Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

                                                                                                           79 

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕРЕС (заочный круглый стол)

От редакции. Категория национального интереса — одна из самых употре бительных в современном политическом дискурсе России и окружающих ее новых независимых государств. С одинаковой охотой к национальному интересу апелли руют политики российского центра и субъектов Федерации, идеологи различных общественных движений в странах СНГ, политические эксперты и предсказатели будущего из ученого сословия. Это словосочетание симпатично (может быть, не в одинаковой мере) и либералам-государственникам, и убежденным национали стам. В самых широких социальных группах о "национальных интересах" вспоми нают с той же уверенностью, с какой раньше твердили, что рабочий класс — обязательно "гегемон".

Между тем самый беглый кон тент-анализ позволяет выявить не столько вполне объяснимые идейные расхождения в формулировании национального инте реса, сколько простейшее непонимание этой категории, почти превращенной, оказывается, в какой-то условный знак, "речевую единицу", лишенную смыслового содержания. Как абсолютно верно подметил Ортега-и-Гассет, в эпохи кризисов расхожие понятия, трюизмы, бесхозные формулы, витающие в публичной атмос фере, скрывают наше собственное лицо за коростой мертвых истин и не выража ют настоящего общественного мнения. Или почти по русской пословице: язык враг, прежде ума глаголет.

Прочувствовав все это, редакция "Полиса" решилась на эксперимент: разрабо тать некий небесспорный вопросник (см. ниже) и провести заочный круглый стол московских ученых, специально оговорив, что совсем необязательно строго при держиваться заданных вопросов. Вопросник касался содержания категории "наци ональный интерес" и был придуман так, чтобы можно было бы попытаться рационализировать се хотя бы в "первом приближении" и в современном —россий ском — понимании. Почему "заочный"? Просто мы по опыту знаем, что при очных обменах мнениями их участникам нередко свойственно "растекаться мыслью по древу", уходя в сторону даже от конкретно поставленных вопросов. Правда, при "заочности" теряется элемент непосредственного спора. У нас охотно взяли, пообещав непременно ответить, около 40 листков с вопросами, причем предлага ли мы их в основном людям, использующим эту категорию в своем научном и публицистическом творчестве. Рукописей вернулось раза в 3 меньше. Конечно, за таким достаточно широким распространением вопросника, — а объем журнальной публикации всегда ограничен — была скрыта небольшая хитрость: мы прекрасно себе представляли, что возможным участникам заочного круглого стола предсто ит весьма серьезная, именно интеллектуальная работа по "фокусировке" концепта, которая не терпит упрощений и недомолвок. (По сходной причине в вопроснике не упоминалась наша страна — ответы касались бы только России.)

Нельзя сказать, что редакция, осуществив свой эксперимент, добилась тех результатов, на которые "в идеале" рассчитывала. Однако состоялась крайне полезная, на наш взгляд, работа: 13 ученых, с различными идейными подходами и на разных уровнях осмысления, высказали свое понимание и обозначили нынешнее отношение к категории национального интереса. "Полис" очень благодарен им за затраченные на этот концептный анализ интеллектуальную энергию и время.

Теперь редакция планирует задать те же самые вопросы политикам. Как нам представляется, последующим этапом нашей общей работы может стать раци онализированное описание смысловых параметров такого важнейшего базового концепта отечественного политического дискурса, как "национальный интерес". Это, вне сомнения, поможет всем — ученым, политикам, функционерам, просто гражданам России — более критично относиться к использованию понятий, ра ционализировать свой политический словарь, что будет содействовать обогаще нию отечественной политической культуры в целом.

80                                                                                         Геополитика

Вопросы для обсуждения участникам заочного круглого стола

1. Какой смысл Вы вкладываете в понятие "национальный интерес"? Имеет ли оно объективное, независимое от той или иной политической ориентации государства, содержание? Каково соотношение категорий "национального", "государственного" интереса и "совокупности интересов граждан"? Какую роль в формировании "интереса нации" играют социально-экономи ческий, культурный, конфессиональный и геополитический факторы и какой из них оказывает решающее воздействие на национальные интересы современных государств? Изменяется ли зна чение данной категории с течением времени? Насколько адекватна оценка с точки зрения "наци онального интереса" политики различных типов государств (империи, федерации и т.д.)

2. Какое место занимает категория "национального интереса" в современной пол итике? Предоставляет ли ее использование в политической практике возможность рациональ ной постановки и коррекции политических целей? Возможны ли однозначно правильное понимание своих "национальных интересов" и строгое разграничение "законных националь ных интересов" и "незаконных национальных притязаний"? Необходимо ли ограничение пределов интереса нации" (во внутреннем и внешнем измерении) и что должно служить таким ограничителем? Не устарела ли политика "национальных интересов" в современном мире?

В дискуссии приняли участие: Аболин Олег Юрьевич, к. филос. н., Президент Нацио нальной ассоциации европейских федералистов: Алексеева Татьяна Александровна, д. фи лос. н., зав. сектором проблем политики ИФРАН; Андреев Андрей Леонидович, д. филос. н., директор Центра по изучению прав человека и демократии; Васильцов Сергей Иванович, д. и. н., ведущий научный сотрудник ИСПРАН; 3адохин Александр Григорьевич, к. и. н., ученый секретарь Дипломатической академии МИД РФ; Ильин Виктор Васильевич, д. филос. н., профессор философского факультета МГУ; Ильин Михаил Васильевич, к. филол. н., профес сор кафедры политологии МГИМО МИД РФ; Кара-Мурза Алексей Алексеевич, д. фи лос. н., руководитель Центра философских проблем российского реформаторства ИФРАН; Пантин Владимир Игоревич, старший научный сотрудник Института экономики РАН; Перевалов Валерий Павлович, к. филос. н., старший научный сотрудник ИФРАН; Поля ков Леонид Владимирович, д. филос. н., старший научный сотрудник ИФРАН; Сорокин Константин Эдуардович, к. и. н., зав. сектором Института Европы РАН; Цымбурскии Вадим Леонидович, к. филол. н., старший научный сотрудник Института востоковедения РАН.

Заочный круглый стол подготовил научный редактор Борис Вадимович Межуев.

Критерий современности в политике

М.В. Ильин

Смысл понятия национальный интерес связан с современными, вполне модерни зированными основами целенаправленной организации или политической деятель ности. Это видовой концепт в рамках более общей родовой категории, характеризу ющей основу целедостижения вообще. В различных условиях эта категория предста ет и как благо, и как судьба, и как воля, и как интерес. Говорить о национальном интересе позволяет формирование и функционирование такой сугубо современной политической системы, как нация, которая представляет двуединство гражданского общества и государства.

Имеет ли это понятие объективное, независимое от той или иной политической ориентации государства, содержание? Данный, поставленный в числе других перед участниками круглого стола вопрос основан на широко распространенной мысли тельной схеме, в которой понятия предстают лишь произвольными этикетками или личинами, скрывающими любое "вложенное в них" содержание. При таком подходе естественно трактовать национальный интерес, а с ним и любой политический кон цепт (справедливость, демократия, суверенитет и т.п.) как чисто словесную конст рукцию, лишь маскирующую "подлинные" устремления политиков. Думается, од нако, что способы нашего представления о политике оказываются способами ее осуществления (качеством, как политики), а тем самым и реальностью политики (сущностью, что политики). Как творение людей политика насквозь субъективна. Однако в той мере, в какой люди взаимодействуют и общаются друг с другом (вспом ним, что по Аристотелю полис — это совершенное общение), эта субъективность объективируется, — прежде всего, с помощью такого универсального символического посредника, как власть, а также благодаря политическим институтам вообще и их смысловому закреплению в понятиях.

                                                                                                            81 

Субъективные устремления правительств, политических объединений и отдель ных политиков, разумеется, способны деформировать понятия, особенно когда с ними обращаются как с пустыми формами, этикетками или масками. Например, можно назвать войну "умиротворением", а произвольное применение силы — "вос становлением конституционного порядка". Однако пострадают при этом не столько понятия мира или конституционности, сколько политика притворства или обмана. Попытка выдать за национальный интерес то, что им не является, например, интерес государства, партии, корпорации, или имперскую судьбу, или волю-порыв автокра тического полка единомышленников может привести только к серьезной политиче ской дезориентации. Жертвой, как правило, становятся не только другие, но и сам "обманщик". Его политику ожидает в конечном счете шизофреническое расщепле ние и крах.

Если политическая система действительно модернизировалась, дозрела до уровня сложности нации, использование понятия национальный интерес, безусловно, способ ствует рациональному формированию политических целей. При этом, естественно, речь идет о современных стандартах рациональности, выработанных с помощью понятий государственного расчета (raison d'etat), рассудка, здравого смысла и т.п. Существовала и существует, однако, домодерная или "дорациональная" рациональ ность. Для определенных политических систем, например империй, осмысленно поставить и корректировать цели можно только на основе категорий миссии, чести или судьбы. Менее эффективно использование более архаичной идеи блага. А уж использование понятия национального интереса оказывается в данном случае просто бессмысленным, а потому более чем иррациональным.

Поскольку национальный интерес есть интерес нации как двуединства суверен ного территориального государства и гражданского общества, понятия государствен ного интереса и интересов гражданского общества (интересов граждан или обще ственных интересов) не только содержательно связаны с понятием национального интереса, но в значительной мере определяют его смысловую структуру. Вместе с тем наивно трактовать национальный интерес только как механическую сумму государственного и общественных интересов. Дело в том, что по самой своей природе (коль скоро государство есть инобытие гражданского общества, а то — государства) эти интересы воплощают сущностно различные устремления: к порядку и устойчи вости, институционализованности (государственная статуарность) с одной стороны, к подвижности и общению, динамике (общественное движение) — с другой. Нацио нальный интерес возникает не из простого накопления разнонаправленных интере сов, а из их сложного взаимодействия, осуществляемого специальными политиче скими структурами опосредования, имеющими двойственную государственно-об щественную природу. В их числе институт представительства и различные формы делегирования и трансляции интересов от общественных институтов к государствен ным и наоборот. К ним относятся также партии и партийные системы, институцио нализованные общественные движения, корпорации и другие группы интересов. Возникающий в результате национальный интерес качественно отличен и от госу дарственного интереса, и от многообразных общественных интересов, но d то же время вполне с ними согласуем. Воспользовавшись теорией конфликта и моделью перехода от конфликта взаимоисключающих интересов (игра с отрицательной сум мой — все проигрывают, только "победивший" меньше) через функциональный конфликт (игра с нулевой суммой — все остаются при своем интересе) к выработке общего для обеих сторон интереса более высокого ранга (игра с положительной суммой — все выигрывают, только "проигравшие" меньше) национальный интерес предстает как именно такой обобщающий интерес, снимающий через качественное усложнение противоречие между интересами государства и гражданского общества.

В формировании интереса нации значительную роль играют социально-экономи ческий, культурный, конфессиональный и геополитический факторы. Все они необ ходимы для образования и функционирования нации, а отсутствие или недостаточ ная проявленность хотя бы одного из них делает само существование нации, как и реальность национального интереса, проблематичными. Так, рассеянные в диаспоре и претендующие на статус нации народы с понятным упорством стремятся обрести территориальный очаг. С другой стороны, многие территориальные образования, обладающие и экономической инфраструктурой, и политическими институтами, и силовыми структурами, и даже получившие казалось бы полное признание мирового сообщества (членство в ООН и т.п.), не в состоянии конституироваться как нации или даже как современные нации-государства по той простой причине, что населя ющие соответствующие территории "людие, племена и языци" не осуществили культурный синтез (функциональный эквивалент европейскому Ренессансу) и не создали развитый национальный язык с лексикографически и грамматически за крепленной литературной нормой.

82                                                                                         Геополитика

Хотя по своей сути все названные факторы равно важны, на практике их вес различен. Это определяется в каждом конкретном случае тем, что избыточно, а что дефицитно. Скажем, для палестинской "нации" (арабского народа Палестины), чтобы конституироваться как нация, первостепенное значение имеет территориаль ный, геополитический фактор ("земля за мир"), хотя уже сейчас все острее стано вится нужда в эффективном политическом порядке. Для израильской "нации" (иудаистского населения Палестины) существование в качестве действительной на ции обусловлено прежде всего фактором безопасности ("мир за землю"). Однако в ближайшей перспективе на первый план может выйти культурный фактор, доста точно важный уже сейчас. Чтобы арабо-мусульманская Палестина существовала как нация, необходима территория, создание на ней эффективныx политической и экономической инфраструктур. Чтобы Израиль существовал как нация, а не клано племенная псевдоимперия, ему необходим свой "Ренессанс", позволяющий спла вить воедино культуры ближневосточных, американских, русских, западно- и вос точноевропейских евреев в широком неконфессиональном синтезе, а также модер низация идиша, повышение его функциональности и употребительности, развитие диалектов, социолектов и специаликтов этого искусственно возрожденного языка.

Понятийные рамки национального интереса определены самой природой нации. Как бы ни менялись условия, сколько бы времени ни прошло, ничем иным кроме основания целенаправленных действий или политики нации как единства нации государства и гражданского общества национальный интерес оказаться не сможет. С течением времени, однако, происходит обогащение содержания и расширение объема понятия. Содержание развивается за счет опыта рационализации и вербали зации смысла целенаправленных действий наций. Объем растет благодаря рутинно му накоплению фактов (казусов) политической практики отдельных наций, а также новаторскому расширению сферы целенаправленных действий.

