Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

РОССИЯ  И МНОГОПОЛЯРНОСТЬ: "ВРЕМЯ ОБНИМАТЬ, И ВРЕМЯ УКЛОНЯТЬСЯ ОТ ОБЪЯТИЙ"

К.Э.Сорокин

СОРОКИН   Константин   Эдуардович,   кандидат  исторических  наук,   заведующий   сектором Института Европы РАН.

Russia and Multipolarity: "a Time to Embrace, and a Time to Refrain from Embracing"

The collapse of the Soviet Union accelerated and — more importantly — reshaped the process of transition from the bipolar to multipolar make-up of the world. In a new development the competing global entities of Western Europe, North America and Asia are now struggling to lay a hand on the vast resources of what used to be the Soviet state and its sphere of influence to get a crucial edge over each other. As the result of foreign economic penetration and political persuasion Eastern Europe has virtually forfeited its geopolitical autonomy. If this tendency is allowed to continue, the same fate may befall the former non-Russian Soviet republics and even Russia herself.
Russia cannot be realistically expected to put up with this trend. Moscow has no compelling reason to let anyone use her resources "for free" in the mounting global competition. Moscow will also resist attempts to squeeze her out of the neighboring states which she rightfully regards as an area vital for promotion of her national interests. Finally, looking from the global perspective, in the past, redivisions of the world solved few problems, yet tended to create many new ones eventually leading to flare-ups of tension and wars on the global scale.
A new Russian national strategy tailored to meet multiple challenges from the new geopolitical setting should be predicated on several premises.
Though in the past Russia as part of the USSR proved that it could survive on her own, she is ill-advised to intentionally relapse into Soviet-style isolation which will not be. conducive to her resurrection as a first-class world power. But Moscow should not sacrifice its national interests and lose face domestically and internationally to receive an "encouraging slap on the back" from abroad and just be declared "a part of international community". The experience of the last several years indicates, that while Russia has no clear or immediate enemies, she also does have friends taking her problems and concerns close to heart. Hence she should rely first and foremost on her domestic resources and expertise — as opposed to foreign aid and advice — to solve her internal problems.
In the same vein, Moscow should not declare any state or a group of states as her strategic partners or allies: hopes for close partnership have slim chances to materialize; such partnership could be conditional upon Russia assuming a submissive position detrimental to its long-term interests; while attempts to forge it may well backfire upon Russia's relations with other world leaders.
In the current circumstances the most lucrative posture for Russia would be to try to keep a "balancing equidistance" from the traditional and emerging geopolitical entities. This strategy would be similar to that pursued for centuries by Britain in European politics: no continuous and intimate involvement into continental bickering plus occasional "tilting-the-balance" intervention in line with national interests.
The "balancing equidistance" strategy should take greater — and sometimes cynical — advantage of potential foreign policy assets which Russia still disposes, and which her present leaders are not fully aware of. Ingeniously pursued, that strategy would greatly contribute to changing the current geopolitical status of Russia: from the self-created international pariah looking for alms, to a country whose cooperation would be a prize for those ready to deal with her on terms of equality.

В дискуссии по внешней политике России, идущей довольно давно в прессе и на теоретических семинарах с паузами на периоды острых кризисов и политических кампаний, высказано уже немало заслуженных упреков в адрес непоследовательной — от "вялости" и "мягкости" к "жесткости" и обратно, — а иногда и просто ошибочной линии нынешнего российского руководства в международных отношениях, лишенной к тому же всякой теоретической основы. Нет недостатка и в рекомендациях по поводу того, "как надо вести себя" в мире. По отдельности многие из них разумны, но зачастую плохо стыкуются с другими подобными советами. К тому же они не проясняют, на базе каких принципов и подходов нынешним и будущим российским лидерам следует строить внешнеполитический курс, реально отвечающий долгосрочным — жизненным — интересам государства. Правда, существует мнение, что для концептуальной, системной коррекции внешней политики России еще не пришло время, поскольку не определена, не легитимизирована и законодательно не закреплена структура ее национальных интересов, что невозможно сделать при политическом расколе общества и крайней нестабильности социально-экономической ситуации. Но с таким аргументом трудно согласиться.

Во-первых, сохранение импровизационного стиля в мировой политике чревато новыми ошибками, вызывающими к тому же, если судить по определенному успеху внешнеполитических лозунгов Жириновского и их перехвату другими силами, дополнительную нестабильность в российском обществе. Во-вторых, существуют универсальные, признаваемые во всем мире как естественные и законные для любого национального сообщества интересы: сохранение политического, экономического и военного суверенитета и безопасности страны; ее территориальная целостность и неприкосновенность границ; защита прав, свобод, достоинства и благополучия граждан; стабильность обстановки по периметру границ. К этому можно добавить ряд очевидных специфически российских интересов: обеспечение благоприятной международной обстановки для проведения внутренних преобразований и возрождения России, предотвращение изоляции и недопущение дальнейшего снижения влияния державы на мировой сцене. Поэтому, в-третьих, вопрос не в том, чтобы просто перечислить национальные приоритеты, понимаемые как соединение государственного интереса с множеством частных гражданских, а в том, как их интерпретировать и защищать на практике. Но и здесь проблему не стоит преувеличивать. Возможные изменения состава нынешнего руководства, равно как и замена его командой с совсем иной политической ориентацией меньше всего отразятся на международном курсе России, ибо целый ряд объективных и долговременных факторов (геополитическое и геостратегическое положение страны, особенности ее внутреннего состояния) гарантируют хотя бы минимум преемственности*.

Так что разрабатывать действующую — не декларативную — концепцию внешней политики России (а именно о ней и идет речь) не только на сегодня-завтра, но и на перспективу обязательно нужно уже сейчас. При этом важно обратить самое серьезное внимание на один принципиальный аспект, который остается практически вне сферы особого обсуждения.

Россия не изолирована от мирового сообщества. Наоборот, она стремится заново утвердить себя в качестве одного из влиятельнейших его элементов, надо полагать, наиболее удачным образом вписавшись в современные международные отношения. Но это получится только тогда, когда ее руководство и общество будут реально представлять, каково действительное содержание и в каком направлении эволюционируют данные отношения. Иными словами, создание работающей концепции российской внешней политики невозможно вне общей теории современных международных отношений, которая претерпевает радикальную коррекцию. Российские же политики и политологи, после того как их освободили от необходимости руководствоваться идеей классовой борьбы, а затем и "новым мышлением", в большинстве своем вообще отказались от теории в пользу сиюминутного прагматизма. Этим они отличаются от своих западных коллег, которые в последние годы как раз больше внимания уделяют теоретическим вопросам, пытаясь объяснить реальное содержание таких широко используемых понятий, как "постконфронтационная эра", "эпоха после холодной войны", "многополярность", а также изменения в отношениях между национальными сообществами, ожидаемые в будущем.

Автор не претендует на то, чтобы заполнить возникший пробел. Свою задачу он прежде всего видит в том, чтобы ввести новое измерение во внешнеполитическую дискуссию: о характере нынешней эпохи, о том, что она сулит для России, и какова наиболее благоприятная для нашей страны стратегия в перспективе многомерного пространства международных отношений.

* В этом плане нелишне вспомнить, что среди первых документов ГКЧП в августе 1991 г. было "Обращение к главам правительств и Генеральному Секретарю ООН", в котором говорилось, что "принятые меры чрезвычайного характера ни в коей мере не затрагивают международные обязательства, принятые на себя Советским Союзом в соответствии с действующими договорами и соглашениями" (1).

ОТ БИПОЛЯРНОСТИ К ПОЛИЦЕНТРИЗМУ: КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ВОПРОСА

Строго говоря, биполярный мир СССР-США, который был якобы похоронен лишь с окончанием холодной войны, просуществовал в чистом виде не так долго. На Западе уже во второй половине 50-х годов началась консолидация ряда европейских стран (образование ЕЭС) с перспективой создания автономного от США "центра силы". Позже из строгих рамок биполярности стали выбиваться Япония (в 60-е годы), затем ряд региональных и международных объединений типа ОПЕК, новые индустриальные страны (НИС) Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. С конца 70-х годов обозначилось не вяжущееся с традицией биполярности экономико-политическое противостояние Севера и Юга. Аналогичный процесс происходил и на Востоке: советскую сферу влияния покинули Китай и Албания, периодически подчеркивали прокитайскую ориентацию Вьетнам и особенно КНДР.

Размывание жесткой биполярной модели шло под воздействием нескольких взаимосвязанных процессов: комплексного истощения "центральных держав", ослаблявших друг друга в непрекращающемся военном, политическом и идеологическом противостоянии (оно негативно сказывалось на темпах экономического роста; выражалось в стагнации технологического прогресса в гражданских отраслях; оборачивалось нарастающей инфляцией политического и морального авторитета "сверхдержав" в их собственных сферах влияния); одновременного нарастания экономического и военного потенциала союзников США и СССР; постепенного перехода Москвы и Вашингтона от тотальной конфронтации к отношениям, в которых продолжающееся соперничество сочеталось с элементами сотрудничества, прежде всего в сфере _ военной безопасности. Следствием этих процессов было неизбежное смягчение "коалиционной дисциплины" и методов ее поддержания со стороны руководителей как США, так и СССР.

Примерно к началу 80-х годов биполярность определяла прежде всего форму (или парадигму) международных отношений, выражаясь, в частности, в сохранении многочисленных международных институтов, образованных еще в 40-50-е годы. (Пожалуй, строго"биполярным" был также менталитет тогдашних руководителей СССР и США.) Но эта форма уже реально вступала в противоречие с меняющимся характером отношений между государствами, которые эволюционировали в сторону иной организации мира: многополюсной (несколько глобальных центров силы) и многоярусной (наличие государств и их группировок как глобального, так и регионального масштаба). Обострение якобы главных — советско-американских — отношений в первой половине 80-х годов затормозило, но не остановило нарастание множественных конфликтов "по всем азимутам".

Команда М.Горбачева принесла с собой желание не только переустроить советское общество, но и модернизировать международные отношения, которым в перспективе действительно было суждено перейти в новое качество. Но при этом реформаторы совершили по крайней мере одну принципиальную ошибку: они решили пренебречь объективно существующими в мире тенденциями и, воспользовавшись переломным историческим моментом, "наскоро" переделать мировую политику в соответствии со своими теоретическими схемами и действительно благими намерениями.

В течение нескольких лет "послезастойное" советское руководство, круша конфронтационные стереотипы в международных делах и "биполярные" институты на Востоке (СЭВ, ОВД), настойчиво предлагало остальному миру модель бесполярного сообщества наций, проникнутого всеобщей гармонией и сотрудничеством. Им были выдвинуты идеи "многообразного, но взаимозависимого мира", "безъядерного и ненасильственного мира", инициативы по одновременному роспуску военно-политических блоков, расписанная по годам программа ликвидации ядерного оружия и других средств массового поражения к 2000 г. Одновременно была попытка стимулировать процесс СБСЕ с прицелом на создание системы коллективной безопасности в Европе (концепция "общеевропейского дома"), предложены аналогичные институты безопасности для других регионов мира (красноярские и мурманские инициативы М.Горбачева), сочетавшиеся с убеждением в том, что "обновленная" ООН будет следить за глобальным порядком.

Логика всех этих инициатив была, по-видимому, такова. В силу экономических, военно-технических и ряда иных причин Советский Союз был вряд ли способен предотвратить перспективу распада собственной сферы влияния. Более того, ему становилось все труднее надежно и приемлемой ценой обеспечивать свою военную, политическую, технологическую, экономическую и иную безопасность в традиционных рамках биполярности. Потому необходимо было кончать с "биполярным" прошлым. При этом неплохо было бы какого "перескочить" через надвигавшийся этап многополярности, который сулил СССР еще более интенсивное и вовсе невыгодное для него соревнование экономик и технологий, и сразу вступить в предсказанный горбачевскими теоретиками идеальный бесполюсный мир всеобщего сотрудничества. В Кремле понимали, что "бесполюсность" не могла быть сотворена одной лишь Москвой. Поэтому столько усилий было потрачено на пропаганду "нового мышления" за рубежом. Однако США и страны Западной Европы, приветствуя изменение внешнеполитических установок СССР, свой вклад в создание идеальной системы на практике делать отказались. Мнением же других — новых — мировых лидеров Москва тогда особо не поинтересовалась, а оно, как потом выяснилось, было тоже в целом негативным.

