Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ПРОГНОЗИРОВАНИЕ РОССИИ НА МАКРО- И МИКРОУРОВНЯХ

А.С.Ахиезер

АХИЕЗЕР Александр Самойлович, кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН.

I. КАТЕГОРИАЛЬНЫЙ АППАРАТ

Специфическим предметом социокультурного прогнозирования являются прежде всего потенции социального субъекта, его исторически сложившаяся способность реализовывать фиксированную в соответствующей (суб)культуре программу деятельности, воспроизводящей свои отношения, свою (суб)культуру, самое деятельность. Речь идет о способности субъекта развивать сами эти потенции, повышать эффективность своей деятельности. Этот предмет должен быть выражен в категориях, понятиях, которые раскрывали бы динамику потенций субъекта, их становление и реализацию. На высоком уровне абстракции он описывается с помощью понятий, определяющих человека как субъекта собственного саморазвития, воспроизводства. Этот уровень исключительно важен, так как он создает теоретическую и методологическую основу для дальнейшей конкретизации условий поставленной задачи, возможных средств ее решения и самих целей.

При таком подходе к прогнозированию на первый план выходит способность субъекта к самоизменению, проявляемому в трансформации его (суб)культуры, форм отношений, самого воспроизводственного процесса и т. д., что может быть описано через дуальную оппозицию "способность субъекта сохранить свой исторически сложившийся творческий потенциал — способность его повысить". Эта оппозиция выражает присущее всякому субъекту внутреннее напряжение между его реальными, исторически сложившимися, накопленными практическими возможностями, с одной стороны, и потребностями, целями — с другой; будучи описано через данную дуальную оппозицию, оно предстает в качестве вектора, выявляющего характер конструктивной напряженности конкретного субъекта, т. е. в конечном счете стимулирующего направленность субъекта к одному из полюсов оппозиции и уводящего от другого. В такой устремленности человека можно обнаружить эмоциональную доминанту, способную перерастать в интеллектуальную. Эти доминанты характеризуют собою внутренние и внешние условия, средства и цели деятельности человека между двумя полюсами оппозиции.

Социокультурное прогнозирование носит рефлективный характер, т. е. оно направлено прежде всего на прогнозирование способности субъекта изменять, повышать, качественно совершенствовать свои потенции, например, способность формировать новые, более сложные типы отношений, осваивать, формировать новые типы воспроизводства, труда и т. д.

Методологическая специфика социокультурного прогнозирования заключается в том, что оно целиком основано на оперировании дуальными оппозициями. Это — исторически, логически и гносеологически первичное членение реальности, которое лежит в основе всех более сложных форм ее членения. "Дробящее мир архаическое сознание рождает дуальные комплексы. При этом дуализация выступает базовой формой осмысления мира в категориях сакрально-профанического... Впоследствии за этим фундаментальным различением следует дальнейшее дробление, зонирование и ценностное разделение мира". Здесь "один из основополагающих механизмов и одна из универсальных характеристик ментальности. Осознание бытия в этих категориях присутствует во всех срезах и на всех уровнях" (1). Все события человеческой жизни, вся история, духовная и материальная жизнь могут быть описаны, освоены, оценены как напряженная активность субъекта между полюсами бесконечного разнообразия оппозиций, изменяющая самое себя, реальность во всех ее формах, да и сами эти оппозиции.

Последние всегда многопланово содержательны. Они — организующий принцип культуры, ценностной поляризации мира, прогнозируемой реальности. Они, в силу того, что являются всеобщими характеристиками культуры и деятельности, могут быть интерпретированы бесконечно разнообразным образом. Дуальные оппозиции являются методологической основой любого акта осмысления, принятия решения, а следовательно, и акта прогнозирования. Любой смысл формируется через исторически сложившуюся (суб)культуру субъекта, организованную в форме дуальных оппозиций, например: "добро — зло", "верх — низ", "общество — природа", и так до бесконечности. Новое, не осмысленное явление, появившееся на грани осмысленного мира (будь то культурного или же внекультурного, не освоенного субъектом) вызывает у человека дискомфортное состояние, что стимулирует потребность в осмыслении. Смысл, как говорил М. Бахтин, — всегда между смыслами. Иначе говоря, новый смысл, смысл нового явления всегда интерпретируется через богатство накопленных смыслов, организованных в дуальные оппозиции. Смысл любого явления возникает как результат его соотнесения с полюсами дуальной оппозиции.

Одновременно эти полюсы могут выступать как некоторые логические границы возможностей человеческой деятельности в рамках соответствующей системы осмысления. Например, дуальная оппозиция "интенсивное воспроизводство — деструктивное воспроизводство" очерчивает некоторое поле разнообразных характеристик, необходимых для осмысления всех проявлений воспроизводства. То же можно сказать и при рассмотрении функций субъекта через множество других дуальных оппозиций: "творческое конструктивное решение — деструктивное решение", "повторение сложившихся стереотипов — формирование качественно нового" и т.д. Однако конкретное содержание этих оппозиций, а также их система не должны в принципе быть случайным набором сведений, они — результат, часть гипотезы социокультурной динамики России, без которой (гипотезы) невозможно прогнозирование. В основу дальнейшего изложения положена определенная гипотеза этой динамики. Она выдвинута, в частности, в ряде работ автора (2, 3).

Специфика социокультурного прогнозирования заключается в том, что на первый план выходит прогнозирование движения массовых ценностей, его исторически сложившихся ритмов, отклонений от них и т. д. Ценности следует рассматривать как один из аспектов человеческих потенций, как актуальную и потенциальную способность осваивать мир через свои потребности и возможности, как способность субъекта подходить к миру как к своему миру, реально и потенциально осваиваемому. Все аспекты мира — общества и природы — рассматриваются в свете ценностей прогнозируемого субъекта. Ценности здесь выступают как важнейшая, центральная характеристика субъекта, где синтезируются условия его жизнедеятельности, средства и цели. Реальность рассматривается как пропущенная через ценности субъекта, как поляризованная в соответствии с этими исторически сложившимися ценностями, как ценностно окрашенная. Например, общество может быть поляризовано через оппозицию "город — деревня". Город может оцениваться как средоточие пороков, Вавилонская блудница, а деревня — как хранительница праведной жизни. Но возможна и противоположная оценка: город — средоточие высших творческих достижений, противостоящее "идиотизму деревенской жизни".

Это "измерение" человека, синтезированное в форме ценностей, — лишь один полюс предмета прогнозирования. Другим является постоянный энтропийный процесс: реальные и потенциальные опасности, угрожающие субъекту, разрушающие человеческий мир (культуру, все типы отношений, среду, условия, средства и цели). Энтропия постоянно их воспроизводит — например, экологические проблемы, угрозы нападения соседей, истощения ресурсов и т. д., — порождая обстоятельства, несущие в себе опасность дезорганизации, деградации, катастрофического распада, разрушительного внутреннего конфликта и т. д. Здесь реальность рассматривается в ее предметности, через ее объективные характеристики, с точки зрения реальных и потенциальных угроз субъекту.

Социальная энтропия неизбежно привела бы к гибели любого субъекта: личность, сообщество, их диалог, — если бы воспроизводственная деятельность не противостояла этому процессу, не превращалась бы в фактор нейтрализации, преодоления реальных и потенциальных угроз и опасностей.

Следовательно, предмет прогнозирования не сводится ни к самим по себе энтропийным процессам, ни к самим по себе потенциям субъекта. Он может рассматриваться через дуальную оппозицию "факторы дезорганизации субъекта — воспроизводство как функция субъекта". Между этими процессами постоянно идет своеобразное соревнование. Опережение первого полюса ведет субъекта на всех его уровнях к снижению эффективности его деятельности, к ослаблению его способности отвечать на вызов истории, к дезорганизации субъекта — возможно, необратимой, ведущей его к распаду, катастрофе. Опережение второго полюса ведет к развитию, совершенствованию субъекта, к преодолению дезорганизации, к эффективному ответу на вызов истории.