Трудно не согласиться с предположением, что многие политические образования (примитивная автократия, деспотия, полис, империя и т.п.) совершенно бессмыслен но, а часто и опасно с прагматической точки зрения оценивать в категориальных рамках национального интереса. Особый случай представляют, однако, федерации. Эти во многом квазиимперские объединения равноправных территориальных обра зований, соединенные, правда, не доминантным центром, а равномерным политиче ским порядком в четко очерченном территориальными границами пространстве, обладают способностью функционировать как нации. При наличии ряда условий (создание федеральных институтов, распределение полномочий между федерацией и землями-штатами, отсуитвие доминантного центра и "нейтрализация" столицы, эффективная выработка и проведение общей федеральной политики не только зем лями-штатами, но также федеральным государством и федеральным гражданским обществом и т.п.) ключевым критерием формирования и реализации федеральной политики может служить точка зрения национального интереса. Однако даже вполне модернизованная федерация не может отказаться от рецессивного использования в качестве основы целедостижения императивов особой миссии, имперской судьбы и т.п. Даже такие крайне устойчивые федерации, как Нидерланды и Швейцария, всячески подчеркивают уникальность своей судьбы и особую роль (миссию) в меж дународных делах.

Если понимать под современной политикой те процессы, которые осуществляют ся во вполне модерных или модернизированных институциональных формах, наци ональный интерес ей безусловно адекватен. Однако продолжающаяся уже около пяти столетий политическая модернизация многие регионы почти не затронула или затронула весьма поверхностно. Естественно, что для полу- и, как правило, однобоко модернизованных или вовсе немодернизованных политических систем националь ный интерес оказывается в лучшем случае одной из категорией, которую следует применять лишь в дополнение к уже утвердившимся категориям блага или судьбы (миссии), медленно, но верно оттесняя их. В более типичных случаях псевдомодер низации (по шпенглеровской модели псевдоморфоза), или контр- и антимодерниза ции (по Турену), равно как и в случаях демодернизации или пробуксовывающей модернизации, обращение к категории национального интереса оказывается, как уже отмечалось, контрпродуктивным.

                                                                                                            83 

Однако и в самой Западной Европе, очаге первоначальной модернизации, немало признаков не вполне последовательной и, вероятно, не вполне завершенной полити ческой модернизованности. Современная эпоха — эпоха модерна — еще не прожита до конца. Всякого рода претензии на постмодерн представляются довольно сомни тельными. Отдельные и наиболее яркие приметы т.н. постмодерна (информатизация общества и политики, релятивизация "жизненных миров" и т.п.) можно гораздо проще и убедительней объяснить приближением к зрелой современности, чем посту лированием некой таинственной "постсовременной" эры. И пока разве что западно европсйцы, североамериканцы и японцы в какой-то мере, может быть, приближа ются к зрелой современности, наши знания о модерне неизбежно крайне ограничены представлениями о его ранних и несовершенных проявлениях. Нам остается только предполагать, что нации и национальные интересы, столь важные в политике совре менности, сохранят свое ключевое значение не только в ближайшем будущем — для модернизировавшихся стран, — но и в достаточно длительной перспективе — для остальных стран и мира в целом.

Возможно ли однозначно правильное понимание своих "национальных интере сов"? Однозначная истинность вообще возможна лишь в чисто искусственных систе мах, построенных на жестко формализованных логиках с ключевым значением принципа исключенного третьего. При использовании многозначных, вероятност ных и большинства модальных логик, а тем более в переменчивой и многоликой жизненной практике однозначная правильность заведомо невозможна. Это относит ся к интересам вообще, которые по своей природе постоянно доопределяются, а тем более к национальному интересу, который формируется в результате взаимодейст вия постоянно доопределяющихся государственных и общественных интересов. Вме сте с тем сами процедуры выработки и доопределения национальных интересов, связанные прежде всего с институтами представительства и легитимации власти, позволяют осуществлять рациональную оценку национальных интересов на различ ных этапах их становления и развития. Точность такой оценки, естественно, никогда не может быть стопроцентной, как не может быть стопроцентного КПД или вечного двигателя. Она повышается в периоды устойчивого развития и падает во времена кризисов, сопровождающихся ярко выраженной неопределенностью всех параметров системы. Политическая рационализация, в частности, отработка институтов и проце дур, овладение ролями и концептами, позволяет достичь более точного понимания, а тем самым и доопределения национальных и прочих политических интересов.

Разграничение "законных" интересов и "незаконных" притязаний связано с оценкой и установлением критерия такой оценки. Поскольку политика субъективна по природе, почти всякая самооценка концептуализуется в терминах законных ин тересов, а оценка соперника — в терминах незаконных притязаний. Если исключить теневой мир антиполитики, где действуют субъекты, поставленные и ставящие себя вне закона (outlaws), то единственным исключением, пожалуй, станет революцион ное возвышение частных притязаний до уровня всеобщих императивов справедли вости, стоящих над законом. Однако и здесь уже маячит сначала кровавый призрак революционного правосознания, а фактически целесообразности, за которым встает новый закон, делающий названные справедливыми интересы "законными". Подо бные метаморфозы характерны для отечественной политики последних лет, особен но для "дискурса легитимности", который не имеет ничего общего с легитимностью, а связан с переосмыслением, реконцептуализацией имперской миссии Кремля. По сути дела все коллизии вокруг 6-ой статьи, десоветизации, создания президентской вертикали, "конституционного процесса" и т.п. не имели ничего общего ни с леги тимацией, ни тем более с демократизацией, а лишь со сменой вех в определении судьбоносных императивов Кремля.

84                                                                                         Геополитика

Проблема соотношения интересов и притязаний не должна, однако, быть выхо лощена безграничным релятивизмом. Он ограничивается хотя бы потому, что на ции-государства существуют и сосуществуют в возникающих одновременно с ними международных системах, которые кладут предел притязаниям отдельных наций государств. Своего рода "предохранителями" становятся нормы международного права и договорные обязательства, стабилизирующие баланс интересов и мощи на ций. Подобные ограничения оставляют некоторое пространство для политического маневрирования наций-государств. Однако использование этого пространства для одностроннего накопления мощи, безальтернативно силовой политики и диплома тии в конечном счете ведет к дестабилизации и кризису системы. Если эгоистическое преследование интересов, а чаще рецессивно-рецидивное следование императивам миссии (судьбы) ведет к эскалации притязаний, к подрыву системы и лежащего в его основе баланса мощи и интересов, то война становится крайним и нежелательным средством дисциплинирующего воздействия, аналогичным принудительному наси лию государства в ответ на нарушение внутреннего мира нации преступниками и революционерами.

Нации вырабатывают внутренние самоограничители притязаний, естественно проистекающие из самой структуры национального интереса, которая формируется в результате плюралистического взаимодействия государственных и общественных интересов. Чем больше разнообразие всех этих интересов, их основательность и рационализованность, тем надежнее защита от иррациональной мутации нацио нального интереса, от его деградации в безотчетный имперский порыв к господству. Важные институциональные ограничители связаны с разделением властей, в част ности, с выделением внешнеполитической или (по Локку) федеративной власти, и с установлением соответствующих сдержек и противовесов. Разрушение этих внутрен них ограничителей, например, в результате тоталитарной редукции, упрощения политических систем сопряжено с полной утратой контроля над ходом событий, с превращением имперского центра в раба "судьбы", "миссии", "чести" и т.п.

Развитие международных политических систем, образованных современными нациями, создает предпосылки для конструктивных решений, связанных с расшире нием пространства маневрирования за счет инновационной политики и дипломатии, включающей совершенствование и усложнение системы договоров и союзов, созда ние многосторонних механизмов международного сотрудничества, выработку новых норм международного права и их институциональное закрепление. Реализация по добных возможностей все еще остается весьма ограниченной, что связано с недоста точной рационализованностью, мощным влиянием рецессивно-рецидивных импер ских синдромов.

В отличие от способных основываться на рациональном интересе наций империи взаимодействуют, руководствуясь идеей судьбы или миссии. У них нет внутренних ограничителей. Каждая империя в идеале стремится стать "поднебесной". Остано вить или задержать империю может только нехватка ресурсов или силовой контр апункт. Императив судьбы вполне описывается в терминах притязаний, которые по определению всегда справедливы и законны, ибо служат установлению единственно правильного мирового порядка. Притязания на гегемонию в Средиземноморье и Рима, и Карфагена не могут быть судимы никаким внешним правом.

Сложнее ситуация с участием империй в созданных нациями международных системах. Имперские притязания в этом случае уже подлежат внешней оценке. Им ставятся пределы с помощью международного права и системы союзов. В то же время допускается наращивание наиболее мощными нациями своего рода имперского оре ола в виде т.н. колониальных империй. В результате возникают своеобразные конг ломераты наций-государств с наведенными вторичными, рецессивными и относи тельно управляемыми в своем развитии империями. Концептуализация в этом слу чае двойственная. Так, говорят о центрах мощи, а породившие их империи или нации-государства называются великими державами или сверхдержавами, т.е. ис пользуются домодерные концепты центра, мощи, величия, воли, державности и силового контрапункта. В то же время зона притязаний великих держав до известной степени регулируется международной системой и концептуализуется как сфера интересов.

                                                                                                            85 

Особая конфигурация отношений возникла в результате поляризации мира вок руг двух сверхдержав-СССР и США. Революционный и антикапиталистический Советский Союз по самой природе был антисистемным. Его тоталитаризация значи тельно усилила и без того доминировавший имперский синдром. Мировую систему невозможно построить, т.к. не только нет единых ценностных и моральных стандар тов, на что обычно обращают внимание аналитики-международники, но напротив, возникает типично имперский контрапункт Запада и Востока.

Прагматическая неизбежность мирного сосуществования дает пародоксальный результат. Империалистический Запад, представлявший собой доминантную систе му наций-государств, осложненных рецессивными вторичными империями и сфера ми интересов, в глобальном противостоянии вынужден ориентироваться на импер ский контрапункт, что вызывает угнетение доминантных начал и активизацию рецессивных. Антикапиталистический Восток те же прагматические требования вы нуждают создать симулакр международной системы (СЭВ, ОВД и т.п.), принять правила дипломатической игры и нормы международного права. Это создает внут ренние напряжения, усиливает тенденции детоталитаризации, сдерживает импер ские устремления.

Невозможность полагаться в условиях ядерной гонки лишь на силовой контр апункт приводит в конечном счете к созданию СБСЕ. Внутренняя логика и потенци ал СБСЕ и ООН при всем их симуляционном характере отчасти выводит их из межимперского силового контрапункта и делает разрушителями этого контрапунк та. Возникает искушение т.н. конвергенции и слияния сверхимперий в неком ми ровом цивилизованном сообществе". Наряду с другими причинами это способство вало распаду т.н. социалистического содружества, ОВД, СЭВ, а затем и СССР, т.к. подрывалось коренное для Востока имперское начало. Запад, конечно, тоже испытал шок, однако существование наций и инфраструктуры их взаимоотношений позволи ло обновить и адаптировать к новым условиям национальные интересы.

Попытка развернуть дискурс "мирового цивилизованного" быстро провалилась. Нарушились коммуникации, т.к. большинство участников международных отноше ний просто не могли понять друг друга, а новые страны Востока даже самих себя. Рефлекторно действуя чисто имперским способом, они произносили слова о сувере нитете и национальных интересах, начисто лишенные соответствующего содержа ния. Возникла угроза мирового хаоса. Результатом стало восстановление новой им перской парадигмы в виде концепции "столкновения цивилизаций".

В этом контексте обращает на себя внимание двойственность позиции Запада по отношению к России. De jure, в публично акцентируемой вербальной оболочке дискурса, Россия объявляется якобы нацией-государством, чем дезориентируются и необычайно "доверчивое" кремлевское руководство, и без того крайне непоследова тельная отечественная дипломатия. Помимо дезориентации это позволяет Западу требовать от России выполнения надуманных обязательств по уравновешиванию действительных и весомых национальных интересов западных партнеров совершен но невесомыми симулакрами вымышленных "национальных интересов России". De facto, в глубинных, содержательных, нередко невербализованных слоях дискурса действий Запада, наша страна признается именно империей со своим центром, лимесом и свободой действий внутри этого лимеса. Однако при этом не оставляется никаких сомнений, что неизбежная открытость имперской системы полностью осво бождает Запад от каких-либо внутренних ограничений, мешающих установлению своего контроля с помощью "внутреннего" или "внешнего пролетариата", либо непосредственно собственными средствами по всем параметрам, кроме силового.

Удивительно, однако,официальный российский дискурс полностью следует этой фатальной для страны схеме. Риторика общечеловеческих и национальных интере сов, прав человека и конституционности вяло изживает себя в отслоившейся безжиз ненной оболочке, где прежде циркулировали заклинания о единстве партии и народа. В дискурсе же дел и действительно осмысленных слов без труда обнаруживается вполне естественная имперская апелляция к центру и периферии, к силовому контр апункту, к судьбоносному выбору и т.п. Если принять во внимание еще и разверты вание внутренних военных действий сначала в столице, потом в Чечне, то это укажет на близость нынешнего режима к образцам преторианского террора солдатских им ператоров. Запад создает видимость, что не замечает этого, однако двусмысленность, а фактически абсурдность сигналов Запада по поводу "реформ", "прав человека" и чеченской войны, совершенно отчетливо свидетельствует об отказе всерьез исполь зовать по отношению к внутрироссийским делам логику национальных, государст венных и общественных интересов, а тем самым логику прав человека и демократии. Наблюдая за иррациональными попытками повернуть вспять имперскую судьбу на фазе распада, Запад их поощряет, содействуя быстрейшей дезинтеграции России.

