Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

СЛОВА И СМЫСЛЫ: ПОЛИТИЯ. РЕСПУБЛИКА. КОНСТИТУЦИЯ. ОТЕЧЕСТВО.

М.В.Ильин

Предыдущие материалы цикла "Слова и смыслы", посвященные формированию основных политических понятий, см   "Полис", 1994, №№ 1, 2

В своей книге о старом и новом конституционализме (1) Чарльз Мак-Илвейн обращается к обсуждению знаменитой формулы сэра Джона Фортескью (ок. 1390—1476) о двуедином политическом и королевском правлении (regimen politicum et regale) в Британии. Американский историк политической мысли критикует мнение своего британского коллеги Чарльза Пламмера (2) о том, будто politicum следует понимать как "республиканское". "Что касается меня, — пишет Мак-Илвейн, — то придись мне выбирать одно слово, оно бы значило не "республиканское", а "конституционное" (1, с. 88). Кто же прав? Думаю — оба. Дело в том, что понятия конституции и республики не просто во многом созвучны. Они восходят к общему началу и фактически медленно вызревают внутри единого материнского лона — понятия политии. К концептам полития, республика и конституция логически примыкает и понятие отечество, история формирования которого на нашей родной почве дает автохтонный эквивалент концепта политии.

ПОЛИТИЯ

Это слово звучит пока непривычно для русского уха. Однако его появление в отечественном политическом словаре дает возможность выразить коренное понятие политической системы, а тем самым назвать базовый феномен политики. Рассматриваемый концепт был впервые выражен древними греками словом политейя (politeia). Оно означало прежде всего принадлежность к полису, т.е. гражданство и гражданскую честь — участие в политике через единство прав и обязанностей. Это, вероятно, имел в виду Исократ, когда называл политейю душой полиса. Затем слово получило также значение политического устройства и, шире, самой целостности полисного "совершенного общения". В данной связи трудно согласиться с мнением Хорста Драйтцеля, будто первородный грех Аристотеля (384 — 322 до н.э.) состоял в том, что он сузил значение политейи до способа правления (3). Стагирит скорее следовал за обыденным словоупотреблением, где взаимопереплелись различные смыслы — широкие и узкие.

Аристотель в "Политике" определяет политию как "совокупность обитателей или граждан полиса" (1274b 38, 1275а 1), а затем (1278b 8, 1290а 7) отождествляет ее с "распорядком полисных должностей" и образом управления (politeyma). В "Никомаховой этике" (1160а 35) он указывает на использование этого понятия "большинством", к которому сам присоединяется, для обозначения особого типа государственного устройства — "правления на основе разрядов" (аро timematon), или тимократии.

Этот тип правления является в некотором смысле общезначимым из-за упора не на определенное частное основание (тип авторитета, т.е. восприемника легитимизированной власти), а на универсальный принцип политического порядка и участия. Тимократия не только власть определенной конфигурации разрядов (timema), но и чести (time), а значит, политического участия как такового. Честь как раз и есть достоинство гражданина, единство и взаимообусловленность его прав и обязанностей. Бесчестие (atimia) означает также и прежде всего лишение гражданства и гражданских прав. Соответственно, мерой чести и выступает разряд — слова однокоренные, но с упором в случае тимемы-разряда на формальную оценку, суждение-взвешивание, а в случае тиме-чести на оценку этическую. Таким образом, организация разрядов оказывается сущностью всякой политической системы, а не только политейи как смешанной системы разрядов, допускающей в качестве отдельных специфических тимем существование индивидуального авторитета, а также авторитета лучших и "большинства", организованного в горизонтальные разряды-тимемы или в вертикальные народы-демы (demos).

В результате получается двукратное удвоение смысла. Политическое целое отождествляется со своим устройством. Затем эта пара отождествляется со своей рационализованной (или потенциально рационализуемой) копией: политическое целое, в котором есть (смешано) все, а также принцип смешения различных частных устройств, что позволяет на формальных основаниях включить в политейю противопоставленные ей типы как свои части и частности. Закрепляется же это двукратное удвоение за счет того, что наиболее абстрактный и формальный принцип чести или политического участия гражданина служит исходным моментом для определения самого политического целого как совокупности граждан, обладающих честью-разрядом, и он же фактически совпадает с результатом серии отождествлений.

