Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

ПАРТИИ, СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНАЯ МЕДИАЦИЯ И РОЛЬ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

Ш.Авинери

Национальный демократический институт международных отношений США (ИДИ), продолжая свою работу по содействию демократическим процессам в России и СНГ в целом, уделяет внимание, в частности, проблеме обобщения уже накопленного опыта преобразований с теоретических позиций. Например, опыт даже только нескольких первых лет посттоталитарного существования стран Центральной и Восточной Европы оказывается настолько значимым, что позволяет исследователю и политику выходить на принципиально важные теоретико-политические и даже общесоциологические обобщения.

Так, подлинный переход к демократии не достигается лишь формальным принятием мер чисто правового характера. Успех (или, напротив, чрезвычайная затрудненность) реального перехода к демократии едва ли не в решающей степени определяется наличием (или отсутствием) еще в условиях тоталитарного режима структур и институтов, осуществляющих функцию социокультурной медиации и способных сложиться в гражданское общество. О том, каковы эти структуры и институты в различных странах Центральной и Восточной Европы (Церковь, гуманитарные науки и свободное искусство, общественно-политические движения, политические партии) и какую роль они сыграли в переломный момент истории соответствующих стран, трактует публикуемая статья одного из видных ученых-обществоведов, сотрудничающих с НДИ, профессора политологии Еврейского университета в Иерусалиме Шломо Авинери.

Национальный демократический институт международных отношений (США) является одной из ведущих организаций, занимающихся проблемами развития демократического процесса в разных странах мира, и работает под председательством бывшего вице-президента США Уолтера Мондейла. В настоящее время ИДИ проводит программы по укреплению и развитию демократических институтов в 70 государствах, включая Россию, Болгарию, Албанию, Пакистан, Чехословакию, Филиппины, и к этой работе привлекает экспертов и специалистов из многих стран. Программы НДИ разделены на несколько основных направлений: избирательная деятельность, обучение представителей политических партий, помощь представителям законодательных органов, гражданское просвещение, реформирование органов местного самоуправления.

Некоторые из этих программ, такие как помощь органам местного самоуправления, политическим партиям, гражданское просвещение, проводятся НДИ в России начиная с августа 1989 г. В июне 1992 г. Национальный демократический институт открыл постоянные представительства в России, на Украине и в Средней Азии.

Данная статья продолжает цикл публикаций НДИ в журнале "Полис" (см. "Полис", 1993, №№ 2—6).

Недавний опыт Восточной и Центральной Европы показывает, что лишь наличие общественных и институциональных инфраструктур делает возможным подлинный переход к демократии. Существование этих инфраструктур должно быть задано тем, что можно было бы назвать "гражданским обществом", которое включает: общественные институты, такие как Церковь и гуманитарные науки; общественные группы, отстаивающие определенные позиции, как, например, организации в защиту прав человека; и, конечно, политические партии. Чтобы возникла "демократия" в самом глубинном смысле, чтобы чистая формальность претворилась в стабильный общественно-политический процесс, такого рода инфраструктура оказывается необходимой. В то же время ни свободными выборами, ни благими намерениями не создаются непременно условия, необходимые для укоренения демократии и внедрения навыков свободного общества в сознание и поведение граждан.

Опыт западных демократий доказал, что наличие охарактеризованных выше образований делает возможным становление демократических форм правления.

Простое же перенесение западных конституций в общества, не располагающие подобными механизмами, не гарантирует успеха демократии. Опыт Латинской Америки и Африки — при всем очевидном различии между обоими типами примеров — говорит о том, насколько недостаточным является формальное принятие мер чисто правового характера. Точно так же и честность немногочисленной образованной элиты, ее преданность делу — такая элита существовала, например, в большинстве стран, где предстояла деколонизация, — не гарантия того, что она в состоянии сама совершить демократическое переустройство.