Прогнозирование должно быть нацелено на способность субъекта не позволять разрушать себя, дезорганизовывать свою деятельность энтропийным внешним и внутренним процессам, на способность его постоянно развивать свои потенции собственными силами. Одновременно прогнозирование должно быть нацелено на процессы, несущие угрозы субъекту. Однако трактуя, исследуя эти процессы отдельно, можно лишь отдаленно приблизиться к предмету прогнозирования. Требуется интегральный подход. При этом можно различным образом интерпретировать предмет: как несоответствие (противоречие, конфликт, раскол) между потребностями и возможностями субъекта, между ценностями и действиями, целями и условиями. Важнейшая интерпретация может быть дана через модальности (4), т. е. основные, фундаментальные определения мысли, действия, форм отношений человека к внешнему миру, к себе, к своей способности изменяться. Здесь предметом прогнозирования выступает противоречие между субъектной и предметной модальностями. Оно должно быть снято, преодолено в рефлективной модальности, превратиться в выяснение возможности преодолеть несоответствие между человеческими устремлениями и реальной способностью их реализовать в конкретно-исторических условиях. На острие прогнозирования, строго говоря, должна находиться не деятельность и даже не мысль о деятельности, а некоторое ничто (да простит мне Гегель!), находящееся между потребностью и возможностью, — то, чего нет, но что должно возникнуть как акт саморазвития творческой рефлективной деятельности, как результат преодоления оппозиции "ничто — нечто", т. е. как способность человека разрешить собственную проблему, превратить свое несоответствие самому себе, пустоту своего будущего в реальный, призванный к воплощению смысл, заполнить бездну перехода от прошлого к будущему реализуемой программой конкретного воспроизводственного действия. Предметом прогноза является акт самореализации, саморазвития, преодолевающий несоответствие параметров собственного бытия своим реальным и потенциальным возможностям. В центре социокультурного прогнозирования, следовательно, находятся человеческие потенции, возможность их наращивания.

Внимание исследователя должно быть сфокусировано прежде всего на сопоставлении ценностей субъекта, программе воспроизводства и результатах этой воспроизводственной активности. Программа воспроизводства никогда не реализуется адекватно, не говоря уже о том, что она может быть утопична, абстрактна, нести в себе опасность разрушения субъекта. Предметом прогнозирования является, следовательно, возможный результат сложной творческой активности субъекта, возможный итог освоения субъектом сложной противоречивой реальности. А это — всегда открытая проблема.

Далее. Прогнозирование представляет собой особый случай формирования смысла; речь идет о напряженных попытках субъекта осмыслить явление через полюсы дуальных оппозиций. Прогнозирование включает создание методологической основы для выявления диапазона возможного движения меры мысли и действия, направленных субъектом на саморазвитие. Поиск меры мысли и действия, ее динамики требует определения границ ее возможностей. Эти границы могут носить логический характер, т. е. намечать диапазон теоретически возможных сдвигов в самой логике меры. Поиск как реальной, так и прогнозируемой логики развития потенций в интересующем нас процессе необходимо рассматривать как преодоление дуальной оппозиции "инверсия — медиация". Мысль и деятельность всегда инверсионна в том ограниченном смысле, что человек повторяет уже ранее сформулированные смыслы, решения, ранее апробированные программы деятельности, меняет один из аспектов накопленного опыта на другой, оставаясь в рамках исторически сложившихся потенций. Но мысль и деятельность всегда также и медиационны, т. е. выходят за рамки сложившего смысла, прежних решений, уже имеющихся программ деятельности, за рамки наличных потенций — на качественно новый уровень.

Динамичная медиация наслаивается на ранее сложившуюся инверсию и тем самым создает возможность говорить о мере изменения, трансформации самой логики формирования смысла. Этот процесс одновременно можно рассматривать как формирование качественно нового смысла, как разрешение конфликта, воплощенного в полюсах дуальной оппозиции (точнее, в самом их взаимопротивопоставлении), а именно — как превращение различий из значимых в малозначимые для формирования смысла, интересующего субъекта, как акт, ограничивающий, преодолевающий раскол (т.е. абсолютизацию различий смыслов, ценностей, полюсов оппозиций).

Методология прогнозирования через использование дуальных оппозиций требует поиска меры движения мысли, деятельности между полюсами исходной оппозиции — поиска, нацеленного на преодоление несоответствия содержания этих оппозиций, на отыскание соответствующих смыслов, решений, программ деятельности; эта методология требует выявления конкретной траектории означенной меры изменения потенций при изменении условий, средств и целей. Эта мера отыскивается как результат синтеза прогнозируемого явления и дуальной оппозиции, т.е. как осмысление явления через смыслы, организованные в дуальные оппозиции накопленной культуры.

Прогнозирование на своем первом этапе облегчается тем, что выход за рамки сложившихся смыслов, как показывает опыт истории, подвержен циклическим колебаниям. Анализ этих циклов, которые носят устойчивый характер, может составить первый этап прогнозирования, включающий предсказание возможных периодов и этапов. Соответствующие результаты опубликованы (2, 3).

В циклическом движении происходит периодическое смещение меры в диапазоне между способностью повторения исторически сложившихся массовых действий и попыткой их изменить: то наблюдается повышение уровня творческого потенциала, уровня рефлексии, уровня эффективности тех или иных значимых форм деятельности, то происходит противоположное движение, антимедиация, т. е. разрушение достигнутого уровня медиации, смещение воспроизводственной деятельности к полюсу инверсии, к повторению исторически сложившихся решений и действий, даже и в существенно изменившихся условиях. Определенная устойчивость повторений в изменениях меры создает основы для экстраполяции этих изменений в будущее.

II. ЯЧЕЙКИ ЗНАЧИМЫХ ИННОВАЦИЙ

Если в фокусе прогнозирования лежит тонкое, трудноуловимое изменение потенций общественного субъекта, то важнейшей задачей является выявление той сферы в обществе, внимание к которой позволило бы получить максимальную информацию об изменениях этих потенций, о направленности изменений, об их массовости. Разумеется, инновации — как повышающие, так и понижающие потенции субъекта — можно обнаружить в любой клеточке общества. Тем не менее есть основания для поиска некоторых узловых точек этого процесса, где их интенсивность достигает максимальной величины, максимальной значимости для общества в целом. На существование таких точек или сфер указывает, например, то обстоятельство, что поток прогрессивных изменений носит очаговый характер.

Современное общество можно характеризовать как большое общество, где все его члены уже не могут знать друг друга лично и где интеграция, следовательно, уже не может основываться на непосредственном эмоциональном общении. Большое общество генетически развивается на основе локальных сообществ, подавляя и организуя их и одновременно сохраняя зависимость от них, в частности от культурных процессов, которые протекают в этих локальных сообществах — иногда с громадной скоростью и силой. Большое общество может существовать, если силы интеграции его в лице высшей власти убеждают членов общества в том, что высшая власть охраняет массовые силы локальных сообществ и сама является формой их выражения. Поэтому массовые изменения в локальных сообществах всегда, хотя и в разных формах и степени, оказывают определяющее воздействие на целое. Силы интеграции, равно как и соответствующие действия высшей власти, лишь тогда могут рассчитывать на успех, когда они "вписываются" в массовые настроения, воплощают отражаемые в них цели и ценности. Развитие большого общества, объединяющего первичные ячейки, связано с изменением содержания этих целей и ценностей, в частности с повышением непосредственного стремления к интеграции в первичных сообществах. Отсюда необходимость анализа специфики различных первичных ячеек, сообществ.

