Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ИДЕОЛОГИЯ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ

Л. Дж. Р. Херсон

ХЕРСОН Лоуренс Дж. Р., почетный профессор политологии Университета штата Огайо.

В сознании американцев идеология их страны ассоциируется с широким разноцветным "зонтом", под которым любой образ мыслей, любая программа может рассчитывать на гостеприимное убежище. Для европейского наблюдателя — это, скорее, маленький "зонтик", столь же серый и унылый, как и собранные под ним идеи и программы. Если американец может испытывать удовлетворение (или, напротив, тревогу) от идеологического спора между либералами и консерваторами, то европеец обычно отмечает, что идеологические дискуссии в Америке касаются вопроса о путях достижения целей, а не целей как таковых. Причина, полагают европейцы, заключается в том, что в Америке отсутствуют идеологические течения крайнего толка, как левые, так и правые: там нет ни серьезной социалистической традиции, ни исторически обусловленной тоски по монархии, бонапартизму или власти иных "сильных личностей". Напротив, сердцевиной американской идеологической традиции является общее согласие по поводу двух основополагающих политических идей: что демократическая форма правления — наилучшая из возможных и что с самых первых своих дней американская история была историей прогресса и достижений.

I

Чтобы обосновать подобные утверждения, необходимо определить, какую роль в их формировании сыграли особенности исторического развития Соединенных Штатов. В свою очередь, понять историю этой страны можно, лишь учитывая значение двух взаимосвязанных сил, определивших ее ход: американской политической культуры и географической среды, способствовавшей оформлению этой культуры.

Идея о том, что география страны есть ее судьба, хорошо понятна всем, кто изучал социальную и политическую жизнь Америки. Когда первые колонисты прибыли к берегам американского континента (Вирджинская колония, 1609; Массачусетская, 1619), они обнаружили "бесчисленные богатства: казалось, неисчерпаемые источники продовольствия, волокна, кожи, древесины, полезных ископаемых—всего того, что не только позволяло удовлетворять насущные жизненные потребности, но и обеспечивало многие из приносящих радость излишеств. Там, где ныне расположены 48 граничащих между собой штатов, на площади более чем в 3 млн. квадратных миль лежала девственная земля с плодородным слоем, глубина которого в среднем составляла 9 дюймов, земля с чудной растительностью и разнообразной фауной... " (1, с. 23).

Американцы, если воспользоваться выражением Д. Поттера, родились как народ изобилия (2). О таком богатстве природных ресурсов, обладателями которого они стали, ни одно из существующих ранее обществ не могло даже и мечтать, и в результате Америка пошла по особому пути экономического и социального развития, в основе которого лежало чувство оптимизма, уверенность, что будущее непременно будет лучше, чем прошлое.

Еще более важным является другой фактор. Наличие свободных земель, которые легко было присвоить (3), подарившее истории Америки самую легендарную эпоху — эпоху покорения Запада и расширения границ, сохранилось в общественной памяти в качестве одного из наиболее важных ее элементов. Западные территории с их землями, которые еще нужно было заселять, обрабатывать, засаживать лесами, с их полезными ископаемыми, которые еще предстояло разрабатывать, открывали огромные возможности для приобретения богатства. Алексис де Токвиль, давший, возможно, лучшее описание американского характера, рассматривая американцев 1830-х годов, отмечая их неизбывное стремление к обогащению: "Я, пожалуй, даже не знаю другой такой страны, — писал он, — где бы любовь к деньгам занимала столь прочное место в сердцах людей... " (4).

Богатство земель, осваиваемых колонистами, и постоянно отодвигающиеся на запад границы их поселений способствовали привнесению чувства значимости собственности и других видов богатства. В обществе с "открытой" границей, не имевшем ни аристократии, ни званий и титулов, передающихся по наследству (ибо в конечном итоге Америка была заселена в основном английскими землевладельцами и выходцами из среднего класса) "для достижения общественного положения требовалось только богатство. Нигде еще не было такой социальной мобильности, как у американцев, и никто кроме них не проявлял такого рвения, чтобы взобраться вверх по лестнице счастья и успеха" (1, с. 31).