Закольцовывание логического движения от политического целого к гражданину и обратно имеет высочайший смысл, ибо содержит отказ от признания только политического целого или только политического индивида в качестве безусловной отправной точки. Ни то, ни другое не могут претендовать на безусловный приоритет, т.к. "первичны" в равной мере и взаимообусловливают друг друга. Это открывает возможности для развития, усложнения и обогащения политической практики и мышления в сравнении с их деградацией, упрощением и обеднением в результате односторонней догматизации первенства государства перед личностью или личности перед государством. Но такое повышение планки требований создает и немалые трудности. В их числе необходимость снова и снова воспроизводить и с огромными усилиями выдерживать тонкий, почти неуловимый баланс единоразличия гражданина и политической системы.

Все это ведет к тому, что понятие политии и его римский эквивалент республика стали своего рода колыбелью для выработки более точных концептов политологии: политическая система; конституция; конституционность; республика как современное смешанное, благодаря представительству, правление; политическое участие, и даже гражданство (в последнем случае есть, впрочем, и законный отец — гражданин, polites, civis).

Исходное римское понимание политической системы концептуализировалось как республика, т.е. общее благо (res publica), в противоположность частному благу (res privata). Латиняне при этом прежде всего обращали внимание на форму и субстанцию общего блага. Формальная сторона, а тем самым устойчивость, жесткость, статуарность системы выражается как ее состояние (status rei publicae), образ (forma rei publicae), сложение (cpnstitutio rei publicae) и т.д. Это пока лишь стороны одного базового понятия, но в них заключены зародыши будущих самостоятельных концептов — государства, режима и конституции.

Субстанциональная сторона выражена прежде всего как множество (multitudo), a также как общественное благо (bonum commune), польза (utilitas publica), здоровье (salus publica) и т.п. Здесь заключена еще неочевидная пока связь с последующей концептуализацией самостоятельной идеи, а потом и понятий гражданского общества, массы и т.п.

Взаимосвязь и дополнительность двух сторон понятия республики выразил Цицерон (106 - 43 до н.э.), определяя этот концепт устами Сципиона Африканского: "Итак, государство (res publica, т.е. политическая система; введение в русском переводе понятия государства и, ниже, интереса является невольной модернизацией. — М.И.) есть достояние народа (res popoli), а народ — не любое соединение людей (hominum coetus), собранных вместе каким бы то ни было образом (quoquo modo congregatus, т.е. произвольно. — М.И.), а соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права (iuris consensu, формально. — М.И.) и общностью интересов (utilitatis communione, дословно "общей пользой", т.е. субстанционально. — М.И.)" (4, с. 20).

Фактически то же явление греки концептуализировали несколько иначе. Полития была для них совершенным сообществом, отличным от несовершенных — прежде всего деспотии. У эллинов ярко выражено то, что у римлян имплицитно подразумевается (res publica = res populi = utilitatas publica + utilitates privatae), a именно: взаимосвязь и единосущность общения совершенного и несовершенного, политической системы и ее внутренней среды (социетальности, экономики, семьи и т.п.). Вспомним, что для Аристотеля полития заключает в себе и вырастает из своих несовершенных прототипов: внутрихозяйственной, домашней деспотии, а также промежуточных типов отеческого и супружеского общения и власти, которые образуют внутреннюю среду полиса.

Римская версия понятия одновременно формальна и субстанциональна. Греческая — диалектична. Она учитывает качественную сторону, но не столь четка. В то же время обе версии нормативны, с акцентом на должном и совершенном.

Противопоставление республики/политии патримониуму/деспотии не позволяло сохранявшим культурную преемственность европейцам признать варварские королевства республиками. Оросий (ок. 380 — 420) отмечал, что готы не способны соблюдать законы из-за необузданного варварства, а потому никакая республика невозможна; папа же Григорий Великий (ум. 604) в письме к императору Фоке (ум. 610) подчеркивал принципиальное различие между королями язычников (reges gentium) и императорами республик (reipublicae imperatores), поскольку первые господствуют над рабами, а императоры подлинных республик (vero reipublicae) — над свободными (5, с. 555). Не исключено, что сходная логика противопоставления цивилизованности и варварства могла послужить первоначальным импульсом образования оппозиции ромейской политейи и вассальных полуварварских деспотий, например на Балканах.