В посткоммунистических обществах такое положение вещей определяется наследием тоталитаризма. Тоталитаризм как понятие подразумевает наличие правящей партии, пытающейся не только присвоить себе тотальный контроль над политическими механизмами общества, но и заручиться гарантией, что никакая альтернативная идеология или институциональная структура не сможет оспорить монополию партии на власть в сферах образования, социальных идей и систем убеждений. Коммунистические режимы на протяжении своей истории стремились, по крайней мере на бумаге, сохранить за собой этот монопольный контроль над всеми сферами общества.

Обществу, выбирающемуся на свет после десятилетий тоталитарного контроля, не может сопутствовать успех, если его граждане пребывают в состоянии дезорганизации и не располагают в нем сетью общественных структур, способной мобилизовать и четко выразить всеобщую политическую волю, претворив ее в эффективный инструмент управления. Показателен процесс демократизации в Восточной и Центральной Европе. Наличие в некоторых из этих обществ структур, осуществляющих функцию медиации, способствовало успешному продвижению в них переходных процессов. В других же обществах, напротив, отсутствие или слабость таких связующих структур сделало переходные процессы в них более проблематичными.

I

Медиационные структуры, при всех их возможных различиях в разных странах, помогают пониманию процесса демократизации, они, как выясняется при ближайшем рассмотрении, имеют для такого понимания первостепенное значение. Так как Польша явилась в регионе первой страной, где у власти было поставлено — летом 1989 г. — некоммунистическое правительство, развитие событий там является поучительным.

Появление Солидарности в начале 1980-х годов стало решающим фактором преобразований в Польше. Но Солидарность возникла не на пустом месте. При образовании этой впечатляющей коалиции рабочих и интеллектуалов были использованы специфические польские условия, в особенности уже существовавшая гражданская инфраструктура.

В силу исторических причин и в отличие от положения в других странах коммунистический режим в Польше всегда дозволял Католической Церкви, особенно после 1956 г., активность в относительно широких пределах. Несмотря на постоянное преследование Церкви, католическому университету в Люблине было разрешено не только готовить священников, но и обучать весьма умудренных светских интеллектуалов. "Паке" — организация, которая должна была, по первоначальному замыслу коммунистического правительства, представлять собой альтернативную светскую католическую организацию, превратилась в питомник еще одной разновидности светской католической интеллигенции, враждебной режиму.

Польский епископат умело использовал эти ниши, существовавшие в пределах системы, для создания корпуса подготовленных священников, как и его опоры в лице светских лидеров, чьи умственные горизонты, как ни парадоксально, были гораздо шире по сравнению с польской католической интеллигенцией периода до второй мировой войны. Польские националисты также солидаризировались с Церковью, придавая этим островкам относительной автономии в польской коммунистической системе антироссийскую легитимность.

Церковь, с ее автономией и расположенностью к поддержке польского национализма, создала идеальную обстановку для "спонтанного" появления Солидарности. Инфраструктура Церкви предоставляла место для проведения негласных политических встреч и тем разрешала часто приобретающую вселенские масштабы проблему, с которой сталкивается любая оппозиционная группа в тоталитарной системе: где собраться?

Коммунистическое правительство понимало, что обрушиться на Церковь значило бы еще больше отдалить от себя граждан страны. Однако катастрофическое убийство патера Попелюшко в октябре 1984 г. свидетельствовало об отчаянии польских властей.

Возникшей Солидарности выпала также роль тренировочной площадки для отработки формирования коалиций — еще одного важного условия успешного перехода к демократии. Разлады в Солидарности в послепереходный период ярко высвечивают разнородность ее первоначального состава. Только общие цели низвержения коммунизма и утверждения независимой Польши перед лицом советской (а не только коммунистической) гегемонии могли удерживать вместе столь несоединимые группы. Но при формировании коалиции не имеют дела с некоей постоянной данностью, и во многих случаях в иной связи оппозиционные группы оказывались разъединенными и раздробленными. Пришлось прилагать усилия на протяжении нескольких лет, чтобы объединить рабочую прослойку Солидарности, с ее подчас не слишком-то большой утонченностью в делах благочестия и в антирусских настроениях, с интеллектуалами — как светскими католиками, так и бывшими коммунистами, — составлявшими ядро Комитета в защиту рабочих (КОР).

