Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

58                                                                                         Геополитика

СРЕДНЯЯ ЕВРОПА: СТРУКТУРА И ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ВЫБОР

И.Я.Левяш

ЛЕВЯШ Илья Яковлевич, доктор философских наук, профессор Минского государственного лингвистического университета. Статья подготовлена на основе доклада, представленного на международной научно-практической конференции "Восточная Европа: политический и социокультурный выбор" (Минск, октябрь 1994 г.).

Посткоммунистическая реальность открывает новый подход к пониманию Цент ральной Европы. Концептуальные параметры такого подхода: отказ от растворения понятия "Центральная Европа" в восточноевропейском контексте; видение Белару си и других новых государств Средней Европы как самобытной социокультурной целостности, не сводимой ни к западу, ни к востоку Европы, хотя и неотделимой от них. Осознание исторических оснований и структуры этой целостности, вектора се геополитического выбора — предпосылка и фермент возрождения "отчизны малых наций".

1. СРЕДНЯЯ ЕВРОПА КАК TERRAINCOGNITA

Новизна избранного предмета исследования далеко не очевидна и ее латентный характер можно проследить в различных ракурсах.

Первый из них — дефицит концептуальной информации. Политики и идеологи традиционно рассматривают Среднюю Европу лишь как объект истории, арену для соперничества западных свобод и восточного этатизма. Слишком многие на Западе озабочены защитой прав и свобод преимущественно на Востоке, и под этим углом зрения Средняя Европа интерпретируется ими как "Восточная". На Востоке слишком многие претендуют на очищение главным образом западного мира от "гнилого индивидуализма", а Средняя Европа рассматривается ими как форпост такой миссии.

В итоге среднеевропейский субконтинент действительно стал ристалищем двух систем ценностей. Как признает американский социолог Н.Дж.Смелзер, западный образ жизни представляется "правильным", а незападный — "странным и варвар ским". В России еще жива тенденция рассматривать Украину как Малороссию, а Беларусь совсем по-столыпински — как "Северо-Западный край". Такие подходы лишают возможности встать над ложной дилеммой "лучше — хуже" и понять Сред нюю Европу в ее подлинности и уникальной самоценности.

Поскольку крайности сходятся в том, что Средняя Европа — это "Восток", ей навязывают оценочный, социокультурный смысл понятия "Европа", который сло жился в западной традиции. Однако под "Европой" подразумеваются отнюдь не только особые, иудео-христианские критерии различения добра и зла, но и реаль ность, в которой повсюду — от Дублина до Екатеринбурга — нет недостатка в "азиатчине" и провинциализме. Евроконтинент напоминает головной мозг с двумя асимметричными и дополняющими друг друга полушариями. Каждая из его частей не самодостаточна, и только вместе они суть Европа. "Без России идентичность Европы будет неполной", — заметил министр иностранных дел Австрии А. Мок (1 >. А без Польши или Беларуси? Поэтому Средней Европе никуда, ни в какие "Европы" нет нужды "возвращаться". Не только в географическом, но и во всех возможных смыслах она была, есть и будет в общеевропейской системе координат.

                                                                                                            59 

Удручают понятийная нестрогость, двусмысленность понятий "Средняя" и "Во сточная" Европа в паневропейских концептуальных моделях. Так, в геополитиче ском проекте Ж. Тириара, изложенном в книге "Европа от Дублина до Владивостока", Европа предстает в трех ипостасях — Западной (Великобритания, Франция, Испания), Центральной (Германия, Италия) и Восточной. Последняя — гигантский субконтинент между Германией и Уралом, на котором все, за вычетом России, — исчезающе малые величины. В лучшем случае здесь фигурируют "народы-стада", которых призваны вести объединенные паневропейским империализмом великие державы. В отличие от прямолинейного Тириара, З.Бжезинский исходит из плюра листической картины современной Европы. Однако его неослабное внимание к сред неевропейским государствам не самоцельно: он говорит и пишет об Украине, Польше или Прибалтике, но всегда подразумевает Россию.

К сожалению, и в современной России значительно идейное и политическое влияние "имперской партии", эксплуатирующей цивилизационную роль традици онного российского Центра (2). Спору нет: такая роль — от империи Македонского до СССР — подтверждена историей. Проблема, однако, в том, что судьба многих народов изувечена не этой культуртрегерской миссией, а практикой, о которой говорил Эрихто — один из персонажей Гете: "И кто над собой не в состоянии властвовать, тот властвовать желает над соседями".