Варварские королевства самими их создателями концептуализировались с заметно более низкой степенью рационализации в понятиях родовой (общинной) стихии. Вполне естественно, что обобщения высокого уровня абстракции (типа политической системы) попросту ускользали и воспринимались через высокоиндивидуализированные понятия — конкретные и осязаемые: королевство франков, датская марка, город святого Петра и т.п. Конечно, в отдельных национальных языках и политических традициях находились определенные компенсаторные решения. Однако в масштабах Западной Европы можно говорить, пожалуй, лишь о сохранении несколько упрощенного и редуцированного концепта республики в латинском языке и в традиции римского права. Затем, в каролингские времена, республика начинает связываться преимущественно с субстанцией общего блага — utilitas publica, salus, commodum, etc. Формальная сторона при этом привносится внешним агентом в лице властителя. Он придает республике политическую форму в виде заботы (сига), управления (gubernatio), а также служения (ministerium) (5, с. 555).

На этой, несколько более упрощенной в сравнении с античностью основе развивается когнитивная схема политического тела (corpus rei publcae, позднее английское выражение — body politic). Так, Джон Солсберийский (ок. 1120 — 1180) в "Поликратике" назвал республику телом, одушевленным вышней заботой (divini muneris), и рассуждал о ее членах (5, с. 558). Тем самым, с одной стороны, происходит ремифологизация понятия, ее редукция до архаичных антропоморфных представлений, но в то же время разотождествление политической системы (тела) и короля-властителя (головы) позволяет продвинуться рационализации. У того же Джона Солсберийского король определяется как истинная глава (caput) политического тела республики, которой приписывается генерализующая политическая функция, а специфические функции — отдельным членам. Это вполне отвечало уже сложившемуся в XI в. различению частного владения короля (domus regis) и королевского владения (domus regalis) как основы генерализующей политической функции. Появилась формула: "Если король погиб, то сохранилось королевство, как сохраняется корабль, чей управитель (gubernator) пал" (5, с. 556).

Концептуализация политической системы на Руси, а затем и в России отличалась значительным своеобразием. Прежде всего здесь, как и в варварских королевствах, нет античной четкости, ясного словесного выражения концепта. Это не означает, однако, что полностью отсутствует понятие политической системы. Оно выражается, но крайне смутно, приблизительно, с помощью слов, семантика которых затмевает концептуализуемые значения конкретными и яркими ассоциациями. Характерно, что слов таких немало и что каждое по-своему отражает идею политической системы. Прежде всего, конечно, следует признать, что с помощью собственного имени — Русь — концептуализировалась индивидуальная и неповторимая отечественная политическая система. Созвучным поискам наших далеких предков было представление о политической системе как общем достоянии. Можно предположить, например, что древнейшая версия этой идеи отразилась в "Слове о полку Игореве" формулой: "Погибоша жизнь Даждьбожа внука". Здесь, конечно, имеется в виду не то, что мы именуем жизнью сейчас (было бы — "живот"), и даже не добро-зажитье (нынешние "материальные ценности"), а скорее, согласно контексту, разрушение всего строя существования. Впрочем, такое употребление слова жизнь встречается не слишком часто, преимущественно в летописании юго-западной Руси.