Формирование коалиции потребовало, чтобы были преданы забвению скрытые и не столь уж скрытые разногласия и вражда и чтобы осуществлялось продвижение вперед путем неспешных дискуссий и консенсуса, а не путем быстрых решений, принимаемых большинством голосов. Это стало возможным, несомненно, благодаря качествам лидера, проявленным определенными конкретными лицами. Лидеры признавали необходимость терпения и компромисса и делали ставку на традиционную склонность поляков ценить консенсус как знаменующий национальное единство.

Дискуссии 1988-1989 гг. за круглым столом, проходившие сумбурно и тянувшиеся месяцами, представляли в переходном процессе в Польше, пожалуй, самую решающую стадию. Эти дискуссии поставили коммунистическое правительство и Солидарность перед неумолимой реальностью, когда ни одна из двух крупных группировок не может двинуться дальше без помощи и содействия другой. Тюремщики и их узники обнаружили, что равно являются пленниками одной и той же уникальной политической ситуации. Правительство, номинально все еще имея в своем ведении инструменты власти, было полностью лишено легитимности в глазах народа, оно более не располагало даже коммунистической партией, с которой можно было бы работать. Солидарность признавала слабость правительства, но при этом также понимала, что правительство нельзя свалить без его собственного на то согласия.

Эти необычайные обстоятельства привели к историческому соглашению о проведении июньских, 1989 г., выборов. Солидарности разрешалось претендовать на оговоренную долю общего числа мест в сейме (нижней палате), большинство же мест резервировалось за коммунистической партией и примыкавшими к ней партиями-сателлитами. По этому соглашению, кроме того, Солидарность могла бороться за все места во вновь создаваемом органе — сенате.

Какого исхода выборов ожидал каждый из партнеров — это сейчас к делу не относится. Что относится к делу — исключительное терпение и готовность к компромиссу, проявленные обеими сторонами; в конечном счете это взаимное сотрудничество позволило выработать формулу, чтобы в соответствии с нею поделить власть. В облике как коммунистического правительства, так и Солидарности, собственно, мало что указывало на возможную готовность к такому далеко идущему компромиссу. И все же, несомненно, годы работы над созданием коалиции внутри Солидарности, возникновение целой сети образований гражданского общества, где публично дебатировались политические проблемы, а также давление, которое оказывалось как на правительство, так и на Солидарность, пока они совместно трудились, — все это привело к результату, ускорившему создание первого некоммунистического правительства в стране, принадлежавшей к Варшавскому договору.

Следует отметить здесь еще один момент: переговоры за круглым столом обеспечили коммунистической партии и ее сателлитам гарантированное большинство всейме. До тех пор партии-сателлиты — главным образом Крестьянская партия —считались не более как организациями коммунистического фронта. Однако поразительный исход выборов породил собственную динамику. Партии-сателлиты, десятилетиями находившиеся в подчинении у коммунистической партии, осознали, чтобудущее страны окажется в их руках. Набравшись смелости, они решили не следовать слепо за коммунистами, но предпочли вырабатывать самостоятельную политику, выступив в конце концов в союзе с Солидарностью. В результате такого развитиясобытий стало возможным поделить власть между президентом-коммунистом и премьер-министром — представителем Солидарности.