86                                                                                         Геополитика

Модное ныне в отечественной политике имперостроительство, попытки создать противоестественный и нежизнеспособный гибрид из державных императивов и "национальных интересов" поистине толкают Россию к самому неблагоприятному варианту развития — отягощенному максимальными издержками ускоренному рас паду. Независимо от чьих бы то ни было субъективных устремлений, от хлестаков ско-маниловских желаний формулировать и отстаивать "национальные интересы", фактическое развитие событий в России и СНГ идет в соответствии с логикой столк новения социетальных (групповых) воль, экономических потребностей и политиче ских императивов.

В фазе распада любое дисциплинирующее или экспансионистское действие неми нуемо в режиме цепной реакции создаст новые узлы эрозии. Распад может быть задержан ценой сбрасывания наиболее проблемных частей лимеса и периферии, в первую очередь тех, которые могут претендовать на образование нового центра. Другой способ — "федерирование", провинциализация территорий с переложением на них максимальной ответственности за выживание. Главное при этом — выхола щивание силовой функции, ее дробление и виртуальное освобождение прежнего господствующего центра (Рим, император в Японии) от бремени карающего насилия. Это позволяет центру оказаться сопричастным высшим (в Западной Европе и Япо нии сакральным) стандартам порядка, стать всеблагим и вездесущим, а значит перестать быть центром и стать идеальной сущностью целого. При условии подкреп ления ставшей трансцендентной и всеобщей нормативной базы соответствующими институтами (ср. церковь в средневековой Европе) дезинтегрирующаяся или даже дезинтегрированная имперская система может окуклиться, как это несмотря на приступы империализации (Карл Великий, Оттон III) произошло в Западной Европе XIII-XV вв. и с третьей попытки в токугавской Японии XVII-XIX вв. В такой куколке на собственной основе вызревают корпорации, сословия и территориальные полити ческие общности, а с ними и внутренние предпосылки образования суверенного территориального государства, гражданского общества и объединяющей их нации.

Россия может пройти через окукливание или, пользуясь подсказкой А.М.Горча кова, сосредоточение быстрее, эффективнее и рациональнее, чем Западная Европа и Япония. Те шли наощупь, перед нами чужой исторический опыт и его теоретиче ские обобщения. Кроме того, Россия получила немало болезненных прививок модер ности. Некоторые оказались неудачны, но породили подобие иммунитета к опреде ленным дисфункциям модерности, например, тоталитаризму. Другие оказались не бесполезны. Симулакры модерности прижились и в несколько преображенном виде, порой функционально и содержательно весьма отличном от исходного европейского образца, стали у нас вполне своими. Наконец, мы культурно и интеллектуально дозрели до того, чтобы оценить неиспользованные исторические возможности, а тем самым перейти от слепого следования имперской судьбе к ее рациональному осмыс лению, а затем и практическому освоению. Если мы не убоимся этой многотрудной работы — не на пятьсот дней, но и не на пятьсот лет, скорее на несколько (4-7) поколений, то уже в процессе этой работы мы сможем обрести достоинство и смысл своей жизни. А эти смыслы путем обобщения и обогащения как раз и создадут питательную среду для вызревания многообразия интересов и структур их организа ции вплоть до национального интереса.

Приходится признать, что России и многим другим странам надо немало потру диться, чтобы в полном смысле слова обрести национальные интересы. Поэтому странно выглядят утверждения, что политика национальных интересов устарела. Скорее мир в целом еще недозрел до этой политики. Лишь небольшая часть стран, входящих в т.н. международное сообщество, осуществляет некое подобие такой политики. При этом действия наиболее мощных и влиятельных стран нередко отя гощены плохо контролируемым имперским синдромом. Получившая распростране ние в последние годы риторика императивов "мирового цивилизованного сообщества", "глобального мирового порядка" и т.п. на деле связана с экспансией имперского дискурса. Концепт империи маскируется и вытесняется функционально эквивален тным, но несколько более сложным концептом цивилизации.

                                                                                                            87 

Используемый для обоснования господства "мирового цивилизованного" аргу мент, что глобальный кризис с его экологическим, демографическим, экономиче ским и прочими аспектами делает глобальную организацию человечества совершен но необходимой , без сомнения, важен и справедлив. Однако вывод о принципиальной неизбежности новой и уже действительно вселенской цивилизации-империи из этой справедливой посылки вовсе не следует. Новая цивилизация-империя, если ее ка ким-то чудом и удастся создать, окажется очередным утопическим монстром, пре восходящим все мировые коммуны и тысячелетние рейхи. В силу своих сущностных качеств центрированная структура просто неспособна преодолеть глобальный кри зис. Мировой центр способен задавать исключительно единую, варьируемую только по интенсивности норму для все более разнообразных и неопределенных условий существования человечества. Это только обострит конфликты и кризисы, а центр окажется просто не в состоянии эффективно откликаться на их многочисленные вызовы. В этих условиях имперско-цивилизационной централизации следует про тивопоставить более надежные и разнообразные способы организации, в частности, федерирование и субсидиарность, которая предполагает решение проблем на макси мально низком уровне и их передачу на более высокий лишь при нехватке сил и средств. Верхние этажи организации разгружаются, занимаются лишь теми пробле мами, которые не могут быть решены на более низком уровне. Распределение ресур сов и делегирование власти идут также снизу вверх или, в имперских терминах, от периферии к центру.

Остается только мечтать о рациональном овладении все большего числа участни ков международных отношений концептом национального интереса, о его эффек тивном или даже просто адекватном использовании.

Второе дыхание Левиафанов

В.Л.Цымбурский

Обсуждая концепт "национального интереса", прежде всего надо отрешиться от ассоциаций с национальностью-этничностью,— ибо политический узус вполне по зволяет говорить об особых "национальных интересах" Северной и Южной Кореи, Тайваня и Китая. Также следует оставить в стороне большинство коннотаций, отно сящихся в либеральной политологии к "нации-государству",— например, постулат наличия "гражданского общества" и т.п. Для большинства государств мира идея "нации-государства" — в лучшем случае идеологический конструкт, связанный с вестернизационными проектами сомнительной осуществимости, тогда как "нацио нальные интересы" — категория, которой может поверяться стратегия любого режи ма, возглавляющего территориальное государство. Этот концепт предполагает нали чие "нации" ровно в том обиходном, "вульгарном" смысле, который представлен, скажем, в названиях "Лиги Наций" или "Организации Объединенных Наций", где "нацией" именуется некое предполагаемое единство населения территориального государства с объемлющими соответствующую территорию интегративными властными структурами.

Эта "нация" повседневного ("вульгарного") политического узуса, выступающая субъектом "национальных интересов", не совпадает с той"нацией-государством", которой оперируют политологи. С дескриптивной, а не с нормативистской точки зрения, "национальными интересами" способен обладать любой субъект, который может быть членом ООН: Советский Союз и Заир, Ямайка и Сан-Марино. Рискну сказать, что ничего противоестественного нет и в том модернизаторском переносе, когда историк применяет категорию "национальных интересов" к территориальным государствам прошлого: Российской империи и Риму, токугавской Японии и антич ным Афинам. Однако поскольку в стандартном политологическом дискурсе понятие "нации" уже закреплено за объектами с определенными политическими и социологическими характеристиками, а множить омонимию в науке крайне нежелательно, я предлагаю в политологическом обсуждении отчетливо различать "нацию-государ ство", со всеми спекуляциями вокруг нее, и "субъект национальных интересов", как он определен выше.

88                                                                                         Геополитика

Утверждаемый тем самым субъект национальных интересов есть конструкт опре деленного мировидения и мироописания. Он во многом подобен гоббсовскому Леви афану, но с одной важной деталью: как субъект "интереса нации" Левиафан из простого интегратора, подчиняющего обитателей государственно оформленной тер ритории некоему "конституционному" в широком смысле распорядку, превращает ся в персонажа с собственной игрой в мире, стремящегося обеспечить наилучшие условия в этом мире для себя самого и для тех, кто отождествляет свою судьбу с его игрой,— в своеобразного Героя-Левиафана. Национальные интересы есть именно интересы этого условного персонажа, программу активности которого разрабатывает определенная как формальная, так часто и неформальная элита.

Можно утверждать, что только с момента, когда элита начинает усматривать свое назначение в своеобразном имитационном моделировании процесса принятия реше ний и претворения их в жизнь этим постулируемым тотальным персонажем, — она самоопределяется как "национально мыслящая элита". Отношения между "нацио нально мыслящей элитой" и интегративными структурами, бюрократией изменчи вы: в отдельные моменты эти структуры могут резко критиковаться теми или иными группами элиты с точки зрения несоответствия деятельности режима "подлинным интересам" Героя-Левиафана, как они понимаются этими группами. Однако в ко нечном счете сюжет, развиваемый дискурсом "национально мыслящей элиты", про возглашая существование, цельность имиджа и целесообразную активность субъек та национальных интересов, обслуживает статус бюрократии как социофункцио нальной подсистемы, хотя совсем не обязательно — ближайшие интересы ее налич ной генерации. Ясно, что "национально мыслящая элита" по своим установкам неоднородна, да притом лоббируется общественными кругами с различающимися сепаратными запросами. Однако интересы, отстаиваемые разными группами элиты, неизменно подаются в виде интересов Героя-Левиафана, как бы борющихся в его "сознании". Тем самым любая современная полемика внутри элиты оказывается для будущих ее поколений своего рода конфликтом мыслей, интересов и целей модели руемого элитой персонажа ("нация перед выбором"), а программы элитных групп — этакими спорящими об "истинном выборе" голосами его "менталитета". В частно сти, возобладавшая на какое-то время программа, будучи затем отвергнута, легко оказывается представима как голос "лживых советчиков" или "бесов-искусителей", сумевших направить Героя-Левиафана по ложному пути: так посткоммунистиче ский российский режим трактует большевистский курс и, видимо, сходным образом последующее руководство оценит либертарианскую программу, доминировавшую в первой половине 90-х.

Образ интегрального субъекта национальных интересов сродни образам массовой культуры в том смысле, что преподносится множеству подданных государства при помощи символических приемов, внушающих людям самоотождествление с этим Героем. Специфика дискурса национальных интересов, роднящая его с нормами синкретических зрелищных действ-массовок, — в допущении, а иногда и прямом подталкивании рецептора к включению в разыгрываемое действо на стороне Героя Левиафана, в защиту его "подлинных интересов" против его врагов и "искусителей". Ибо, как уже говорилось, предполагается, что, следуя своим "подлинным интере сам'', Герой-Левиафан добудет благо для себя, для "верной дружины" и для всех, связавших себя с ним.

Надо оговорить, что не все интересы, которые элита способна приписать Герою Левиафану, следует считать действительно интересами национальными. К таким обычно не относят программы, нацеливающие Героя-Левиафана на служение неким идеологическим, религиозным, цивилизационным ценностям, будто бы превышаю щим ценность его собственного существования и способным потребовать от него самопожертвования. "Всемирная пролетарская революция" не может рассматри ваться как национальный интерес раннебольшевистской России так же, как "ислам ская революция" не есть национальный интерес хомейнистского Ирана. Но таковы ми для каждого Героя-Левиафана обычно полагаются лишь те интересы, которые эгоистически замкнуты на нем самом — на его выживании и долголетии, его влия нии, ресурсах, престиже, мощи и т.д. Яркое обоснование именно такого понимания национальных интересов представлено Н.Я. Данилевским в "России и Европе", доказывавшим, что государство как субъект, не имеющий ни малейшего шанса рассчитывать на бессмертие души и потустороннее воздаяние, — должно мыслиться концентрирующим в течение отпущенного ему исторического срока все свои усилия на материальных благах и выгодах. "Национальные интересы" относятся всецело к Граду Земному, и им принципиально внеположно даниил-андрсевское усмотрение над государствами небесных эгрегоров.

                                                                                                            89 

В эпохи идеологических и цивилизационных конфронтации двойной статус госу дарств как носителей сразу и национальных интересов, и идео-цивилизационных антагонистических потенциалов, часто ослабляет последние, связывая их реализа цию фактором баланса сил и отвлечением энергии на утоление прагматических аппетитов. Этим я объясняю то, что в современном мире цивилизационные войны как правило ведутся боевиками-неформалами на территориях с неустоявшимися государственными границами. Между тем арабские режимы порознь торгуются с Израилем, Иран, осуждая российскую бойню в Чечне, заключает с Москвою хозяй ственные соглашения, и ничто не предвещает больших войн в восточной Евро—Азии, где пределы цивилизационных платформ зафиксированы государственными грани цами. Вообще, идеократичсские проекты интегрируемы в поле национальных инте ресов лишь посредством риторических операций, подводящих борьбу за соответст вующие идеалы непосредственно под прагматические ценности умножения автори тета, безопасности, могущества и богатства, — и никак не иначе. Именно поэтому идея эгоистического национального интереса способна оборачиваться "трубным зо вом скептического почти-изоляционизма" (1).