Второе. В Европе издавна существуют и взаимодействуют большие и малые народы. Отношения между ними всегда были далеки от линейной гармонии панев ропейских проектов. В эпоху первоначального накопления и промышленной рево люции здесь могли задавать тон не только такие государства, как Великобритания или Франция, но и Голландия, Швеция, Польша, Чехия. С формированием круп ных, технологически мощных наций-государств и их политических альянсов, а после второй мировой войны — двухполюсного мира ситуация неуклонно изменя лась не в пользу среднеевропейских государств. Народы региона все менее спраши вали при выборе для них общественного устройства, их как бы отсылали на задворки большой политики. Здесь только в течение нашего столетия целые общности людей были вынуждены трижды менять свои политические и социокультурные ориента ции, не только "социалистические" или "буржуазные", но и этнонациональные или конфессиональные.

Третье. Такие глубинные, в масштабах нескольких поколений, мутации в конеч ном счете сформировали "лица необщее выраженье" Средней Европы — не Запад, не Восток, а своеобразная историческая, политэкономическая, геостратегическая и социокультурная реальность семейства центральноевропейских народов. Ее основ ные параметры: а) хроническая роль аутсайдеров великих держав; б) острый дефи цит жизненно важных для индустриального развития сырьевых ресурсов; в) основ ной ТВД в двух мировых войнах; г) водораздел основных ветвей христианской культуры — католической и православной, а на юге — христианской и мусульман ской культур; д) психология исторического фатализма народов субконтинента.

"Что такое Средняя Европа? — спрашивает чех М. Кундера. —Зона находящихся между Германией и Россией малых наций... Малая — это такая нация, существова ние которой в любой момент может зависнуть на волоске, которая может исчезнуть и знает это. Французы, русские и англичане не задают себе вопроса, уцелеет ли их нация. Средняя Европа, отчизна малых наций, создала собственное мировоззрение, основанное на глубоком недоверии к истории. Богиня истории Гегеля и Маркса... — это история победителей. А нации Средней Европы не победительницы. Неотдели мые от истории всей Европы и не могущие без нее жить, они, жертвы и аутсайдеры, стали словно оборотной стороной этой истории. Оригинальность и мудрость их куль тур вытекает из полного разочарований исторического опыта" (3).

Четвертое. Принципиальный вопрос — о правомерности прогноза, исходящего из, казалось бы, фатальной роли "отчизны малых наций" в качестве объекта или, по выражению А.Платонова, "дубьекта" великих держав Западной и Восточной Евро пы. В принципе, великий народ — не обязательно большой народ. Безошибочное свидетельство величия большого или маленького народа — его способность вставать не только с колен, но и, как феникс, возрождатьсяиз пепла, благодаря или вопреки обстоятельствам проявлять историческую инициативу, имеющую общеевропейское и мировое значение.

60                                                                                         Геополитика

Способны ли народы Средней Европы в условиях современного многополюсного мира и "ползучего" соперничества великих держав за контроль над ними переломить традицию ущербности, обрести самостоятельную, значимую в общеевропейском масштабе роль? Мы — свидетели появления признаков ее возможного выполнения, и от народов и их элит во многом зависит, станет ли такая возможность реальностью. Противоречия и вектор этого процесса соответствуют основным кризисным, т.е. переходным, тенденциям современной глобальной и общеевропейской динамики, хотя и воплощают их в различных формах и с неравномерной интенсивностью.

2. ЗАПАД, ВОСТОК ИЛИ...?

Если дилемма выбора общественного устройства и его политических форм реша ется Средней Европой относительно успешнее, чем Россией, то геостратегическая ипостась остается болезненно обнаженной. Объяснение трудностей и остроты такого выбора невозможно вне общего контекста, динамики геополитических факторов в современном мире.

Парадокс в том, что если ранее сила одного государства предполагала слабость других, то ныне безопасность и благополучие каждого государства за висят от баланса их интересов. Не исключая "вертикальных" зависимостей — субординации госу дарств, он резко расширяет сферу и возможности координации их интересов.

Мир, в котором утверждается баланс интересов, заметно расширяет сферу свобо ды малых государств. Однако Средняя Европа может получить серьезные активы и в результате необратимой эволюции содержания и структуры геополитической ком поненты международных отношений. Ранее она сводилась к военно-стратегическо му фактору, но наиболее проницательные политики замечали и ее другие латентные составные. В этом смысле символично замечание германского кайзера, что "битву под Садовой выиграл немецкий учитель". Сегодня очевидна способность комплекса несиловых факторов оказывать все более решающее влияние на военный потенциал, трансформировать и даже нейтрализовать его. Среди них — эколого-технологиче ские, экономдемографические, политические, социокультурные, идеологические и другие компоненты общественной эволюции*. Если государства Средней Европы окажутся способными к реконструкции этих факторов в системное единство, то его синергетический эффект будет соразмерным геополитическому потенциалу великой державы. Уже благодаря этому Средняя Европа, не располагая достаточной силой или, подобно Беларуси, отказываясь от сверхоружия, в принципе может избежать роли "Санчо" западного или восточного патронов.