Принятие гипотезы, что мировой исторический процесс, по крайней мере с некоторого момента, можно рассматривать как движение в рамках дуальной оппозиции "традиционная суперцивилизация — либеральная суперцивилизация" дает возможность рассматривать общество как движение между двумя типами первичных ячеек, присущих разным суперцивилизациям. Первому полюсу соответствует ячейка, нацеленная на воспроизводство жизни на основе некоторого неизменного абсолютного идеала, постоянного стремления вписаться в некоторые нерасчлененные природные и одновременно воспроизводственные ритмы. К этому следует прибавить направленность на постоянное устранение отклонений от сложившихся стереотипов, на сохранение некоторой достигнутой в прошлом эффективности собственной воспроизводственной деятельности, на подчинение личности целому как высшей ценности.

Второй полюс этой оппозиции определяется ячейкой, в центре которой находится творческая личность, нацеленная (культурно, эмоционально, практически) на формирование некоей общности, которая эффективно удовлетворяла бы новый круг потребностей, связанных с более высоким уровнем воспроизводственного процесса; личность, способная (в отличие от личности традиционной ячейки) подчинять свои отношения задаче повышения эффективности деятельности. Это могут быть потребности в эффективном производстве товаров, но также и в культивировании той или иной формы общения: в семье, спортивном клубе и т. д. Если на одном из полюсов определяющим является стремление не растерять достигнутое, то на втором вперед выходит приумножение умений, способностей, творчества, развитие рефлексии и т. д.

Очевидно, что будущее любой страны связано с господством того или иного типа первичных ячеек, возможностью или невозможностью преимущественного развития, нарастания количества того или иного их типа, сдвигами в их соотношении, порождающими различные их промежуточные формы.

Прогнозирование социокультурной динамики России требует прогнозирования меры движения инноваций между полюсами оппозиции суперцивилизаций. Успех такой работы в значительной степени требует определения реального места России в этой дуальной оппозиции. Согласно принятой гипотезе, Россия является страной, застрявшей между двумя основными цивилизациями. Здесь господство традиционализма оказалось подорванным, но при этом общество не превратилось в либеральное, ячейка либерального общества не стала господствующей. Россия оказалась обществом, расколотым в каждой своей точке между двумя основными суперцивилизациями.

Этот важнейший для понимания специфики российского общества вывод, естественно, касается и специфики первичной ячейки общества. Она носит сложный, внутренне противоречивый, расколотый характер, т. е. не сводится ни к традиционной, ни к либеральной ячейкам, но несет в себе элементы их обеих. При этом они не находятся в состоянии органической целостности, скорее взаимно дезорганизуют друг друга. Специфика советской системы, наследие которой наше общество продолжает нести, заключается в попытке решить некоторые задачи либерального общества — прежде всего стать на путь роста и развития в хозяйственной сфере посредством сохранения исторически сложившихся ячеек традиционного общества. В результате советская система характеризовалась наличием гибридных, неорганических, внутренне расколотых первичных ячеек, создавших своеобразный базис для политической власти, с присущим ей двоевластием партии и Советов. Советская идеология представляла собой дуалистический, манихейский по сути гибрид традиционализма, со свойственным ему локализмом, и усеченного либерализма, некоторых его ценностей, прежде всего науки и техники.

Этот удивительный расколотый гибрид возник в результате сложных исторически процессов, отчасти исследованных в нашей науке, отчасти еще требующих изучения. В подобного рода гибриде налицо сочетание двух векторов напряженности, по сути противоположно направленных, разрушающих друг друга. В одном и том же сообществе можно обнаружить как нацеленность на сохранение исторически сложившихся форм ячеек, так и стремление их развивать, повышать эффективность функционирования; как стремление укреплять коллективизм, подавляющий личность, так и стремление к индивидуализму, разрушающему коллективизм.

Такая расколотая ячейка могла сформироваться в особых условиях, когда исторически не сложился механизм замещения, оттеснения одного типа конструктивной напряженности другим, но возникла сложная система, при которой каждый шаг в развитии одного типа конструктивной напряженности возбуждал мощные силы противодействия в другом. Это вызывало не эволюционное развитие, а конфронтацию и рост дезорганизации. Именно эта расколотая ячейка должна, на мой взгляд, стать в центр прогнозирования и, следовательно в центр исследования советского общества, его наследия.

В основе расколотой гибридной ячейки непосредственно лежит несоответствие между наращиванием потребности в благах, главным образом материальных (что идет от утилитаризма, а также от ценностей либеральной цивилизации), с одной стороны, и отставанием в формировании, освоении новых видов воспроизводства, труда, адекватных потребностям в соответствующих благах — с другой. Этот разрыв сложился исторически. Традиционализм, подвергавшийся нажиму растущего утилитаризма, поддавался трансформации, но весьма односторонне. Он отступал от классического запрета на рост потребностей, их разнообразия и количества, но оказывался значительно более стоек по отношению к формированию, освоению соответствующих видов воспроизводства, труда. Хотя и здесь не было полного застоя, тем не менее рост был фундаментально недостаточен, что и породило деструктивную форму раскола, создало по сути патологическую ситуацию, когда острое возрастание как массовых, так и государственных потребностей толкало общество к несбыточной, утопической цели — пытаться повысить хозяйственный потенциал, активизируя, мобилизуя, организуя архаичные формы хозяйства, точнее, пытаясь соединить их, срастить с элементами либеральной экономики, используя при этом в качестве средств архаичные авторитарные, крепостнические, тоталитарные формы и, одновременно, достижения либеральных обществ. Для России, следовательно, оказался характерным внутренний раскол между этими двумя фундаментальными видами потребностей и, в частности, между политикой внеэкономического принуждения и политикой экономического стимулирования. Эти исключающие друг друга попытки разрушали друг друга, повышая общую дезорганизацию.

Мы все постоянно наблюдаем множество таких расколотых гибридных форм. Например, колхозы по своей сути являются преобразованной территориальной общиной, о чем писали многие исследователи. При советской власти была сделана попытка ее полного подчинения государству, растворения в целостности общества, что по сути было имитацией присущего традиционализму стремления растворить часть в целом. Эта попытка государства подчинить себе общину не была новостью в России. Это делалось и раньше как государством, так и помещиками, стремившимися полностью подчинить себе крестьянскую территориальную общину, создать формы подавления и ограбления крестьянства. Новостью являлись лишь масштабы этой акции в сочетании с истреблением части крестьянства под прикрытием привычных для традиционного крестьянства лозунгов уравнительности.

В промышленности можно наблюдать еще более поразительное стремление удержать архаичные формы хозяйственной жизни посредством полного восстановления господства натуральных отношений, замещения рынка государственными заказами, директивным планом. Впрочем, и это не было новостью в России, так как промышленность в стране в значительной степени вела свое происхождение от крепостной мануфактуры, от казенного производства, работавшего не на рынок, а на казну. На таких предприятиях были весьма мало озабочены издержками, себестоимостью продукции, т.е. собственно экономикой. При советской власти эта тенденция был доведена до крайних форм, что и привело к хозяйственной катастрофе. Так как именно такой тип хозяйствования, соответствующий исторически сложившемуся расколу, являлся массовым, он и определял ситуацию в обществе. Крах этого порядка вследствие неспособности воспроизводить ресурсы в соответствии с исторически созревшими потребностями породил в обществе поиск новых хозяйственных, идеологических, политических форм, которые сохраняли бы стабильность общества, предотвращали дезинтеграцию, приводили потребности в соответствие с реальными потенциями общества.