Особый вопрос — внутренняя, прежде всего социальная, политика, обосновыва емая посредством дискурса национальных интересов. Очевидно, что тотальность Героя-Левиафана, символически синкретизирующая жизнедеятельность человече ской популяции с функционированием режима власти, означает возможность широ чайшего распространения области государственных интересов, включения в неё самых разных сторон жизни людей. Хозяйство, образование, здравоохранение, пла нирование семьи — становятся объектами прямого государственного воздействия и попечения, обеспечивающих интегральность имиджа Героя-Левиафана и умноже ние его ресурсов. Отсюда также следует репрессивная и распределительная полити ка, направляемая против "антинациональных" общественных групп, ставящих своей активностью под сомнение существование субъекта национальных интересов и под угрозу — приписываемую ему игру (не просто ту или иную стратегию, а само исходное соглашение о разыгрывании этой игры). Проявлениями такой политики в разные времена могут быть как репрессии против дезорганизующих хозяйственную и социальную ритмику пролетарских бунтов, так и отторжение правящей бюрокра тией части доходов у "своекорыстных богатеев" с переброской этих ресурсов в соци альную сферу — собственно на задачи национальной интеграции. Тем самым кон цепт и девиз "национальных интересов" несут в себе несомненный потенциал тота литарности. В то же время имитация активности Героя-Левиафана как "высшего судии" позволяет временами "национально мыслящей элите" подвергать критике те дисфункции национальной тотальности, когда "государство богатеет, а народ беднеет", обличать бюрократию в паразитарном забвении ею своей миссии и ответственности и т.д.— в общем-то сугубо в видах очищения и оздоровления самой бюрократии.

В идее "национальных интересов"с тоталитарной тенденцией соседствует тен денция "разделения власти" между бюрократией, конструирующей (оплотняющей) существование субъекта таких интересов, и "национально мыслящей" элитой, обос новывающей его символическую реальность и тем самым легитимизирующей суще ствование самой бюрократии. Эту имплицитную структуру идеи лучше всего выра зить с помощью сформулированного русскими славянофилами противопоставления "силы власти" и "силы мнения". Все изложенное позволяет оценить антитоталитар ный смысл настойчивого желания славянофилов предельно размежевать инстанции, воплощающие каждый из принципов.

90                                                                                         Геополитика

Однако любые внутриполитические меры, утверждающие символическое бытие Героя-Левиафана, лишь создают предпосылки для разворачивания игры этого персонажа с внешним миром, игры, нацеленной на наращивание им своего престижа и ресурсов. Именно в этом смысле следует понимать парадоксальный тезис П.Б. Струве о подчиненном характере внутренней политики по отношению политики внешней (2), т.е. трактуя внешнюю политику не как растранжиривание внутренних накоп лений, но в ключе борьбы Героя-Левиафана за наилучшие условия привлечения ресурсов внешнего мира и их эффективную утилизацию с предполагаемой дележкой финального выигрыша на всех, самосоотнесшихся с этим символическим субъектом.

Рационализируемо ли определение национальных интересов? Ответ оказывается неоднозначен. Дискуссией внутри "национально мыслящей элиты" задается модель "мышления" субъекта национальных интересов, опирающаяся на устойчивые схемы человеческого поведения типа тех, которые испокон века описывались в риториках, — например, аристотелевской. Человеческие интересы всегда производны от принима емых людьми ценностей — обобщенных "фреймовых" представлений о тех состоя ниях мира, к которым следует стремиться, и о тех, коих, напротив, надлежит избе гать. Проецирование системы ценностей на представленную в человеческом созна нии "карту" наблюдаемого мира сразу обнаруживает на этой "карте" те области, где могут быть реализуемы некоторые высокоценные для субъекта состояния,— или же такие, в которых для него обозначается угроза. Это и есть зоны интересов данного индивида. Анализ дискурса национальных интересов неоспоримо обнаруживает, что ту же общечеловеческую схему порождения решений "национально мыслящая эли та" приписывает такому надиндивидуальному, символическому субъекту, как Ге рой-Левиафан. Его "менталитет" предполагается основанным на ограниченном, на боре универсальных ценностей и на неких предзаданных постулатах, к которым относятся, например, особенности обжитой этим персонажем географической ниши или его оглядка на собственный прошлый опыт или, наконец, ориентация на пове денческие трафареты иных, подобных ему, субъектов мировой сцены.

Неоспоримо, однако, что разные течения в "национально мыслящей элите", представляя голоса "национального сознания", способны по-разному строить акту альную выборку из множества универсальных ценностей, неодинаково сводить цен ности в иерархию, а вместе с тем расходиться и в трактовке положения на той когнитивной "карте" мира, что будто бы преподносится "сознанию" Героя-Левиа фана. Риторически рационализированы, могут быть очень многие взаимно несовме стимые интересы. Так, применительно к нынешним обстоятельствам России, один голос может заявить, что высшей ценностью российской политики должно быть завоевание ею любой ценой доверия со стороны хозяйственно лидирующих стран сегодняшнего миропорядка. Другой же голос ответит: только минимизация зависи мости российского режима от внешних влияний во время принятия стратегических решений, превалирование внутренних обязательств власти над любыми внешними ангажементами будут гарантией самосохранения России. При анализе таджикской ситуации один голос оспорит принцип обороны "дальних подступов России" на афганской границе, другой станет его аргументировать, отправляясь от "теории домино", а третий — от вероятности попадания таджикских стратегических ископа емых при оттягивании российских войск на север в руки если не местных группиро вок, то "Великого Узбекистана". В любом подобном споре большинство конкуриру ющих голосов обладает определенной риторической рациональностью, в целом же моделируемое сознание субъекта национальных интересов предстает подобием ин дивидуального сознания, вырабатывающего решения в условиях конфликта разных ценностей ("демонов", по М. Веберу) и при сознаваемой включаемое™ предприни маемого шага сразу во множество причинно-следственных перспектив.

В принципе эти перспективы могут быть сведены в единую панораму методом когнитивного картирования, исчисляющим всевозможные позитивные и негативные зависимости между разными ценностными, событийными и процессуальными узла ми итоговой схемы. Но очевидно, что выбор из числа многих стратегий, допускаемых такой обобщенной схемой, будет зависеть от "веса", приписываемого тем или иным ценностям. И тут, конечно же, М. Вебер прав: окончательный выбор в пользу конк ретного "демона", иначе говоря, способа выстраивания ценностных иерархий, не может основываться на какой-либо рациональной процедуре. Это одинаково отно сится и к индивидуальному сознанию, и к модели "сознания" субъекта национальных интересов. В конечном счете, предпочтение того или иного варианта риториче ской рационализации в случае с Героем-Левиафаном будет определено как подспуд ным противоборством групповых (материальных и статусных) интересов, так и динамикой тех базисных, интеллектуально-дискурсивных установок элиты, кото рые часто выглядят сугубо иррациональными, — так что раскрытие их мотивирован ности требует особых реконструктивных приемов, в чем-то аналогичных, хотя и не тождественных, приемам аналитической психологии.

                                                                                                            91 

Задаваясь вопросом, не утрачивает ли представление о "национальных интере сах" своей значимости в современном мире, думается, стоит в поисках ответа опе реться на следующее положение: отказ человеческой популяции от конструирования образа своего собственного Героя-Левиафана означает отказ от единственно возмож ной, пусть символически-превращенной, формы, в которой это сообщество способно выступить субъектом мировой политики. Конечно же, такой отказ вполне оправдан с точки зрения таких групп, члены которых считают для себя возможной иную, приватную политическую субъектность в мире, не опосредованную символической национальной субъектностью. Но можно ли утверждать, что тенденции нынешнего миропорядка непременно должны обеспечить лидерство таким группам?

Пока что в выработке политических стратегий большинства стран мира задейст вованы элиты, рационализирующие активность "своих" режимов именно в катего риях национальных интересов. В этом положении вещей ничего не меняет передача, скажем, в масштабах объединяемой Европы (где России заведомо не быть), многих суверенных национальных прав на общеконфедеративный уровень. Не буду здесь подробно обсуждать вопрос о столкновениях между национальными интересами государств и установками транснациональных субъектов хозяйственной политики, как ни интересно было бы проанализировать прогноз американского исследователя Р. Рейха о предстоящем будто бы в XXI в. преобразовании исторического противобор ства труда и капитала в антагонизм территориальных государств и транснациональ ных корпораций (3). Существенно одно: для огромной массы населения Земли, включая и общества "золотого миллиарда", предполагаемое полное отречение от концепции "национальных интересов" и от сюжетов, разыгрываемых символиче скими носителями этих интересов, ассоциировалось бы с угрозой превращения "своей" популяции в объект чужой политики, продиктованной чужими интересами.

Для России это общее положение имеет особый нюанс. На Западе т.н. гражданское общество, т.е. общество независимых от государственного аппарата собственников, утверждалось, как и сам этот аппарат, в рамках территориальных государств Нового времени. Так возникал ряд национальных гражданских обществ, небесконфликтно взаимодействующих со "своими" государственными режимами, но находящих у последних полное взаимопонимание в вопросах торгового протекционизма и освое ния колоний — и отделенных от других гражданских обществ теми же границами, что проходили между государствами. В посткоммунистической же России превраще ние ограниченной части населения в сообщество "сильных" собственников оказалось связано не с развитием внутрироссийского рынка, а с прямой ориентировкой очень многих из этих людей, в их ценностях и предпочтениях, на мировое рыночное хозяйство — по принципу "не в дом, а из дома". Я не могу определить этот процесс иначе, чем, назвав его становлением антинационального гражданского общества и, видя тому причину, прежде всего в стремлении российского "режима реформ" при вязать страну к мир-экономике любой ценой, на условиях, определяемых странами и структурами мирохозяйственного Центра. Антинациональное гражданское обще ство — выражение неразборчивой и безоглядной адаптации российской власти к тому, что ею было принято как непреложные требования мир-экономики. Полное отречение власти от национальной субъектности стало бы сползанием к осуществле нию худших из кошмаров С. Кургиняна — к такому положению, когда между насе лением российских территорий и мироэкономическими вызовами передаточным зве ном оказались бы лишь порожденные приспособленчеством структуры антинацио нального гражданского общества, до конца проводящие принцип сугубой политиче ской объектности России. Если мы отказываемся от наличия у нас "национальных интересов", мы тем самым признаем, что с нами кто угодно может делать все, что ему заблагорассудится.

92                                                                                         Геополитика

В современном мире Герой-Левиафан как символический выразитель жесткого коллективного эгоизма выступает едва ли не единственно законным посредником между мир-экономикой и местными обществами, способным защищать последние. С подачи "национально мыслящих элит" он предназначен противодействовать дис комфортным для популяции внешним вызовам всеми экономическими, юридиче скими, культур-политическими и даже военными средствами, которые имеются в " распоряжении режимов. И это относится отнюдь не только к "самозащите неприспо собленных", но часто и к отстаиванию своего статуса сообществами-лидерами. На помню, какую огромную роль играет военная мощь США в сохранении ими высоко престижных мировых позиций вопреки мироэкономическому давлению, представ ленному западноевропейским и японским факторами.

Веками политическое пространство между личностью и государственными инс титутами во многих обществах опосредовалось кланами, корпорациями, органами самоуправления, общинной взаимовыручкой и другими институтами коллективного эгоизма, в том числе и криминальными. В эпоху глобализации хозяйства Герой-Ле виафан как маска государственной власти обретает сходную функцию представ и тельства перед глобалистскими структурами от имени и в защиту "своей" популя ции, а вместе с тем и миссию осуществления двуединой политики: противодействия в приспособлении и приспособления через противодействие. В этой миссии Левиафа на — настоящая гарантия его долголетия, его "второго дыхания".

Менее всего позволительно поднимать вопрос об "отмирании" национальных интересов в обществе со столь ослабленными мироэкономическими позициями, ка ково сегодня общество России, — при том, что улучшения этих позиций следует ждать только от контрэнтропийной активности нового режима, которая бы неизбеж но символизировалась как "выбор и решение" Героя-Левиафана. На любые заявле ния насчет отмирания российских национальных интересов ответим: пусть завтра отомрут интересы у некоторых наших соседей и у основных сил мирового Центра — национальных и также над-и транснациональных, а тогда мы послезавтра... посмотрим.

1. Сестанович С. Внедрение понятия "национальные интересы" СССР. — "Проблемы Восточной Евро пы", 1990, № 29-30. с.80-110.

2. Струве П.Б. Великая Россия.— Струве П.Б. Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. СПб., 1911, с. 75 и далее.

3. См.:. Reich R. The Work of Nations. Preparing ourselves for XXI-st cеntuary capitalism. N.Y., 1991.

Рациональный эгоизм национального интереса

Т.А. Алексеева

Категория национального интереса, вроде бы прочно вошедшая в политический лексикон, продолжает оставаться дискуссионной в политической теории. Сложность анализа здесь связана, прежде всего, с тем, что трактовка национального интереса отражает мировоззренческие установки самого аналитика, его представления о меж дународно-политическом процессе. Национальный — точнее, национально-госу дарственный интерес, т.к. речь идет именно об интересах нации-государства, а отнюдь не о национально-этнических интересах отдельных народов,— привлекал внимание мыслителей со времен Н. Макиавелли и Д. Юма, но в качестве "ключевой" категории начал использоваться, прежде всего, представителями "школы" политиче ского реализма, самым тесным образом увязавшими ее с понятием "силы" /власти/ государства на международной сцене. И хотя ряд более поздних исследователей поспешил назвать приверженность к "силе" старомодной и даже банальной, практи ка показывает, что этот подход отнюдь не утратил своего значения, по крайней мере, для наиболее мощных "центров силы".