Другое русское слово, способное отразить идею политической системы, гораздо употребительней. Это — свобода. Оно обозначает сферу порядка своих, противопоставленных чужим, т.е. исходную протополитическую общность. Хотя "республиканская" трактовка внутренней формы этого слова как "свое добро" (сво+обьдо) фактически невероятна (7), она подсказывает возможность переосмысления внутренней формы свободы (свое как таковое, своя целостность, а вещно тем самым свое обьдо-добро) в духе, близком латинской res publica — нечто типа res sua. Еще более существенным доводом в пользу усмотрения в слове свобода формы концептуализации политической системы является ее развитие в слово слобода. С его помощью обозначались небольшие, автономные политические субсистемы во всей их целостности. На Руси слободы оказались носителями политических универсалий смешанных политей-республик, в больших системах (княжества, семейные союзы княжеств, царство и т.п.) получивших одностороннее развитие. Это качественное превосходство и наличие республиканского генотипа, с одной стороны, влекло постоянное возникновение слобод как ядер политической самоорганизации, а с другой, — вызывало внешнее давление на них больших систем. Великокняжеская, царская, а затем императорская власть постоянно и последовательно редуцировала эти универсальные субсистемы до уровня упрощенных частичек империи, хотя самими законами имперской организации была обречена смиряться с сохранением республиканского генотипа в слободской и, забегая вперед, волостной и земской форме.

Другие претенденты на статус отечественных аналогов политейи/республики — это волость (перекличка со свободой через семантический признак воли), а также земля. Последнее слово концептуализовало ядро имперской организации. Однако в силу своей расплывчатости оно, конечно, характеризовало не столько статуарно-государственные аспекты организации, сколько всю ее целостность. В этой связи очень рано возникают параллели понятиям полития и форма (конституция) республики в виде земли и строя земляного. В "Повести временных лет", например, содержится следующая характеристика князя Владимира: "Бе бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и уставе земленем" (8, с. 140).

В процитированном отрывке можно разглядеть незакрепленную, увы, попытку различить политею как целостность (земля Русская), как политическую систему (строй земляней — с древнерусского переведено как устройство страны; см. 8, с, 141), как дополитическое, деспотическое по сути силовое дисциплинирование (рати) и, наконец, политею как порядок (taxis) или как политейму, конституцию. В этом смысле (перевод: законы страны; см. 8, с. 141) употребляется выражение "устав земленей", а в некоторых списках (см. 9, с. 256) "устав земской". Сходные попытки рационализации, также незакрепленные, встречаются и в более поздние времена. Любопытно в этой связи появление в XV в. уже более изощренного соположения понятий: "... инии мнозии земли (политея как совокупность граждан. — М.И.), иже не стяжа мужества и погибоша, отечество (политея как целостность, политическая система) изгубиша и землю (совокупность граждан как общество, т.е. одна сторона политической системы), и государьство (вторая сторона политической системы), и скитаются по чюжимъ странамъ бедне воистину!" (10, с. 518 - 520).

Отечественный материал подсказывает, что в целом концептуализация статуарно-государственной организации и общности-общения осуществлялась параллельно, во многом независимо друг от друга, но одновременно однотипно. Общее легко отождествлялось со своей частью, и наоборот. Земля, страна, украина, область, волость и т.п. в зависимости от контекста легко получали то государственническое, то общественническое, то обобщающее значение. Латинское слово республика, равно как и эллинская политейя, довольно долго не замечались. Только в конце XVII — начале XVIII в. зафиксированы отдельные случаи вербального заимствования европейских версий концепта республики, сначала через польское посредство, как выражение "речь посполитая" (ср. в "Записках" А.А.Матвеева о стрельцах, которые "как бы некоторую особую в то время составляли свою республику, или речь Посполитую" — 12, с. 128), затем, видимо, от голландцев (република) и, наконец, в латинизированной форме, усвоенной, вероятно, из трактатов Гроция, Пуфендорфа, Томазия (11, т. 2, с. 113; 12, с. 128).

Вернемся, однако, к развитию концепта на западноевропейской почве. В средние века республикой христиан именовался весь западнохристианский мир (5) и, как отмечалось в первой статье цикла, помимо этой целостности, данное слово могло быть отнесено к любому сообществу (civitas) и поселению (municipium) (6). Именуются республиками и корпорации. В знаменитом студенческом гимне "Гаудеамус" об университете поется: "Да здравствует республика и те, кто в ней царит" (Vivat et res publica et qui illam regunt).