Задача прогноза заключается в нащупывании реальных путей и возможностей решения этой задачи. В соответствии с границами, очерченными исходной дуальной оппозицией первичных ячеек, существуют следующие возможности. Во-первых, разрушение гибридных ячеек и приближение их к чисто архаичным формам. В пользу такого варианта развития говорит, например, то обстоятельство, что колхозники не встали на путь ликвидации колхозов, когда после краха советской системы для этого открылись возможности. Это свидетельствовало помимо всего прочего о несостоятельности абстрактного либерализма, который исходил из того, что колхозы держатся благодаря государственному насилию и распадутся, если исчезнет это насилие. Эта точка зрения оказалась ошибочной. Архаика сохраняет достаточный потенциал, чтобы колхозы продолжали существовать и без государственного принуждения. Во-вторых, существует возможность распада гибридных производственных ячеек и формирования на их основе частного, независимого от власти предпринимательства. В пользу этого варианта говорит переход к частному предпринимательству какой—то части лиц, ранее работавших в советских производственных сообществах. И, наконец, возможен третий вариант — сохранение гибридных промежуточных форм, дальнейшая динамика хозяйства в их рамках.

Для формирования обоснованного прогноза необходимо проникновение в механизм функционирования расколотых ячеек, в причины несовместимости их систем ценностей. Исследования показывают, что "основная цель совместной деятельности в России — поддержание хороших отношений (а не получение конечного результата, как в европейских социокультурных общностях); главное — "истинность", "правильность" достигнутых результатов" (5), иначе говоря, — "справедливость", сохранение исторически сложившихся отношений в сообществе. Социолог К.Касьянова считает адекватным выражением российской ментальности следующие слова преподобного Дорофея: "Всякое дело, которое вы делаете, велико ли оно, как мы сказали, или мало, есть осьмая часть искомого, а сохранить свое устроение, если случится не исполнить дела, есть три осьмых с половиною". Она добавляет, что ценностью является "постоянное жертвование собой в пользу другого, мира вообще" (6). Таким образом, сохранение исторически сложившихся отношений оказывается выше эффективности. Либеральные ценности, открывающие путь развитию, прогрессу, повышению эффективности, прямо противоположны. Расколотая ячейка несет в себе эту дезорганизующую конфронтацию.

Обоснованный прогноз должен опираться на реальный значимый процесс, который в принципе может существенно сместить меру продвижения между оппозициями в ту или другую сторону. Здесь обращают на себя внимание прежде всего рост утилитаризма плюс динамика такого сложного и малоизученного явления, как монополия на дефицит.

Одна из особенностей расколотой ячейки заключается в том, что в ней традиционалистское ядро оказывается в значительной степени под воздействием коррозии: утилитаризма (прагматизма). Это ведет к возрастанию роли личности, к формированию предпосылок для ячеек либерального типа, связанных с частной инициативой, со способностью изменять отношения, подчиняя их задаче повышения эффективности функционирования сообщества. Это должно выражаться в растущей способности формировать новые связи, новые сообщества для новых задач и соответственно — способности отказываться от старых связей и сообществ.

Рост утилитаризма привел к росту индивидуализма, к ослаблению ценностей коллективизма, что давало возможность говорить о разрушении последнего, о крахе традиционализма. Однако, с другой стороны, нельзя не заметить, что в определенной сфере традиционализм, коллективизм и по сей день продолжают быть достаточно мощной силой. Коллективность в России остается сильной там и тогда, где и когда люди пытаются компенсировать свое отставание в овладении новыми формами труда, воспроизводства, предъявляя требования восполнить ресурсы к администрации, к государству, к общественным организациям и т. п. Но такой коллектив крайне слаб в совместной продуктивной деятельности, особенно в тех случаях, когда требуется совместное решение изменить сложившиеся отношения. Коллективизм, следовательно, порождает глубокий раскол, когда речь заходит об инновациях.

Советская система сложилась в условиях ожесточенных столкновений между умеренным и развитым утилитаризмом, закончившихся, казалось бы, полной ликвидацией последнего. Однако превращение утилитарной идеи повышения благосостояния в важный фактор социокультурной и идеологической жизни общества, усилив позиции утилитаризма в его умеренных формах, одновременно привело к тому, что подпольно, полуподпольно, а затем и вполне легально росла значимость и развитого утилитаризма, казалось бы, навсегда стертого в порошок. Рост различных форм утилитаризма, их отношения между собой — важнейший фактор социокультурной динамики российского общества.

Общий вывод, который сегодня можно сделать, заключается в том, что картина существенно изменилась. Во-первых, наблюдается неуклонное накопление элементов умеренного утилитаризма. Этот процесс носит медиационный характер, т. е. характер медленного накопления утилитарных ценностей, их распространения на новые сферы реальности. Можно предположить, что этот процесс, хотя и реагирует на изменение внешних условий, тем не менее в своей основе носит кумулятивный характер и неуклонно изменяет ценности подавляющего большинства народа, свидетельствует о постепенном нарастании активного отношения к реальности. Утилитаризм вынужден приспосабливаться к традиционализму, к расколу, к гибридным формам первичной ячейки. Тем не менее он обладает той особенностью, что с таким же успехом может приспосабливаться к распаду традиционализма и тем самым способствовать развитию этого процесса. Например, на этапе относительной стабильности системы в ходе советского периода умеренный утилитаризм создавал предпосылки для использования ресурсов, оборудования государственных предприятий, колхозов и т. д. для удовлетворения групповых и индивидуальных утилитарных потребностей. Эта всеядность умеренного утилитаризма способна превратить утилитаризм в разрушительный для традиционализма фактор. Однако утилитаризм не содержит в себе позитивного гармоничного идеала для общества в целом, он стимулирует стремление извлекать пользу из любой ситуации, включая энтропийную, которая может оказаться дезорганизующей для общества. Усиление этого процесса позволяет прогнозировать рост неустойчивости не только традиционализма, но и всех типов гибридных идеалов.

В отличие от умеренного, развитой утилитаризм несет в себе определенное конструктивное начало, выходящее за рамки узких интересов субъекта утилитаризма: стремление изменить сложившийся порядок с целью повысить результативность своей деятельности, например, изменить систему отношений в той степени и масштабах, которые бы позволили рассчитывать на получение более высоких прибылей, произвести определенные сдвиги в организации первичной ячейки в обществе. Этот процесс сегодня набирает силу. По своей направленности он совпадает с либерализмом, однако последний идет значительно дальше всех форм утилитаризма. Либерализм несет программу изменения общества во всей его целостности, его цель — качественно иное общество, т. е. общество либерального типа.

Развитие утилитаризма позволяет прогнозировать медленное нарастание стремления включаться в торговые отношения. Проблема в том, что этот процесс таит в себе существенно разные тенденции. С одной стороны, существует стремление ограничиться примитивной формой базара. С другой — возникает производство специально для продажи, например, в результате конверсии. Если первая тенденция создает лишь некоторые ограниченные предпосылки для рынка, сферу определенного массового тренинга, позволяющего думать, что создаются благоприятные условия для формирования людей, склонных к торговле в ее все более сложных формах, то вторая свидетельствует о том, что некоторая часть общества уже достигла достаточно высокого уровня освоения рыночных форм деятельности. Проблема, однако, заключается в том, что первая группа многочисленна, хотя и находится на примитивном уровне рынка, не соответствующем сложности хозяйства, технологическому уровню его развития, потребности общества в поддержании достаточно высокой эффективности. Вторая группа, наоборот, слишком малочисленна, чтобы оказать решающее воздействие на общество, и сегодня не способна преодолеть раскол между изменившимся потреблением и недостаточной потребностью в соответствующих видах труда, воспроизводства. Следовательно, максимальный интерес должны привлечь формы промежуточные между этими полюсами.