К концу 80-х годов перестроечному советскому руководству все же пришлось корректировать свою первоначальную позицию в сторону большего реализма. Форсирование им практических контактов с ЕС и ЗЕС отражало признание того, что объединяющаяся Западная Европа становится автономным геополитическим центром силы, с существованием которого необходимо считаться в большей степени, чем раньше. Одновременно стали предприниматься шаги по активизации контактов с другими ведущими государствами мира: Китаем (беспрецедентный визит М.Горбачева в Пекин в мае — июне 1989 г.); Японией (единственным реальным результатом здесь стало, правда, лишь обострение "курильского вопроса"); Южной Кореей и т.д. Одновременно зондировались перспективы реставрации экономических позиций СССР в Восточной Европе: на рубеже 1990-91 гг. советская печать "неожиданно" раскритиковала поддержанное ранее Москвой решение СЭВ о переходе к взаиморасчетам в иностранной валюте, которое привело к свертыванию дву- и многосторонних экономических связей. Все это, в совокупности с просьбами о массированной зарубежной помощи перестройке и попытками вдохнуть новую жизнь во внутренние социально—экономические реформы в конце 80-х годов, говорило о фактическом признании советским руководством неизбежности эпохи глобального полицентризма, намерении сохранить СССР в качестве мирового центра силы (причем с большим упором на политико-экономический, нежели военный, компонент его могущества), стремлении проводить соответствующую эпохе более гибкую внешнюю политику.

Однако и попытка приспособить "обновленный СССР" к теперь уже фактически признаваемой им модели глобального полицентризма также не удалась. Прежде всего, не пошли внутренние экономические, социальные и политические реформы, которые должны были заложить новую "демилитаризованную" основу глобального могущества СССР. В целом неудачной оказалась и внешняя политика. Среди прочего, Москва "отдала" слишком быстро и много из своих реальных внешнеполитических активов (ядерные и обычные вооружения, свое военное присутствие в Восточной Европе, военные связи с союзниками вне Европы, поставки оружия за рубеж) без адекватной компенсации со стороны США и Западной Европы. Она не смогла или не решилась — в силу сохранявшихся иллюзий "нового мышления" или чрезмерной зацикленности на идее стратегического партнерства с Западом — разработать и претворять в жизнь прагматическую политику балансирования (временного, по крайней мере) между старыми и новыми глобальными центрами силы с целью обеспечить СССР более благоприятные позиции в будущем мире.

Некое перерождение стратегии СССР в духе "нового мышления", распад советской сферы влияния, а за ней и самого Советского Союза не только не остановили развития многополярности в международных отношениях, но скорее даже способствовали ему. В последние годы заметными вехами на этом пути стали ратификация Маастрихтских соглашений и превращение "Общего рынка" в Европейский Союз, появление планов создания японо-центристского регионального экономического (возможно, и политического) сообщества в Юго-Восточной Азии (ЮВА), образование Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) как бы в ответ на европейскую интеграцию и вероятность экономического объединения ЮВА под началом Японии*, возникновение или проектирование иных региональных или межрегиональных структур**.

Параллельно становлению институтов полицентрической модели мироустройства прекратили существование либо вступили в период болезненной деволюции с перспективой летального исхода ключевые институты предыдущего миропорядка. Одним из наиболее заметных и значимых "пострадавших" оказалось НАТО. Североатлантический союз исчерпал свою прежнюю функцию — в условиях жесткого противостояния Запада и Востока служить прочной военно—политической связкой между США и Западной Европой при однозначном лидерстве первых. Очередной, но на сей раз реальный "закат" НАТО стал ощущаться несколько лет назад, когда его руководители начали придумывать этому блоку новые функции в попытке сохранить ему жизнь в меняющейся геополитической ситуации. Тогда же проявились и трудности в распределении ролей между трансатлантическим НАТО и региональным ЗЕС. До прихода в Белый дом администрации Б.Клинтона Вашингтон выступал за сохранение НАТО в прежнем виде, рассчитывая на него как на проводника американских интересов в Западной Европе, и нервно реагировал на автономное военное сотрудничество европейцев в рамках ЗЕС. Демократическое руководство расставило новые акценты, косвенно признав неспособность США сохранять впредь доминирующие позиции в трансатлантических отношениях и неизбежность дальнейшего роста стратегической самостоятельности Западной Европы. США по-прежнему декларируют полную поддержку НАТО, но рассматривают эту организацию скорее как один из механизмов неизбежной координации военно-политических интересов Америки и Западной Европы, в том числе и на обширном "постсоветском пространстве", и, соответственно, более спокойно относятся к укреплению Западноевропейского союза (4, р. 143—144).

Позиция западноевропейцев более двойственна. С одной стороны, быстрое снижение роли НАТО до координирующей и, параллельно, выравнивание статуса обеих "половин" блока соответствуют устремлениям стран Западной Европы стать полностью самостоятельным центром глобальной политики. С другой — при нынешней неопределенности и нестабильности к востоку и югу от Европы им хотелось бы в какой-то форме сохранить прежнюю "блоковую" ответственность США за обеспечение безопасности союзников по холодной войне.

Различие геополитических интересов США и Западной Европы в условиях укоренения многополярности проявилось в развернувшихся в конце 1993 г. дебатах о расширении НАТО. Западноевропейские участники блока оказались в целом более расположены к принятию новых членов из числа государств Восточной и Центральной Европы (ВЦЕ). Их позиция, помимо всего прочего, объяснялась двумя геополитическими соображениями. Во-первых, опасениями по поводу взрыва агрессивного

национализма в России и намерением превратить ВЦЕ, а, возможно, и страны Балтии, во внешний пояс военной безопасности НАТО (при этом в первую очередь подразумевается, конечно, безопасность Западной Европы). Не случайно за расширение состава НАТО особенно ратовала Германия, которая в прошлом больше всех жаловалась на отсутствие у Североатлантического союза достаточной "оперативной глубины". Франция и Англия, расположенные дальше от потенциальной линии конфронтации, проявляли тогда заметно меньше беспокойства относительно глубины обороны, и их позиция в вопросе о приеме новых членов была не столь однозначна. Во-вторых, вступление стран ВЦЕ в НАТО, с точки зрения западноевропейцев, могло бы служить хотя бы временной заменой их нежелательной на данном этапе интеграции в ЕС. При этом членство в НАТО закрепило бы государства ВЦЕ в общей сфере западного влияния, ограничивая чужеродное экономическое — японское и китайское — проникновение в данный регион, а географический фактор сориентировал бы Восточную Европу на западноевропейский, а не американский, центр силы. Видимо, учитывая это обстоятельство, Вашингтон выдвинул и настоял на принятии на встрече руководителей стран-членов блока в январе 1994 г. "разбавленного" проекта восточноевропейского участия в натовской программе "Партнерство ради мира". (На случай провала данного проекта США заготовили контрход: во время турне по бывшим республикам СССР госсекретарь У. Кристофер предлагал и им вступить в Североатлантический союз (5, 23.Х.1993). Присоединение этих республик, включая Россию, уравновешивало бы усилившуюся за счет ВЦЕ европейскую часть НАТО и даже создавало бы ситуацию внутренней многополюсности в блоке, в которой Вашингтону было бы легче маневрировать, отстаивая свои интересы.)

Вполне возможно, что нынешнее противостояние геополитических интересов в НАТО и не взорвет его в обозримом будущем. Однако если не случится нового приступа холодной войны, то с большой долей уверенности можно предположить, что из военно-политического союза оно постепенно будет превращаться в организацию типа ООН и СБСЕ; это, вероятно, поставит вопрос о необходимости размежевания функций НАТО и СБСЕ или их слиянии.

* Как писала влиятельная американская газета, "НАФТА — региональный блок, который противоречит международной системе торговли и инвестиций, олицетворяемой ГАТТ. Продукция стран, не входящих в НАФТА,... будет подвергаться дискриминации. ...Заявляя о том, что постепенно деятельность НАФТА должна быть распространена и на Латинскую Америку, ...Клинтон... подрывает глобальный режим экономической и финансовой либерализации" (2, 19.XI. 1993).

** Пытаясь предсказать очертания "развитого многополярного мира, известный теоретик международных отношений К.Уолц (университет Беркли) пишет, что "ведущие государства мира будут стремиться к укреплению своего экономического влияния на страны, от которых они зависимы или с которыми тесно связаны. Поскольку стимулы к соперничеству сильны, несколько великих держав сформируют свои региональные базы влияния в Азии, Европе и Америке... Япония возглавит формирующийся восточный азиатский блок; вопрос о месте Китая и лидерстве в северо-восточной Азии пока еще окончательно не решен. Западная Европа, включая ЕС, все более концентрируется на самой себе, сокращая внешний экспорт и импорт. И в случае успеха Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА), США окажутся в центре крупнейшего в мире экономического блока..." (3, р. 61).

О ХАРАКТЕРЕ НОВОЙ ЭПОХИ: ТРЕТИЙ ПЕРЕДЕЛ МИРА?

Насколько можно судить сегодня, появляющаяся на месте биполярной новая полицентрическая модель международных отношений не будет механическим повторением уже осуществленных мировым сообществом схем. Скорее, это будет амальгама целого ряда элементов из моделей прежних эпох и новых характеристик (см. Табл. 1 в конце статьи), в сумме дающих некое не известное до сих пор качество. По мнению 3. Бжезинского, "мы оказались перед лицом опасности всеобщей смуты и раскола. Эта опасность угрожает большей части человечества" (6, 2.IX.1993). Наверное, дела обстоят не столь безнадежно, и потому подобные готовые ответы всегда поверхностны. Более вероятно, что мир вступает в эпоху острого соревнования в области экономики и передовых технологий (хотя военная сила отнюдь не перестанет быть индикатором и неотъемлемым атрибутом государственной мощи, как и несколько лет назад), непривычно сочетающегося с вынужденным и довольно тесным сотрудничеством государств и их объединений в сфере обеспечения военно-политической безопасности и решения глобальных проблем.

Неизбежна и выработка общеприемлемых наднациональных правил конкуренции. Поэтому многочисленные и острые экономические противоречия надолго задержали, едва не сорвав, уругвайский раунд торговых переговоров в рамках ГАТТ. Хотя ряд вопросов (распространение американской видеопродукции в Европе, уровень дотаций авиастроителям, правила деятельности финансовых учреждений и некоторые другие (2, 15.XII. 1993) должен быть дорешен в ходе дальнейшего обмена мнениями, ведущие государства мира (без России) договорились по многим ключевым проблемам регулирования международной экономической деятельности. По своей сути результаты уругвайского раунда сравнимы с принципиальным содержанием договоренностей США и СССР в области контроля над вооружениями периода 70— 80-х годов, когда они фактически условливались не о прекращении военного соперничества, а об "усечении" наиболее неприятных и опасных для обеих сторон его проявлений.

Как я уже отмечал, распад "социалистического содружества", а затем и самого СССР, не изменил существа перемен в структуре международных отношений. В то же время дезинтеграция одного из двух основных глобальных центров силы придала им определенное своеобразие, которого могло не быть или которое было бы менее выражено, сохранись Советский Союз и область его геополитической гравитации.