Макиавелли (1469 — 1527) в "Рассуждениях" сталкивает два значения республики — универсалистское и территориальное — для осмысления одной из центральных политических проблем своего времени. Она заключалась в конфликте между совершенством принципов, или конституции слабеющей христианской республики (principi della republica cristiana) и прагматическими императивами возникавших территориальных государств и республик христианского мира (gli stati e le republiche cristiane). Макиавелли видит и совершенство, и нереализуемость идеальных принципов. Соблюдай государства и республики (тонкое различение политической системы и ее государственного аспекта) эти принципы, считает он, то они были бы более объединены и намного счастливее (piu unite, pui felici assai), однако таковыми они не являются (che le non sono).

Понятие политической системы нашло эллинизированную форму полития с переводом аристотелевской "Политики" на латинский, осуществленным в середине XIII в. Вильемом ван Мербеке (1215 - 1286). Одновременно с ним это слово вводят в употребление Альберт Великий (ум. 1280) и Фома Аквинский (1225 — 1274). Представитель следующего поколения схоластов Уильям Оккам (ок. 1285 — 1349) не просто пользуется для обобщающей характеристики политической целостности словом полития, но уже намечает тонкие различия: "Общество (civitas) есть множество граждан (multitude civium), его населяющих, порядок (ordo) коего называется политией (politia)" (5, с. 583). Таким образом, при сохранении представления о политической целостности в ней вновь начинает прорисовываться цицероновское различение людского множества и его организации, порядка (ordo). Общество (civitas) здесь еще слито с политией, но фактически уже намечены их последующая дифференциация и противопоставление — в качестве государства и гражданского общества.

Другая и в перспективе не менее важная особенность трактовки Оккамом понятия политии связана со стремлением отделить формы властвования частичные (исключающие какую-либо часть множества граждан) и неполные (использующие только отдельные привилегированные центры власти) от всеобщих и полных политии, или республик. В этой связи оксфордский схоласт различает властвования королевское (principatus regalis) и политическое (principatus politicus, in quo principatur plures), а также подразделяет последнее на властвования аристократическое и политическое, "строго взятое" (politicus stride sumptus). Такое различение содержит логические ходы, которые позволили впоследствии развить идеи смешанного правления, начиная с обоснования уже упоминавшимся сэром Джоном Фортескью правовых основ королевства политического и монархического (regnum politicum et regale), а также плюрализма, полиархии и республиканизма stricte sumptus.

По существу, оккамовская логика использовалась и ранними итальянскими республиканцами (13). Консолидация городов-государств концептуализовалось ими как становление республик, самостоятельных политических тел. Борьба с узурпаторами привела к формированию оппозиции монархия — республика, но как явлений разномасштабных. Монархия представлялась республиканским идеологам узурпацией главою (capo) политического тела всего его блага, тогда как республика мыслилась как справедливое распределение блага между множеством, лучшими и властителем. Республика тем самым связывалась со смешанным правлением.

Возвращаясь к эллинизированной версии концепта политической системы, отметим, что в XIV в. она проникает в новые европейские языки (5, с. 563 — 565). У французского номиналиста Николая Орема (ок. 1320 — 1382) наряду с словом policie появляется также галлицированная калька латинского слова республика — la chose publique, которую он определяет как общее благо (le bien commun) и целью которой объявляет осуществление доброй политики (bonne policie) (5, с. 566).

Длительное время синонимом республики и политии было также понятие гражданского общества (civitas, societas civilis). Постепенно начинают различаться три вербальных выражения — полития, республика и общество — одного понятия, восстанавливается или открывается заново цицероновская логика. Весьма показательно в этом плане определение республики (common-wealth) в трактате сэра Томаса Смита "Республика англичан; образ правления, или полиция королевства Англии" — De Republica Anglorum; the Maner of Government or Policie of the Realme of England) (написан в 1565, опубликован в 1583 г.): "Республикой (common-wealth) называется общество (society) множества свободных людей, собранных вместе и объединенных друг с другом общим согласием (common accord) и договорами (couenants)" (14, v. 2, р. 696).

