могут знаменовать собой конец мировой системы государств в том виде, в каком мы ее знаем. И если это так, то что ждет всех нас?

1. См.: Tilly С. (ed. ) The Formation of National States in Western Europe. Princeton, 1975; Evans P., et al. Bringing the State Back In. Cambridge, 1985; Poggi G. The Emergence of Modern State. Stanford, 1978; Mann M. States, Wars and Capitalism. Oxford, N. Y., 1988; Mann M. (ed. ) The Rise and Decline of the Nation State. Oxford, N. Y. 1990; Unqer R. Plasticity into Power.

2. Интересный анализ Советского государства в исторической перспективе содержится в: Janos A, Social Science, Communism and the Dynamics of Political Change. — World Politics, 1991, vol. 44, № 1, p. 81 — 112.

3. Unner R. Op. cit., p. 81—85.

4. Tilly C. (ed. ) Op. cit, p. 635.

5. А. Пржеворский, например, считает, что движение к демократии может осуществляться только "ценой сохранения существующих экономических отношений", т. е. так, чтобы не испугать класс капиталистов. — См.: O'Donnell 17., Schmitter P., Whitehead L. (ed. ) Trasition from Authoritarianism. Baltimore, 1986, vol. 3, p. 63. См. также: Di Pal ma G. To Craft Democracies. 1991, p. 98.

6. Советологам следовало бы обратить большее внимание на литературу, посвященную анализу системы "патрон-клиент" и системы отношения обмена в более широком плане. См. в частности: Eisenstadt S., Roniger L. Patron-Client Relations as a Model of Structuring Social Exchange. — Comparative Studies in Society and History, 1980, vol. 22, p. 42—77; Eisenstadt S., Leinardiand R, (ed. ) Political Clientilism, Patronage and Development. Sage, 1981.

Весьма интересным является исследование Дж. Чаббом партийной политики в Палермо и Неаполе, позволяющее сделать ряд выводов о возможном дальнейшем развитии посткоммунистических обществ. См.: Chubb J. Patronage, Power and Politics in Southern Italy. Cambridge, 1982. Хотелось бы, однако, еще раз подчеркнуть, что ситуация в России не описывается полностью подобной литературой, более того, существующие в этой стране типы обмена могут внести новое измерение в исследование проблемы.

7. Przeworski A. Democracy and Market. Cambridge, 1991, p. 99.

8. O'Donnell G., Schmitter P., Witehead L. (ed. ) Op. cit., p. 51—53.

Июль — сентябрь 1992.