Речь идет об начавшемся разделе между ведущими государствами мира и их объединениями бывшей сферы советского влияния, особенно ВЦЕ, а также о возможности распространения этого процесса на республики бывшего СССР, включая саму Россию. В принципе данный процесс в зависимости от того, насколько далеко он зайдет, может обернуться третьей за нынешнее столетие перекройкой сфер влияния в глобальном масштабе. В отличие от первых двух переделов, ставших результатом мировых войн и закрепленных в положениях Версальского договора и Ялтинских соглашений, третий передел мира проводился бы в основном экономико-политическими средствами*, но его кратко— и особенно долгосрочные последствия были бы не менее значительными. В первую очередь для России. Этот неблагоприятный для нас геополитический процесс передела сфер влияния уже заявил о себе фактическим отсечением или "тихой" переориентацией на другие (существующие и формирующиеся) центры силы стран ВЦЕ, юга Европы и Балтии, а также ряда прежде "социалистических" государств ЮВА и Африки. Он может быть продолжен выдавливанием России из СНГ вплоть до изгнания — в мрачнейшей перспективе! — "московского царства" из пространства "большой России".

Несмотря на страстное желание государств Восточной и Центральной Европы стать полноправными участниками Европейского Союза, им пока приходится довольствоваться статусом ассоциированных членов из-за несоответствия их экономик западноевропейским стандартам. И хотя процесс привлечения стран ВЦЕ к ЕС пока не заморожен** руководством этого союза из-за опасения поставить под угрозу влияние западноевропейского центра силы в соседнем регионе, его завершение может растянуться на годы. Поэтому в обозримой перспективе реально ожидать лишь дальнейшего расширения "неинституированного" проникновения западных капиталов в ВЦЕ, начавшегося в конце 80-х годов (см. Табл. 2).

В полной мере геополитические последствия этой экономической экспансии в ВЦЕ способны проявиться уже в начале следующего века. К тому времени она может достичь уровня "критической массы", поставив под серьезное сомнение способность государств региона контролировать процессы в национальных экономиках и проводить самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Если учесть, что в те же сроки следует ожидать и перестройки местных сообществ на западные стандарты потребления и производства, то реальной может стать не только экономическая, но политическая и военная уния ВЦЕ с государствами западной цивилизации. При этом страны региона будут преимущественно тяготеть к европейскому центру силы, учитывая геополитические реалии и нынешние источники зарубежных инвестиций. Тем не менее, при соответствующих изменениях потоков капиталовложений и товарообмена, а также определенных вариантах развития общей европейской ситуации (в частности, в случае "огерманивания" объединенной Европы) возможно установление некоторыми государствами ВЦЕ (например, Польшей) параллельных и даже альтернативных военно-политических союзных отношений с США.

Россия сегодня очень слабо участвует в новом распределении влияния в ВЦЕ, если не считать редких всплесков дипломатической активности, таких как турне российского президента по ряду стран региона в конце лета 1993 г. Тогда был подписан ряд двусторонних соглашений, включая несколько неожиданный договор о военном сотрудничестве со Словакией (6, 28.VIII.1993), получены заверения от Л.Валенсы о возможности установления партнерских отношений между Москвой и Варшавой (5, 26.VIII. 1993). Но неясно, насколько эти и иные подобные обязательства будут выполнены. Еще хуже, что российская сторона, похоже, не имеет не только достаточных средств, но и стремления сохранить мало-мальски значимые экономические позиции в регионе. Учитывая, что ВЦЕ активно стремится на Запад и что через десятилетие в ее экономическом пространстве уже не останется "незанятых мест", можно с большой долей уверенности утверждать, что в начале следующего века влияние России в бывших европейских странах "реального социализма" будет минимально. Это, возможно, не трагедия в экономическом плане, но стратегические и геополитические последствия утраты влияния могут быть серьезными, вплоть до возникновения к западу и юго-западу от внешних границ СНГ широкого пояса отчуждения и даже враждебности.

* Нельзя, правда, исключить того, что нынешние многочисленные мелкие и средние конфликты и войны на территории бывшего "социалистического лагеря" (с экс-Югославией) являются неизбежными и пока еще не самыми страшными спутниками третьего передела мира.

** Например, в середине 1993 г. ЕС принял решение ускорить снятие таможенных барьеров на пути ряда товаров из стран ВЦЕ (7, 9.VI.1993), тем самым стимулировав их интерес.

Представляется, что и территории ближнего зарубежья, объявленные Москвой "зоной жизненных российских интересов", могут стать объектом геополитического передела в соответствии с западными и азиатскими (в широком смысле, учитывая полицентричность самой Азии) интересами. Его одновременным условием и последствием было бы вытеснение России из данных регионов. Не случайно на Западе, в частности, в США, активно пропагандируется точка зрения, что влияние России не должно распространяться за ее государственные границы. В изложении бывшего высокопоставленного чиновника госдепартамента, а ныне сотрудника фонда Карнеги П. Гобла она звучит так: "Западные страны должны признать новое деление евразийского материка. Они не должны позволить России считать, будто Запад рассматривает постсоветское пространство как "Россию плюс зависимые от нее страны". Наоборот, Западу следует поддержать законную независимость новых стран и признать, что многосторонние соглашения в этом районе, такие как СНГ, пережили свою первоначальную полезность" (8). Эта позиция, судя по ряду признаков, разделяется и нынешней американской администрацией. Показательно, что в выступлениях на "постсоветскую тематику" высших должностных лиц США, включая президента Клинтона, упор делается на двусторонние контакты с бывшими республиками СССР, и практически не упоминается аббревиатура СНГ. Зато активно используется термин "новые независимые государства". И уж совсем откровенно выглядит карта, помещенная недавно в одном официальном издании Министерства обороны США. На ней к сфере ответственности Центрального командования американских вооруженных сил (созданном при Дж.Картере для "наведения порядка" в зонах нестабильности в Северной Африке, арабском мире, южной и юго-западной Азии) отнесены Армения, Азербайджан, Грузия, Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизстан и Казахстан (9), вне всякого, впрочем, внимания к действительным, а не мнимым ориентациям этих стран, причем не обязательно на Россию. Если учесть, что американское стремление ограничить влияние России в ближнем зарубежье в большей или меньшей степени разделяют многие западноевропейские страны, а также государства, находящиеся к югу от границ бывшего СССР, не удивительно, что ООН устами ее Генерального секретаря отказалась предоставить российским войскам мандат на проведение миротворческих операций на территории бывшего, СССР (5, 28.Х. 1993).

Конечно, "вторжение" в ближнее к России зарубежье в обозримой перспективе может осуществляться главным образом экономически, в частности, за счет инвестирования в местные экономики*. Пока общий объем подобных инвестиций не так велик по сравнению с иностранными вложениями в ВЦЕ (см. Табл. 3), но и возможности рационального использования западных капиталов экономиками постсоветских республик, как правило, меньше. Однако общий курс Запада на передел сфер влияния с помощью экономических факторов просматривается достаточно отчетливо: поток инвестиций из-за рубежа способен быстро и чутко реагировать на достижение той или иной республикой приемлемого уровня внутренней стабильности**. Оценивая данную перспективу, необходимо учитывать, что всплеск экономической активности иностранных государств в "ближнем зарубежье" означал бы сужение поля деятельности для российского частного и государственного капитала и — в зависимости от степени вытеснения России — мог бы представлять угрозу российским национальным интересам, как экономическим, так и военно-политическим (в том случае, если экономические связи бывших республик СССР с государствами, представляющими иные, нежели российский, центры силы, стали бы столь тесными, что открыли бы дорогу политической и военной кооперации со строительством военных 5аз и объектов вблизи от наших границ).

* Используются, впрочем, и другие, зачастую весьма экзотические способы "наведения мостов" в бывшие республики СССР. Например, предложение Японии оказать Беларуси помощь в уничтожении ядерного оружия на ее территории (10,15-21 .XI. 1993, р. 4). Здесь вызывают сомнения два обстоятельства: имеет ли Япония, подписавшая договор о нераспространении ядерного оружия как неядерное государство, право оказывать такую помощь, а также вправе ли Беларусь ее принимать после подписания соглашения с Россией о том, что ядерное оружие на ее территории — российская собственность.

** Относительно стабильный и богатый природными ресурсами Казахстан уже становится местом паломничества потенциальных инвесторов. Открытые там недавно нефтяные и газовые месторождения привлекли внимание 70 фирм из одних только США. А во время последнего визита Н.Назарбаева в Вашингтон Б.Клинтон пообещал мощную государственную поддержку тем американским бизнесменам, которые "намерены получать доходы от казахского нефтяного бума" (2, 13.11.1994), т.е. государство (!) в своих стратегических интересах собирается подстраховать вторжение частных капиталов в удаленном от него регионе мира.

В|принципе, России легче отстаивать свои экономические, военно-политические и стратегические позиции в ближнем зарубежье, нежели в ВЦЕ. В то же время потеря первых имела бы для страны гораздо более тяжелые последствия. Поэтому усилия и затраты на сохранение российского влияния в СНГ следует признать не роскошью, а необходимостью. Требуемые же для этого ресурсы можно изыскать, если урезать неоправданно большие.непроизводственные государственные расходы (кроме науки, культуры и социальной сферы); обеспечить поддержку российскому бизнесу, стремящемуся закрепиться в странах СНГ и т.д. Другое дело, что подобные затраты не должны быть благотворительностью, а рассматриваться государством как содействие долгосрочному укреплению позиций Москвы в ближнем зарубежье.

Наконец, можно согласиться, правда, с двумя оговорками, с мнением российского ученого С. Рогова о том, что сама Россия может превратиться в объект соперничества глобальных центров силы, если не преодолеет в относительно короткий исторический срок внутренние центробежные тенденции (11, 1993, № 52, с. 7А). Во-первых, для избежания подобной неприятности одной лишь ликвидации центробежных тенденций недостаточно. Во-вторых, Россия уже становится "предметом" конкуренции, даже раздора. Целая совокупность факторов: уникальная обеспеченность страны природными, материальными, дешевыми интеллектуальными и трудовыми ресурсами, ее единственное в своем роде геополитическое положение, обширные и малонаселенные пространства, ликвидация прежней закрытости для внешнего мира и одновременно малая на сегодняшний день "освоенность" территории зарубежными интересами, серьезные внутренние проблемы и ограниченная подконтрольность регионов (в том числе и в плане их внешних связей) центру — превращает Россию в государство с ослабленным суверенитетом, за счет использования потенциала которого соперничающие глобальные и региональные центры силы могли бы заметно упрочить свое положение на международной сцене. Именно эти соображения определяют интерес к России со стороны США, ЕС, Китая, Южной Кореи, других государств, сдерживаемый пока неясностью относительно перспектив демократизации и открытости страны внешнему миру.

Особо привлекательны для мировых лидеров и стран, претендующих на такую роль, добывающая, обрабатывающая и высокотехнологичные отрасли промышленности, прежде всего авиационная, космическая и смежные с ними (то есть критически важные для самой России). Именно в эти области по преимуществу пытаются проникнуть иностранные инвесторы (см. Табл. 4), причем не обязательно законным путем. В частных беседах эксперты-экономисты отмечают растущие масштабы приобретения акций приватизируемых крупных российских предприятий зарубежными предпринимателями через подставные отечественные фирмы, хотя оценить размеры подобной деятельности затруднительно. Обращает на себя внимание и непомерно большой "вклад" Кипра, известного как оффшорная зона.

Разумеется, вложение иностранных капиталов в российскую экономику способно содействовать оживлению промышленного производства, его техническому перевооружению, помочь конверсии ВПК (хотя опыт Запада в этой области также весьма ограничен и к тому же не всегда применим в наших условиях). Однако иностранные инвестиции (особенно в критически важные производства) должны быть легальными и четко отрегулированными, поскольку они сегодня не уравновешиваются вывозом адекватного по объему и структуре национального капитала за рубеж, в том числе и в страны—инвесторы (если не считать утаивания от налогообложения в иностранных банках валютной выручки российскими экспортерами).