Пока же приходится констатировать, что политические элиты субконтинента более преуспели в создании структур и символов национального суверенитета. Но они очень избирательно и неоднозначно понимают мысль К. Ясперса: "Свободой нельзя владеть. Изолированной свободы не существует. Поэтому индивидуум жерт вует своей застывшей пустой свободой во имя той свободы, которая может быть завоевана лишь совместно с другими. Такая свобода возникает только с изменением человека,...она связана с характером коммуникации между готовыми измениться людьми" (5). Из этой формулы лучше усвоен негативный момент свободы — ее несовместимость со статусом государств-изолятов. Но осознание ее конструктивного смысла осложняется унаследованным дефицитом опыта самостоятельных межгосу дарственных отношений, недостаточным осознанием общих интересов среднеевро пейских народов, удельными амбициями некоторых лидеров. Все это — следствия комплекса политического провинциализма, навязанного прежними имперскими центрами, и агрессивная форма сублимации якобы неполноценности. В мире есть силы, которым удобен такой инфантилизм.

Вопреки этому уровень коллективного среднеевропейского самосознания заметно растет. Возникли и стали реальным геополитическим фактором Вышеградская груп па и Балтийский союз. Оба альянса стремятся укрепить организационные связи не только между собой, но и с Украиной — путем создания Черноморско-Балтийского союза (ЧБС). Президент Эстонии Л. Мери идет дальше, выдвигая проект оси "Север — Юг", или формулу "5 плюс 3 плюс 4" (5 северных стран, 3 — балтийские и 4 — Вышеградской группы).

* Достаточно отметить переворот, совершенный а геополитике Чернобыльской катастрофой (см. 4).

                                                                                                            61 

Принципиальный вопрос — о смысле и направленности консолидации среднеев ропейского субконтинента. Ее следует приветствовать, если преследуются такие цели, как самоопределение народов в условиях единого европейского пространства, минимизация соперничества Запада и Востока. Такой стратегии противоречит мо ноориентация на Запад, ее безоглядность, попытка решить свои проблемы за счет интересов России. Об этом свидетельствует уже опыт последних лет.

Сразу после распада Варшавского договора бывшие союзники СССР, а после его обвала и ставшие суверенными Беларусь и Украина взяли курс на Запад, но быстро убедились, что "бесплатный сыр бывает только в мышеловке". Политизированный и избирательный характер так называемой западной помощи заметен в том, что при условно одинаковом производственном потенциале среднеевропейских государств (исключая Украину) Чехия, Венгрия и Румыния получили в 1993 г. по миллиарду с лишним долларов, Польша — 806 млн., Болгария — 664 млн., а Беларусь — всего 49 млн. Само определение кредитов как "помощи" явно идеологизировано, если учесть, что в 1994 г. всем государствам СНГ предоставлено 5 млрд. долларов, а только из России на Запад вывезен 21 млрд. долл. А когда западные демократии "спонсиру ют" конверсию, это отнюдь не проявления благотворительности или партнерской поддержки, а соблюдение прежде всего собственных интересов безопасности.

Все это вместе — весьма далеко от приверженности вечным и общечеловеческим ценностям и свидетельствует о сугубо прагматическом характере западных интере сов. Тем важнее вычленить в них реальные приоритеты.

Своеобразной моделью их экономических и геостратегических составных являет ся восточная политика Германии. Здесь высоко ценят среднеевропейскую квалифи цированную рабочую силу, которая стоит всего 9% ее западногерманской цены, либеральное законодательство восточных соседей относительно окружающей среды. По данным проведенного "Дойче банк" исследования, капиталовложения герман ских фирм в Восточной Европе составляют уже около 2 млрд. долл., что дает Герма нии второе место после США. Они крайне обеспокоены сближением Германии с Россией, и блокировать его, замечает Г.Киссинджер, можно только путем тесного сотрудничества со всеми странами Центрально-Восточной Европы (6).Тэтчер стави ла вопрос ребром: Германия — часть Европы, или Европа — часть Германии?

Однако угрозы безопасности в Европе не сводятся к возможным аппетитам воз рождающегося германского колосса. Настойчивые предложения о вступлении сред неевропейских государств в НАТО также рассчитаны по преимуществу не на удов летворение их интересов, а на сокращение геополитических позиций России. Ее особые интересы в восточно- и среднеевропейском зарубежье президент Л.Валенса объясняет синдромом "русского медведя". Такой традиционный образ адекватен тенденциям некоторых влиятельных сил в России, но не ее реальному состоянию и официальному курсу. США никто не отказывает ни в праве осуществлять "доктрину Монро", ни в особой роли в Европе. России же отказывают в аналогичном праве, хотя она исторически — общеевропейский фактор. Те политики, которые игнорируют этот геополитический инвариант, объективно провоцируют медведя выйти из берлоги.