Итак, континентальное пространство с его открытой на Запад границей оказало серьезное воздействие на формирование американской политической культуры. Можно выделить по меньшей мере семь важнейших направлений такого воздействия.

1) На характер американцев наложили глубокий отпечаток вера в равенство и убеждение в моральной оправданности личного успеха. Америка была первым обществом, в котором отсутствовали четко установленные социальные рамки. Положение индивида в обществе, его профессия не были связаны ни с рождением, ни с наследственными привилегиями: они представляли результат его личных усилий. Жизнь была состязанием, в котором мог участвовать каждый, и удача (и вес в обществе) приходила к тому, кто смог вырваться вперед в жизненном марафоне.

2) Американцам было присуще сильно выраженное чувство оптимизма. Каждое поколение было склонно считать себя богаче тех, кто жил до него. И что не менее важно, еще на заре своей истории американцы испытывали огромное удовлетворение и немалую гордость за то, что считали своим выдающимся коллективным достижением — за покорение и освоение дикого Запада Как писал первый президент Йельского университета Т. Дуайт, рассказывая о своем путешествии по штатам Новая Англия и Нью-Йорк в конце XVIII столетия: "Колонизация дикого Запада цивилизованными людьми, с самого начала сопровождавшаяся установлением постоянно действующего правительства, распространением искусств, научных знании и христианской религии, — была событием, которому не найти аналога в летописях минувших веков" (5).

3) Другой, связанной с рассмотренными выше чертой американского характера стала горячая приверженность институту частной собственности. Собственность была не только ключом к успеху, но и (как для тех, кто помнил Англию с ее феодальными повинностями и феодальными обязанностями) источником политических и гражданских прав. (Когда придет время создавать американскую конституцию, политическая культура страны обеспечит постановку частной собственности под конституционную защиту. ) (6)

4) Наличие свободных земель в сочетании с широкими возможностями ее получения и преференциальным (т. е. защищенным) статусом частной собственности означало, что в Америке не мог утвердиться феодализм. При отсутствии феодальной традиции, которая бы оказывала влияние на судьбу страны, там могло сложиться общество с размытыми социальными рамками, общество равных возможностей. По своей сути, оно было бесклассовым (бесклассовым в том смысле, что принадлежность к той или иной социальной группе не передавалась по наследству и не фиксировалась законом). И что, пожалуй, наиболее существенно, такое бесклассовое общество, не знавшее ни феодализма, ни четко установленных границ между социальными группами, не могло взрастить и поощрять социалистическую политическую тенденцию или влиятельную социалистическую идеологию (7).

5) Изолированное существование приграничных поселений явилось причиной того, что американцы очень рано выработали качество, которое Токвиль назвал индивидуализмом, — веру в то, что индивид гораздо важнее общества, и соответствующую ценностную установку. Данная особенность американской культуры настолько поразила Токвиля, что для ее обозначения он изобрел слово "индивидуализм", вошедшее в современный английский язык.

6) Вследствие развития политической культуры равенства в американской политической традиции гипертрофированное значение приобрела идея власти Закона, т. е. представление о том, что все равны перед законом, и никто не стоит над ним. И, что самое главное, ни богатство, ни общественное положение не ставит человека вне досягаемости закона и не дает ему права на особый подход.

7) Все перечисленные выше факторы обусловили то, что американскому обществу "открытой" границы (где сообщение было затруднено и где было несложно избегать политического контроля со стороны далекой власти) легко удалось выработать устойчивую приверженность самоуправлению. Традиция демократического республиканства пришла на американский берег с самыми первыми колонистами и без труда стала наиболее важным компонентом американской политической культуры.

II

Хотя особенности географического положения страны (богатство континента и колонизация западных территорий) явились тем фактором, который сформировал политическую культуру Америки, то, что она сохранилась, обусловлено войной за независимость (1776 —1781). И, что не менее важно, именно Декларация независимости (которая и спровоцировала эту войну) придала этой культуре ясные очертания и облекла ее в словесную форму.