*    *    *

Очевидно, что в эпоху после холодной войны Россия и вместе с ней все остальные осколки бывшего СССР — одного из двух "гегемонов" биполярности — входят с ослабленных и оттого уязвимых в обозримом будущем позиций. Ее считают побежденной в этом сорокалетнем противостоянии, правда, горечь поражения отнюдь не стремятся разделить с ней нынешние "новые независимые государства". Поэтому третий передел мира по итогам холодной войны во многом пока что сводится к дележу — на деле и в уме — советско-российского "наследства".

Итак, России предстоит развиваться в весьма специфичном полицентрическом мире, который явно не предоставит ей авансом режима наибольшего благоприятствования: "кто многим страшен, тот многих будет бояться", — гласит пословица из древнерусского сборника "Пчела". Как ей лучше всего выстроить линию поведения? Анализа общей модели многополярности и ее основных характеристик недостаточно, ибо Россия будет иметь дело не с абстрактной концепцией и не с безликим международным сообществом, а с конкретными государствами и их группами. Особое значение для нее приобретают контакты с мировыми лидерами, поэтому полезно рассмотреть перспективы ее отношений хотя бы с некоторыми глобальными полюсами силы, в частности, теряющими позиции США и набирающей мощь Западной Европой.

ОТНОШЕНИЯ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ И РОССИИ: ДИАПАЗОН ОТ ВЗАИМОПОДДЕРЖКИ ДО СОПЕРНИЧЕСТВА

В общении Москвы и Вашингтона существуют традиции и преемственность, а в последние годы даже возникла некоторая самодовлеющая инерционность; вместе с тем, двусторонним отношениям, суждено, по-видимому, пройти через длительный и весьма непростой период адаптации к внутренне— и внешнеполитическим реалиям. Американское отношение к России в итоге будет определяться тем, каким образом и насколько США адаптируются к новой ситуации многополярности, какие позиции они отвоюют в глобальном соревновании центров силы.

Пока "вхождение в многополярность" дается США нелегко. Хотя надвигающиеся изменения в мировой расстановке сил обсуждались в США уже давно и первые выводы в какой-то мере использовались в практической дипломатии (вспомним разыгрывание "китайский карты" против СССР), форсированная "смена эпох" в результате "перестройки", конца холодной войны и развала СССР все же стала шоком для американской элиты. Ведь впервые за многие годы реально поставлена под сомнение и сверхдержавность США. Многие их партнеры превращаются в серьезных экономических соперников в борьбе за сферы влияния ( прежде всего на территориях бывшего "соцлагеря") и политических конкурентов на мировой сцене в целом*. Изменились характер и содержание внешних угроз — ослабла возможность большой ядерной или обычной войны с наследниками СССР, зато резко возросла опасность широкого и неконтролируемого распространения технологий и собственно оружия массового поражения, ядерного шантажа и терроризма, неядерных региональных конфликтов, локального насилия и нестабильности. Насколько можно судить, надежных рецептов противодействия этим вызовам "постконфронтационной эры" (а иногда и точного понимания существа происходящего, например, когда речь идет об этнических, культурных и религиозных конфликтах) у американцев на сегодня нет.

* "По мере превращения Японии и Германии в великие державы, качество их отношений с США будет меняться. Отношения будут делаться все более конкурентными, соперничество великих держав в области безопасности и даже войны между ними станут возможными, в то время как их сотрудничество будет, соответственно, все более затруднительным", — предсказывает ведущий американский эксперт (12). Мало оптимизма по поводу будущих связей США со своими союзниками по холодной войне и у другого американского специалиста: "Экономическое соревнование [с Японией и Европой] часто бывает столь же напряженным, как и военное соперничество, а поскольку наличие ядерного оружия сдерживает использование вооруженной силы в отношениях между великими державами, то мы можем ожидать, что экономическая и технологическая конкуренция между ними станет еще более острой" (3, р. 59). Похоже, это не только мнение отдельных ученых. В марте 1992 г. получил скандальную известность документ Пентагона, в котором говорилось о том, что создание любого союза даже дружественными странами (имелась в виду, вероятно, реализация Маастрихтских соглашений) поставит под угрозу позиции США как единственной сверхдержавы. Правда, в мае того же года документ был "отозван" (10, 23-29.VIII. 1993, р. 23), но тем не менее он показал скрываемые or посторонних глаз настроения в вашингтонских коридорах власти.

Все это усугубляется многочисленными внутренними проблемами у самих США, которые создают в американской элите и обществе ощущение неуверенности в собственных силах. Не случайно основной темой предвыборной кампании президента Клинтона было обещание "повернуться лицом" к внутренним делам после длительного игнорирования их республиканцами.

Вашингтон не вернется к политике квазиизоляционизма предвоенных образцов хотя бы в силу гораздо более глубокой вовлеченности США в мировую экономику и глобального характера многих вызовов и угроз их безопасности. В то же время США уже не могут претендовать на позицию неоспоримого лидера мирового сообщества, во-первых, потому что с этим вряд ли согласятся новые политико-экономические гиганты, а во-вторых, поскольку бремя полномасштабного лидерства ныне неподъемно для одного даже могущественного государства или одной группы стран. В— третьих, судя по тону научных дискуссий, состоянию общественного мнения, реальной политике официального Вашингтона, в обозримом будущем США вряд ли согласятся на статус "равного среди равных". Наиболее вероятным — и имеющим действительную поддержку элиты и всего общества — был бы статус "первого среди равных", опирающийся на совокупную — по многим позициям — американскую мощь. Такой курс и проводит администрация Б.Клинтона.

С одной стороны, в Вашингтоне убеждены в "уникальности позиции США" в мире. "США, — заявил Б.Клинтон в ООН, — намерены оставаться [активно] вовлеченными [в международные дела] и осуществлять свое лидерство... Мы должны и будем служить двигателем перемен и главной опорой мира" (13, 1993, Sept.27, Vol.4, № 39, p. 650). На поверхности подобная решимость выразилась в активизации усилий США в миротворчестве, урегулировании конфликтов и, главное, "наведении порядка" в разных районах мира (в Сомали, на Гаити, в бывшей Югославии; можно вспомнить и ракетные удары по Багдаду в июне 1993 г., задержание в международных водах китайского судна под предлогом транспортировки им химического оружия).

Разумеется, Вашингтон предпринял и более основательный комплекс мер, направленных на относительное укрепление позиций США: усилия по "внутренней санации" страны; продолжение кампании за "свободу международной торговли" (в последнем случае государственный расчет состоит в том, что ликвидация "излишних", по мнению США, торговых ограничений вызовет резкое увеличение американского экспорта и бум в национальной промышленности; соответственно, по важнейшему — экономическому — показателю силы США смогли бы вновь оторваться от своих ближайших преследователей*); попытки добиться от стран ЕС отказа от "нечестной конкуренции" на торговых переговорах в рамках ГАТТ; ратификация договора об образовании НАФТА (это прорыв не только к большей свободе торговли, но и к созданию крупнейшей в мире США-центристской экономической группировки, к которой, как предполагается, может быть подключена вся Латинская Америка (15) и ряд других.

С другой стороны, в том же выступлении в ООН Б.Клинтон признал, что Вашингтон самостоятельно не может решить всех мировых проблем. Постоянный представитель США в ООН М.Элбрайт добавила, что урегулирование самых острых из них, включая те, что угрожают самим Штатам, требует многосторонних усилий в рамках системы "коллективной безопасности"**. Только с ее помощью США способны пресечь амбиции "местных тиранов и неуправляемых партизанских главарей", не боя-щихся американских ядерных арсеналов, и не дать им возможности говорить об односторонних имперских акциях США. Только коллективные меры позволяют относительно дешевым для Вашингтона способом гасить и предотвращать региональные конфликты, в результате которых страдают торговые и инвестиционные возможности США (16, р. 332,333).

* Директор Центра изучения проблем экономической конкуренции Гудзоновского института писал по этому поводу: "Будущий экономический рост США зависит от динамизма экспортного сектора их экономики, который необходимо поддерживать, обеспечивая ему доступ к новым рынкам сбыта и сохраняя американское преобладание на традиционных внешних рынках" (14, р. 122).

** В подкомитете конгресса по международным делам она заявила: "Угрозой безопасности США — угрозой, с которой в конечном итоге может справиться только система коллективной безопасности, — является мир, где распространяется оружие массового поражения, национальные и региональные конфликты вызывают огромные потоки беженцев, случаются серьезные нарушения экономических процессов...Если мы не отреагируем на это, не создадим институтов и не выделим необходимые средства в рамках распределения бремени по восстановлению международного порядка, США придется до бесконечности транжирить свои ресурсы, волю, солдат." (16, р. 332).

В контексте общей ориентации на сохранение геополитической позиции "первого среди равных" в результате сотрудничества (в сфере обеспечения национальной и международной безопасности, решения ряда глобальных проблем) и соперничества (в экономике, технологиях, торговле) с другими мировыми державами надо, по-видимому, рассматривать и политику США в отношении России. Суть последней проблемы замечательно выражает почти фрейдистская проговорка одного из американских экспертов по нашей стране: "США как глобальная держава, Россия как региональная".

Республиканцев в этом плане интересовало прежде всего военное и военно-политическое сотрудничество: в феврале 1992 г. тогдашний госсекретарь США Д.Бейкер заявил о возможности "нового партнерства России и Америки в области безопасности" (13, 1992, Febr.24, Vol. 3, № 8, p. 122). Экономическое взаимодействие сводилось к предоставлению России кредитов и ограниченной денежной помощи. То есть к ней применялся стандартный подход, как и к любой другой мировой державе и потенциальному конкуренту. Демократы же устами Б.Клинтона вначале объявили о "стратегическом партнерстве с российскими реформами" (17, р. 189-194), чуть ли не геополитическом союзе. При этом, очевидно, были учтены:

— неожиданно быстрое экономическое, политическое и военное ослабление России и низкая эффективность СНГ, что на обозримую перспективу вычеркивало Москву из списка основных глобальных соперников США;

— сохранение у России экономических, технологических и иных "старых запасов"; наличие у нее больших природных богатств; активная готовность Москвы "сотрудничать с Западом" иногда даже себе в ущерб. Односторонняя ориентация Москвы и контролируемых ею ресурсов на Вашингтон — как вероятное следствие американского "партнерства с российскими реформами" — укрепляла бы общие геополитические позиции США* ;

— большой интерес западноевропейцев, особенно Германии, к контактам с Россией и к ее экономическим активам;

— быстрое нарастание военно-политической нестабильности в мире, умножение проблем, не поддающихся решению без содействия и тем более вопреки воле Москвы;

— возникновение в критически важном для США Азиатско-Тихоокеанском регионе стратегически неблагоприятной для них ситуации. (Раньше мощный СССР уравновешивал Китай в региональном балансе сил и подталкивал последний к сотрудничеству с США. Жесткость советской позиции прочно удерживала Японию в американской военно-политической орбите. После распада СССР обе азиатские страны утрачивают интерес к прежним тесным связям с США, мощное присутствие которых в регионе уже начинает мешать развиваться новым центрам силы. "Партнерство с российскими реформами" — это сравнительно недорогая попытка восстановления прежнего геополитического баланса в тихоокеанской зоне, затрудняющая к тому же "перехват" России Китаем, к опыту которого проявляют большой интерес многие российские деятели и промышленники**.