В России хозяйственная система приобрела форму господства особого типа хозяйственных отношений, т. е. монополии на дефицит. Этот порядок мог возникнуть лишь в результате нарастающего раскола между развитием утилитарных потребностей и недостаточными потребностями в адекватных им видах труда, воспроизводства. Рост потребности в количестве и разнообразии результатов человеческого труда не привел к развитию деятельности, способной удовлетворить эту потребность, что и вызвало возрастающий дефицит. Сложилась хозяйственная система, где монополии на дефицит, слившиеся с властью соответствующих уровней, укрепляли таким образом свое хозяйственное и социально-политическое положение в обществе. Сложилась монополистическая форма доэкономического типа, имеющая мало общего с капиталистической монополией. Эти монополистические сообщества носят гибридный характер, соединяют в себе одновременно и архаичный тип отношений, которому не свойственно стремление к развитию и прогрессу, и усеченно либеральный тип отношений, тяготеющий к изменениям.

Прогнозирование возможных вариантов этой хозяйственной системы представляется крайне сложным не в последнюю очередь в связи с тем, что специфически сложившийся хозяйственный порядок воспринимался в неадекватной дуальной оппозиции "капитализм — социализм", или "беспредельно свободный рынок—директивно управляемое хозяйство". На деле же существует гораздо больше оснований рассматривать динамику этого хозяйства как движение между разными формами господствующих в обществе монополий на дефицит ("монополия на дефицит первого лица — монополия на дефицит локальных сообществ, каждого на своем рабочем месте"), а также между полюсами оппозиции "монополия на дефицит — свободный рынок". Иначе говоря, исследования социокультурной динамики России показывают, что хозяйственное развитие в стране, в особенности в советский период, протекало как смена господствующих форм монополии на дефицит. Ее крайней формой является сталинский авторитаризм — фактически тоталитаризм, — который сконцентрировал, по крайней мере в тенденции, всю власть над дефицитом в одной точке, что свидетельствовало о согласии общества на существование единого и единственного (по крайней мере, на уровне ценностей) владельца, распорядителя ресурсов. Противоположностью этой ситуации является переход власти над дефицитом к локальным сообществам, к тому самому "маленькому человеку", о котором сказал П.Вяземский: "коллежский регистратор — почтовой станции диктатор". В этой ситуации оказывается, что "маленький человек" вовсе не такой уж маленький (здесь налицо некоторый устойчивый миф). Борьба идет между разными уровнями монополий — общегосударственными, локальными монополиями и монополиями среднего уровня, между отраслевыми — и территориальными и т. д.

Смена господствующих монополий подчиняется определенным циклам. При смене второго периода третьим (советского — постсоветским) страна пережила процесс распада государства как высшего держателя монополии на дефицит, произошел переход монополий на нижние территориальные уровни, вплоть до локальных миров, до личностного утилитарного уровня. Сегодня наблюдается определенное укрепление монополий в масштабе регионов России, сращивание власти, на которую все больше перекладывается ответственность за хозяйственную разруху на местах, с региональными монополиями. Одновременно идет процесс укрепления некоторых типов монополий в масштабе страны, т. е. намечается процесс отступления от крайних форм локализма. Здесь следует ожидать неустойчивого равновесия между центром и регионами, чреватого высокой степенью неопределенности, сочетающейся с ростом авторитарных тенденций на местах.

III. МАКРО- И МИКРОУРОВНИ ПРОГНОЗИРОВАНИЯ

Эффективность прогнозирования в значительной степени зависит от уровня нашего понимания механизмов взаимопроникновения процессов на микро- и макроуровнях. Важнейшая проблема прогнозирования заключается в том, что существенные изменения, подчас носящие характер реформ, планируются, стимулируются на высшем уровне власти, тогда как их реальная судьба, сама возможность их воплощения решается на уровне первичных ячеек. Можно констатировать, что возможность реализации такого рода инноваций зависит от социальной энергии, которую общество может и захочет затратить на реализацию соответствующих замыслов, — энергии, достаточной для преодоления исторической инерции, которая препятствует формированию нового. Сложность этой проблемы заключается не только в том, что сам по себе этот энергетический потенциал должен быть достаточным (большинство масштабных реформаторских замыслов в России в конечном итоге игнорируют необходимость соответствия замыслов реальному потенциалу миллионов людей, которые бы хотели, сумели реально направить свой творческий потенциал на реализацию реформаторских замыслов власти), но и в том, что имеющийся потенциал может быть исторически ценностно ориентирован в ином направлении, возможно, прямо противоположном макрозамыслу реформаторов. В этом случае реформа может обратиться в контрреформу. Например, реформы, проводившиеся властью с 1861 г, почти до начала мировой войны, в кризисной ситуации вызвали беспрецедентный мощнейший поворот к крепостничеству. Другой пример. Казалось бы, удачная реформа перехода к нэпу опиралась на энергетический потенциал деревни, которая стремилась к установлению свободы торговли, реализации излишков своей продукции. Тем не менее реформа превратилась в контрреформу, так как в обществе существовал мощный энергетический потенциал, направленный на сохранение, восстановление господства натуральных отношений, принудительного распределения государством натуральных ресурсов.

Отсюда на первый план выходят не только и не столько реальные и возможные замыслы правящей элиты (что, впрочем, всегда представляет значимый интерес как феномен культуры), реализация которых проблематична, а прежде всего массовые процессы, протекающие в первичных ячейках. Именно там творится реальная история страны. Массовые микропроцессы, соединяясь с замыслами, возникающими на макроуровне, открывают путь реальным качественным сдвигам в обществе. Именно возможность таковых и должна анализироваться при формировании прогноза.

Среди массовых процессов, которые представляют определяющий интерес для прогноза, следует обратить внимание прежде всего на рост утилитаризма, а также на механизм массовых одновременных изменений в направленности энергетического потенциала миллионов людей, что и образует циклы истории. Информацию об этом необходимо научиться вычитывать в культуре, в ее массовых и повседневных проявлениях — и соответственно интерпретировать (с точки зрения возможности изменений как соотношения между собой расколотых частей, сторон первичных ячеек, так и судьбы каждой из этих сторон в отдельности), анализировать направленность и масштабы этих изменений, формулировать их ожидаемые последствия. Необходим поиск мощного энергетического ресурса, который был бы в принципе способен создать основу для преодоления раскола.

Эффективность прогнозирования зависит от роста способности оценивать культурные сдвиги как факты качественных изменений механизмов функционирования первичных ячеек и рассматривать любые проекты реформ, исходя из того, насколько они способны опереться на реальные и потенциальные сдвиги в культуре, насколько замыслы реформаторов соединимы с качественными и количественными сдвигами в культурной основе воспроизводственного процесса.

Подобный подход позволяет прогнозировать в обозримый период неорганическое (т. е. несущее взаимное разрушение) колебание между двумя конфронтирующими конструктивными напряженностями — предвидеть определенные циклы, которые могут носить как локальный характер, т. е. иметь место в рамках локального сообщества (одной из форм таких циклов является штурмовщина с ее "этапами" спячки, раскачки, скачки), так и охватывать все общество. Подлежат прогнозированию масштабы этих колебаний, их возможные последствия, а также реакция общества на них.

Крайне важным элементом прогнозирования является развитие того потенциала медиации культуры, который позволял бы принимать на всех уровнях решения, преодолевающие стремление к крайностям.

IV. ПРОГНОЗ ТРЕТЬЕГО ПЕРИОДА

Колебательный характер движения общественных отношений в России, наиболее явственно обнаруживающий себя в периодической смене господства разных нравственных идеалов, а также наблюдаемое изменение меры в преодолении различий полюсов дуальной оппозиции "инверсия — медиация” создают историческую основу для дальнейшего прогнозирования социокультурной динамики, включая реакцию общества на свое прошлое.