Как сказал однажды один из известных американских историков, Т. Джефферсону, автору Декларации, осталось лишь дать четкое выражение уже носившимся в воздухе настроениям (8). И тот факт, что они действительно носились в воздухе, свидетельствует о том, что политическая культура Америки сформировалась еще до образования Соединенных Штатов, а также о том, что форма правления, которой предстояло установиться в стране (и американская конституция) должна была воплощать и обрамлять ее политическую культуру.

Говоря все это, мы, однако, рискуем приуменьшить значение Декларации Джефферсона, призвавшей американских колонистов к оружию. Нельзя также не учитывать, что Декларация придала ясный смысл длительной и трудной борьбе мятежных колонистов и вместе с тем — морально оправдала то, что казалось им правильным и необходимым. Обеспечив, таким образом, оправдание восстанию, подписавшие Декларацию вверили друг другу "свои жизни, свое состояние и свою святую честь"*.

Многое в Декларации восходит к идеям Джона Локка и его постулатам относительно Общественного договора. Там можно найти ссылку на законы природы и ее Творца, указания, что справедливая власть правителей основывается на согласии управляемых. Правительства, как гласит Декларация, создаются для обеспечения неотъемлемых прав, и если какой-либо государственный строй "становится гибельным для цели самого своего существования, народ имеет право изменить или отменить его". Таким образом, выступая за согласие управляемых, Декларация утверждает демократический идеал, но ее величайшая идейная сила заключена в этих немногих словах: "Мы считаем самоочевидными следующие истины: что все люди созданы равными, что они наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых имеется право на жизнь, свободу и на стремление к счастью".

* Здесь и ниже выдержки из Декларации независимости и Конституции США даются по сборнику: Американские федералисты: Гамильтон, Мэдисон, Джей. Вермонт, 1990. — Прим. пер.

Эти слова подводят нас к самой сущности американской политической культуры, к сердцевине того, что часто именуется американским символом веры (9). От него неотделимы идеи о согласии управляемых, о важности общественного мнения, о дарованных Богом неотчуждаемых правах — право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью. От принятия постулатов о необходимости согласия управляемых, о природном равенстве людей лишь один шаг до демократического строя с испытанной временем "арифметической" формулой его осуществления — властью большинства. А признание права на жизнь, свободу и на стремление к счастью создает предпосылку и дает надежду на то, что будущий государственный строй Америки будет определяться институциональными установлениями (конституцией), призванными оградить эти права от посягательств со стороны пришедшего к власти большинства. Таким образом, Декларация обещает установление демократического строя и одновременно такого, при котором правящему большинству не будет позволено грубо попирать права индивида или угнетать его. Заключенное здесь противоречие так и не найдет разрешения, однако, с помощью обеспечиваемых Конституцией разделения властей и системы сдержек и противовесов противоречащие Друг другу положения будут взаимно уравновешены. И наконец, Декларация содержит еще одно обещание, заключенное в том часто повторяемом, но загадочном выражении "стремление к счастью". Тем не менее, это самое привлекательное из всего обещанного революцией — право каждому самому определять свою судьбу и придерживаться выбранного им жизненного пути. Это, безусловно, предполагает, что, строя свою судьбу, человек будет иметь право приобретать и владеть богатством. И действительно, 14-я поправка к Американской конституции (принятая менее, чем через столетие после Декларации) полностью развеяла все сомнения относительно смысла положения о стремлении к счастью. В этой поправке, целью которой было обеспечить всем недавно освобожденным рабам полные гражданские права, есть такие слова: "ни один штат не должен лишать кого-либо жизни, свободы или собственности вне установленного законом порядка".

III

Теперь, заглянув за кулисы американской идеологии, можно вести разговор о ее месте в современной жизни Америки. До сих пор понятие "идеология" употреблялось нами без каких-либо дефиниций. Дело в том, что, во-первых, в устах американцев это понятие лишено той резкой и даже уничижительной окраски, которую обычно встретишь у европейца и, во-вторых, американское определение понятия отличается крайней простотой. Идеология, в том смысле, который вкладывается в это понятие в Соединенных Штатах, включает в себя три компонента. Первый—более или менее последовательная система взглядов относительно существующего (о том, что правильно, а что — нет); второй — подкрепляющая эти взгляды более или менее последовательная система ценностей (т. е. того, что высоко ценится, чему придают особое значение, к чему стремятся), и третий — поведенческий компонент (цели, которых хотят добиться и тактика их достижения) (10).