Мир, прежде всего Европа, не может не знать, что Россия, которую история не однажды ставила на колени, ценой огромных жертв вновь вставала в полный рост. Это объясняется и центральным положением в геополитическом "хартленде", и необъятностью человеческих и материальных ресурсов, и этатистской организа цией, и отмеченной еще Ф. Ницше ментальностью народа, способного к великотер пению и предельной концентрации сил. Поэтому те политики, которые пытаются использовать переходную слабость России, не в ладу с прогностикой, основанной на историческом опыте. Возврат от баланса интересов, с таким трудом достигаемого в последние годы, к балансу сил означал бы начало нового глобального разлома, превращение Европы, прежде всего Средней, в потенциальный ТВД с апокалипси ческими последствиями.

62                                                                                         Геополитика

Единственная альтернатива такому сценарию — поиск приемлемой для Запада и России формулы взаимодействия. Европа прошла длительный путь от "Духа зако нов" Ш. Монтескье до идеологии и практики ЕС, чтобы от абстрактной идеи единой Европы перейти к пониманию таких принципиальных условий интеграции, как однотипность экономических механизмов государств и менталитета населения. Не исключено, что препятствием для вступления Турции в ЕС является латентная оппозиция мусульманской экспансии в Европе. Подобных социокультурных препят ствий могла бы избежать, например, Украина, но состояние ее экономики — это груз, непосильный для ЕС.

У России — полный "джентльменский набор" противопоказаний членству в ЕС. 150-миллионное население, евразийские геополитические масштабы и менталитет населения, экстенсивный и еще во многом не определенный тип хозяйственной трансформации — такой комплекс исключает органический характер адаптации России в ЕС и лишь вызовет нежелательное напряжение. Россия имманентна Европе в социокультурном плане, но экономически и политически более рациональный исход —не се вступление в ЕС, а открытость Европе (при открытости самого Запада), конструктивное сотрудничество в различных общеевропейских структурах.

Отнюдь не парадокс, что те же причины, которые принуждают Россию лишь к взаимодействию с ЕС, влекут за собой совершенно иное се отношение к среднеевро пейскому субконтиненту. Его история никогда не сводилась к моноориентации на Запад или Восток. Но вторая половина нашего столетия внесла существенные кор рективы — последствия мировой войны, "реального социализма", Варшавского до говора и СЭВ. Их оказалось не так легко разрушить, как Берлинскую стену. (Даже восточные немцы, по признанию экспертов, в объединенной Германии предстали едва ли не другой нацией.) Для славянского большинства Средней Европы это были неадекватные, исторически преходящие формы непреходящей и глубинной общно сти, которая, впрочем, не снимает определенных различий между ее евразийской (российской) и среднеевропейскими ипостасями. Однако более существен водораз дел между западноевропейской, особенно вестернизированной по атлантическому образцу, цивилизацией и культурой, с одной стороны, и их общеславянской моделью — с другой. Такой водораздел не предполагает фатальной враждебности этих двух "осевых" социокультурных моделей, но и исключает их диффузию. Оставаясь сами ми собой, открытые друг другу они объективно требуют от славянского большин ства Средней Европы выбора, соответствующего его исторической природе. Важно, чтобы такой выбор был демократическим, свободным от издержек панславизма, не оборачивался шовинистическим ликом к неславянским народам Средней Европы. Но балты и венгры останутся изолятами, если не будут считаться с интересами преиму щественно славянского демоса Средней и Восточной Европы.

Какова в такой объективной ситуации реальная мера свободы среднеевропейских государств? Можно понять президента В. Гавела: никто не хочет быть "мостом", тем более заложником "избранных" держав. Однако взаимосвязь массы и скорости ха рактеризует не только движение небесных светил. Геополитические "светила" огра ниченной массы должны считаться с максимой: моральность политики в том, что все ее субъекты равны, но, к сожалению, ей в высокой степени присуща не только моральность. Поэтому требование торжества принципов уравнительности в между народных делах оказывает на них конструктивное, но не решающее воздействие.

Вместе с тем, как отмечалось выше, мера свободы малых государств гораздо более значительна в пластичном многополюсном мире, чем в жестком двухполюсном, и их координированная коллективная воля способна существенно повысить эту меру. Весь вопрос — как ею распорядиться.