Гипотеза социокультурной динамики России содержит представление о том, что на протяжении своей истории Россия до сего времени пережила два завершенных, хотя и чрезвычайно разновеликих периода — от начала государственности вплоть до 1917г. и от 1917г до краха СССР. Каждый из них состоял из семи этапов. В последние годы мы вступили в третий период — в его первый этап (5; 7, с. 231). Прогноз динамики третьего периода может опираться не только и не столько на экстраполяцию, сколько на представление о типе реакции на тот или иной предшествующий этап и период, какую исследуемый общественный субъект являет при переходе к последующему. Основу для такого представления дает, вообще говоря, знание о значимости инверсионной логики в социокультурной динамике России; именно здесь — важнейшая специфика социокультурного прогнозирования. Но отсюда же вытекает и возрастающая необходимость постоянного углубления наших знаний о сути прежних этапов и периодов (в особенности предшествующих современным), а также о самой логике соответствующих переходов.

Поле требуемого прогноза задается в первую очередь рамками дуальной оппозиции: "Переход к третьему периоду посредством инверсии — переход к нему посредством медиации". Легко заметить, что это — определенная конкретизация оппозиции "инверсия — медиация". Для содержательного прогнозирования необходима, разумеется, дальнейшая конкретизация.

ИМЕННО ЭТУ ЦЕЛЬ держа в поле зрения, мы и обратимся покуда к прошедшим периодам. Так, второй период — в чем убеждают соответствующие исследования — может рассматриваться в целом как реакция инверсионного типа на значимые процессы, протекавшие еще в рамках первого, когда в предпринимавшихся попытках модернизации воплощалось не что иное, как стремление сдвинуть меру деятельности общества ближе к полюсу либеральной цивилизации. Сами эти попытки — т. е. попытки реформ начиная с 1861 г. и до конца первого периода — представляют собой некий значимый процесс, раскладывающийся на целый ряд оппозиций, каждая из которых задает определенные границы воспроизводственной деятельности, что позволяет исследователю искать реальную меру последней, определяемую в конкретных показателях. Важнейшая задача в ходе такого поиска — выявить преобладающую логику указанного процесса, направленность и масштабы сдвига меры массовой воспроизводственной деятельности от одного полюса к другому.

Анализ показывает, что стремления модернизировать общество, сдвинуть его, приблизив к нравственным идеалам либеральной цивилизации, возникли и сформировались в значительной степени в результате медленного накопления качественных изменений в воспроизводстве. Эти накопления оказывались недостаточными для качественного преобразования общества, однако же могли стимулировать — и стимулировали — сами практические попытки реформ, т. е. попытки посредством прежде всего административных мероприятий быстро, инверсионным образом изменить общество. В конечном счете это привело к противоположной инверсии — к тому краху реформ, государственности, который ознаменовал собой окончание первого периода и начало следующего.

Общество, возникшее в результате инверсии первого периода, т. е. возникшее уже во втором, было результатом массового порыва — ответить на попытки либеральных реформ противоположной крайностью. Государство, сползающее к либерализму, в массовой оценке предстало как "воплощение зла": сначала государственный аппарат, "начальство" утратили нравственное оправдание своего существования как слуг царя, споспешествующих ему в той функции "равнять всех", какою он был наделен в представлении значительной части общества; затем и сам царь перестал быть воплощением справедливости, "высшей Правды". В результате в дуальной оппозиции "государство — до-государственные формы власти" произошел в конце концов инверсионный переход от государства к власти Советов.

Советы — это власть "маленького человека", точнее, соборная власть коллектива таких людей, несущая в себе традиции до-государственного вечевого идеала.

Одновременно возникновение советской государственности было ответом на смертельную угрозу распада и гибели, которой подвергалась Россия — олицетворение, как полагали многие, "высшей Правды", носительница идеи "всеединства человечества". Новый порядок представлял собой попытку, реализуя идею: "В Правде — сила", — преодолеть дуальную оппозицию "ослабление, распад общества — возведение силы общества на уровень Правды". (При этом, впрочем, отождествление Правды и силы могло получать и иную трактовку: "В силе — Правда".) Новое общество воплощало в себе стремление остановить все деструктивные процессы России, связанные с усугубляющимся расколом, уходящим своими корнями в первый период. Советская система явилась попыткой преодолеть этот раскол посредством экстенсивных методов, т. е. путем использования значительных масс людей — носителей архаичных форм воспроизводства, труда, организации производства, в лучшем случае — носителей гибридных форм, соединяющих в себе архаичные формы труда, с одной стороны, и утилитаризм, а также некоторые элементы либерализма, низведенные на уровень средств, — с другой. Это означало, что советская система, какой она сложилась фактически, довела до крайних форм использование гибридных образований, соединявших в себе элементы двух суперцивилизаций, для достижения роста и развития.

Советская система поставила перед собой утопические задачи, оказавшиеся неподъемными для страны, в частности из-за стремления решать все более сложные проблемы, пренебрегая необходимостью соответствующего саморазвития, самосовершенстования, углубления медиации. В конечном итоге общество занялось достижением химерических целей — с одной стороны, пойдя по пути дальнейшего роста потребностей (для чего требовался дальнейший рост потенций), а с другой — сокрушив профессионализм, интеллектуальную и нравственную элиту, отказавшись от развитого утилитаризма и лишив себя способности развить массовые воспроизводственные возможности. Более того, по целому ряду жизненно важных параметров были подорваны шансы удержаться на достигнутом уровне. Это в конечном счете лишь усилило противоречие между потребностями и возможностями, открыло путь архаизации; выполнение нормальных функций в обществе в условиях крайнего дефицита здоровых элитарных сил уже не обходилось без преступных элементов, их субкультур. В конечном счете страна, силы которой к тому же были подорваны милитаризацией экономики, а общество в целом — ослаблено и деморализовано, — оказалась неспособной воспроизводить минимум необходимых ресурсов, что и привело к краху государственности СССР — к четвертой в истории России катастрофе.

Советский период можно рассматривать как истерически надрывную попытку подняться на уровень потребления, технического развития, военного могущества, достигнутый в либеральной цивилизации, используя неадекватные средства, "проедая" человеческие, природные ресурсы.

Разразившаяся катастрофа не может быть объяснена личными недостатками советских руководителей, ошибками в политике, спецификой большевизма и т. д. Она — результат всей предшествующей истории, неадекватной — и по целям, и по средствам — попытки утвердить "вселенскую Правду", всеединство, свое особое место в мире как универсально значимое. Эта попытка дала определенный кратковременный эффект, но он быстро себя исчерпал, хоть то и был в известном смысле звездный час России, к которому нет более возврата. Страна надорвалась и находится сегодня в глубочайшем нравственном и духовном упадке...

ПОНИМАНИЕ специфики второго периода создает отправную базу для прогнозирования характера перехода к третьему периоду и динамики самого периода.

Советское общество возникло в результате инверсии, резко повернувшей развитие от того вползания в либерализм, какое происходило на предшествующем этапе, к попыткам возврата к архаичным формам жизни и деятельности, осложненным стремлением использовать средства, наработанные в странах либеральной цивилизации. Общество превратилось в террористическое, где архаичные структуры в результате раскола между элементами традиционализма и усеченным либерализмом оказались подвержены непрерывному насилию. На насилие во всех его формах и опирались попытки формирования общества, последовательно гибридного в каждой его точке.

Источник насилия заключался в возбужденном сознании масс, страшащихся краха традиционных ценностей и потому отдавшихся под власть тотема-вождя, утверждавшего "высшую Правду" в борьбе с мировым злом. Общество советского периода складывалось в обстановке величайшего ожесточения, что и вылилось в массовый террор. Все стороны жизни оказались пронизаны насилием, стремлением в новых формах восстановить крепостничество и даже рабство (концлагеря). Это привело к гибели значительной части населения, а с изобретением ядерного оружия — к риску спровоцировать ядерный конфликт в мировом масштабе. Вся эта непрерывно длившаяся трагедия в конце концов оказала мощное воздействие на самосознание народа и, что особенно важно, на его эмоциональный опыт, который в существеннейшей мере и определил содержание инверсионного перехода от второго к третьему периоду.