                                                                                                            93 

Напомню, что "классический" политический реализм предполагал рассмотрение международных отношений как суммы политик отдельных государств, своего рода гоббсовского "агрегата", где борьба государств-авторов за власть, силу, влияние и доминирование — та же "война всех против всех" — универсальна во времени и пространстве. (Эта установка тесно связана с идеей суверенитета, вошедшей в пол итическую теорию с началом Нового времени и после Вестфальского мирного дого вора (1648 г.) Подразумевалось, что сущность силы государства заключается в спо собности оспаривать национальные интересы других государств вплоть до постанов ки вопроса об их "выживании". В этой оптике национальный интерес оказывался выше любых норм, правил и принципов международного бытия, а сила превращалась в основной показатель успеха внешнеполитической деятельности и средство его достижения. Данный подход ясно просматривался в известной формуле Г. Морген тау: "Цели внешней политики должны определяться в контексте национального интереса и поддерживаться соответствующей силой" (1). При этом содержание на ционального интереса определялось самой страной и не предполагало каких-либо иных ограничений, кроме силы, которой она располагала по отношению к силе взаимодействующих с ней государств. Вопрос о последствиях реализации нацио нального интереса одного государства для других или мирового сообщества в целом долгое время оставался открытым и не обставлялся какими-либо моральными издер жками. Казалось, что на него раз и навсегда ответил еще Фукидид в "Истории Пелопоннесской войны": о морали, справедливости, демократичности говорят сла бые, сильные же пользуются плодами своей мощи.

Со временем дискуссии между реалистами и модернистами, как это нередко бывало в истории науки, постепенно привели к некой взаимной "диффузии" обоих подходов, приспособлению, в ряде случаев — к гибридизации идей и понятий при сохранении пафоса поиска альтернатив. В подобных спорах и примирениях, придав ших теоретическому пространству анализа международных отношений весьма раз нообразный, во многом эклектичный образ, категория национального интереса, тем не менее, сохранилась в качестве наиважнейшей. Иное дело, что все чаще выдвига лись тезисы о том, что национальный интерес может, даже, вероятно, должен вклю чать обеспечение всеобщей безопасности, разоружения, мирных и равноправных условий сотрудничества государств, и отнюдь не сводиться только к усилению пре рогатив и рычагов давления на другие государства. Так исподволь признавалась возможность "мирной конкуренции", а по ряду направлений — и партнерства, сотрудничества, если это создавало условия для наиболее результативного гаранти рования национальных интересов.

Стало быть, понятие национального интереса изначально самым тесным образом увязывалось с идеей государственности как гаранта высших ценностей данного об щества. Под таким углом зрения выживание, сохранение государства признавалось приоритетной целью, морально узаконивающей любые средства се обеспечения (доктрина "государственной разумности"). В своей крайней форме эта мысль выра жается в национальном эгоизме, который вообще ставит во главу всего только собст венный интерес, не принимая во внимание никакие иные соображения. Подобный подход получил самые разные обоснования — от прагматических до теологических, но важно понять его основной постулат: даже если государства не всегда действуют, руководствуясь своими национальными интересами, они должны руководствоваться именно ими.

Интуитивное содержательное понятие национального интереса проясняется, ес ли выделить его место в алгоритме формулирования и осуществления политики: потребности — осознание потребностей (интерес) — определение целей, реализуе мых политическими, дипломатическими, экономическими, военными и другими методами, — анализ имеющихся в наличии и в потенциале данного государства ресурсов — уточнение вариантов поддержки или потенциала противодействия со стороны других авторов — осуществление поставленных целей — оценка достигну того и постановка новых задач.

Подобно индивиду, государство, вступающее в международные отношения, вы страивает свое внешнеполитическое целеполагание на основе идеала и собственных интересов. Идеал ставит во главу угла моральные цели, по существу не имеющие границ. А национальный интерес всегда эгоистичен. Идеал отражает ценности дан ного общества, которые, если речь идет о великой державе, она, как правило, стре мится распространить на другие народы, нередко — с мессианской настойчивостью. Именно такую роль выполняют ныне лозунги "общечеловеческих ценностей", "ми рового сообщества", "глобальной цивилизации" и др. Эту сторону проблемы отметил С. Хантингтон в своем знаменитом эссе: "Само выражение "мировое сообщество" превратилось в эвфемизм, заменивший выражение "свободный мир". Оно призвано придать общемировую легитимность действиям, отражающим интересы западных стран" (2). Горе, когда государство начинает строить свою внешнюю политику толь ко на основе идеала; тогда происходит примерно то же, что и при неосмысленном, прямом внедрении идеала в практику внутренней жизни общества: реальность со противляется, бунтует, до неузнаваемости искажая благие намерения, а идеалист начинает навязывать свою цель силой (если таковая у него есть), что неизбежно влечет за собой бедствия, страдания, кровь. И в лучшем случае — запоздалое раскаяние...

94                                                                                         Геополитика

Р. Осгуд, касаясь соотношения между идеалом и национальным интересом, в свое время подчеркивал: "Пока люди выражают свои высшую лояльность по отношению к национальным государствам, последние должны действовать в соответствии с иде альными целями только до предела их совместимости с наиболее фундаментальными целями национального интереса" (3). Иными словами, идейные факторы вторичны по отношению к главному — самосохранению государства.

Что же, на мой взгляд, общепринято включать в понятие самого национального интереса? В узком смысле его воспринимают как комплекс мер по "выживанию" государства, т.е. сохранению его территориальной целостности, основных институ тов правления и политической независимости (т.е. самостоятельности, толкуемой как способность государства вершить собственные дела вне учета мнения других государств). Ситуация развивающейся взаимозависимости политических авторов на международной сцене ведет к некоторому ограничению их суверенитета, однако условие самостоятельности считается соблюденным в том случае, если выбор в отно шении самой взаимозависимости делается государством без стороннего принужде ния. Одним из немногих исключений здесь признается стратегическая взаимозави симость, связанная с ядерной угрозой для всего человечества. Тем не менее, все очевиднее, что если раньше государство проявляло свой национальный интерес в большинстве случаев эгоистически, то теперь оно почти всегда вынуждено прини мать в расчет и различные интересы других политических общностей. В широком смысле национальный интерес затрагивает ряд дополнительных сфер деятельности, среди которых: защита жизни и собственности своих граждан за границей, протек ционизм по отношению к национальной экономике, поддержка доступа националь ных товаров на иностранные рынки и обеспечения сырьем из-за рубежа и т.д. Иногда в это понятие включают также престиж государства, национальное достоинство и охранительность по отношению к традиционному образу жизни и культуре.

Значит, национальный интерес выражает потребности все же через призму доми нирующих ценностей, и в этом плане его нельзя полностью противопоставлять идеалу. Идеал и национальный интерес оказываются не столько антиномией, сколь ко дихотомией: с одной стороны, существует предел жертвования во имя идеала национальным интересом самосохранения, с другой — теперь весьма редко полно стью отбрасываются моральные ограничения при отстаивании национальных инте ресов, т.е. они уже определенно нуждаются в моральной легитимации. В сущности, здесь мы имеем дело с моралисткой "огранкой", исходя из условий современности, идеи Макиавелли, что государь должен быть готов временами нарушать заповеди господствующей морали, если встает вопрос о сохранении государства. Но и сквозь нравственный флёр просматривается твердая убежденность правителей в том, что забота о сбережении государства была и остается высшим приоритетом политической деятельности. В своей крайней форме это было выражено Д. Ачесоном в начале 60-х годов при подготовке американского вторжения на Кубу: сохранение государства — это не правовая проблема.

Если есть "высший приоритет", то значит — и иерархическая структура нацио нальных интересов, среди которых различают главные (связанные с обеспечением государственных целостности и безопасности от внешних и внутренних угроз) и специфические интересы, сплошь и рядом конъюнктурного характера. Главные ин тересы объективизируются, будучи связанными с фундаментальными параметрами государства — его геополитическими позициями, мощью, влиянием в международ ных отношениях, и поэтому понимаются как более долговременные и устойчивые. Специфические интересы по преимуществу субъективны, т.к. находят свое выражение в политике конкретной партии — властвующей на данный момент партии, коалиции партий или государственного лидера и в большей степени несут на себе идеологическую и ценностную печать, легче изменяются и приспосабливаются к ситуации.

                                                                                                            95 

В связи с последним встает одна немаловажная проблема, которую я обозначила бы проблемой перцепции/апперцепции национальных интересов, т.е., по Г. Лейбни цу, соответственно "бсссознательного"/"осознанного" восприятия этих интересов. Это требует весьма пространного объяснения. Никогда в истории не было еще подо бной концентрации политической власти в силу, прежде всего огромных технологи ческих ресурсов, доступных государству для контроля. Но не было и столь настойчи вых усилий по ограничению данной власти. Если внутри общества это достигается, прежде всего, с помощью институтов "разделенной" демократии, то, что выступает ограничителем в международных отношениях, где, как известно, нет единого центра власти? Иными словами, как отделить осознанные, рационализированные "закон ные национальные интересы" от зачастую бессознательных ''незаконных нацио нальных притязаний"? Для "политических реалистов" вопрос был ясен: сила (од них) ограничивается только силой других. Однако теперь в распоряжении человече ства уже имеется довольно широко развитая, хотя и не универсальная <в смысле — охватывающая все и всех), система международного права. При всей недостаточной эффективности мер воздействия на "ослушников", а также скромной поддержке силовыми ресурсами со стороны международных гарантов это право уже оказывает весьма значимый сдерживающий эффект*. Свобода действий такого политического организма, как государство, умеряется существующими в обществе нормами через определение его роли в соответствующей институциональной структуре. Эти нормы и производят "огранку" национального интереса, важнейшей частью которого явля ется национальная безопасность, играющая столь же фундаментальную роль в его обеспечении, как личная безопасность при реализации частного интереса. Нацио нальная безопасность, по мнению бывшего министра обороны США Г. Брауна, есть способность защищать физическую целостность страны и ее территории; обеспечи вать экономические отношения с остальным миром на приемлемых для нее условиях; охранять ее природу, институты и форму правления от покушений извне; наконец, контролировать границы (5).

Это рациональная формулировка, которую трудно свести к инстинкту нацио нального самосохранения. Поскольку сохранность государства может быть подверг нута испытанию со стороны внешних и внутренних угроз, то и национальная без опасность (равно как и национальные интересы) имеет внешний и внутренний аспекты. Крайняя форма внешней угрозы — война, агрессия противника, Крайняя форма внутренней — гражданская война, переворот, социальный конфликт, пере ходящий в бунт и т.д. Два этих максимума задают параметры безопасности по горизонтали. По вертикали мы также можем зафиксировать два максимума: слиш ком быстрое развитие, грозящее целостности государства, с одной стороны, и упадок, деградация — с другой. Где-то в данном функциональном пространстве находится оптимальная точка стабильности, постоянно меняющая свое положение в зависимо сти от характера и остроты возникающих проблем. Однако это не означает, что безопасность сводится к чисто рефлекторной реакции вроде тактического предотв ращения и подавления сиюминутных "вызовов" или парированию всех возникаю щих угроз подряд. Она рационально определяется исходя из стратегических и такти ческих интересов, конкретных целей, задач, методов их решения.

Сложность проблемы, однако, заключается в том, что довольно часто реактивные действия, предпринимаемые для обеспечения национальной безопасности, могут наносить ущерб национальным интересам. Нам хорошо знакома ситуация, когда якобы руководствуясь прагматичными соображениями национальной безопасности военно-промышленный комплекс рефлекторно самосохраняется от кризиса, погло щая другие сферы жизни и подрывая экономику страны в целом, т.е. действует по существу во вред се национальным интересам.

* "Международное право, — говорил герой знаменитого романа Л. Уриса "Исход" — это то, чем злодей пренебрегает и на чем добродетельный отказывается настаивать силой" (4).

96                                                                                         Геополитика

Национальный интерес в равной степени применим и к современному нации-го сударству, и к империи. Однако в последнем случае, по-видимому, он имеет несколь ко иной характер. "Имперский" интерес в большей степени связан с идеалом, с поддержанием вполне определенного идеологически санкционированного "поряд ка". Это не просто сумма отдельных интересов образующих империю субъектов или групповые интересы, а некий специфический интерес, выступающий в качестве императивно доминирующего. На практике он скорее определяется "высшими целями" и потенциалом силы, нежели осознанными требованиями национальной безопасности. Однако критерием его эффективности становится не столько внутри политическая гармония и процветание (как это бывает в случае современного госу дарства), а самоутверждение в стремлении к максимально широкому распростране нию "своего порядка", ограничиваемого только пределами силы империи в сопри косновении с силой конкурентов. В этом случае обеспечение национальной безопас ности за счет многого другого — даже не самоцель, а необходимое условие для более амбициозного использования силы. При таком подходе мало места остается для морали, рационализирования. Это — ответ на системные потребности, а не на внут ренние ограничения.

Национальный интерес, таким образом, слагается как бы из двух элементов: более устойчивое "ядро" и подвижные, мобильные цели, выстраиваемые на его основе. Подлинный лидер нации тем и отличается от политика-временщика, что способен воплотить, улавливать оптимальный национально—государственный инте рес текущего исторического момента. Такой интерес не может быть сформулирован априорно, раз и навсегда, он складывается только на определенной стадии развития государственности и аккумуляции государственной мощи, достаточной для утверж дения своей субъектности внутри страны и защите своих позиций (геополитических, военно-стратегических, экономических, культурных и пр.) от конкурентов извне. Наверное, можно и нужно стремиться к демократизации международных отноше ний, но не следует принимать желаемое за действительное. Отношения соревную щихся за удовлетворение своих интересов государств вряд ли когда-нибудь будут "гармонизированы" до альтруизма. В противном случае можно уподобиться тому помещику, который лет за сорок до реформы отпустил на волю своих крепостных, а потом годами побирался по соседям. Смешение идеала и практики, бессознательного и осознанного грозит слишком большими бедами и коллапсом государства, особенно если его строительство еще далеко до завершения.