Среднеевропейские государства выиграют в тактике, но проиграют в стратегии "флюгеров" геополитики великих держав. Если государства Вышеградской группы и Прибалтики приняты в ЗЕС — Западноевропейский союз — в качестве "ассоции рованных партнеров", то, поскольку ЗЕС — вроде бы европейский костяк НАТО, геополитическая стрелка движется вспять — от баланса интересов к дисбалансу силы в пользу НАТО. Риторический вопрос — как на такой демарш вправе реагировать Россия. Иное дело — присоединение этих государств к Пакту стабильности, предложенному ЕС. Поскольку такой пакт не имеет военного контекста, он будет органи чески вписываться в ткань ОБСЕ и укреплять ее, особенно после присоединения к пакту России.

                                                                                                            63 

Среднеевропейские государства способны сказать и самостоятельное веское слово в строительстве единой Европы, компенсируя дефицит своей силы адекватными инициативами и политической волей. В оптимуме они могли бы провозгласить и реализовать активный нейтралитет, воздержавшись от интеграции как в НАТО, так в систему коллективной безопасности СНГ. Такая радикальная инициатива позво лит: создать стабильную зону безопасности между Востоком и Западом, развести их военные силы; подвигнуть НАТО к эволюции в чисто политическую организацию и снять (или хотя бы ослабить) опасения России; освободить огромные средства на реформы в странах Средней и Восточной Европы.

В совокупности своих достоинств это была бы историческая акция — свидетель ство коллективного творческого потенциала среднеевропейского субконтинента, его способности стать не только прочными устоями "моста" между Западом и Востоком, или, как более возвышенно говорят а Украине, "золотыми воротами", но и само стоятельным ареалом стабильности и благополучия европейской цивилизации и культуры.

Однако, пока гарантий трансформации НАТО в чисто политическую организа цию нет, тенденция испытать переходную слабость России не исчезла, определенные силы стремятся использовать среднеевропейские государства в качестве разменной монеты в торге с Россией и даже плацдарма для давления нанес и изоляции. В таких реальных условиях Средней Европе не остается выбора: отклоняя неоимпер скую риторику определенных сил в России, опереться на нее как на лидера, который отказывается от прямого контроля над своими стратегическими партнерами и ува жает их суверенитет.

3. ХРАМ И ГЕРОСТРАТЫ

На пути консолидации Средней Европы в самостоятельный и активный фактор современности — неотвратимость выбора между национальным и этническим прин ципами. Сложность проблемы уже в том, что даже в умудренной историческим опытом Европе одни и те же феномены обозначаются различными, нередко проти воположными по смыслу понятиями. Это прежде всего относится к понятиям "эт нос", "нация", "национализм". Так, до сих пор не удалось однозначно определить, что представляет собою "нацменьшинство". Тем не менее мир и сотрудничество народов Европы тесно связаны с вполне определенным смыслом базовых понятий и ценностей.

Этнос — это исторически сложившаяся общность людей, основанная на единстве происхождения и биопсихических признаков ("крови"), культуры, самоидентифи кации (я бы выбрал такое определение). В западной традиции принадлежность к этносу неформализованно выражается в "происхождении", а в нашей фиксируется юридическим путем как "национальность". Между этносом и нацией — дистанция огромного размера. Нацию можно определить как исторически сложившуюся об щность этносов, которая возникает и развивается в единой государственности. Об щность "крови" не играет в ней существенной роли. Нация — это полиэтническая социокультурная и политическая целостность.

Национализм — политико-идеологическая ипостась национальной идеи. Прак тический национализм — способ организации широкой и устойчивой базы полити ческих движений и режимов путем консолидации этнокультурных общностей на основе простой и общепризнанной национальной идеи — мотивационного ядра мас совых социальных действий. С функциональной точки зрения национализм не само достаточен и имеет компенсаторный характер, замещая ослабевшие или обанкротив шиеся классовые или иные социальные механизмы. Национализм амбивалентен, как и, по Бунину, народ: из него может выйти и икона, и дубина. Демократический национализм освободительных движений — такая же реальность, как и его этнокра тическая гипертрофия в шовинизме и расизме тоталитарных движений (7).

64                                                                                         Геополитика

Для Средней и Восточной Европы выбор невелик: или создать десятки новых малых государств-этносов, и неизбежная цена такому "великому переделу" — боль шая-кровь, или обеспечить стабильность и свободное развитие всех этносов в наци ях-государствах. Полиэтнический национализм — это гражданский мир и возмож ность международного баланса интересов; этнический — гражданская война и евро пейская схватка "всех против всех".