Республика все больше воспринимается как форма политии, а гражданское общество как его субстанция. Однако только, пожалуй, к XVII в. эти различия проявляются вполне отчетливо (5, с. 568). Республика все отчетливее ассоциируется со статуарными формами, а тем самым с государственностью. Для Жана Бодена (1530 — 1596) республика — это, по сути дела, почти уже суверенное государство, т.е. не вся политическая система, а ее наиболее устойчивая структура, обеспечивающая целостность и, главное, управляемость. Соответственно он различает три состояния республики (les trois estats de Republique). Наиболее отчетливо формулирует соотношение общества как материи и республики как формы Самуэль Пуфендорф (1632 — 1694). Отсюда через осуществленный Христианом Вольфом (1679 — 1754) анализ формы республики, т.е. уже через форму форм (монархия, аристократия, демократия и "смешанная республика" — "vermischte Republick") протягивается линия к формированию понятия политического режима.

В целом можно признать, что с началом Нового времени понятие республика раздваивается, начинают различать его широкий и узкий смыслы. Характерный пример — определение республики в словаре Аделунга: "...В широком смысле гражданское состояние, такое гражданское общество, которое образовано из множества домашних (семейных) сообществ ради поддержания своей безопасности, кое также бывает именовано государством... В узком или обыденном понимании республика это такое гражданское общество, в коем высшая власть принадлежит большинству" (5, с. 589).

Джон Локк (1632 — 1704) употребляет в смысле политической системы понятие "commonwealth", обладающее явственными республиканскими обертонами, но оправдывает для читателей такое словоупотребление ссылкой на Якова I (15, с 75 -76). Собственно же республику он стыдливо именует well-framed government — "правильно организованным правлением" (15, с. 92). Так невольно акцентируется и конституционный аспект политии — вспомним, что правление (government) на протяжении всего XVII в. оставалось синонимом конституции.

Дальнейшая история слова полития отражает размежевание понятий. Оно продолжает использоваться для обозначения политического целого, однако наряду с ним, в качестве синонимов все чаще начинают употребляться слова, отражающие концепты одной из двух основных сторон политической системы — государства и гражданского общества. Все зависит от ориентации (государственнической или общественнической) обращающихся к понятию политики и политического целого людей.

За словом полития в этих условиях начинает закрепляться значение специфического обобщенного качества политической системы — порядка и упорядочения. В английской традиции, например, существовавшая в течение столетий взаимозаменяемость форм polity — policy в XIX в. трансформируется в средство различения политической целостности и упорядоченности (polity) и некой последовательно проводимой политическим актором логики упорядочения, политической линии (policy). Выделяется также концепт политической сферы, всей полноты, но не обязательно целостности и упорядоченности политических феноменов. Это понятие выражается словом politics, представляющем собой множественное число субстантивированного прилагательного, т.е. "политические" феномены, события, взгляды и т.п. Заимствуется и континентальное понятие (и слово) полиция.

Во Франции и Германии значительно раньше, с конца Средневековья до Просвещения, идет процесс несколько иной дифференциации понятия. Уже в XV в. в немецкий язык входит слово полиция (Polizei, Pollicei, etc.) в двух главных значениях: политическое сообщество (Gemeinwesen) и его законы, правовая основа (16, с. 875 — 880; 17, с. 165 и далее). В XVII в. германские юристы и политические мыслители вполне отчетливо и последовательно оперируют терминозовавшимся понятием доброй полиции (gude Policey) в значении рационального и совершенного политического устройства. Возникает особое направление т.н. полицайлитературы (Polizei-Literatur), посвященной вполне прагматичным вопросам установления и поддержания благочиния, ясного и четкого порядка (19).

Постепенно из различия упорядоченного политического целого и институциональной основы такого упорядоченья вычленяется особое понятие полицейских дел (Polizaisachen) как особой сферы, подлежащий упорядочению. В начале XVIII в. происходит разделение полицейских и юридических дел, однако параллельно с развитием т.н. полицеизма (20) и полицейского (рационально-управленческого) наукоучения (Polizeiwissenschaft) происходит расширение содержания концепта. Юсти в "Основаниях полицейского наукоучения" (1756) конечную цель полиции определяет как "преумножение внутренней мощи и крепости государства", а анонимный автор "Связи полиции с религией" (1753) утверждает, что полиция — это "направление (Einrichtung) и налаживание (Ordnung) всех людей и вещей в государстве" (16, с. 885).