Эмоциональной доминантой при переходе — и это весьма примечательно — стало отнюдь не желание возврата от Советов к полюсу авторитарной монархии. Подобный поворот, без сомнения, нес бы в себе существенную опасность гражданской войны, т. к. был бы чреват отказом от далеко зашедших социальных изменений, утвердившихся форм собственности, возросших утилитарных ценностей. Что же вышло на первый план? Усталость. Общество устало от насилия, от бесконечных реорганизаций, изменений в повседневном быту, в труде, во всем образе жизни. Люди духовно и эмоционально устремились к обществу, которое не угрожало бы индивиду и целым общественным слоям террором и постоянной дезорганизацией жизни.

Словом, эмоциональную доминанту инверсии в данном случае следует искать в дуальной оппозиции "господство гибридного нравственного идеала советского типа — господство либерального идеала". Именно в либерализме со свойственным ему выдвижением на первый план ценности личности открывалась альтернатива обществу, основанному на подавлении человека. Эмоциональная доминанта перехода была направлена, естественно, от первого ко второму полюсу этой оппозиции. Здесь открылась возможность прямо-таки коперниканского переворота: жизнь, регламентируемая начальством, в качестве ценности заменялась на собственные, имманентные ценности жизни. "Вероятно, впервые в нашей истории, — справедливо отмечал Ю. Левада, — повседневность одержала столь убедительную победу над политикой" (8).

Обращает на себя внимание, что этот переход, ведущий к утверждению либерализма, представляет собой непосредственную инверсию соответствующего перехода от первого ко второму периоду, характеризовавшегося прямо противоположной направленностью, Итак, на сей раз у нас возникло общество, где либеральная нравственность начала занимать господствующее положение, по крайней мере на уровне ценностей. Специфика соотношения обоих переходов весьма важна для дальнейшего углубления социокультурного прогноза.

СЛОЖНОСТЬ прогнозирования динамики третьего периода определяется, в частности, тем, что в обществе сохранилось господство инверсионной логики, т. е. способа осмысления, принятия решений, не соответствующего реальной сложности подлежащих разрешению проблем. И именно в результате инверсии на первый план вышел либерализм, логика которого как раз и несовместима с инверсией. Либеральный нравственный идеал неизбежно вступает в противоречие с обществом, где господствует инверсионная логика, и данное противоречие можно рассматривать как специфическое для третьего периода и как важнейшую форму раскола такого общества.

Инверсионный сдвиг, которым в ранг господствующего возводится либеральный нравственный идеал с его медиационной сутью, сам по себе есть, несомненно, проявление раскола, результат внутренне несовместимых, разрушающих друг друга процессов, но это такое проявление раскола, такой результат, за которым усматривается происшедшее при переходе к третьему периоду значимое смещение меры инверсии — медиации к полюсу медиации (хотя решающий перелом и не был достигнут). О тенденции к такому смещению говорит, например, имевший место еще в конце 80-х годов отказ от манихейской идеологии классовой борьбы. Признаком ослабления инверсионной логики, по-видимому, является и то обстоятельство, что для молодежи проблема врага менее актуальна, чем для других групп. Молодые чаще указывают на "нас самих" как на врагов себе (9), что свидетельствует о росте рефлексии.

Указанное смещение следует признать важным позитивным фактором актуального исторического процесса. Вместе с тем неорганическое сочетание инверсии и медиации, т. е. господство либеральных ценностей в обществе, где преобладающими являются долиберальная логика, мощные влияния долиберальной культуры, — феномен для общественной науки необычный, крайне сложный для осмысления. Нельзя закрывать глаза на то, что подобная ситуация чревата для либерализма возможностью перерождения, а также потери им своего господствующего положения, что уже имело место в России в результате падения Временного правительства в 1917 г.

ДЛЯ ХОЗЯЙСТВЕННОГО ПРОГНОЗА важнейшей предпосылкой является прежде всего наличие раскола между двумя хозяйственными системами — господством натуральных и господством товарно-денежных отношений. Два разрушающих друг друга хозяйственных порядка, существование которых, при неспособности найти меру между ними, периодически сопровождается попытками усилить значимость одного за счет другого, например, расширить товарно-денежные отношения, после чего настает черед попыток (подчас взрывообразных) вернуться к прежнему состоянию, — это явление получило законченную форму в советский период, хотя выявилось значительно раньше. Несмотря на то, что современные реформаторы пытались изменить данную ситуацию, инверсионным образом ввести рынок, тем не менее эта исходная оппозиция хозяйства остается в силе и по сей день.

Вместе с тем произошел качественный, хотя и не решающий, сдвиг. Дело в том, что тоталитарное подавление традиционных сообществ — вследствие их раскола (на поборников сохранения и дальнейшей экспансии уравнительности — и тех, кто пытался как-то освободиться от соответствующих ей институтов и форм жизни, на традиционалистов — и утилитаристов и т. д.) — имело побочным результатом стимулирование возможности дальнейшего развития утилитаризма, в первую очередь умеренного, что, впрочем, создавало более благоприятные предпосылки и для появления утилитаризма развитого. Складывается впечатление, что люди ныне стали нравственно более терпимы к сделкам и рынку, к торговле, включая посредническую.

Все это позволяет выдвинуть важную гипотезу: переход от второго этапа к третьему (если брать лишь хозяйственную сторону проблемы) связан не только с инверсионной реакцией на обанкротившуюся систему господства натуральных отношений в хозяйстве, но и с медиационным, пусть и ограниченным, сдвигом, какой проявляется в массовом признании торговли. Данное обстоятельство, хотя и не снижает вероятности новых инверсионных поворотов, в том числе и в хозяйственной сфере, однако, необратимо смещая самое социокультурную базу, на которой здесь могут разыгрываться инверсионные драмы, тем самым открывает в хозяйстве путь для смягчения инверсий, для превалирования в нем вялых инверсий.

V. НРАВСТВЕННЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ (Вместо заключения)

ЛЮБАЯ нравственная система необходима в обществе для объединения людей — для того, чтобы они составляли некоторую общность, для воспроизводства этой общности, связанной системой отношений, общей деятельностью. Деятельность субъекта, дабы не нести в себе элемент саморазрушения, должна нести нравственные ценности, нацеливающие на воспроизводство общности. Один из вариантов таких нравственных ценностей заключен в древнем вечевом идеале, со всеми его модификациями. Другой их вариант представлен либерализмом. В основе либеральной ценности — плюрализма лежит общая идея ценности порядка, обеспечивающего воспроизводство плюрализма.

Однако сегодня в России наблюдается ослабление ценности нравственного единства людей. Нравственное состояние общества можно охарактеризовать как депрессию — понятие, которое используется сегодня для характеристики состояния хозяйства (10).

Это состояние связано с расколом между разными нравственными системами в душах людей, например — с отсутствием обобщающей нравственной санкции для утилитаризма, когда он воспринимается как отказ от нравственности вообще. (Такое восприятие утилитаризма как некоторой антинравственности зафиксировано в целом ряде известнейших образов русской литературы, выражающих идею нравственной гибели человека, зараженного утилитаризмом.) Сегодня в стране наблюдается нравственный упадок, характеризуемый как раз тем, что рост значимости, ценности личности в ее собственных глазах не сопровождается соответствующим развитием культуры, при котором именно с представлениями о самоценности личности — в отличие от того, как обстояло дело во всей предшествующей истории страны, — увязывались бы представления о путях воспроизводства целого, т. е. общества и государства. Надо ли говорить, что данная форма социокультурного противоречия опасна для общества!