Средняя Европа — арена противоборства указанных двух тенденций. Пастораль ный развод Чехии и Словакии — скорее исключение, в котором еще не поставлена точка. Апокалипсический балканский вариант — воспоминание о возможном буду щем "отчизны малых наций". В большей или меньшей мере симптомы такого буду щего наблюдаются буквально повсюду. Они особенно тревожны там, где этнический национализм выдает себя за общенациональный. Такая подмена на начальном этапе ведет к автаркии, но в конечном счете — к мессианизму, несет народам Европы не мир, а меч. Так, идеолог одной украинской националистической организации Р.Ко валь в брошюре "С кем и против кого?" (без выходных данных) пишет, что "понятия "нация" и "государство" для нас не отделимы", но здесь же конкретизирует: "Под нацией мы понимаем этнос, который получил собственную государственность, эт нос, который имеет власть над собой и национальными меньшинствами". Такой "нации", редуцированной до "государственного этноса" (!?), явно мало господства над национальными меньшинствами. Она руководствуется "триномом Воли, Власти и Величия... стремится к расширению своего влияния, своих властных императивов вовне. Полноценной национальной идее тесно в границах внутренних национальных проблем. Ей свойственны мессианские порывы... Великая нация способна учить мир". Скука, которую вызывают подобные тексты, объясняется тем, что у их авторов есть более яркие предшественники — Ницше и Розенберг. Но Коваль — идеолог националистической тенденции в Украине, и она, по его убеждению, "должна стать милитаристской и ядерной". Если учесть, что Украина не просто одно из среднеев ропейских государств, но и самое крупное из них и к тому же ядерное, а в ее элите нет согласия по вопросу о ядерном или безъядерном статусе республики, несложно спроецировать в будущее последствия реализации подобных манифестов.

Другой остро конфликтогенный вариант мессианизма имеет конфессиональный характер. Средняя Европа — исторический водораздел двух основных ветвей хри стианства, а в ее балканском секторе — христианства и мусульманства. Польский епископ Шимон (Романчик) как будто согласен с Достоевским, что "ни один народ не может забрать Бога только для себя", и вместе с тем утверждает, что "Христос посылает своих учеников научать все народы, а не учиться правды у адресатов сего послания, которые доселе не знают Христа" (7, с. 129). Исламские фундаментали сты, в свою очередь, полагают, что их пророк посылает "научать другие народы".

Интегралом и детонатором не только этнической и социокультурной, но и пол итической напряженности стал русский вопрос — проблематичное положение этни чески русского и русскоязычного населения, оставшегося за пределами России в ее ближнем зарубежье. Хотя на Украине более 11 млн. этнических русских, в Беларуси — 1,5 млн., а в Прибалтике — всего сотни тысяч, но именно в последней — по восходя щей от Литвы к Латвии и далее к Эстонии — отчуждение от "мигрантов" сознательно политизируется и с периферии общественного мнения перемещается в центр полити ческих ристалищ. Это заметно снижает репутацию Прибалтики как цивилизованно го субрегиона Европы. Не миновало такое явление и Вышеградскую группу, и Укра ину, и Беларусь, где 2/3 населения не только говорят, но и думают по-русски.

О русском вопросе в Беларуси можно судить по различным источникам. Еще недавно наиболее официальными из них были оценки спикера белорусского парла мента С.Шушкевича, в которых имелось все, кроме последовательности. На встрече с группой литераторов он выступил против узкого, моноэтнического понимания "белоруссизации, которую более правильно называть возрождением" (8). Но бук вально через месяц выразил озабоченность "криками о двуязычии": "Нагнетается атмосфера, к слову, в значительной мере доводами тех, кто считает себя святыми... Многие из них — представители другой национальности, другой страны" (9). Еще ранее в интервью польскому журналу "Wprost" спикер отметил "угрозу со стороны 13-процентного (русского) меньшинства" в Беларуси (10).

                                                                                                            65 

Автор этой статьи представил бывшему председателю ВС республики аналитиче скую записку "Русские в условиях белорусского суверенитета", основанную на результатах проведенного в 1992 г. одноименного социологического исследования. Соотношение основных национальных групп респондентов было аналогом реально сти (в генеральной совокупности — 77,9% белорусов, 13,2% русских, в выборке, соответственно, — 77,6 и 13,6%). Такие пропорции не позволяли исказить баланс мнений и оценок.

На вопрос: "Если Вы русский (русская), считаете ли Вы себя частицей народа Беларуси?" — 35,7% русских ответили однозначно: "Да, считаю", 40,1% — "Я принадлежу и к народу Беларуси, и к народу России". Ни один из этих вариантов ответов не свидетельствует об "угрозе" для Беларуси. Очень высокий рейтинг пол учило суждение: "Национальная идея белорусов и русских — это независимость, процветание и равенство" (95,5% русских и 84% белорусов). В оценке степени общности исторических судеб русского и белорусского народов выявились группы, полагающие, что "у них одна судьба" (41,1% русских и 32,1% белорусов), 54% обеих национальных групп отметили, что "их близость очевидна". Только 8,9% респондентов-русских и 29,3% белорусов поддержали государственный статус одно го белорусского языка, 63,9% русских и 45,5% белорусов считают, что "государст венным языком РБ должны быть белорусский и русский". Не случайно только 15,8% нерусских респондентов поддержали лозунг "Беларусь — для белорусов" (11).