Поскольку ключевая роль в формировании полицеистских норм абсолютистского государства отводилась аппарату поддержания порядка и благочиния, то в конечном счете именно за ним и за его репрессивными структурами закрепляются соответствующие слова (police, Polizei). Однако окончательно это происходит только в XIX в., а пока, на этапе создания и утверждения абсолютистского государства, под полицией понимается институциональная основа поддержания политического порядка в целом. Просветительское полицеистское государство в связи с этим далеко не равнозначно полицейскому государству в нынешнем его понимании, а полицеизм — вовсе не то же самое, что современная полицейщина.

Необходимо отметить, что отечественный политический дискурс усилиями "образцового реформатора" Петра I и его "птенцов" обогатился, конечно же, не емким и многозначным понятием политии, а лишь его усеченным ответвлением исключительно полицейского свойства. Вот лишь некоторые примеры из петровских указов: "Почтовое дело, друкарня и рассмотрение книг ... и некоторые другие к доброй полиции (калька с нем. "gute Policey". — М.И.) принадлежащие дела" (1718); "Смотреть, чтобы добрая полиция, или обхождение в городах содержано было" (1719); "Полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальных подпор человеческой безопасности и удобности" (1721) — (12, с. 138). Для Петра и последующих правителей, подвергавших Россию внутренней деспотизации-завоевании, главным, а по существу единственным надежным средством дисциплинирования индивидов и социальных групп как раз и стала полиция. Груз же ответственности за спасение концепта политической системы ненужного и опасного для петербургских властителей невольно был переложен на архаичное понятие отечества.

Совершенно иначе обстояло дело в Британии. Тамошний скепсис в отношении формального навязывания политико-полицейского порядка с помощью специального аппарата сказался в том, насколько трудно прививалось слово полиция (police), а с ним и соответствующая идея. На это ушло чуть ли не полтора века. Хотя в 1714 г. королева Анна назначила десять комиссионеров полиции "для общего внутреннего управления" Шотландией, в самой Англии полиция продолжала восприниматься как иностранная выдумка, может быть и неплохая в теории, но не слишком подходящая для привыкших полагаться на себя и на соседскую солидарность свободолюбивых англичан. В 1756 г. Честерфидд признается: "Французы нас обвиняют в отсутствии слова, которое бы соответствовало их слову полиция, а потому мы вроде бы вынуждены его заимствовать, не имея, как говорится, самого предмета (the thing)" (14, v. 7, p. 1069).

Структуры поддержания порядка если и возникали, то снизу. Заслуживает, например, упоминания борьба с преступностью великого писателя Генри Фильдинга (1707 — 1754), который в конце 40-х годов не только создает сатирический роман-разоблачение "История Джонатана Уайлда Великого", но и в качестве лондонского магистрата формирует небольшую, но весьма эффективную группу "оперативников", которую прозвали "гонцами с улицы Дуги" (Bow Street runners). Только в 1798 г. появляется слово полиция (Marine Police) для обозначения созданного купцами из лондонского порта отряда для поддержания порядка и предупреждения преступности на нижней Темзе. Понадобились еще три десятилетия и ловкость такого политика, как сэр Роберт Пиль-младший, чтобы создать знаменитую "синеформенную" полицию в столице империи. И лишь в 1856 г. каждое графство и округ оказываются обязанными создать полицейские структуры, но и те лишь только частично координируются и финансируются Лондоном. Доля местного контроля, управления и финансирования полиции и по сю пору остается в Великобритании весьма высокой.

Англичане довольно долго были склонны именовать полицией качество гражданской организации и цивилизованности. Берк, например, в одном из своих писем называл турок "варварской нацией с варварским пренебрежением политичности (police), фатальным для рода человеческого" (14, v. 7, р. 1069). Реальное же разграничение британцы провели между политией (polity) — целостностью политической системы, политическим сообществом и политикой (policy) — политической линией, стратегией, сознательной организацией политического дискурса. Именно такая логика целенаправленных усилий (а не специальный аппарат дисциплинирования и принуждения) и мыслилась как естественная основа поддержания порядка. Поэтому и вербальные формы с чередованием t/c оказались закреплены не за концептами, противопоставляющими целое и его институционально-дисциплинирующее ядро, а политическое целое и смысловую организацию развертывающего его процесса.