Сосредоточивая здесь внимание на создании политических коалиций, следует вто же время вспомнить, что этот процесс сопровождался характерным для Польши в80-е годы постепенным становлением своего рода параллельного общества. Начинаяс того времени, как власти обрушились на Солидарность, и с введения военногоположения общество в Польше обретало такую степень автономии и свободы, какойне знали в большинстве других стран советского блока. Значительные слои интеллигенции — художники, писатели, поэты, кинематографисты, ученые — функционировали в гражданском обществе, обращавшем мало внимания на официальные решения. Такая среда легитимизировала сеть институциональных образований, ориентированных на альтернативное политическое сообщество. Этим процессам уделялось значительное внимание в неофициальных средствах массовой информации(СМИ), что вынуждало правительственные СМИ быть более открытыми и доступными. Таким образом, монополия на информацию была атакована в то самое времякак разрушилась монополия на власть.

Пример Польши показывает также, что в процессах посттоталитарной демократизации исторические партии могут оказываться плохо подготовленными для возвращения на политическую арену. Эта неготовность может быть связана с их элитарным характером, в некоторых случаях с тем, что они были некогда зараженыполуфашистскими идеологиями, а также с тем, что коммунистическим режимамудалось лишить их легитимности в глазах населения, причем эта делегитимизированность остается даже после ухода коммунизма. Но, что важнее всего, неудача этихисторических партий проистекает из того, что в большинстве случаев они не включались в процесс создания альтернативного гражданского общества.

II

Элементы, явственно наблюдавшиеся в переходном процессе в Польше, в иной форме и с различной интенсивностью действуют, как это можно видеть, и в других странах региона. В Венгрии, хотя и не возникла какая-либо организация, впрямую соответствующая Солидарности (такой роли не сыграла и Церковь), с образованием Демократического форума в 1987 г. создалась инфраструктура, необходимая для того, чтобы отсюда могла взять свое начало общественная дискуссия, не монополизированная коммунистической партией. Экономическая либерализация, предпринятая коммунистическим правительством, создала островки относительной автономии, способствовавшей дальнейшему ослаблению тисков тоталитарного контроля коммунистической партии над страной.

Если Солидарность удерживала под своим крылышком некоторые весьма несовместимые элементы (по крайней мере покуда она была в оппозиции), то в Венгрии вскоре после образования Форума в нем возник раскол. Демократический форум и организация "Свободные демократы" возникли не только как две отдельные партии но и как представители двух венгерских политических традиций: националистической и либеральной. Таким образом, они внесли в политическую дискуссию элемент плюрализма, и антикоммунизм как таковой перестал служить зонтом, под сенью которого могли объединяться все несоединимые элементы общества. В результате венгерское гражданское общество выглядело накануне мартовских, 1990 г., выборов гораздо менее националистическим и унитарным, нежели польское общество годом раньше.

Дебаты о выборах президента и последующий референдум, как и дискуссии за круглым столом о вариантах избирательного закона, также образовали контекст, в котором коммунистам с их сторонниками и их бывшим жертвам приходилось объединяться, дабы приходить к решениям на основе консенсуса. Сложность — и справедливость — венгерского избирательного закона, сбалансирование сочетающего пропорциональность и региональное представительство, являет настолько тонко выверенный компромисс, что это само по себе говорит о глубокой приверженности плюрализму.

В связи с частичными выборами 1989 г. в центре общественного внимания оказались процедурно-технологические вопросы электоральной политики. Они получили широкое освещение в средствах массовой информации, и это обеспечивало их образовательный эффект и заставляло общество острее чувствовать, что выборы требуют определенной культуры ведения дебатов и цивилизованности. Другим моментом, приблизившим политический дискурс к повседневным заботам общества, явились политические дебаты внутри правящей Венгерской социалистической рабочей партии, завершившиеся ее расколом накануне всеобщих выборов.

Выборы в Венгрии, таким образом, явились кульминацией в ряду событий, которые постепенно, этап за этапом придавали обществу открытость, причем каждый интервал сопровождался возникновением новых общественно-политических структур. Такое развитие вело к складыванию параллельного общества, наряду с официальным, коммунистическим.