Пока желание США оставаться "первым среди равных" и, как часть этой политики, намерение "стратегически партнерствовать" с реформами в России в чем-то даже отвечают российским интересам. Во-первых, Россия находится в неблагоприятной геостратегической ситуации: на востоке — не очень дружественная Япония, бурно растущий и увеличивающий военные расходы Китай, предугадать политику которо-го после 2000 г. не берется никто (сами же его руководители уверены, что "XXI век — это век китайской цивилизации"; так названа книга, выпущенная недавно официальным партийным издательством); на Западе — возрождающаяся Германия и укрепляющийся Европейский Союз, труднопредсказуемые в плане военной политики; на юге — череда "околопороговых" (в ядерном смысле) держав регионального уровня. В таком окружении России нелегко обеспечивать собственную безопасность. Стремление же США к роли "первого среди равных" объективно вынудит их "присутствовать" и в евроазиатских делах, тормозить, в частности, путем регулирования военных поставок, рост потенциалов сопредельных с Россией стран или, по крайней мере, служить им определенным противовесом.

* Клинтон так объяснял американский интерес к России: "Это потенциально богатая страна. Она обладает огромными запасами нефти, газа, угля, золота, алмазов, древесины... Русские — один из самых образованных и профессионально обученных народов в мире... Подумайте о перспективе — о 150-миллионной нации, способной торговать с нами к взаимной выгоде". Россия, говорил президент, может быть "источником сырья и промышленных товаров и необъятным рынком для американской продукции и услуг" (17, р. 192, 191).

** Бывший высокопоставленный сотрудник госдепартамента писал недавно, что с точки зрения США Китай является основной угрозой региональной безопасности (18). Одним из проявлений такой угрозы, по мнению ряда авторов, может стать растущая возможность военной экспансии Пекина в Южно-Китайском море, против Вьетнама, Тайваня и даже Японии (19).

Во-вторых, России в любом случае придется заниматься решением проблем, непосредственно затрагивающих ее интересы и являющихся глобальными по своему размаху. "Лидирующее" участие США в мировых делах способно снять с нее часть бремени (даже тогда, когда интересы России объективно затронуты в большей степени, чем американские; учитывая географию расползания оружия массового поражения и его специфические характеристики, эта проблема в принципе должна беспокоить Москву больше, чем Вашингтон).

В-третьих, США уже участвуют в урегулировании ряда конфликтных ситуаций в СНГ (например, в попытках "денуклеоризации" Украины). В принципе такая деятельность, если она приносит результаты, отвечает интересам России. Не исключено, однако, что она приведет к "чрезмерному" усилению политического влияния Вашингтона в странах СНГ, вызвав, в частности, постоянные трения между США и Россией по поводу путей разрешения конфликтов*. Возможны и попытки США в ходе миротворчества стимулировать разногласия между Россией и другими бывшими республиками СССР.

В-четвертых, борьба США за свободу мировой торговли может принести "дивиденды" и России, если в результате будет уменьшена дискриминация нашего экспорта, хотя, вероятно, взамен от Москвы потребуют полностью открыть свой рынок для иностранных товаров.

Конечно, претензии на роль "первого среди равных" неизбежно обернутся поддержанием сильного военного потенциала США. Однако угроза России со стороны американских обычных вооруженных сил (после намеченных их сокращений, вменения им в задачу предотвращение и\или ведение преимущественно локальных и региональных военных действий, а также из-за снижения уровня военного присутствия США за рубежом) уже не так велика, как раньше. Ядерный же арсенал Америки (как любого обладателя такого оружия) всегда будет представлять вероятную опасность для России.

Очевидно, что, намереваясь поддерживать свое глобальное лидерство с помощью России, США будут стремиться приблизить внешнеполитическую линию Москвы к собственной, добиться позиций ведущего инвестора в нашу страну, постараются всеми средствами усилить свое влияние на развитие ситуации в самой России. Однако сходную политику, может быть, менее настойчиво, Соединенные Штаты проводили бы и в качестве "просто одной из великих держав".

В целом Россия мало что дополнительно проигрывает от американского "ограниченного глобализма", но может что-то и выиграть, в частности, облегчив себе задачу внутренней консолидации.

Таким образом, в ближне- и, очевидно, среднесрочной перспективе есть основа для сотрудничества между двумя странами, которые нуждаются друг в друге, хотя и по разным причинам. Наиболее же продуктивным может быть взаимодействие в сфере безопасности (реализация соглашений ОСВ-1/2, по химическому оружию, мерам доверия и безопасности в Европе и т.д.). Вероятны совместные проекты по исследованию и использованию космоса, стимулируемые острым недостатком средств у обеих сторон. Возможно совпадение определенных политических интересов (в частности, в урегулировании ряда кризисов и конфликтов), ограниченное сотрудничество в экономике (в области конверсии, восстановлении российской энергетической, особенно нефтяной, промышленности).

Но кооперация двух стран вряд ли поднимется до уровня реального стратегического партнерства. Прежде всего это связано с несовпадением, а то и противоположностью, ряда национальных интересов России и США.

Сомнительно, что Вашингтон будет содействовать полноценному экономическому восстановлению России, сохранению потенциала самых передовых отраслей ее экономики. Правда, в свое время США немало сделали для быстрого возрождения бывших противников во второй мировой войне — Германии и Японии. Но тогда нужно было быстро усилить совокупную мощь" Запада и остановить дальнейший передел мира в пользу СССР. И тогда, впрочем, США не без подозрения следили за своими союзниками: вспомнить хотя бы их крайне настороженное отношение к "Общему рынку" с момента его создания во второй половине 50-х годов. Сегодня США, похоже, не хотят повторять свой послевоенный эксперимент с восстановлением экономики бывшего противника, особенно ее пионерных отраслей. (Они добились, например, ограничения на коммерческие пуски российских ракет двумя в год до конца века, что в условиях мизерного госфинансирования не обеспечивает российской космонавтике и прожиточного минимума*. Нежелание авиакосмических компаний США делиться наиболее выгодными работами с российскими производителями в рамках совместных проектов, видимо, будет фактором, серьезно сдерживающим сотрудничество обеих стран в космосе. По тем же причинам США стремятся помешать возвращению России на сузившиеся в последние годы рынки вооружений.) (20).

*    Российская и американская дипломатия уже разошлись в вопросе разрешения карабахской проблемы (5, 13.XI. 1993); правда, тогда это не отразилось на общем состоянии отношений двух стран.

США вряд ли заинтересованы и в сохранении политического влияния России в мире. Показательно, что в официальном Вашингтоне без восторга восприняли объявление Россией территории бывшего СССР "сферой своих жизненных интересов". А во влиятельных политических и научных кругах его осудили как намерение Москвы "восстановить империю методами неоколониализма '** . Другая причина неосуществимости стратегического союза США и России — исторически, культурно и геополитически обусловливаемые различия в симпатиях и антипатиях обоих обществ, особенности менталитета их лидеров (югославский конфликт богато это иллюстрирует). С точки зрения России, американские политико-культурные подходы и преференции нередко выступают как "двойной стандарт", мешающий, например, Вашингтону поддержать права русскоязычного населения в Прибалтике. (Замечу кстати, что в оценках международной политики России западные и японская политические элиты и масс-медиа нередко пользуются "методикой", которую можно было бы обозначить как "quod licet Jovl, поп licet bovi". В любой, удачной или нет, российской попытке найти себе союзников, создать вокруг себя коалицию государств они прежде всего видят имперские проявления или новые претензии на сверхдержавность. Вряд ли стоит напоминать о том, что внутри каждой крупной системы функции ее элементов, естественно, разнятся: так, доминирующие — в разных смыслах — в коалиции страны формулируют ее фундаментальные интересы и концепцию, союзные — находят свой интерес в первенстве самой коалиции и т.д. Разве НАФТА -является выражением исключительно замысла США создать собственную "империю трех Америк"? И что думают по этому поводу в Канаде или в странах ЕС? А несомненное пока лидерство Японии в формирующемся центре силы в ЮВА — это признак образования ее империи или ее тяготения к сверхдержавности? Видимо, подобная аберрация суждений относится только к России.)

Наконец, третья причина — различие внутренних условий в двух странах. Экономические системы, принципы функционирования ВПК России и США столь различны, что не имеет смысла, например, заниматься разработкой общих для них рецептов конверсии, тем более, что ни одна сторона в этом деле особо не преуспела***. Причем условия проведения и характер конверсии могут "разойтись" еще больше, в зависимости от того, во что выльется ведущаяся американскими военными производителями кампания за сохранение и модернизацию военно-индустриальной базы страны****, а также неоднократные обещания российского руководства "не оставить в беде российскую оборонку".

* Подключение России к проекту международной космической станции было вынужденным решением: по финансовым соображениям единственной альтернативой был бы полный отказ от проекта.

** Например, выступая на третьей ежегодной встрече консультативного совета Стэнфордского Института международных отношений, бывший госсекретарь США Дж.Шульц заявил, что "все больше свидетельств того, что империя не распалась", и призвал западные правительства "отреагировать соответствующим образом". Его поддержала К.Раис, бывший специальный помощник президента Буша по советским делам. Нередкими стали и статьи аналогичного содержания в средствах массовой информации (см. 21).

*** В официальном издании Пентагона отмечалось: "Диверсификация особенно тяжело дается американским производителям вооружений" (22). В специальном обзоре британская газета показала, что старания американских производителей изменить характер выпускаемой продукции во многих случаях оканчиваются провалом — например, попытки фирмы "Грумман" делать автобусы и компании "Макдоннел-Дуглас" предложить на рынке вакуумные микроволновые сушилки для зерна и самолеты для тушения пожаров (7, 22.VI. 1993).

****Не без их влияния в демократической администрации Клинтона был введен пост помощника министра обороны по вопросам экономической безопасности, ответственного, среди прочего, за сохранение мощной военно-экономической базы (23); кроме того, в первой половине 1993 г. в конгрессе США прошли слушания по состоянию и перспективам развития национальной оборонной промышленности.

В долгосрочной же перспективе — при успехе усилий по возрождению России, сохранении ею внутренней целостности и внешнеполитической самостоятельности — российские интересы, особенно за границами страны, могут придти в большее противоречие с американскими, нежели с интересами других великих держав, не претендующих на единоличное глобальное лидерство.

ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКО-ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИХ ОТНОШЕНИЙ: РАЗУМНОСТЬ "ГИБКОГО РЕАГИРОВАНИЯ"

В условиях многополярного мира не только у США, но и у западноевропейских государств есть веские причины и порознь, и сообща (в составе ЕС) стремиться к тесным отношениям с Россией.

Прежде всего, европейцы не без оснований связывают свое будущее с созданием единой Европы: только скооперировавшись, они способны выдержать соревнование с другими глобальными лидерами*. Но пока процесс интеграции продвигается медленнее и с большими трудностями, чем это виделось всего несколько лет назад. Национальный менталитет остается сильнее общеевропейского**. Ряд "организационных потерь", понесенных на пути интеграции (например, некоторые изъятия из первоначального текста Маастрихтских соглашений по требованию Англии и Дании), восполнить будет, наверное, уже невозможно. А впереди крайне ответственные шаги, еще жестче ограничивающие суверенитет стран-участниц ЕС: учреждение единого Европейского банка и введение единой валюты. На более же отдаленную перспективу нет пока даже согласия членов ЕС по принципам политической и военной интеграции Западной Европы (франко-немецкий подход предлагает более "федералистскую" Европу, Британия же против образования общеевропейских военных и политических органов).

Но в то же время стремление европейцев к объединению вызывает контрдействия со стороны других мировых и региональных лидеров (образование НАФТА; намерение Токио возглавить процесс экономико-политической интеграции в ЮВА; инициатива ЮАР по созданию торгового блока стран бассейна Индийского океана, поддержанная Индией (5, 25.XI.1993), отдельные успехи КАРИКОМ и МЕРКОСУР и т.д.). В результате Европа может даже оказаться в изоляции: в торгово-экономическом плане ЕС ориентирован прежде всего на самого себя***; его отношения с Японией никогда не отличались теплотой; кроме того, основной союзник по холодной войне устами госсекретаря заявляет, что США слишком долго были "евроцентричными  и что наиболее перспективным регионом для Америки является Азия (7, 24.X1.1993)****. Не случайно "один высокопоставленный боннский политик" заметил, что трудности в завершении уругвайского раунда переговоров в рамках ГАТТ, создание НАФТА, отсутствие представителей Западной Европы на встрече глав государств системы Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества в Сиэтле в 1993 г. — "тревожный сигнал" для европейцев (7, 25.XI. 1993).