Идеологии обычно являются достаточно последовательными и имеют определенную направленность. Например, идеология, ориентирующаяся на уравнение доходов посредством высоких налогов и создания широкой сети социальных услуг, вряд ли инкорпорирует в себя идею о фундаментальном неравенстве человечества или о том, что есть люди, созданные для рабства.

Теперь, учитывая все сказанное выше, вернемся к начальному тезису данной статьи. В Соединенных Штатах идеология охватывает лишь небольшую часть того, что в принципе и в перспективе могло бы составлять широкий спектр идей, ценностей и общественных задач. Большинство американцев действительно относят себя либо к либералам, либо к консерваторам, и практически каждый спорный вопрос современной американской политики — это спор этих двух группировок. Поэтому возникает вопрос, что значит быть либералом или консерватором в сегодняшней Америке?

IV

К несчастью для тех, кто стремится к простоте в анализе, либеральная и консервативная идеологии в Америке не монолитны. Каждая из них распадается на 4 компонента (их можно также определить как уровни, измерения, континуумы). Одно такое измерение (или уровень) касается рынка и соответствующей ему экономики. Другое — того, что (за неимением более подходящих понятий) можно назвать проблемой "жизненного выбора" и "сферой частной жизни". Третий компонент — измерение, которое огрубление можно определить как "взаимозависимое социальное пространство", имеет дело с внешними проявлениями рынка (market externalitees) (11) и пытается привнести уверенность и ощущение безопасности в обезличенное, взаимозависимое и часто анонимное индустриальное общество. Четвертое измерение касается справедливого распределения благ и социальной справедливости, т. е. проблем, возникающих из стремления создать общество, где все будут равны не только перед законом, но и в социальном плане, где не будет места расовой, религиозной, этнической или половой дискриминации.

Поясню используемые понятия: проблему рынка затрагивают действие укоренившейся в Америке исторической системы, основанной на защите собственности и свободном рынке. Как и следовало предполагать, эти проблемы выливаются в проблемы, связанные с "государством всеобщего благоденствия": должно ли правительство контролировать рынок с тем, чтобы сдерживать инфляцию, способствовать полной занятости и сглаживать традиционно присущую рыночной экономике тенденцию к колебанию между пере- и недопроизводством, между процветанием и депрессией. И поскольку всякое регулирование рынка влечет за собой определенные социальные последствия, каким из этих последствий следует отдавать предпочтение? Или, точнее, в чьих интересах (в интересах каких социальных групп) нужно регулировать рынок? В долгу ли богатые перед бедными? Что входит в понятие "равенство", равенство возможностей или равенство результатов? Все ли выгадают, если допустить свободную игру рыночных сил? Или государству следует вмешаться в стихию рынка, чтобы гарантировать некоторое равенство результатов?

Проблемы частной жизни и жизненного выбора, как правило, включают в себя спектр вопросов, касающихся соотношения прав государства и индивида в сфере личной морали и нравственности. Несет ли государство ответственность за мораль и добродетельность своих граждан или же индивид должен обладать свободой личного выбора и действия? Можно ли считать аборты и порнографию сугубо личной проблемой человека, подлежащей его индивидуальному решению? Или государство обязано защитить своих граждан от того, что иногда рассматривается как аморальное поведение? Какова мера свободы, совместимая с общественным благом? И кто должен определять, что такое общественное благо?

Социально-пространственное измерение идеологии имеет дело с проблемами, порожденными индустриальным обществом. Поскольку продовольствие производится на удаленных от потребителя фабриках, и ему очень сложно разобраться в их качестве, должно ли государство принимать законы, гарантирующие гражданам доброкачественную пищу? Надежные автомобили? Эффективные лекарства? Или следует отдать предпочтение рыночному выбору? Оставить плохие, небезопасные продукты, чтобы они были отвергнуты потребителем и именно таким образом удалены с рынка?