III

В развитии событий в Чехословакии было гораздо больше драматизма и меньше" предварительных раздумий, хотя в нем и присутствовали компоненты, аналогичные вышеописанным. Несмотря на крайне репрессивный характер режима, установившегося в Чехословакии после 1968 г., появление Хартии-77 означало выдвижение объединяющего лозунга, а также вело к созданию весьма эффективной сети организационных связей, сплачивавшей разных лиц и разные группы. Антикоммунисты, ветераны движения 1968 г. за реформирование коммунизма, бывшие коммунисты — интеллектуалы, лица, связанные с Церковью, — самые разные люди с явно противоречивыми убеждениями — обрели в Хартии-77 основу для формулирования подлежащих совместному обсуждению актуальных проблем. При широте спектра воззрений и в условиях опасностей, равно грозивших всем участникам, эффективная организация требовала выработки консенсуса и взаимного поиска компромисса.

Когда развернулись поразительные события ноября 1989 г., ядро Хартии-77 дало прочную основу для возникновения Гражданского форума, само название которого свидетельствовало о значении уже существовавшего гражданского общества. Работа по формированию коалиции, а также искусство ведения переговоров, мастерское владение которым демонстрировали Вацлав Гавел и его коллеги в ходе денно и нощно ведшихся переговоров с поверженными и напуганными лидерами коммунистов, выросли из многолетней активистской работы в рамках Хартии-77 — работы, в которой на первый план выдвигались преимущества терпения, консенсуса и компромисса.

В период переходного процесса Гражданский форум использовал штаб-квартиру и организаторские таланты деятелей немногочисленной Социалистической партии при проведении и организационном обеспечении решающих митингов на Вацлавской площади, в чем вновь ярко проявилась роль бывших партий-сателлитов в преобразовании системы. Социалистическая партия исчезла с политической сцены в момент проведения выборов в июне 1990 г., но само ее существование, а также ее решение спрыгнуть с тонущего корабля коммунистического режима принесло неоценимую помощь демократическим силам.

Похожее развитие событий имело место в Восточной Германии; здесь мы кратко отметим лишь два момента. В большинстве случаев медиационную роль параллельного гражданского общества выполняла Лютеранская Церковь. Церковь предоставляла для проведения собраний, особенно в Лейпциге и Дрездене, места, где участники гарантированы от прямого вмешательства полиции, и выступала в роли эффективной сети связи для распространения информации и для придания легитимности предпринимавшимся действиям. Партии-сателлиты, длительное время находившиеся в подчинении у руководства коммунистической партии, также выказали свою независимость, что вызвало некоторые из трудностей, с которыми оказалось сопряжено преобразование общества. То, что исход процесса демократизации в ГДР неумолимо привел к объединению Германии — что не входило в первоначальные намерения реформаторов, — иллюстрирует еще один момент в характере недавно осуществившихся переходных процессов: нельзя не считаться с силой исторически сложившихся структур и систем убеждений, будь то национальных или религиозных.

IV

Недостаток медиационных структур и фактическое отсутствие параллельного общества помогают объяснить проблематичность переходного процесса в Румынии и, в меньшей степени, в Болгарии. Режим Чаушеску был тем уникален в Восточной Европе, что его власть не зиждилась на советском военном и политическом присутствии, а парадоксальным образом черпала свою легитимность отчасти в решении противостоять Советскому Союзу именем исторически-традиционного румынского национализма (с его сильными антирусскими подспудными течениями). Из-за крайнего, репрессивного характера режима не существовало никакой организованной оппозиции, и не было никакого параллельного гражданского общества, чтобы приветствовать падение диктатуры, когда это случилось. Например, Православная Церковь в Румынии оставалась подчинена властям предержащим и, таким образом, не могла взять на себя ту роль, какую сыграли Католическая Церковь в Польше и Лютеранская Церковь в Восточной Германии. Хотя при Чаушеску подвергались преследованиям отдельные интеллектуалы и художники, тем не менее не сложилась критическая масса, подобная той, из которой выросли Хартия-77 в Чехословакии или движение светских католиков и бывших коммунистов-интеллектуалов в Польше.