1. Morgenthau H. Politics among Nations. The Struggle for Power and Reace. N.Y., 1949, p. 440.

2. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? — "Полис". 1994, №1, с. 40.

3. Osgood R. Ideals and Self— Interest in America's Foreign Relations. Chicago. 1953, p. 21.

4. Урис Л. Исход. Т. 2. M.. 1994. с.170.

5. Brown H. Thinking about National Security. Boulder, 1983, p. 4.

Между "империей" и "смутой"

А. А. Кара-Мурза

История знает три интегративные формы, в которых возможно социальное сосу ществование индивидов. Во-первых, "этнократии" — основанные на принципе "крови", этнического родства, непременным атрибутом которых является ксенофо бия или, по меньшей мере, этническая сегрегация. Во-вторых, "империи" — базиру ющиеся на универсальном, надэтничсском принципе "подданства". И, в-третьих, "нации" —основанные на гражданско-территориальном принципе. Нация в отличие от империи формируется в той мере, в какой в универсализирующем плавильном котле межэтнического взаимодействия участвует уже не имперское государство, а граж данское общество. Нация, таким образом, отличается от империи тем, что империя объединяет людей через "службу себе" (через "государево дело"), а нация — через сцепление "каждого с каждым" и взаимосвязь всех автономных, приватных "дел".

                                                                                                            97 

Отсюда становится очевидным, что "национальный интерес" как "интерес на ции" не только не тождествен понятию "интерес государства", но и вырабатывается в прямом оппонировании, противопоставлении последнему. Это вовсе не означает, разумеется, что "национальный интерес" противоположен государственному. На Западе, например, сложился своего рода тандем государства и общества, что привело к формированию феномена "национального государства". Исторически это могло происходить двояким путем: если США — типичный образчик того, как гражданское общество "нанимает" для своих нужд государство, то Франция, напротив, — пример того, как гражданское общество вызревает под крылом государства, которое, однако, специализируясь и профессионализируясь, постепенно уходит из многих сфер жизни в свой собственный, достаточно ограниченный "домен". Однако в любом случае в национальном государстве государство начинает играть инструментальную роль по отношению к "нации" и в этом смысле является одним из важнейших каналов выражения "национального интереса". Иначе говоря, в "нации" государство суще ствует постольку, поскольку оказывается в состоянии выполнять делегированную ему обществом функцию обеспечения взаимосвязи граждан друг с другом. При этом одна из важных функций государства в "нации" — защита общества от самого государства; отсюда — "разделение властей", их "взаимное сдерживание" и пр.

Конечно, и в этом "гражданском браке" государства и общества не все обстоит абсолютно гладко и бесконфликтно: национальный и государственный интересы никогда не могут окончательно совпасть. В первую очередь потому, что государ ственная бюрократия всегда имеет свой корпоративный интерес; выходящее из-под демократического контроля граждан государство, по-видимому, объективно тяготе ет к имперской форме.

В России интерес государства всегда был самодовлеющ по отношению к интересам общества. Наша история была историей имперского государства, а не нации. Гово рить о "Национальных интересах России" в связи с этим представляется некоррек тным по самой простой причине: нет "нации" — не может быть и "национальных интересов". Подобную объективную характеристику российского государства, бло кирующего ростки общества (что, в свою очередь, мешает сложиться национальным интересам), не стоит, однако, демонизировать, злоупотребляя морализированием и псевдолиберальной риторикой. Гораздо важнее выяснить, почему российское госу дарство вело себя именно таким образом.

В России традиционно существуют две проблемы: не только "антиобщественность государства", но и "антигосударственность общества". На этот факт — "отщепенче ства общества от государства" — обратил в свое время внимание русский либерал государственник П.Б. Струве: по мере своей эмансипации от государства "общество" в России зачастую оказывается силой не только негосударственной (что в порядке вещей на том же Западе в смысле внутринационального соперничества "общества" и "государства"), но и радикально антигосударственной, а потому и потенциально антинациональной. Общество, как отмечает Струве, уже не раз в истории России становилось игрушкой в "иностранной интриге": в "смутное время" оно использова лось в своих интересах Польшей, во время первой мировой войны — Германией. Об антигосударственных настроениях "эмансипировавшегося русского человека" писал и Н.А. Бердяев: "Оргия хищнических инстинктов, безобразной наживы и спекуляции в дни великой мировой войны и великих испытаний для России есть наш величайший позор, темное пятно на национальной жизни..."

О том, что интересы сегментов российского общества не складываются в национальный (именно российский) интерес и в этом смысле становятся не только антиго сударственными, но и антинациональными, писал и Г.П. Федотов. По его мнению, это происходило потому, что в своем генезисе общество в России долго питалось не столько "силами русской жизни", сколько "впечатлениями заграничных поездок, поверхностным восторгом перед чудесами европейской цивилизации". Поэтому западническое содержание идеалов либеральной общественности вылилось сначала в "хроническую борьбу с государственной властью", а в конечном итоге привело к "болезни антинационализма": "Все, что было связано с государственной мощью России, было взято под подозрение, разлагалось ядом скептицизма. За правительством и монархией объектом ненависти становилась уже сама Россия: русское государ ство, русская нация".

98                                                                                         Геополитика

Совершенно очевидно, что и в наши дни целые слои российского общества, выла мывающиеся из тоталитарного монолита, очень часто оказываются в орбите не национальных (собственно российских), а сверхнациональных, "универсалистских" интересов и ценностей. Вполне закономерно, что в генах постперестроечного обще ства так сильны эти космополитические элементы: в западническом сознании тота литарная государственность (мыслимая как главное препятствие на пути подключе ния к универсализму) весьма часто оказывается тождественной "России" как тако вой, что и провоцирует, говоря словами С.Л. Франка, "восстание против элементар ного инстинкта национального самосохранения".

В этом контексте становится более понятной самодовлеющая роль имперского государства в России. Это государство озабочено не только антигосударственными, но и антироссийскими настроениями общества в России. "Империя" как механизм тотальной службы государству питается убеждением, что Россия невозможна как "нация", что гарантом удержания ее целостности является имперский принцип тотальной службистской субординации. Другими словами, хроническое недоверие государства в России к представителям общества является реакцией не на возмож ность построения российской нации силами этого общества, а на невозможность этого строительства. Отсюда российская традиция: "защита России от российского же об щества" мыслится одним из важнейших элементов "государственного интереса".

В какой степени эта государственническая фобия по отношению к обществу является оправданной, а в какой она представляет собой миф, легитимирующий корпоративный интерес бюрократии — вопрос особый. Способна ли Россия сформи роваться как национальное государство и усилиями самоорганизующегося граждан ского общества определить свои "национальные интересы", или она обречена ка чаться между "империей" и "смутой" — это и есть центральная проблема современ ной российской политики.

"Структурность политосферы"

В.В. Ильин

Политическая жизнь во всем ее богатстве по аналогии с биосферой образует на планете некую оболочку — политосферу. Она структурирована — представлена сообществами различной степени организованности, сложности. "Политическое ве щество" — конгломерация общностей разных типов, занимающих конкретное про странство (от географического до ценностного) и осуществляющих на этом простран стве характерный для них способ влияния. Сплошная политическая пленка Земли распадается на участки, фиксирующие вариации масштабов явлений, принципы их упорядоченности, взаимоотнесенности. Осуществление политики когерентно уров ням субъектности. Выделяются пять их базовых типов: персональный, групповой, страновой, региональный, планетарный. С "национальным интересом" непосред ственно сопряжен страновой уровень, который фиксирует исторически обусловлен ную национально-государственную дифференцированность человечества, выра жающую его политохорологическую* неоднородность.

Иерархия ценностей на страновом уровне имеет вид модифицируемой последо вательности:

— национальные интересы, безопасность, целостность;

— гражданский мир, когда, говоря классическим философским слогом, "природа вещей, воля всех и закон пребывают в согласии" (Фихте);

— "доля народа, счастье его".

По обстоятельствам центрируются разные звенья данной цепи. В стадиях экспан сии, обнажающих интенции глобализма, выходят имперские идеи: идея "единого Запада", патронируемого США, идея "единого человечества" (всеединство), напут ствуемого Россией. В стадиях державостроительства, обостряющих интерес к почве, пробуждается национальная идея: у североамериканцев — "США — самая сильная, справедливая мировая держава"; у израильтян — "евреи живут на своей богатой и свободной земле"; у британцев — "Альбион — центр Европы, колыбель традиций". У каждой великой страны свои мощные объединительные национальные идеи. Для России, переживающей "смутное время", период между разрушенными и невырабо танными началами, подобной идеей может стать идея единой, неделимой, процвета ющей Евразии, завещанной нам предками.

* Политохорологическая единица — это термин, фиксирующий связь политической организации с географическими ареалами. — Прим. авт.

                                                                                                            99 

С позиций фундаментальных хроногеометрических схем, очевидно, что полити ческие структуры (таксоны политосферы) — специфические образования, сущест вование которых само по себе есть цель, — неравномерно распределены на земных площадях; их оси симметрии, опорные реакции разнонаправлены, разноплоскостны. Связывание данных реалий, обусловливающих исходную дифференцированность политосферы по различным признакам, задает адекватный ракурс восприятия при роды единиц политической жизни, а именно: геософский, хронотипический ракур сы. Всякая политическая структура обретает определенность в комплексе геософ ских и хронотипических обстояний. Геософская составляющая выражает натурали стическое измерение социальности, форму такого устройства существования, кото рое материализуется как симбиоз географических, этно-цивилизационных спецификаций. Хронотипическая составляющая придает политохорологическим единицам темпорально-культурную размеренность. Политическая структура, та ким образом, вписывается в биполярную сетку координат, снимающую агрессивную однобокость "натуралистических" и "социокультурных" рефлексий, отразившуюся в ложно значительных дилеммах "география, биология, антропология" — "социоло гия, история, культурология", исключающие посылки, которых претендуют на аутентичное выражение существа "политического".

Параллели и связки берут верх в череде оппозиций среда — народ, территория — способ жизни, география — культура, позволяя вводить эпистемологически объем ный образ надвидовых (начиная со странового уровня) политических структур. По следние — продукт сплава национального характера, государственного строя, стиля хозяйствования с природой и исторической ландшафтностью. Основа политических структур — идеалы и ценности, синтезирующие пространство. Политическое про странство идеалологично: протяженностям взаимосоответствен дух, обеспечиваю щий толкование простора как театра самоосуществления народа. Истончается на родный дух, возрастает вероятность утраты традиционной среды обитания (утили зуемое народом пространство его воплощений).

Структурный анализ политического пространства получает развитие в теории политических структур (ТПС). Суть этой теории — концептуализация связи между большими пространственными расстояниями, необходимой для осознания глубокой зависимости политического вещества от гео-идеократической определен ности. Фундаментальная категория ТПС — фазовый портрет политической струк туры, обусловливаемый экономической, географической, демографической, куль турной и духовной (пассионарность) размеренностями. От значений данных пяти параметров зависит природа политики как жизненно важной функции вне и помимо ее конкретного содержания.

В чем историческая миссия России? Говоря слогом Соловьева, — в том, чтобы быть примиряющим враждебные силы началом. Российская государственность историче ски оказалась ответом на экспансивные вызовы, как Востока, так и Запада. Россия традиционно стиснута империями: Циньской, Оттоманской, Латинской. Выжить в таких условиях можно было, лишь самой, став империей, найдя взаимоприемлемый баланс сил Востока и Запада. Монголы шли на Запад и увязли в России; турки, захватившие пол-Европы, покидали завоеванные земли только после военного или дипломатического вмешательства России. Но одновременно и носители римской идеи, Франция и Германия, идя на Восток, оказывались не в состоянии пройти Россию. Чем был бы Восток без России? Чем был бы без нее Запад? Историческое бытие нашего отечества, следовательно, — геополитический баланс Запада и Восто ка. В настоящий момент он нарушен, что не замедлило повлечь геостратегическую дестабилизацию. Активизировалось соперничество за сферы влияния: на Востоке Средняя Азия — объект экспансии Центральной Азии; на Западе европейские ре спублики бывшего СССР (Украина, Белоруссия, Молдавия, Балтия) — объект экс пансии Центральной Европы ("остзейская тема"). Выход один — сохранить и восстановить Россию как геополитическую целостность.

100                                                                                       Геополитика

Логика разума или логика страстей?

В.И. Пантин

С категорией "национальный интерес" связан целый ряд серьезных методологи ческих проблем, нередко упускаемых из виду. Само это понятие, на мой взгляд, в полной мере применимо лишь к такой современной форме государственности, как нация-государство. Большинство же стран мира, включая бывший Советский Союз и нынешнюю Россию, не достигли данной стадии интегрированного политического развития, хотя, вероятно, и приблизились к ней — каждая на свою дистанцию. (Не исключено, что в некоторых из них исторически будет выработана какая-нибудь иная форма современной государственности.) В этом смысле понятие национального интереса принципиально противоречит мессианским идеологиям и утопиям некого невиданного "универсального" общества, поскольку рационально обобщает основ ные политические, экономические и прочие жизненные интересы проживающих на данной суверенной территории людей, объединенных или нет в этнонациональные сообщества. Субъектом "национального интереса" является нация-государство, вы ступающее как единое целое по отношению к другим государствам, способное выра жать и продвигать на международной сцене интересы своих различных социальных групп демократическим и правовым путем, в конкуренции с инонациональными субъектами мировой политики.