* Разумеется, европейская интеграция стимулируется и иными факторами (24)

** Показателен в этом плане отказ акционеров шведской компании "Вольво" (Швеция намерена стать членом ЕС) одобрить действия ее руководства и санкционировать слияние с французской фирмой "Рено" Подавший в отставку президент, "Вольво" обвинил акционеров в том, что они "повернулись спиной к Европе" (7. 3.ХII.1993).

*** В 1991 г. внутриевропейская торговля составляла 37% от общемировой, в то время как торговля с "внешним миром" — только 12% (7, 16.XI.1993)

****Это не была умышленная оговорка У.Кристофера. По свидетельству известного американского аналитика К.Кэллахер, в разговоре с ней один высокопоставленный сотрудник госдепартамента подчеркнул: торгово-экономические вопросы сегодня имеют первостепенное значение для США и в этой области западные европейцы уже не являются союзниками. Именно поэтому США жестко отреагировали на информацию об экономическом шпионаже со стороны Франции и ряда других союзных по НАТО государств: среди объявленных контрмер значились рекомендации правительства США американским компаниям бойкотировать авиасалон в Бурже и использование всей мощи ФБР для противодействия "шпионской деятельности" (2,30.IV.1993).

В такой обстановке европейцы из ЕС активно ищут другие пути наращивания геополитической мощи их пока еще довольно аморфного Союза. Один из них — расширение геополитического пространства интеграции с целью объединения ресурсов большего числа стран: прогрессирующее сближение ЕС с ЕАСТ; принятие в ЕС новых четырех членов из числа богатых стран Западной и Северной Европы; предоставление ассоциированного членства в ЕС государствам ВЦЕ*. Весьма привлекательны в этом плане и бывшие советские республики, в первую очередь Россия, с которой ЕС предполагает подписать комплексный договор о сотрудничестве и партнерстве.

Во-вторых, в ряде сфер высокотехнологичного производства Западная Европа заинтересована сотрудничать с российскими партнерами и непосредственно для совместной разработки перспективной продукции (для многих европейских фирм это вопрос выживания на международном и даже внутреннем рынке ЕС), и для "отсечения" иных, прежде всего американских, соискателей российских технологий. Показательна в данном отношении ситуация в авиастроительной промышленности (26). Долгое время Западная Европа была второстепенным производителем гражданских и военных самолетов (исключение — Франция). После создания многонациональных объединений типа "Аэробус" и "Панавиа" она смогла бросить серьезный вызов доминированию США на мировом авиарынке, особенно по пассажирским самолетам. Нынешние попытки американцев проникнуть в российское авиастроение, разработка первых совместных проектов** создали реальную угрозу, что при развитии такого сотрудничества все остальные авиапроизводители будут вновь оттеснены на обочину. Поэтому в кооперацию с россиянами рванулись европейские компании, в частности, производитель авиадвигателей "Роллс-Ройс".

Схожая ситуация и в космической сфере: развитие американо-российского сотрудничества может лишить работы европейскую фирму "Арианспейс" и Европейское космическое агентство, которому угрожают еще прогресс китайской коммерческой ракетной программы и начало аналогичного проекта в Японии. В то же время контакты с Россией обеспечили бы европейцам "второе дыхание" в области коммерческого использования космоса. Не случайно "Арианспейс", добиваясь контракта на запуск индийских спутников связи, предложила сотрудничество в данном проекте России (поставщику носителей "Протон") и Казахстану (на его территории находится космодром Байконур) (27, 1993, August 16, р. 24).

В-третьих, Западная Европа географически ближе к России, чем США, и, значит, более чувствительна ко всем треволнениям российской действительности. Поэтому европейцы и стали первыми и наиболее щедрыми кредиторами того, что было представлено миру как "стабилизирующие реформы" в СССР\России (одна Германия с 1989 г. потратила на поддержку московских реформ более 50 млрд. марок (5, 24.XI.1993).

В-четвертых, ряд стран Западной Европы (Германия в их числе) зависит от стабильных поставок российских нефти и газа. И хотя, например, нефтяной рынок перенасыщен, переключение на других поставщиков займет немало времени, обесценит часть вложений в энергетическую инфраструктуру, потребует затрат на ее адаптацию к новым нефтепотокам (строительство трубопроводов, нефтетерминалов, закупку или аренду танкеров) и приведет в итоге к росту цен на энергоносители.

* Усилиться за счет государств ВЦЕ стремится не только ЕС в целом, но и отдельные его участники, в первую очередь Германия (что лишний раз свидетельствует о слабости "панъевропейского" менталитета у участников ЕС, а также о намерении Германии занимать ведущие позиции в объединяющейся Европе). "Возрастающая интернационализация ведет к появлению новых рынков сбыта, — писал ведущий немецкий промышленник в американском журнале, — но в то же время и создает новых конкурентов... Япония, Тайвань и Корея — всего лишь одни из многих новых экономических соперников Германии. В то же время у Восточной Европы появляется новая экономическая динамика, которая должна уже в ближайшей перспективе обеспечить новые экономические возможности для Германии" (25). Это явное свидетельство наметившегося конфликта интересов ведущих стран с наднациональными объединениями, в которые они включены.

** Например, оснащение двигателями американской фирмы "Пратт энд Уитни" самолетов Ил-96М, которые, как ожидают, составят конкуренцию европейским "Аэробусам" А-340. Можно также упомянуть проекты сотрудничества той же компании с объединением "Пермские моторы", поставки двигателей для Ил-114МА фирмой "Аллисон" из Индианаполиса, намечающееся финансирование "Боингом" ряда научно-исследовательских проектов в России и др. (27, 1993, August 23, р. 51-59).

В-пятых, попытки внешнеполитической координации в рамках ЕС уже не раз подрывались неспособностью членов Союза выработать единую линию в отношении "горячих точек". Поэтому для западноевропейцев было бы лучше, чтобы число кризисных ситуаций оставалось на минимальном уровне. Но предотвращение и ликвидация кризисов в Европе и вблизи нее зачастую зависит от позиции Москвы. (Министр обороны Германии по этому поводу заметил: "Россия — важный партнер тогда, когда возникают проблемы, угрожающие европейской стабильности. Поэтому тесное сотрудничество с Россией для нас не только неизбежно, но и просто разумно" (28).

В—шестых, справедливо или нет, но западноевропейцы в еще большей степени, чем американцы, опасаются воинствующего ислама. Сегодня Россия, конечно, не способна стать преградой на его пути, как когда-то на пути татаро-монголов: она не "перекрывает" южные и юго-восточные подступы к Европе; ислам в состоянии проникать в Европу и с иммигрантами; и в России, и в Европе уже существуют очаги мусульманского влияния (в нашей стране это некоторые поволжские республики, Кавказ; в Европе — боснийские мусульмане, албанцы и др., а в самих европейских странах — определенные этнические общины). Тем не менее "сдерживающая" функция России, особенно на Кавказе и в Центральной Азии, несомненна. Предполагаемая антикризисная и антифундаменталистская роль России объясняет отсутствие острой негативной реакции в большинстве крупных европейских государств на объявление Россией постсоветского пространства сферой своих жизненных интересов.

Для России, в свою очередь, Западная Европа также представляет немалый интерес. Прежде всего, государства этого региона, в отличие от США, десятилетиями являлись важнейшими торговыми партнерами СССР среди промышленно развитых стран. Сложились устойчивые связи, причем ныне 83% российского экспорта не облагается таможенными пошлинами (11, 1993, № 35, с. 14Б). Это важно для России, поскольку дает ей дополнительный шанс постепенно перейти на "самопомощь", т.е. жить за счет доходов от внешней торговли, а не иностранных займов.

Сегодня, как и в прошлом, основу российского экспорта составляют энергоносители и сырье. Однако в принципе реальна и поставка высокотехнологичной продукции, например, авиационной техники (при этом участие фирм из Западной Европы в российских авиапроектах, по примеру британского "Роллс-Ройса", обеспечивало бы еще и международную сертификацию конечной продукции), отдельных видов вооружений и военных систем (хотя пока возможные объемы данного экспорта преувеличивать не стоит — Западная Европа ориентирована на американских и местных производителей и их стандарты; существует также проблема надежности российских поставщиков. Однако в перспективе Россия могла бы претендовать на роль одного из ведущих производителей основных компонентов европейской системы ПРО* , если решение о ее создании будет принято**. Надо признать, что в торговле с Западной Европой Россия испытает и немало специфических сложностей. Нашим экспортерам будет мешать высокая отгороженность европейской экономики от внешнего мира***, ЕС также проникнут "демпинговой фобией" (в 1992-93 гг. это серьезно сказалось на поставках минеральных удобрений, другой химической продукции, алюминия, текстиля из России).

* У российских систем сейчас практически нет достойных конкурентов в западном мире. Разрекламированный американский комплекс "Пэтриот" был дискредитирован тем, что в ходе военных действий в Персидском заливе он оказался неэффективным против иракских ракет "СКАД". В конце 1993 г. вопрос об использовании СА-12 (российское обозначение С-300) в европейской тактической ПРО уже обсуждался между потенциальными заказчиками и производителями США, Западной Европы и России (27, 1993, Sept. 13, р. 99).

** На симпозиуме по вопросам ПРО под эгидой ЗЕС в апреле 1993 г. были названы ориентировочные сроки и цена развертывания тактической ПРО: 10 лет и 10 млрд.долл (10, 3-9.V, 1993, р. 16).

*** В отличие от США, "страны ЕС постепенно перемещают акцент во внешней торговле с мировых рынков на внутренней общеевропейский" (14, р. 115).

По сравнению с другими центрами силы, Западная Европа проявляет большую готовность допускать Россию к участию в региональных научно-техническихпроектах (в июне 1993 г., например, было принято принципиальное решение о присоединении России к программе "Эврика", направленной на содействие разработке и внедрению высоких технологий в странах-участницах).

Для нас важно и то, что взаимопонимание с Западной Европой способно снизить остроту ряда вызовов безопасности России. Например, поскольку страны ВЦЕ жаждут вступления в ЕС, то Западная Европа имеет даже большие сравнительно с США возможности помешать милитаризации субрегиональных группировок — "вышеградской группы", Балтийской ассамблеи, Черноморско-Балтийского союза. От позиции западноевропейцев сегодня сильнее, чем раньше, зависит и характер дальнейшей деятельности НАТО, принятие в него новых членов, возможно, само существование альянса.

Очевидно также, что "температура" в отношениях России и Западной Европы отразится на масштабах военных приготовлений ЗЕС, а также на уровне двусторонней военной (включая ядерную* между Англией и Францией) и военно-экономической кооперации ведущих западноевропейских государств. Пока военная интеграция на западе Европы не имеет выраженной антироссийской направленности, нет также предопределенности превращения ЗЕС в активный военный блок с жесткой внутренней дисциплиной и однозначным противником. При известных условиях военные связи внутри Западной Европы будут носить скорее символический характер**, и вряд ли пойдут дальше разработки процедур и механизмов оборонительного сотрудничества, приводимых в действие лишь при явной угрозе.

Тем не менее появление у ЗЕС четкой установки на сдерживание и изоляцию России все же возможно в случае комбинации ряда факторов: дальнейшей дестабилизации ситуации в нашей стране, чрезмерном ужесточении ее внешней политики (если она будет проводиться руководством, воспринимаемым на западе Европы как "недемократическое" или экстремистское, и сопровождаться активизацией военных усилий***), провале российско-европейского политико-экономического диалога, ослаблении НАТО, ускорении интеграции Западной Европы и появлении у ее руководителей менталитета "сверхдержавности".