Общий знаменатель ситуации: в производственном и бытовом плане русские и белорусы Республики констатируют свою общность или близость, но этнократы настойчиво подают русофобского лилипута в Беларуси как Гулливера, нарабатывая спекулятивный политический капитал на пути к власти.

Козырная карта всех этнократов — тезис о так называемых "коренных нациях" и "чужынцах". Его сторонники не утруждают себя поисками теоретических аргу ментов, а просто предлагают принять на веру, что "коренной" является нация, которая живет на своей этнической и исторической родине. Всматриваясь в глубь веков, невозможно обнаружить полного совпадения этнической и исторической ро дины практически всех народов с территориями, которые они сейчас населяют. Версии исходного расселения народов — такие мифологемы, которые нередко иск лючают друг друга. Но если названные признаки, условно говоря, верны, то факти чески большинство этносов каждой республики может быть определено как "корен ное". Общественное мнение также не приемлет такой подход. Поданным исследова ния Института социологии АН БССР, в 1991 г. только 9% респондентов сочли правомерным понятие "коренная национальность". В нашем исследовании около 40% опрошенных отметили, что оперирование этим термином обостряет ситуацию.

Небезынтересен конъюнктурный характер тезиса о "коренной нации". Когда необходимо обосновать свои права перед лицом русской "большой нации", почвен ники подают собственный этнос как "малый", "меньшинство". Тем не менее насе ление своих республик они охотно делят на "коренное большинство" и "националь ные меньшинства". Такое оруэлловское двоемыслие в новой форме воспроизводит прежнюю субординацию, по Сталину, между "руководящим" и другими народами. Оно не корректно в принципе, но особенно — в адрес криптонациональностей, т.е. этносов, имеющих государственные образования в сопредельных республиках.

В свою очередь, масло в огонь подливают русоцентристские силы в России и ее ближнем Западе. Общность славянских народов — естественно-историческая дан ность. Но она не довод для русификаторских упрощений по В.Распутину: "Славян ский вопрос — это русский вопрос". Русоцентризм отрицает самоценность и ориги нальность каждого славянского этноса, которые являют собой целостность именно в многообразии. Сберечь эту решающую ценность культуры (и не только славянской) — в интересах всей Европы. В такой же мере в ее интересах признание, что "отчизна малых наций" принадлежит не только славянам, но и всем "сущим языкам" — от балтов до венгров.

Народы Средней Европы способны противопоставить всем Геростратам от этно кратии и конфессионального фундаментализма свою коллективную историческую мудрость — толерантность, открытость миру, великие имена на фронтоне Храма культуры — независимо от их этнической принадлежности.

66                                                                                         Геополитика

4. "КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ". НО КАКИЕ?

Смысл и направленность исторического выбора среднеевропейских народов в решающей мере зависит от их политических и культурных элит. Становление и утверждение этих групп испытывают мощное воздействие тотального — на Западе и Востоке — кризиса классовых и партийных приоритетов, обусловленного эволюцией от традиционного индустриального общества к постиндустриальному социуму.

Формирование новой властвующей элиты — это процесс освобождения от эгоцен тричных классово-партийных пут и идентификация государственных и националь ных интересов, четкое осознание, что государственными могут быть только нацио нальные интересы безопасности и свободного развития каждого народа как целого, а не его привилегированных групп.

Разумеется, ориентация кадров на национальные (государственные), а не на узкогрупповые интересы автоматически не превращает "кухарок" в гениев органи зации труда, производства и управления. На этом пути необходимо решить и такую задачу, как "шапка по Сеньке". А. Франс заметил, что дурак опаснее злодея, потому что последний иногда бездействует. Они оба опасны для новых режимов, требующих не только преданных делу, но и не заискивающих перед большинством, чуждых популизма профессионалов. Распад партий-государств обнаружил в их "монолите" фактически три "партии" — фундаменталистов-охранителей, дрейфующих к соци ал-демократизму реформаторов и прагматичных профессионалов. Если с охраните лями все ясно, то как быть с двумя другими течениями? В христианской традиции тот, кто не знал греха, не ведает добродетели. Ради свободы, понятой по Вольтеру, следует прекратить "охоту на ведьм", встать не против большевизма, а выше его методов выхода из экстремальной для общества ситуации. Когда бастилии и зимние рушатся сами, нет необходимости их штурмовать. На очереди — эволюционная конструктивная работа на основе консолидации всех сил. Режимам, которые прибе гают к явной или латентной люстрации, еще не ведом этот путь.