Думается, что понятие "национальных интересов" имеет объективное содержа ние, но не исчерпывается им. Эта объективность во многом определяется экономи ческим и геополитическим положением данного государства в данную эпоху, куль турно-историческими традициями, необходимостью обеспечения безопасности, за щиты населения от внешней агрессии и внутренних беспорядков, экологических катастроф и т.п. В то же время их формулировка в конкретной ситуации связана с субъективными представлениями разных социальных групп или политических дея телей о национальных интересах, которые нередко интерпретируются сквозь призму собственных. С одной стороны, национальные интересы есть нечто более объектив ное, чем частные оценки их содержания теми или иными силами, и поэтому монопо лия одной из них на толкование национальных интересов неизбежно ведет к подмене их более узкими групповыми, даже персональными интересами. С другой — нацио нальные интересы не могут быть абсолютно независимыми от ценностей и принци пов, на которые опирается политический строй государства, от политической и экономической ориентации элитных и массовых групп. В этом, как представляется, и состоит дуализм самого понятия.

Категория "национального интереса" отличается от "интереса государства" тем, что первая в большей степени выражает интересы нации как гражданского общества и " работает" только при наличии его достаточно развитых институтов. Категория же "интересы государства" применима к любому государству на любой ступени его развития — будь то государство-класс, государство-бюрократия или нация-государ ство. В том случае, если гражданское общество еще не сложилось (как СССР) или слабо, деформировано, "интересы государства" полностью подавляют "националь ные". В современной России можно говорить о возникновении и самостоятельном развитии некоторых институтов гражданского общества, которые, несмотря на свою маломощность и недоформированность, все-таки создают некоторую базу для фор мулирования национальных интересов. В то же время "интересы государства" в России продолжают доминировать и в ближайшей перспективе будут по-прежнему определять приоритеты российской внешней и внутренней политики. Сочетание государственных и национальных интересов, их переподчинение — это длительный и сложный процесс, особенно в обществе, которое далеко от оптимальной политиче ской и моральной формы.

                                                                                                            101

Вместе с тем национальный интерес не сводится к "совокупности интересов граж дан", поскольку, кроме результирующей этой совокупности интересов, учитывает множество объективных социально-экономических, геополитических и иных факторов. Национальные интересы формируются под воздействием мировых экономи ческих процессов, политики других государств и т.д. В западной литературе и соци альной практике используется также понятие "общественный интерес" (public interest), но по преимуществу для рассмотрения внутренних проблем общества, тогда как "национальный интерес" сущностно приспособлен прежде всего для анализа внешнеполитических, внешнеэкономических и других "внешних" отношений в про странстве мировой политики.

В принципе использование концепта "национального интереса" в политической практике либерально-демократического государства дает возможность для рацио нальной постановки политических целей. Правда, Г. Моргентау преувеличивал его роль в рационализации политики, когда писал, что концепция национального инте реса привносит рациональный порядок в сам предмет исследования политики и служит основой рациональной дисциплины для субъекта политики. Думается, что концептуализация национальных интересов служит только одним, хотя и важней шим компонентом рациональной постановки политических целей субъектами пол итики и рассуждения о политике. При этом формулировка целей, исходящих из концепции национальных интересов, подразумевает наличие традиции в постановке и решении основных внешне-и внутриполитических проблем данного государства, которая поддерживается большинством экспертов и с которой согласны лидеры стра ны. При анализе учитываются, разумеется, и переменные факторы, так или иначе корректирующие формулу национальных интересов в соответствии с требованиями момента. Без такой предварительной теоретической работы, осмысляющей практи ческую политику, невозможны ни разработка эффективной концепции националь ных интересов, ни ее последующее использование для нового целеполагания.

В условиях изменения геополитических позиций, а также смены форм государст венности, которая происходит в настоящее время в России, а также в новых незави симых государствах, когда очевидна слабость партий и других субъектов политики, категория "национального интереса" часто применяется не для логического постро ения политических целей и поиска путей их достижения, а как орудие идеологиче ской борьбы с оппонентами. Тогда упор делается на атрибуте "национальный", причем с умыслом обеспечить известные преимущества при постановке и решении политических проблем целой России либо ее этнобольшинству, либо отдельным этноменьшинствам по самым разным причинам, включая причины "почвы и крови". Тем самым рациональное понятие идеологизируется. Вместо согласованного обсуж дения концепции национальных и государственных интересов России в той или иной сфере большинство российских политических деятелей и экспертов остаются на полярно противоположных, взаимоисключающих позициях. Идеологии по-прежне му сильнейшим образом влияют на умы, провоцируя расколы в обществе, а резкая поляризация общества при серьезных препятствиях для формирования сильного и многочисленного среднего класса приводит к тому, что сфера действия общенацио нальных интересов становится весьма ограниченной.

Однозначно правильного понимания своих национальных интересов не сущест вует. Классический пример — различное отношение сторонников американской "реалистической" теории (Г.Моргентау, Д.Ф.Кеннана, Р.Нибура, У.Липмана), осу дивших войну США во Вьетнаме как не соответствующую национальным интересам, в то время как президент США Л .Джонсон принял решение ее "американизировать", полагая, что именно этого требуют те же самые интересы. В периоды спокойного, стабильного развития, когда его общее политическое и социально-экономическое направление задано, диапазон понимания национальных интересов, как правило, невелик. В кризисные же периоды, особенно в условиях бифуркаций, когда социаль но-политическая система выходит за свой порог стабильности и перед ней открыва ются принципиально различные варианты развития, диапазон понимания этих ин тересов становится необычайно широким, включающим прямо противоположные позиции (например, "СССР нужно восстановить любой ценой" и "СССР не нужен, а России следует дистанцироваться от других его бывших республик"). В такие времена обеспечить динамику и хотя бы относительную устойчивость политического процесса может легитимизированный режим, возглавляемый национальным авто ритетом, обладающим проектом максимизации преимуществ и смягчения недостат ков совокупной мощи государства вроде режима "персональной власти" Ш. де Голля во Франции. Признаваемый солидным большинством населения лидер получает возможность четко сформулировать приоритеты национально-государственной политики и придерживаться этих приоритетов.

102                                                                                       Геополитика

Ограничение пределов "интереса нации" необходимо и возможно. Во внешнем измерении таким ограничением являются интересы других наций и государств, а также интересы интегрированных политических и экономических сообществ типа ЕС, НАФТА и др. Во внутреннем измерении ограничением "национального интере са" служат интересы различных политических движений, регионов, влиятельных социальных групп, лобби и т.п. При развитой демократии сфера "национального интереса" достаточно точно определена, и если политическая элита пытается выйти за ее пределы, включаются механизмы и процедуры, препятствующие этому. В условиях же слабости демократических институтов и традиций общество постоянно балансирует между полным игнорированием своих национальных интересов и на сильственным их ему навязыванием со стороны государства. В случае агрессивной политики государства, оправдываемой "национальными интересами", при отсутст вии внутренних механизмов, ограничивающих пределы произвольно трактуемого "интереса нации", эта политика сталкивается с противодействием других государств и институтов мирового сообщества. При этом агрессора в принудительном порядке побуждают пересматривать его определение национальных интересов. По словам Шлезингера-мл., "в нашем столетии это случилось с Германией и Японией. С тече нием времени это может произойти даже с Советским Союзом и Соединенными Штатами" (Шлезингер А. Циклы американской истории.М., 1992, с. 116). Кстати, федерализм тоже является хорошим ограничителем чрезмерно амбициозных инте ресов; унитарное государство с жестко централизованной властью грубее ведет себя и в мировой политике, и с собственным населением (недаром Ш.де Голль так наста ивал на федеральной структуре Германии после войны).В целом политика "национальных интересов" для современного мира не устарела, но сфера ее действия стала более ограниченной благодаря развитию международных политических и военных организаций, региональных экономических сообществ, уси лившейся внутрицивилизационной интеграции (С.Хантингтон) государств.

Формирование национально-государственных интересов РФ: необходимые предпосылки и возможные приоритеты

А.Г.Задохин

Российская Федерация, несмотря на заявленную ею историческую и правовую преемственность по отношению к Советскому Союзу (а значит и к Российской империи), в настоящее время столкнулась с проблемами, характерными для обще ств, переживавших период формирования и становления своей государственности. Однако государственное строительство в РФ в полной мере неосуществимо без осоз нания российских национальных интересов.

Учитывая, что в советский период понятие "нация" зачастую отождествлялось с понятием "национальность", при осмыслении интересов России как исторического социально-политического и социокультурного образования целесообразно исполь зовать термин "национально-государственные интересы". Под воздействием прежних стереотипов термин "национальный интерес" может интерпретироваться прежде всего как интерес того или иного этноса (на практике — его элитарных группировок), в силу специфической ценностной ориентации противоположный интересам всей общности. Точно также и использование термина "интерес государ ства" малоприемлемо по причине сохранившегося до сих пор со времени советского периода представления о превосходстве интересов власти над интересами общества.

                                                                                                            103

Конкретное описание национально-государственных интересов определенной страны весьма затруднительно в силу неизбежно возникающего различия их толко ваний теми или иными социальными и политическими группами. Тем не менее. "национально-государственные интересы" (в категориальном плане) должны присутствовать в процессе формирования политики как особый ряд ориентиров и принципов ее рациональной организации.

Максимальное приближение к объектив ному (правильному) пониманию национально-государственных интересов предпо лагает уже достаточно сложившееся самосознание общества и высокую степень его консолидации. По-видимому, столь же необходимо для наиболее адекватной трак товки "национально-государственного интереса" и наличие в обществе (прежде всего у его элиты) определенного уровня развития политической культуры. При отсутствии всего перечисленного в понятие "национально-государственные интере сы можно вложить практически все что угодно, а главное — придать этому понятию некий сакральный оттенок, позволяющий под лозунгом защиты или реализации данных "интересов" проводить любыми методами любую политику, не соотнося ее не только с потребностями общества и отдельной личности, но и с элементарным здравым смыслом, т.е. не принимая во внимание ни возможности государства, ни реалии современности.

"Национально-государственными интересами" можно назвать интересы опреде ленной социально-политической общности, отражающие исторический баланс ин тересов личности, общественных групп и социума в целом в соотношении с интере сами других социально-политических образований. Очевидно, что у государств, подобных России, интересы сформировались в процессе исторического развития, исчисляемого далеко не двумя-тремя столетиями. У таких национальных образова ний можно выделить ряд объективных интересов вне зависимости от характера установившихся политического режима и социального строя. Последнее лишь ока зывает влияние на осмысление и реализацию национально-государственных инте ресов. Приоритетными могут быть те из них, которые выражают стремление соци ально-политического образования к выявлению и подчеркиванию своей идентично сти, а также сохранению того положения в системе мировых и региональных отно шений, которое оно занимает как культурный феномен. С реализацией таких интересов связано ощущение обществом себя как некой целостности. Национально государственные интересы формируются в несовпадающих между собой полностью социальных и политических структурах; здесь имеется сложная взаимосвязь груп повых и индивидуальных интересов самого различного порядка и направленности. Соотношение этих интересов, их конкуренция и кооперация создают как устойчи вый баланс интересов внутри общества, так и некоторую договоренность или правила игры, позволяющие обществу достигать реализации своих политических целей, не нарушая одновременно и внутреннего равновесия, и занимаемого положения во внеш нем мире.

Важнейшим компонентом в структуре национально-государственных интересов являются отношения государства с соседними странами, народами и территориями. Кроме этого в данную структуру могут также включаться и задачи представительст ва, а в случае необходимости и защиты той культуры или религии, которые истори чески возникли и получили широкое распространение на территории государства. Это необходимо потому, что культура, функционируя в государственных системах, вынуждена постоянно отражать экспансию бюрократической субкультуры, склон ной решать проблемы управления с помощью снижения уровня культурного разно образия общества. В этом случае внешняя поддержка культурной метрополией своей периферии может выступать и как сдерживающий фактор.

В настоящее время осознание российским обществом своих национально-госу дарственных интересов затруднено прежде всего острым кризисом социально-пол итических структур, проявившимся в т.ч. и в виде кризиса национального самосоз нания. Не способствует формированию национально-государственных интересов и усиливающееся многообразие разнонаправленных интересов субъектов Российской Федерации, регионов, частных организаций и отдельных лиц. Существенным пре пятствием грамотной национально-государственной политике, политике координа ции интересов, является и экономический кризис. В связи с этим следует остановить ся на роли экономического фактора в определении национальных интересов.

104                                                                                       Геополитика

Экономический фактор безусловно оказывает воздействие на процесс формиро вания национально-государственных интересов. Однако следует помнить, что эко номические проблемы, связанные с существованием и развитием всего общества, от разрешения которых и зависит успешная реализация национальных интересов, про являются на уровне стратегической социальной политики. Иначе любую в экономическом и финансовом отношении выгодную сделку (соглашение) можно отнести к национальным или государственным интересам. Но как раз здесь легко ошибиться и пойти на поводу у хорошо организованной и усиленно лоббируемой политики, пре следующей прежде всего личный и групповой интерес. В противовес одностороннему включению утилитарного экономического прагматизма в процессы формирования национально-государственных интересов необходимо, как представляется, в струк туру этих интересов добавить такое условие их реализации, как сохранение доверия и престижа общества/государства в мировом сообществе в плане соблюдения международного права, общепринятой системы ценностей и сопричастности к решению различных международных проблем.