И, наконец, вопросы социальной справедливости, возвращающие нас к проблемам жизненного выбора и личной свободы. Должно ли у меня (или у другого человека) быть отнято право и свобода принимать на работу людей только одной расы или одного вероисповедания? Обязано ли государство в интересах социальной справедливости регулировать прием в школу, найм людей на работу (на частные предприятия) и их увольнение, запрещать предпринимателям дискриминировать рабочих на основании их возраста, пола, этнической принадлежности или цвета кожи?

Совершенно очевидно, все эти уровни проблем и идеологий перекрещиваются и частично совпадают. Но даже и в этом случае ситуация складывается таким обра-зом, что

1) американцы по большей части склонны рассматривать эти четыре измерения как особые и самостоятельные;

2) большинство американцев относит себя к либералам или консерваторам но каждому из четырех измерений в отдельности;

3) большинство американцев определяет место в каждом из данных измерений как в континууме, расположенном между наиболее полным выражением либеральной и соответственно консервативной позиций, — от крайне левой к крайне правой.

Таким образом, идеология во многом зависит от того, с точки зрения какого измерения она рассматривается. Человек, к примеру, может определять себя как консерватора, когда речь заходит о рынке, одновременно быть и безусловным либералом в отношении проблем свободы жизненного выбора, но при этом сближаться с консерваторами в вопросах равенства и социальной справедливости. Более того, превалирующее число американцев считают себя логически и морально свободными разборчиво подходить и к проблемам, составляющим единый идеологический уровень. Так набожный католик, придерживающийся либеральных позиций практически по всем пунктам, связанным со сферой частной жизни и, соответственно, по этому параметру относящийся к либералам, может счесть себя полностью вправе солидаризоваться с консерваторами "сферы частной жизни" по вопросу об абортах.

Как сказал однажды американский поэт Уолт Уитмен: "По-твоему, я противоречу себе? Ну что же, значит я противоречу себе"*.

В Америке идеология связана не только с расхождениями в позициях, сколько со сферами интересов, с проблемами, привлекающими внимание. При всем этом следует отметить, что последовательность во взглядах по всем четырем измерениям иногда может быть отличительной чертой сильного идеолога и удачливого политика. Так, президент Р. Рейган гордился тем, что стоял на консервативных позициях по всем указанным выше идеологическим показателям; или, если взять иной пример, президент Б. Клинтон всякий раз стремится показать, что его политика отвечает всем четырем компонентам либерализма.

* Уитмен У. Песня о себе. БВЛ, т. 119, с. 241. — Прим. пер.

V

Описав отдельные измерения идеологии, мы уже можем поставить вопрос о том, какие взгляды исповедуют либералы и консерваторы в рамках каждого на этих измерений и что они предлагают. В сфере (измерении) частной жизни современный американский либерал добивается столь полной личной свободы, какая только совместима с организованным обществом. "Не анархия, но организованная свобода", — таков обычный рефрен либералов. Они стремятся к обществу, в котором поддерживается наивысшая из возможных степень личной свободы и свобода индивидуального выбора. Соответственно, они за минимальное государственное вмешательство по таким вопросам, как речь ("Пусть она будет свободной и раскованной!"), порнография, пьянство, проституция ("Если это и преступления, то уж точно — преступления без жертв. Так позвольте каждому человеку прожить свою жизнь настолько полно и свободно, как он сам того пожелает!").

Консервативная позиция в этой сфере также составляет элемент древней и почтенной традиции. В интересах благополучного, справедливого и здорового общества государство (утверждают консерваторы) должно взять на себя ответственность за сохранение и укрепление добродетельности и нравственности своих граждан ("Личный порок никогда не бывает сугубо лишь личным. "Человек—не остров... ", —как сказал поэт"). В то время как адепт либерального подхода к частной жизни пытается (насколько это возможно практически) отстранить государственные органы от вмешательства в эту сферу, приверженец консервативного взгляда на человеческую свободу, напротив, обычно приветствует идею государства, активно содействующего совершенствованию гражданских добродетелей и морали.