Другая грань проблемы элиты также унаследована, но, в отличие от предшеству ющей, является следствием традиционной "вторичности" Средней Европы относи тельно Западной и Восточной. Слишком многие здесь исходят из философии Санчо: "Оруженосец скорее попадет в рай, чем губернатор". Это — провинциальный синд ром, переживание своей периферийности и вызванного им комплекса неполноцен ности. Новая среднеевропейская элита болезненно ощущает его — от фатального "Запад нам поможет" до агрессивно-компенсаторного радикализма некоторых ру ководителей прибалтийских государств в "русском вопросе" и экстремизма балкан ских лидеров.

Разумеется, зрелость властвующих элит — в способности преодолеть провинци ализм изолятов, который, по А. Шлезингеру, заключается "в отсутствии интереса к опыту других государств" (12). Объективная сопряженность с ЕС и Россией требует осмысления и координации действий. Но важно и осознание того, что Средняя Европа — не Запад и не Восток, а их средостение в единстве общих параметров субконтинента и специфики каждого его государственного субъекта. Мы не марги налы, мы живем не в "ближнем зарубежье" Запада или Востока, а у себя Дома. Быть подлинным, т.е. самим собой, — значит отречься от фатализма исторических аут сайдеров, находить самостоятельные, нетривиальные решения, творить то новое, что станет ценностью для всей Европы. Вчера было еще рано, завтра, возможно, будет поздно.

* * *

Средней Европе предстоит, таким образом, выбор среди нескольких возможных сценариев.

                                                                                                            67 

1. Субконтинент традиционно разобщен в зависимости от моноориентации на Запад или Восток и в итоге он может стать полем третьей мировой бойни. Для Европы она будет последней.

2. Государственные субъекты Средней Европы избирают стратегию "слуги двух господ", ориентируются на Запад и Восток, пытаясь найти динамическое равновесие между ними и адаптируя к ним свои интересы. Такая позиция, помимо неудобств "сидения на двух стульях", недооценивает высокую вероятность нарушения обще европейского равновесия за счет среднеевропейского "коридора".

3. Средняя Европа может осознать трагические уроки разобщенности, перейти от необходимых региональных ступеней консолидации наций-государств к субконти нентальному сообществу и стать третьей силой общеевропейского масштаба, своеоб разной "коллективной великой державой". Впервые в истории она сможет самосто ятельно выбирать: какой и с кем ей быть.

4. Самостоятельность не означает самодостаточности. Даже организованной среднеевропейской общности придется считаться с неустранимыми, по-своему осо быми интересами Запада и Востока, не равноценными для нее. Для Запада они ограничены геополитическими интересами. Россия также не равнодушна к ним, но с ней народы Средней Европы связывает еще многое — однотипность и во многом общность исторической судьбы, организации производства, социально-политиче ской эволюции, социокультурных моделей, включая ментальность населения. Та кой спектр интересов, не препятствуя открытости Средней Европы Западу, не ослаб ляя ценности для нас его культуры, вместе с тем обусловливает приоритетную и на сей раз свободную ориентацию на Восток. В нашем исследовании только 19,3% белорусских и 26,3% русских респондентов высказались за преимущественную ори ентацию на Запад, соответственно 72,8 и 52,2% — на Восток. В прямой зависимости от неослабного геополитического давления Запада такая ориентация будет нара стать. Ее может блокировать лишь реанимация российской имперской практики, и в интересах не только Средней Европы, но и самой России — необратимость ее по сткоммунистической эволюции и на этой базе — утверждение не авторитета власти, а власти авторитета естественного лидера.

5. Общий интерес народов Европы и в конечном счете мира заключается в том, — что нынешний императив интерконтинентальной общности США и Западной Евро пы может быть сбалансирован органичной интеграцией Восточной и Средней Европы в форме Евразийской конфедерации, сильной единством своих составных суверен ных государств и практикой строительства демократического общества.

1. "Независимая газета", 24.IX. 1993.

2. Об "имперской партии" см. подробнее: Levyash I. Percstroika and its Alternatives. Jerusalem, 1992.

3. Цит. по: "Неман", 1990, № 6, с. 18.

4. Levyash I. Chernobyl and Sovereignty of the Ukraina and Belorussla. — "Environmental Policy Review" (Jerusalem), 1992. № 1.

5. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994, с. 169.

6. "Мегаполис-Континент", 22-28.IV. 1992.

7. См. Левяш И. Национализм в контексте противоборства тоталитаризма и демократии. — Национализм в Европе (материалы международной конференции). Лодзь, 1992.

8. "Республика", 14.Х.1992.

9. "Народная газета", 13.XI.1992.

10."Wprost, 26.07.1992.

11. Левяш И. Русские в условиях белорусского суверенитета. — Беларусь - два года независимости. Минск, 1992.

12. Шлезингер А. Циклы американской истории. М., 1992, с. 204.