Когда в Румынии произошел переворот, в итоге возник вакуум. Налицо была явная массовая поддержка нового порядка, но не существовало институциональных структур, которые могли бы принять наследство будь то дискредитированной партии или Секуритате. Фронт национального спасения, таким образом, заполнил пустоту, но он никогда не мог выступать от имени альтернативного, параллельного гражданского общества. Он по сути оставался хунтой, большинство его лидеров были помечены — справедливо или нет, для целей настоящего анализа несущественно — коммунистической краской.

Недостаток параллельных структур проявился также на выборах, на которых единственными альтернативными Фронту партиями были исторические партии, главным образом либералы и Крестьянская партия. Их стареющие лидеры возвратились из изгнания, неотделимые от вызываемых ими ассоциаций с докоммунистическим режимом, который был каким угодно, только не демократическим. Неудача исторических партий на выборах засвидетельствовала потребность в альтернативных медиационных структурах для мобилизации поддержки, какой эти исторические партии, с их характеристиками, заставляющими вспомнить Рип ван Винкля, не имели. Жизнеспособность Венгерского демократического союза в Трансильвании, который оказался второй крупнейшей парламентской партией, подчеркнула тот факт, что культурные структуры венгерского меньшинства, восходящие своими корнями к основанным по этническому принципу протестантским церквам, представляли единственный эффективный фактор мобилизации.

Болгарская ситуация, хотя и не столь экстремальная, обнаружила аналогичные черты слабого гражданского общества, включая опять-таки характерное подчинение Православной Церкви государственной власти. Аналогичным же образом этнические структуры турецкого меньшинства помогли движению, преимущественно турецкому по этническому составу, получить значительное число мест в Народном собрании, хотя в целом их влияние было гораздо более ограниченным по сравнению с влиянием венгров в Румынии: ведь там после выборов возникла сильная оппозиционная партия.

Медиационная роль структур гражданского общества связана с историческим опытом каждого общества. Мощные, как в Чехословакии, или даже неполные, как в Польше и Венгрии, демократические традиции значительно облегчили подъем гражданских обществ. Историческая же недостаточность демократических институтов и традиций, как в Румынии и Болгарии, сильно сдерживала рост таких медиационных институтов в коммунистическую эру.

Наконец, из всего этого можно сделать некоторые выводы относительно процессов демократизации в бывшем Советском Союзе. Пренебрежем самим бывшим Советским Союзом (он никогда не был нацией-государством, каковыми в большей или меньшей степени были страны Восточной и Центральной Европы) и сосредоточимся на России; прогноз может оказаться не весьма вдохновляющим. Нет сомнений, что затянувшийся процесс реформ, начатый Горбачевым, создал в российском обществе островки автономии. Но достаточно ли они мощны, чтобы преодолеть исторический мертвый груз российских (или советских) традиций, — это надо будет еще увидеть, и здесь может быть благоразумной определенная степень скептицизма. Сфера гражданского общества в России представляется ограниченной, а некоторую часть этого пространства занимают ожившие националистические и ксенофобные организации.

Все это, как ни парадоксально, приводит на ум высказывание Карла Маркса о разнообразии путей революционного развития. Когда его во время одного выступления в 1872 г. в Амстердаме спросили, видится ли ему пролетарская революция" насильственной или постепенной, Маркс ответил, что могут быть различия между странами. Он различал страны, имеющие парламентские и частично демократические традиции, и страны, не имеющие таковых, добавляя: "Мы знаем, что надо считаться с учреждениями, нравами и традициями различных стран...", "мы никогда не утверждали, что добиваться ... цели надо повсюду одинаковыми средствами".

Маркс мог ошибаться в том, что касается коммунистических революций, но, по иронии судьбы, его высказывание, кажется, оказалось справедливым применительно к ликвидации коммунистических диктатур.