При решении проблем, связанных с рынком, либералы и консерваторы меняются местами. В данном случае позиция современного американского либерала близка к той, которой придерживаются европейские социал-демократы. Желая смягчить страдания, обусловленные характерными для капитализма резкими колебаниями между процветанием и упадком, присущей рыночной экономике тенденции к монополизму, а также традиционным для нее отношением к труду, как просто к товару, либерал выступает за государственное вмешательство в рыночные отношения. Он отстаивает идею государственного вмешательства и потому, что стремится обеспечить каждому гражданину приемлемую (некоторые бы сказали — законную и справедливую) долю жизненных благ. Если бы у приверженцев либерализма в его рыночном аспекте был лозунг, он звучал бы следующим образом: "Справедливая доля каждому и равенство результатов!".

Едва ли кто-нибудь из придерживающихся консервативных позиций в сфере рынка поддержит систему полного невмешательства в экономику, т. е. laisser-faire. Как выразился однажды прежний президент-консерватор: "Сегодня мы все последователи Кейнса, Этим он хотел сказать, что консерваторы согласны с либералами в том, что государство должно управлять экономикой, дабы добиться решения таких имеющих широкую поддержку социальных задач, как полная занятость, низкая инфляция и промышленный рост. И либералы, и консерваторы поддерживают эти цели, но расходятся в средствах их достижения. В противоположность либералам консерваторы требуют минимального вмешательства государства в рыночные отношения, а также максимальных возможностей для каждого индивида преследовать (как выразился бы экономист) свою собственную выгоду. Пусть (говорят консерваторы) рыночные механизмы спроса и предложения (наряду с соображениями соотносительной выгоды и прибыльности) в максимально возможной степени определяют ассортимент производимой продукции и величину заработной платы и даже уровень безопасности и пригодности товаров для использования и потребления. Если бы консерваторы свели свои представления, касающиеся рынка, в единый лозунг, он вполне мог бы звучать так: "Мы стремимся к обществу свободы, где у каждого была бы равная возможность добиться успеха или потерпеть фиаско и где все зависело бы от его желаний и способностей".

Гораздо труднее резюмировать позиции либералов и консерваторов по вопросам взаимозависимого социального пространства. Отстаиваемая ими точка зрения часто зависит от специфики конкретной проблемы и от того, как эта проблема сформулирована в общественном дискурсе. К примеру, когда речь идет о переизбытке автомобилей (и о загрязнении ими окружающей среды), либералы, отстаивающие свободу частной жизни, часто пренебрегают той личной свободой, которую автомобиль обеспечивает своему владельцу, и вместо того, чтобы потребовать от правительства "не лезть в нашу жизнь", подходят к этой проблеме, как к проблемам рынка. Соответственно, в таких вопросах, как определение мест, открытых для автомобильного движения, типа потребляемого топлива, КПД и мощности двигателей, либерал выберет государственный контроль. В свою очередь консерваторы-рыночники также могут проводить аналогию с рынком, лишь в самом крайнем случае допуская контроль за использованием автомобилей с помощью финансовых стимулов и взысканий. Так, к примеру, автомобили, не полностью перерабатывающие топливо, облагаются повышенным налогом, или же в районах, страдающих от избытка машин, вводятся налоги на использование магистральных дорог. Пусть (говорят консерваторы) в интересах рыночных свобод владельцы сами решают, сколько они хотят платить за автомобили, использование которых может нанести вред окружающим.

При обсуждении проблем социальной справедливости консерваторы обычно предостерегают против государственного вмешательства в такие сферы, как занятость и жилищный вопрос. Это особенно проявляется в их подходе к жилищному вопросу, при решении которого многие консерваторы выступают с позиций т. п. рыночной справедливости: "Пусть каждый человек покупает или снимает то жилище, которое может себе позволить". Либералы же, напротив, готовы здесь пересмотреть свою непримиримую позицию в вопросах личной свободы: "Чтобы покончить с дискриминацией, требуется государственное вмешательство. Равенство результатов и равная доля граждан в общественном богатстве — именно к этому должно стремиться наше общество. При решении жилищных проблем недопустима никакая дискриминация. Нормой является и будет являться социальная, а не рыночная справедливость" (12).