Кроме того, по "европейским каналам" можно воздействовать на Турцию, следовательно, и на ситуацию в Закавказье.

Наконец, помимо контактов с наднациональными западноевропейскими институтами, Москва может рассчитывать на двусторонние связи с отдельными европейскими государствами, что обеспечит ей дополнительную свободу маневра во внешней политике. Можно, например, использовать разногласия между странами региона для блокирования неприемлемых для России решений в западноевропейских и даже трансатлантических институтах. (Позиция Москвы против расширения НАТО была понята Францией и Англией, которые, вместе с США, блокировали попытки Германии положительно решить этот вопрос в январе 1994 г. на встрече НАТО в верхах).

* В конце июля 1993 г. Англия и Франция организовали двустороннюю встречу по вопросам ядерной доктрины и политики. Многие западные аналитики выражают сомнение, что в ближайшем будущем тесная ядерная кооперация двух стран вообще возможна и/или что она способна заменить ядерные гарантии США, тем не менее, они признают: после почти четверти века безрезультатных переговоров Париж и Лондон пришли наконец к практическому сотрудничеству. Оно охватывает такие области, как обеспечение безопасности подлодок-ракетоносцев, координация зон и времени патрулирования, создание новых пусковых установок для ядерных ракет и слежение за ядерными силами бывшего СССР (10, 27.1Х-3.1993,р. 1,36).

** "Многонациональные воинские формирования, создаваемые в Европе, являются скорее символами европейского единения, нежели прообразом объединенных вооруженных сил," — писал, например, ссылаясь на мнение высокопоставленных военных чинов стран Западной Европы, журнал " Дифенс Ньюс" (10, 15-21.XI.1993, р. 8).

*** Выступая б февраля 1994 г. на ежегодной мюнхенской конференции по проблемам безопасности, английский министр обороны М.Рифкинд заметил, что, по его мнению, потенциальный риск стремления России восстановить контроль над "бывшей советской империей" является "наиболее вероятной угрозой безопасности Европы" (10, 14-20.11.1994, р. 18).

Используя возможности двусторонних связей, существенно, однако, не абсолютизировать важность отношений с той или иной страной, в том числе и Германией. Нам же это удается далеко не всегда. Министр А.Козырев говорил даже о "формировании своего рода оси партнерства между Россией и Германией" (6, 22.VI.1993), а российская пресса писала о тихих "особых отношениях" между ними (11, 1993, № 29, с. НА). Надо учитывать, что, вложив в СССР/Россию громадные средства, Бонн мог преследовать прежде всего свои интересы, включая расширение влияния на огромном геополитическом пространстве. Кроме того, сегодня очевидна и нестыковка ряда принципиальных внешнеполитических позиций двух стран: Бонн — ярый сторонник приема стран ВЦЕ в НАТО; он претендует на роль защитника интересов республик бывшего СССР, особенно Украины, на международной сцене(29); разнятся симпатии Германии и России в югославском конфликте; немцы противятся желанию Москвы пересмотреть отдельные положения договора по обычным вооружениям в Европе с тем, чтобы укрепить свои фланги, ослабевшие после развала СССР из-за установленных ему в 1990 г. "потолков" на боевую технику; президент ФРГ высказывался за преобразование Калининградской области в "центр региональной торговли", что также не вполне отвечает планам Москвы (30). "Ось", даже если она и существует в расчетах нынешних политиков, может оказаться недолговечной: нет ясности не только относительно политической ориентации Москвы, но и Бонна (за стенами правительственных кабинетов в нем есть настроения в поддержку и преимущественного сотрудничества с Россией, и ориентации на ЕС, и проведения автономной "сверхдержавной политики"*. Не исключено, что такая политика может опереться на ядерное оружие**).

Поэтому разумно не игнорировать и другие направления европейской политики России***. Стратегия внешнеполитической диверсификации в Европе не только принесет дополнительные преимущества, но и подаст Бонну сигнал, что заинтересованность Москвы в сотрудничестве с Германией не означает, что она согласится на любые условия, поскольку ей "не к кому больше обратиться".

ТЕЗИСЫ К СТРАТЕГИИ РОССИИ В МНОГОПОЛЯРНОСТИ: "ВСЕ ПРИХОДИТ ВОВРЕМЯ К ТОМУ, КТО УМЕЕТ ЖДАТЬ"

Сходный анализ с аналогичными результатами можно провести и в отношении других центров силы. Получается, что у Москвы нет идеальных партнеров в мире. А раз так, то тогда Россия просто "обречена" трезво-расчетливо подходить к планированию и осуществлению своей внешней политики: следить за сферами своих актуальных и перспективных интересов и поберечь себя. Собственно, этот же совет — в английской пословице, вынесенной в заголовок данного раздела.

Россия, безусловно, не должна нарочито дистанцироваться от кого-либо из мировых лидеров (например, от Японии из—за притязаний Токио на Курильские острова): с каждым из них нужно стремиться находить области, где кооперация возможна и желательна для обеих сторон. Не стоит избегать участия и в многонациональных проектах, но только тех, которые действительно отвечают ее интересам****.

Но при этом России не стоит уповать на сотрудничество с глобальными центрами силами как на основное и универсальное средство преодоления ее внутреннего кризиса. Сегодняшний мир очень сложен и противоречив, потому коллизии в отношениях практически с каждым из мировых лидеров будут негативно сказываться на уровне и объеме кооперации, придавать ей "нервозность".

• В беседах с немецкими учеными и журналистами автору не раз приходилось слышать мнение, что достаточно предсказуем курс политиков нынешнего "призыва". Настроенность будущих поколений политиков они прогнозировать не берутся.

** Технических и финансовых препятствий для превращения Германии в ядерную страну нет. Политические же намерения руководства могут измениться не только под влиянием поправения общественного мнения, но и в результате внешних факторов, таких как непродление Договора о нераспространении ядерного оружия в 1995г. или решения Японии — азиатского "аналога" Германии — обрести ядерный статус (о нынешних проядерных настроениях в Токио см. 31).

*** В этом плане неплохо всегда держать в поле зрения Англию и Францию: в обеих странах сильны настроения против быстрой и глубокой интеграции Европы, в том числе в связи с опасениями относительно возможной германской гегемонии в единой Европе. В случае нежелательного для них роста влияния ФРГ реальным противодействием ему было бы установление более прочных двусторонних отношений с Москвой и\или "разбавление" единой Европы Россией. Уже сегодня председатель Национального собрания Франции Ф.Сегэн призвал включить Россию в ЕС и создать Европейский Совет Безопасности (7,2.ХП.1993).

**** В бытность министром внешних экономических связей РФ П.Авен усомнился в разумности участия страны в многосторонних режимах экспортного контроля: они часто служат политическим средством вытеснения с рынков третьих стран нежелательных, прежде всего для американских компаний, конкурентов (32). Другой бывший замминистра — С.Глазьев — говорил о 16 млрд. долл. упущенной выгоды ОТ присоединения России к санкциям против Ирака, Ливии и Югославии (5, 22.1.1993). См. также 33.

Существенным тормозом в сотрудничестве будет и воля многих государств не допустить возрождение России как мощной, стабильной и независимой державы-конкурента. Поэтому реальная зарубежная экономическая помощь России до сих пор остается на скромном уровне (сказывается, пожалуй, и недостаток свободных ресурсов), а структура ее далека от оптимальной. Даже по западным экспертным оценкам, контраст между заявлениями о поддержке реформ в России и тем, как осуществляется содействие, настолько велик, что фактически речь идет о двух противонаправленных стратегиях Запада (2, 23.XII.1993). Не следует ожидать и большей открытости мировых рынков для российских товаров, особенно тех, которые могут составить конкуренцию продукции Запада и ЮВА и при этом будут дешевле: всякий раз нужно прорываться с неизбежными потерями. Если формальные ограничения на продажу высоких технологий Москве и частично отменяются, то только с учетом того, что это не приведет к буму "технологических инвестиций" в нашу страну. Ведь безвозмездная передача технологий и соответствующего оборудования пока возможна как исключение (техническая помощь США в утилизации сокращаемых ядерных зарядов). В остальных случаях за ноу-хау надо платить и очень дорого. Это и будет служить "естественным ограничителем" притока западных технологий в Россию в условиях, когда государство снимает с себя ответственность за централизованные закупки за рубежом, а большинство даже крупных отечественных предприятий и фирм едва ли способны купить западные технические знания*.

Кроме того, Москва не должна ориентироваться на какой-то один центр силы (Европу, США, Китай и т.д.). Во-первых, потому, что чрезмерное сближение с любым из них при ее нынешней слабости окажется положением ведомого. Это, в свою очередь, способно не только ущемить российские национальные интересы, но и подхлестнуть экстремистские настроения внутри страны. Во-вторых, однонаправленность связей России могла бы привести к чрезмерному усилению ее визави за счет привлечения на свою сторону российских ресурсов, в то время как Москве выгодна хотя бы примерная взаимоуравновешенность мировых лидеров, обеспечивающая большую глобальную и региональную стабильность, и дающая России наилучшую возможность использовать ее ограниченные ресурсы для эффективного внешнеполитического маневрирования. Тем более бесполезно провозглашать стратегическое или какое-нибудь иное тесное партнерство или союзничество с одной из великих - держав или с одним из объединений стран. В ситуации многополярного деления мира подобные красивые заявления, скорее всего, останутся декларациями о намерениях; в то же время они способны омрачить отношения России с теми государствами, которые считают ее новоиспеченного "партнера" своим ярым конкурентом. В-третьих, формирование многополярности — это весьма длительный процесс; в любом же процессе действуют более активные и более пассивные его участники (причем обычно меняясь ролями), и нет ничего зазорного в том, что Россия — в силу ее временных трудностей — ныне отнесет себя ко вторым.

Таким образом, мы подходим к принципиальному тезису: для России на данном этапе оптимальной является политика "балансирующей равноудаленности" от новых и старых мировых лидеров. Иными словами, ей сегодня больше всего подходит та роль, что веками играла Англия, следившая за европейскими пертурбациями как бы со стороны и периодически, в соответствии со своими интересами, выступавшая в качестве критического "веса" в большой политике — решающего и всеми желанного "довеска" в подвижном балансе коалиций континентальных держав. (Схожую, хотя и на восточный лад, по притче об обезьяне, наблюдающей со стороны, как сражаются тигры, стратегию осуществляет сейчас Китай, сосредоточенный на накоплении внутренней мощи с тем, видимо, чтобы "выстрелить" в бесспорные мировые лидеры где-то в начале XXI века.) Парадоксально, но именно нынешнее кризисно-неопределенное состояние России увеличивает ее шансы играть роль такого "довеска": для новых мировых лидеров она пока не является вызывающим тревогу конкурентом. Зато для большинства из них привлечение на свою сторону ее еще неангажированных ресурсов весьма желательно.

* Добавлю, что намерение сдержать экономический подъем России часто соседствует со стремлением законсервировать ее нынешнюю геополитическую и военную уязвимость. Это подтверждается: нежеланием большинства западных стран пересмотреть по просьбе России "фланговые ограничения" договора по обычным вооружениям в Европе; отказом ООН легитимизировать присутствие российских войск в кризисных районах СНГ, предоставив им статус международных миротворческих сил и тем самым выдав им мандат на стабилизирующие региональную ситуацию действия; разрабатываемыми, по некоторым сведениям, в Вашингтоне планами предложить Москве (в рамках будущего договора ОСВ-3) согласиться на полную ликвидацию наземных баллистических ракет — традиционной основы ядерной мощи СССР, а затем и России.