Таким образом, развитие понятия полития в новоевропейской традиции, помимо ответвлений в виде республики и конституции, дает набор концептов: политическое целое, политический порядок, его институционально-дисциплинирующее ядро и, наконец, смысловая и логическая организация политического процесса для развертывания политической системы.

1  Mcllwain Ch.H.  Constitutionalism: Antient and Modem. Ithaca, 1947 2. Plurnmer Ch. The Governance of England Oxf, 1885.

3 Dreitzel H. Protestantischer Anstotehsmus und absoluter Staat Wiesbaden, 1970.

4 Цицерон. Диалоги. М , 1966.

5. Mager W Republik, Gemeinwohl - Geschichtliche Grundbegnffe. Histonsches Lexikon iur pohnsch-soiialen Sprache in Deutschland. Bd 5, Stuttgart, 1984.

6. Ильин М Государство. - "Полис", 1, 1994.

7 Ilyin М. СВОБОДА and ВОЛЯ: free will and liberated self in a linguistic perspective - "Social Sciences", 1, 1993.

8. Памятники литературы Древней Руси. XI-начало XII века, М., 1978.

9. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986.

10 Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV в. М., 1982.

11. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М , 1993.

12. Биржакова Е.Э. и др. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII в. Л , 1972.

13 Pocock J.G.A. The Machiavellian Moment. Florentine Political Thought and the Atlantic Republican Tradition. Princeton, 1975. Примеры использования понятий флорентийскими теоретиками политической системы приводятся по данному изданию.

14. The Oxford English Dictionary Oxf, 1933.

15. Локк Дж. Избранные философские произведения М., I960, т 2.

16. Knemeyer F -L Polizei. - Geschichtliche Grundbegnffe. Histonsches Lexikon zur pohtisch-sozialen Sprache in Deutschland. Bd. 4, Stuttgart, 1978.

17. Knemeyer F.-L. Polizeibegriffe in den Gesetzen des 15. bis 18. Jahrhunderts. - Archiv der offenthchen Rechts, 92, 1967.

18. Sellin V. Politik - Geschichtliche Grundbegnffe Histonsches Lexikon zur pohtisch-sozialen Sprache in Deutschland. Bd. 4, Stuttgart, 1978.

19. Oldendorp J. Van radtslagende, wo men gude Politic und ordenunge ynn Steden und landen erholden mogte Rostock, 1530; Obrecht G. Pohtisch Bedencken und Discurs: Von verbesserung Land und Leut, annchtung gutter Pohcey. Strassburg, 1606; Friedlieb Ch.W Prudencia politico Christiana, das ist: Beschreibung emer Chnsthchen, Nutzlichen und guten Pohcey, me dieselbe beschaffen sein solle, auch mtt Gottes hulfe im gutem Zuschtandt erhalten werden konne Goslar, 1614; Reinkingk D. Biblische Pohcey. Frankfurt, 1656.

20. См. Щербинин А.И. От полицеизма к тоталитаризму. - "Полис", 1,1994; Лаппо-Данилевский А.С. Идея государства и главнейшие моменты ее развития в России со времен смуты и до эпохи преобразований. - там же. Представленный в этих и других работах отечественных авторов облик полицейского государства несколько односторонен. Не следует забывать о его органической связи с просветительством, с идеей рационального регулирования общежития. Достаточно вспомнить в этой связи теоретические труды и практику таких политических деятелей, как Ришелье и Фридрих Великий, а также сочинения Юстуса Дитмара, Иоганна фон Юсти, Йозефа фон Зоненфельса, Иоганна Фихте и Роберта фон Моля. Подробней о полицейском государстве см. Raeff M Der wohlgeordnete Polizeistaat und die Entwicklung der Moderne in Europa des 17. und 18 Jahrhunderts -Absolutismus. Fr./M., 1986.