Понятно, что при таком обилии позиций, из которых можно выбирать, идеология по-американски отнюдь не монолитна (13). Понятно также, что американцы исповедуют убеждения, на первый взгляд кажущиеся несовместимыми, — все зависит от вопроса и от того, в рамках какого из четырех идеологических измерений этот вопрос расположен. И, наконец (в чем также можно легко убедиться), ни у одной из двух основных политических партий Америки нет полностью последовательной системы идеологических взглядов. Обе они включают в себя сторонников как либерального, так и консервативного подхода по каждому из описанных выше измерений идеологии. Правда, под нажимом члены партий (также как журналисты и ученые) могут допустить, что демократическая партия в общем-то в большшей степени отражает позиции либералов, особенно в вопросах частной жизни и рыночных отношений, тогда как в республиканской обычно преобладают те, кто придерживается консервативных взглядов по этим вопросам.

После всего, что было сказано по поводу американской идеологии, нам осталось лишь отметить, что большинство американцев даже довольно той идеологической путаницей, которая свойственна их обществу. С ее помощью американская политика смогла выделиться из европейской и обрести свое лицо. И что не менее важно, эта путаница отражает и укрепляет такую важнейшую черту американской культуры, как индивидуализм, коим так гордятся жители Соединенных Штатов. Р. У. Эмерсон заметил однажды, что глупая последовательность— это пугало, которым пользуются слабые умы. Эти слова Эмерсона могут быть полностью отнесены к идеологиям, которые продолжают сближать и разделять его соотечественников.

1. Miles R. The End of the American Driam. N. Y., 1976.

2. Potter D. The People of Plenty. Chicago, 1954.

3. Земля отбиралась у американских индейцев, у которых ничего не было, что могло бы подкрепить их притязания на землю, ни ружей, ни, как это принято в Европе, документов, подтверждающих их право собственности.

4. Tocqeville A. Democracy in America. N. Y., 1954, vol. I, p. 53 (цит. по Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992).

5. Цит. по Rifkind С. Main Street. N. Y., 1977, р. З.

6. "Американская конституция взяла частную собственность... под столь строгую защиту, какую только можно себе представить и создала единственное в мире основанное на законе рыночное общество". Polanyi К. The Great Transformation. N. Y., 1944, р. 225.

7. Hartz L. The Liberal Tradition in America. N. Y., 1955; Bottomore T. B. Classes in Modern Society. N. Y., 1966.

8. Becker C. The Declaretion of Independence. N. Y., 1956; Wills G. Inventing America. N. Y., 1966.

9. Употребление понятия "символ веры" предполагает, конечно же, что исповедуемая вера имеет религиозный характер. Само понятие введено Г. Мирделом. См. Myrdal G. An America Dilemma. N. Y., 1972, ch. l.

10. Более полное определение понятия "идеологии" дано в книге Herson L. J. R., Hofsteller C. R. Tolerance, Concensus and American Creed, -"Jornal of Politics, " 1974, № 37.

11. Понятие "внешнего проявления рынка" — центральное для рыночной экономики. Его можно определить как любое событие, выходящее за пределы первичного рыночного обмена.

12. Детальный анализ понятий социальная и рыночная справедливость содержится в книге Herson L. J. R., Bolland J. The Urban Web. Chicago, 1990.

13. Более широкие исследования различных проблем, связанных с американской идеологией (и их же политических следствии) можно найти в книге Herson L. J. R. The Politics of Ideas: Political Theory and American Public Policy. Chicago, 1984.

Краткий вариант этой статьи был представлен на II летней школе, посвященной проблемам моральной и политической философии ("Этика гражданского общества"), проводившейся 29. VIII — 4. IX. 1993 г. в г. Плесе (Россия). Организаторы — Институт Философии РАН, Шуйский педагогический институт и Мершоновский центр университета штата Огайо.