Вместе с тем само по себе возрастание ценности личности, в том числе и в собственной самооценке, несет в себе позитивное начало, направленное к нейтрализации массового экстремизма, самой подверженности людей воздействию экстремистски формулируемых лозунгов защиты общего интереса (что в России достаточно часто оборачивалось кровопролитием). Этим объясняется, что современный россиянин по сравнению с 20-30-ми годами XX в. не только значительно менее податлив на призывы к массовому насилию, но и значительно менее восприимчив к апологии всякого рода насильственных мер, что отчетливо проявилось в отказе общества однозначно поддержать ввод войск в Чечню.

Из других нравственных сдвигов отметим определенное усиление влияния ценности конечного эффекта. Например, "значительная часть директорского корпуса больше озабочена повышением эффективности, пусть даже ценой сокращения персонала" (11). Все подобные сдвиги могут, однако, вызвать сопротивление в другой части общества.

В ПОЛИТИЧЕСКОЙ области нравственный упадок способен иметь далеко идущие негативные последствия. Важнейшей предпосылкой политического прогноза является прежде всего существование раскола между народом и властью. Он выражается в том, что в российском обществе преобладает расколотая дуальная оппозиция: "Высшей ценностью является жизнь в локальном обществе, общине, семье — высшей ценностью является всеобщая Правда, мировое всеединство". Раскол объясняет неспособность общества найти меру между этими полюсами — перескакивание от локализма (замыкания интересов, воспроизводственной деятельности в рамках локальных миров, ограниченных сообществ, регионов) к абстрактной всеобщности (и обратно). Приверженность последней культивируется как абстрактное стремление сражаться, например, за справедливость для православных, или коммунистов, за всех обиженных и угнетенных, подчас не спрашивая их самих, желают ли они, чтобы за них вступались.

Обе отмеченные тенденции могут оказаться разрушительными. В первом случае большое общество, государство оказываются брошенными на произвол судьбы, оставляются без ресурсов, без нравственной поддержки. Во втором — общество сплачивается вокруг утопической идей, а ресурсы растрачиваются на воплощение в жизнь разрушительных и недостижимых целей. Раскол проявляется в уходе общества от поиска реальной меры между этими крайностями и, стало быть, от определения этой меры на всех уровнях, включая формирование функциональной государственности, воплощающей массовые ценности и одновременно способной отвечать на вызов истории. Неспособность найти меру проявляется в том, что в обществе постоянно идет спор между двумя опасными утопиями. Одна из них — отказ от государственности, другая — вера во всесилие государства, олицетворяемого харизматическим вождем-тотемом. Причудливое переплетение этих иллюзий демонстрируют, в частности те, кто отказывается участвовать в выборах, обрекая тем самым (по крайней мере, в своем нравственном сознании) на гибель российскую государственность как таковую. Эта форма раскола проявляется в том, что на выборах люди голосуют не за программу ответственной деятельности, в которой они сами себя мыслят участниками, субъектами, а просто-напросто свергают очередного, не оправдавшего надежд тотема, освобождая место следующему, за которого они, как и за предыдущего, не чувствуют себя ответственными, как то и характерно для архаичного общества, где, напротив, именно на тотем возлагается вся ответственность за людей. Политическая жизнь, таким образом, не избавилась от характерной для инверсии подмены одного заблуждения противоположным, от стремления молниеносно превращать "низ" в "верх" и наоборот. Люди при этом исходят из архаичных представлений, будто Иванушка-дурачок и есть высшее воплощение мудрости, а это дает ему возможность занять место харизматического вождя. Например, электорат Жириновского выделяется не столько определенными социально-демографическими признаками, сколько эмоциональными характеристиками, настроением и мироощущением. Их избранник — капризный, иррациональный тотем, лишенный последовательного, единообразного поведения. Он должен то казнить, то миловать, быть сегодня суровым, завтра ласковым. Ему делегируется вся свобода, которая, казалось бы, должна быть высшей ценностью свободной личности. Лидер ЛДПР является "единственной свободной личностью" в глазах своих поклонников. Таков один из атрибутов "особых, не людьми дарованных способностей и прав, признаваемых за такими лидерами" (12). Отсюда главная политическая опасность — недостаток ответственности граждан за государство, в результате чего оно может оказаться оставленным на произвол ограниченных групп, монополий, вооруженных сил, борющихся между собой правящих группировок. Все еще сохраняющаяся в стране мощь монополий на дефицит (склонных сращиваться с властью на всех уровнях) грозит перспективой подчинения политической борьбы в первую очередь интересам монополий разных типов, которые будут постоянно стремиться втягивать в свою борьбу население, используя и сталкивая между собой различного рода неотрадиционалистские или модернизированные мифологические представления. Это не исключает, но делает особенно важной борьбу за демократию, за условия развития рынка, за реальное торжество либерализма в ее почвенных формах на всех уровнях общества. Тем не менее дело превращения этой борьбы в определяющее содержание политической жизни само должно стать предметом прогнозирования.

*   *   *

Попытки сформировать обоснованный прогноз социокультурной динамики России показывают: нет оснований ожидать, что в обозримый период коренным образом изменится сам тип динамики, связанный с расколом, преобладанием инверсионных решений, циклов. Об этом говорит, например, устойчивость поляризации оценок современной ситуации как специалистами, так и широкими кругами общественности, т. е. раскол самого видения современной реальности. В какой-то степени такое положение вещей является результатом того, что и в рамках этой динамики существует громадное разнообразие возможностей, связанных с ослаблением инверсионной логики, возрастанием роли медиации, ослаблением раскола. Разнообразие этих возможностей требует осознания обществом существования проблемы ослабления циклизма, превращения циклов — по крайней мере в перспективе — из социокультурных поворотов, подчас разрушительных, в сферу интеллектуального диалога между альтернативами развития. Прогноз не обещает быстрого преодоления раскола и тем самым ориентирует на необходимость учиться жить, принимать решения в условиях его господства, закладывать во все значимые решения предпосылки его ослабления, ограничения, преодоления. Важное значение социокультурного прогнозирования состоит в том, что оно всякий раз нацелено на определение границ возможных изменений в обществе в соответствующий момент, на поиск скрытой логики переходов между периодами и этапами, путей ее изменений, углубления.

1. Яковенко И. Г., Пелипенко А. А. Культурософия: категории и понятия. — "Философские исследования", 1994, № 1,с. 204.

2. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. В 3-х тт.

3. Ахиезер А. С. Социокультурная динамика России. К методологии исследования. — "Полис", 1991, № 5.

4. Ахиезер А. От прошлого к будущему. М., 1994.

5. Морозов Ю. А. Пути России. М., 1991, Вып. 1, с. 114.

6. Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994, с. 111,112.

7. Модернизация в России и конфликт ценностей. Отв. ред. С. Я. Матвеева. М., 1994, с. 231.

8. Левада Ю. А. Общественное мнение в год кризисного перелома: смена парадигмы. — "Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения". М., 1994, № 3, с. 7.

9. Левинсон А. Г. Власть, бизнес и "Запад". — "Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения". М., 1994, № 4, с. 24.

10. "Экономический мониторинг России, Глобальные тенденции и конъюнктура в отраслях промышленности". Рук. А. Р. Белоусов. — Бюллетень № 3,1994, с. 8 и след.

11. Дискин И., Римашевская Р. Россия накануне депрессии. — "Независимая газета", 22. IX., 22. с. 4.

12. Шокарев В. Ю., Левинсон А. Г. Электорат Жириновского. — "Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения". М., 1994, № 2, 33.