Политика "балансирующей равноудаленности", должна, вероятно, руководствоваться государственным расчетом (Raison d'Etat) в четырех по крайней мере отношениях:

— максимальное использование все еще имеющихся у России рычагов воздействия на мировую политику, причем не только военно-политических. Складывающаяся структура международных отношений по сравнению с биполярной более динамична. Поэтому даже небольшие изменения в условиях протекания глобальных (скажем, экономических) процессов могут быть эффективны и иметь серьезные последствия. Россия, бесспорно, еще способна вносить такие изменения, к примеру, варьируя уровень нефтеэкспорта. Для нас это будет финансовая потеря, хотя и не такая большая, ибо из-за падения цен прибыльность нефтеэкспорта снижается (к тому же неизвестно, все ли деньги попадают в госказну). А для многих зарубежных стран сокращение российского экспорта способно было бы обернуться существенными затруднениями. Ведь тогда страны ОПЕК (которые еще менее контролируемы Западом и Японией, чем в период нефтяного кризиса 1973 г.) резко усилили бы свои позиции на рынке и могли бы вновь взвинтить цены. Не случайно государства "большой семерки", если и готовы в чем-то реально помочь России, так это в преодолении кризиса ее энергетики (34), а президент Клинтон откровенно заявил: американское содействие возрождению нефтепромышленности и поддержанию экспортных возможностей России "позволит сохранить умеренные мировые цены на нефть, что прямо отвечает интересам США" (17, р. 192);

— недопущение чрезмерного усиления отдельных геополитических полюсов за счет например, активизации связей с "отстающим(и)", которые, очевидно, были бы готовы предоставить России режим "политико-экономического благоприятствования";

— использование к своей выгоде существующих и потенциальных противоречий между ведущими мировыми державами и возглавляемыми ими коалициями, а также внутри них, между глобальными и региональными центрами силы. России вряд ли стоит предпринимать сверхэнергичные усилия для сглаживания подобных противоречии: их сохранение не только обеспечивает Москве большую свободу действий но и затрудняет ее международную изоляцию, образование глобальной или региональной антироссийской коалиции. Именно такие коалиции могут представлять для нас потенциальную военную опасность. Отдельные, даже крупные военные державы и союзы в условиях многополярности не так страшны. Угроза России со стороны одного центра силы не оставит равнодушными другие мировые и региональные державы и их партнеров, ибо успешная реализация этой угрозы означала бы изменение общего баланса сил не в их пользу;

— применение во внешней политике раскритикованного в свое время принципа ' увязки", т.е. жесткой обусловленности своих уступок аналогичными действиями других стран*.

*     Вице-премьер А. Шохин, говоря об увязывании политических и экономических условий в подходахк бывшим республикам СССР, заметил: "Так делается во всем мире, однако Россия, может быть из-заотсутствия опыта не использовала его в отношениях с ближайшими соседями" (11   1993 №47 с  15А)Нет оснований считать, что данный принцип, который уже, судя по всему, включен" в методикуроссийского руководства, не применим и в более широких международных отношениях.

Разумеется, важнейшим условием осуществления такой политики "балансирующей равноудаленности" является сохранение России в качестве весомой — следовательно, привлекательной для соперничающих центров силы — геополитической единицы. Это означало бы, во-первых, сохранение полного национального контроля над технико-экономическим потенциалом и промышленными ресурсами страны Во-вторых, государственную поддержку и защиту по крайней мере критически важных отраслей промышленности, банковского дела как внутри страны, так и за рубежом. В-третьих, создание благоприятного налогового климата для "возвращения на родину" российских частных вкладов в иностранные банки, понимаемого как их декларирование и легализация. В принципе, российским интересам отвечала бы не столько фактическая репатриация этих капиталов, сколько направленное Россией их вложение (в перспективе совместно с государственными) за рубежом, прежде всего в странах СНГ, где они давали бы скорейшую отдачу, в том числе в геополитическом плане. В-четвертых, ограничение предельных объемов и сфер иностранных инвестиций в российскую экономику (которое могло бы смягчаться по мере роста российских капиталовложений вне страны). В-пятых, обеспечение высокой эффективности военного потенциала России, недопущение новых "глубоких сокращений" вооружений и вооруженных сил (учитывая, что оружие, особенно ядерное, является на сегодня наиболее доступным и действенным инструментом сохранения национальной самостоятельности России и ее влияния на мировую политику*). Если заявление А.Козырева о том, что с заключением договора ОСВ-2 и конвенции по химическому оружию возможности для дальнейшего разоружения страны в основном исчерпаны, — не просто примирительный жест в сторону политической оппозиции нынешним властям, то надо всего лишь придерживаться его буквы и духа на практике.

* Авторитетный теоретик К.Уолц по этому поводу пишет: "В ядерном мире связь между экономическим и технологическим потенциалом страны и ее военными возможностями ослаблена. Ядерное оружие благоприятствует тем странам, у которых оно есть, давая им возможность сконцентрироваться на решении экономических проблем, а не строительстве [дорогостоящих обычных] вооруженных сил... Полагаясь на ядерное сдерживание, Россия сможет сконцентрироваться на конверсии своего военного производства... Ядерное оружие увеличивает размеры допустимого экономического отставания страны, далее которого она перестает быть великой державой... Россия не останется великой державой, если она в конечном счете не сможет эффективно использовать свои ресурсы. Но в то время, когда она стремится к этому, численность ее населения, природные богатства, присутствие одновременно в Европе и Азии компенсируют ее слабости. Уязвимость России низка, как и низка ее потребность в войсках, предназначенных для вмешательства в страны третьего мира. Способность России играть военную роль за пределами своих границ невелика, но ядерное оружие гарантирует, что ни одно государство не бросит ей вызов. Если Россия не распадется, она останется великой державой, точнее, великой державой, нацеленной на собственную оборону, каким было российское и советское государство на протяжении большей части своей истории" (3, р. 51, 52).

Высказанные в статье мысли, разумеется, далеко не бесспорны и не во всем соответствуют канонам последнего времени. Не старые ли привычки ведут Россию к закату? Видимо, пришел час для новых суждений и новой политики. Суть же поистине мудрой стратегии была сформулирована тысячелетия назад в Книге книг: "время обнимать, и время уклоняться от объятий" (Екклес. 3:5). Нужно только точно распознать каждый момент.

Январь-февраль 1994 г.

Таблица 1 Основные характеристики современной модели многополярности

Таблица 2

Оценки объемов иностранных капиталовложений в бывшие социалистические государства Европы и республики бывшей Югославии (млн.долл)

1 Первая цифра: по данным Бундесбанка ФРГ — за 1989—1992 гг. Вторая — национальная статисти-2    ка на середину 1993 г.

2 Основные инвесторы в 1989—1992 гг. — США, Германия, Австрия

3 Основные инвесторы в 1989—1992 гг. — Италия, США, Франция

4 Совместно для Чехии и Словакии

5 Основные инвесторы в 1989— 1992 гг. — Германия, Франция, США

6 Cовместно с Черногорией

Источники:              "The New York Times", 30.V.1993; "Hungerian Market Report", 1993, Vol. IV, № 9,p. 33; "EastEuropean Investment Magazine", Fall 1993, p.16,17,193,215,217,249.

Таблица 3

Основные иностранные инвесторы в страны Восточной и Центральной Европы (в % от общего объема иностранных вложений)

Источник: "The Hungerian Observer", 1993, vol. 6, № 10, p. 24.

Таблица 4 Оценки западных капиталовложений в бывшие советские республики в 1991—1993 гг.(млн.долл)

1. за период с октября 1991 по март 1993 г. западные инвесторы не вкладывали средств в грузию, армению, туркменистан, таджикистан, молдову.

2. По количеству сделок: США (17); Германия (6); Англия, Швейцария, Испания, Венгрия (по 2); Ю. Корея, Китай, Италия (по 1); Латвия - США (11), Германия, Швеция (по 4), Норвегия, Франция (по 2); Эстония - Финляндия (11), США (8), Швеция (5), Япония (4). Справочно: отмечены только 1 вклад российского инвестора в Латвию и 2-в Эстонию. Источник: "East European Investment Magazine", Fall 1993, p. 16,17, 38, 41, 43, 221, 233, 240.

Источники

1. "Правда", 20.VIII. 1990.

2. "The New York Times".

3. Waltz K. The Emerging Structure of International Politics. — "International Security, 1993, Vol. 18, № 2.

4. Подр. см.: Brenner M. Multilateralism and European Security. — "Survival", 1993, Vol. 35, № 2.

5. "Известия".

6. "Независимая газета".

7. "Financial Times".

8. Goble P. Russia and Its Neighbours. — "Foreign Policy, 1993, № 90, p. 87.

9. Hoar J. Eyes on the World's Likeliest Flashpoint. — "Defense", 1993, № 3/4 (Special Issue), p. 4-5.

10. "Defense News".

12. Layne C. The Unipolar Illusion. Why New Great Powers Will Rise. — "International Security, 1993, Vol. 17, №4, p.42.

13. " U. S. Department of State Dispatch".

14. Duesterberg T. Global Competitiveness and U.S.— EC Trade Relati6ns. — "The Washington Quarterly, 1993, Voll6, №3.

15. Christopher W. NAFTA: A Bridge to a Better Future for the United States and the Hemisphere. — "U.S. Department of State Dispatch", 1993, Vol. 4, № 37, p. 625, 626.

16. Albright M.K. Building a Collective Security System. — "U.S. Department of State Dispatch", 1993,May 10, Vol. 14, №19.

17. Clinton W. A Strategic Alliance With Russian Reform. — "U.S. Department of State Dispatch", 1993, April 5, Vol. 4, № 14.

18. Hitchcock D. East Asia's New Security Agenda. — "The Washington Quarterly, 1994, Vol. 17, № 1, p. 92).

19. "Foreign Affairs", Nov.-Dec. 1993, p. 67-68.

20. См. подр.: Sorokin K. Russia's "New Look" Arms Sales Strategy. — "Arms Control Today, 1993, Vol. 23, №8.

21. "Stanford University Campus Report", 1993, Vol. XXXVI, № 7, p. 7; Hannah J. The (Russian) Empire Strikes Back. — "The New York Times", 27.X. 1993; Russia Reaches Across Borders, Unnerves West. — "Defense News", 28.VI-4.VH.1993, p. 1, 36.

22. "Defense", 1993, № 1, p. 26.

23. "NationalDefense", 1993, Vol. LXXVIII, № 489, p. 2.

24. См.: Маастрихтский процесс: реакция на новые вызовы. — "МЭ и МО", 1993, № 9, с. 64-77.

25. "Daedalus", 1994, Vol. 123, № 1, p. 68,69.

26. См.подр.: Sorokin К. Conversion In Russia: The Need for a Balanced Strategy. — "Journal of Political and Military Sociology", Winter 1993-94, Vol. 21, № 2, p. 175-177.

27. "Aviation Week and Space Technology.

28. Ruhe V. Shaping Euro-Atlantic Policies: A Grand Strategy for a New Era. — "Survival", 1993, Vol. 35, № 2, p. 136-137.

29. См. напр.: Kohl backs Ukraine in Fight for EC Markets. — "Financial Times", 11 .VI. 1993.

30. "Красная звезда", 28.Х. 1993. • 31. Japan Mulls Atomic Weapons to Deter Nuclear Neighbours. — "The Washington Times", 10.XI.1993.

32. О стратегии внешнеэкономической деятельности и механизме ее реализации в 1992-1993 годах. • "МЭ и МО", 1992, № 7, с. 60-61.

33. Егорин А. Каддафи наказан. Москва тоже. — "Московские новости", 1993, № 47, с. 7А.

34. Vancouver Summit — US Assistance to Russia; G-7 Chairmen's Statement on Support for Russian Reform. "U.S. Department of State Dispatch. Supplement", 1993, Vol. 4, № 2, p. 7-9, 17.