Национально-государственные интересы никогда не были ограничены государст венными границами. Жизнедеятельность любого социально-политического образо вания в различных ее выражениях, проявлениях распространяется и на территории других народов и государств. Разумеется, это и создает предпосылки для возникно вения многочисленных противоречий, но их можно разрешить на уровне межгосу дарственного взаимодействия. Кроме того, национально-государственные интересы тех или иных стран могут совпадать с интересами других социально-политических образований или реализовываться совместно с ними. Растущее взаимодействие меж ду государствами, углубление интеграционных связей, необходимость сотрудниче ства в решении глобальных проблем не означают, что национально-государственные интересы утрачивают свою актуальность. Учитывая тот факт, что глобальное разви тие всегда будет иметь некоторую степень неопределенности, соотношение различ ных национально-государственных интересов, их конкуренция будут дополнитель ным фактором, поддерживающим культурное разнообразие, необходимое для про грессивного развития мировой социальной системы.

Субъектность и объективность

А.Л.Андреев

Интересы присутствуют лишь там, где есть субъекты, действующие по принципу целеполагания. Соответственно, проблема национальных интересов должна рас сматриваться только в связи с тем, как именно данная нация или национальная группа проявляет себя в различных социальных и политических процессах. Если как особый коллективный субъект, то у нее обязательно есть и собственные националь ные интересы. Если же просто как некая общность, лишенная качеств субъектности, такие интересы, по крайней мере в сформулированном виде, отсутствуют. Что, впрочем, совершенно не исключает наличия других интересов, которые обычно путают, а нередко и сознательно смешивают с национальными: интересов государ ства, политически оформляющего конкретную общность; совокупного интереса ин дивидов, составляющих ее, и т.д.

Полное совпадение национальных, государственных и гражданских интересов (интересов гражданского общества), на мой взгляд, вряд ли можно считать оптималь ным. Между ними должен существовать момент несовпадения, некая "разность потенциалов", стимулирующая развитие. Но слишком большое расхождение также нежелательно. Оно становится источником напряжений внутри социальной системы и даже фактором ее дезинтеграции. Хотя такие случаи — отнюдь не редкость в истории. Например, государство может приносить национальные интересы в жертву чисто династическим или быть запрограммированным на отвлеченную религиозную идею, наконец, просто превратиться в некий самодовлеющий и самодостаточный организм, проедающий ресурсы нации. Возможен и такой случай, когда государство оказывается под иностранным контролем и частично смыкается в своих интересах с интересами внешних сил, выдавая такой интегрированный интерес за национальный и выступая в качестве младшего партнера в эксплуатации собственного народа.

                                                                                                            105

В Восточной Европе ныне практически повсеместно нации и национальные груп пы перешли в состояние повышенной активности. В ходе этого процесса, который я бы назвал "этнической революцией", дотоле пассивные массы консолидируются по национальному признаку, а переживающие фазу "пассионарного подъема" этносы вновь заявляют о себе как о субъектах истории. В такой ситуации они заново наме чают свои национальные интересы, причем именно они начинают доминировать в политике, подчиняя себе все остальное.

Реальность национальных интересов, безусловно, предполагает их объектив ность, причем в классическом смысле слова. А именно: сфера национальных интере сов в значительной степени определяется не волей или сознанием людей, а незави сящими от них обстоятельствами — географическим положением национальной территории, внешним окружением того или иного народа, его ресурсной базой, исторически сформированными навыками хозяйственной деятельности, демографи ческими факторами и т.д. Из этого, однако, вовсе не следует, что национальный интерес однозначен и только объективен. Дело в том, что в определении националь ных интересов присутствует некая переменная величина — сама нация.

Нация — это вовсе не метафизическая самотождественная сущность. В любой точке исторического времени ее жизнь содержит различные тенденции развития. Например, Россия в XXI в. может стать одним из лидеров мирового научно-техни ческого прогресса, а может и превратиться в сырьевую колонию. Реализация одной из альтернатив существенно отразится и на характере нации, а значит и на ее интересах. То, что требуется нации ученых, менеджеров (вроде дорогостоящей сис темы образования), не нужно и даже обременительно для нации чернорабочих и мелких торговцев. Но и в том, и в другом случае возможно выражение совокупного интереса на национальном уровне. Не следует думать, будто интерес приниженный и примитивный не заслуживает атрибута "национальный", ведь интерес нищего — тоже интерес, хотя и иной, чем у состоятельного человека. Так что я полагаю полезным в ходе анализа разделять национальные интересы на "базовые безуслов ные" и "виртуальные". Носителями "виртуальных" интересов могут быть социаль ные группы, борющиеся не только за преобладание в политике, например, но и за возможность формирования нации по задаваемой ими самими себе мерке.

В свою очередь, разграничение "законных национальных интересов" и "неза конных национальных притязаний" есть всегда вопрос соотношения сил в практи ческой политике. Объективных критериев, как мне представляется, для такого раз граничения нет, и поэтому данная проблема не может решаться научными методами. Невозможность этого разграничения заключена уже в том. что интересы любой нации меняются в ходе ее развития. Безусловным является, пожалуй, только право любого народа на существование и сохранение своей идентичности; все остальное зыбко и спорно. Для нас, к примеру, стремление России быть великой державой вытекает из ее исторических прав и престижа в мировой политике. А американцы могут воспринимать ее "великодержавность" не как "право", а как "притязание", хотя политика США нередко носит неправовой — по международным нормам — характер (в особенности, когда те или иные регионы вдруг объявляются "зоной американских интересов").

Решаем ли данный вопрос в рамках некоего "мирового порядка"? Только отчасти. Хотя бы потому, что историю невозможно кодифицировать и подчинить заранее написанным правилам. Если в мире будут возникать новые динамичные центры силы, а это неизбежно, они неминуемо будут взламывать устоявшийся порядок, в т.ч. границы, рынки, союзы государств и рутинные правовые нормы, на которые опирались прежние международные отношения. По сходной причине "националь ный интерес" может быть ограничен только внешним сопротивлением и коллектив ным разумом самой нации.

Соотношение государства, нации и народа в европейской истории Нового времени

В. П. Перевалов

Сосредоточение внимания на проблеме национальных интересов, сменившее ны не прежнюю, набившую оскомину риторику "общечеловеческих ценностей" у "прав и свобод личности", если оно не является очередным поветрием моды или конъюнк турным приемом профессиональной пропаганды, представляет яркое свидетельство окончательного завершения романтического периода политической жизни страны.

106                                                                                       Геополитика

Сегодняшнее идеологическое "отступление" демократов-западников обусловлено тем, что европейская история, в которую они столь жаждали вернуться, была восп ринята ими односторонне. Они не поняли, что победа и утверждение демократии в Новое время не в меньшей, если не в большей степени связаны с практикой нацио нального интереса, а не только с идеями прав и свобод атомизированных индивидов, подчиняющих свою жизнь принципам разумного эгоизма и протестантской этике. Действительно, ориентация европейской истории на выделение и эмансипацию ин тереса частного индивида способствовала превращению государственного интереса абсолютных монархий в национальный интерес, т.е. переходу ведущей роли в жизни общества к третьему сословию и низведению первых двух до статуса "слуг народа". Заинтересованность различных групп индивидов в согласии между собой, т.е. в соблюдении законов как более благоприятного, чем вражда, условия реализации собственных интересов при исключении возможности монополизации всеобщего каким-либо из политических субъектов, составила реальную основу европейского конституционного порядка и обеспечила жизненность всех "общественных догово ров". Однако существовала и другая линия европейской истории Нового времени, связанная с сохранением необходимой для порядка в обществе и, в частности, для обеспечения все тех же "прав и свобод" устойчивой целостности ("нации").

Категория "национального интереса" служила и служит концентрированным выражением и обозначением объективного, долговременного и устойчивого содер жания политики той или иной национальной целостности. Национальный инте рес не только не зависит от политической ориентации государства, а также от взаи моотношений с другими политическими субъектами (во всем их диапазоне — от союза до войны — действует принцип: у государства нет вечных друзей, но есть необходимость защищать собственные интересы), но, напротив, представляет объ ективный критерий оценки различных ориентации, целей, форм и средств политики государства и его положения в мировой системе. С точки зрения национального интереса можно и должно оценивать политическую и, шире, историческую состоя тельность государства, а также рациональность и эффективность тех или иных политических действий. Какими бы сиюминутными раскладками сил ни руководст вовались вожди "в решающий момент и в решающую пору", какими бы идеалами ни оправдывали свои поступки участники политических баталий, если они действовали вопреки национальным интересам своих стран, использовали неадекватные формы и средства их реализации, им придется рано или поздно посыпать голову пеплом.

Понятие "национальный интерес", как уже говорилось, является выражением некоего объективного и долговременного смысла политики определенной страны. Рассмотрим отношение национального интереса к государству. В концепциях Нового времени государство мыслится как важнейший политический проводник националь ного интереса и мощный инструмент его реализации. И нация, и государство — целостности. Но нация есть целостность во множестве ее разнообразных состояний и качеств: национальный интерес, таким образом, является конкретной всеобщно стью. Государство — всеобщность как таковая, отвлеченная от многообразия инте ресов составляющих его политических субъектов: социальных групп, корпораций, сословий, частных индивидов и т.д.

Государство возникает, когда для эффективного функционирования социума, взаимодействия его членов общественное самоуправление оказывается ненадежным и недостаточным. Первоначально собирание элементов общества в государство про исходит путем редукции множества частных интересов в достаточно однородное внутри себя монолитно-монопольное единство. Иначе говоря, устанавливается мо нополия определенных родов и фамилий на исполнение политических функций. Всеобщность государства, таким образом, становится противоречивой. С одной сто роны, политика государства должна отвечать по существу интересам всех членов общества, а с другой — реально она оказывается подчинена непосредственным жиз ненным интересам людей, посвятивших себя государственной деятельности. Как известно, последним это нередко давало основание считать свой частный интерес прямо совпадающим с государственным, например, собственную роскошь и чрезмер ное потребление выдавать за демонстрацию государственного богатства.

                                                                                                            107

В конкретной всеобщности нации Нового времени положение государства — несколько иное. Национальный интерес и интерес государства как всеобщности здесь взаимно дополняют друг друга. Негосударственные аспекты национальной целост ности преодолевают абстрактность государственного интереса и его монополию на выражение всей нации, превращая само государство в посредника всеобщей игры частных интересов. А частный интерес возводится во всеобщее, становясь господи ном, которому служит государство. Если бы частные интересы были достаточно однородны, то государство утратило бы всеобщность как таковую полностью, стало бы неограниченной волей одного единственного частного интереса. Без разнообразия интересов не будет взаимодополнительности между всеобщей конкретностью госу дарства и интересами индивидов и групп гражданского общества. В реальности эта взаимодополнительность не может быть непротиворечивой и бесконфликтной. Так, государство в определенные моменты способно выйти из подчинения гражданскому обществу и властвовать над ним, попирая его интересы. В мягкой форме господство государства, точнее — представляющей его властной группировки, выражается в чрезмерных льготах, привилегиях и окладах "слуг народа", которые нарушают справедливое перераспределение доходов и отвлекают часть средств, предназначен ных для инвестиций в производство. Крайней формой такого господства является элементарное расхищение национального достояния с последующим перетеканием "экспроприированных" у населения ресурсов за границу. Сама возможность подо бной узурпации объясняется простым фактом: властные функции от имени всеобще го исполняются живыми индивидами со своими частными интересами.

Итак, национальный интерес есть конкретно-всеобщее, т.е. взаимодополнитель ность разнообразных интересов, возведенных в своей частности в единый способ жизни, и всеобщей конкретности интереса государства, отличного от ориентации и потребностей лиц, исполняющих в данный момент властные функции. Националь ный интерес и интерес государства никогда не сливаются воедино. Максимального сближения они достигают во внешней политике государства, где приоритет именно государственного начала обеспечивает более-менее устойчивое единство и слитность интересов. Однако это превосходство — временное и относительное, т.к. в конечном счете государство и его политика имеют высшей целью именно достойное (в широком смысле этого слова) существование нации. Таким образом, и в данном случае наци ональный интерес выступает как конкретное целое, которое подчиняет себе более монолитную и абстрактно самодостаточную целостность государства.

Обсуждаемая проблема останется крайне односторонней, если анализ ограничить соотношением национального интереса и государства. Следующий шаг на пути к конкретной полноте ее содержания состоит в выявлении существенного различия между нацией и народом (в собственно политическом аспекте этому соответствует различие между правовым и державным государством), Для политической ситуации в России принципиально важно раскрытие специфики национального или народного суверенитета за общими фразами о них, за риторическим использованием этих разных понятий через запятую. И народ, и нация — это этнические интеграторы цивилизованных (производящих) человеческих сообществ. Как этнические интег раторы народ и нация качественно отличны друг от друга, воплощают разные исто рические силы, средства и цели объединения; каждое из этих понятий по идее — наиболее адекватно в свою историческую эпоху. Народ — надплеменной носитель (но не субъект) державной государственности; нация — политэкономинеская об щность, самодостаточный (не просто самостоятельный, но и не самодовлеющий) центр мирового рыночного производства и духовно-творческой деятельности. В современных обществах они тесно переплетаются, накладываются и наслаиваются друг на друга, но суверенитет одного в своем развертывании отнюдь не тождествен утверждению суверенитета другого. Между интересами, скажем, российского народа и его же интересами как нации может быть не только мир, согласие и гармония, но и весьма серьезные конфликты. Поэтому, во-первых, в каждом случае надо четко сознавать, особенно политикам, о каком по преимуществу — народном или национальном — суверенитете идет речь, а не использовать различные понятия в качестве синонимов. Во-вторых, не становится ли все более недопустимой роскошью борьба за этнический суверенитет в условиях нарастания глобальных проблем для сущест вования человека? Не ушло ли время народного и национального отделения в области экономики и политики (но не культуры!) в прошлое, не стучится ли все настойчивее в нашу дверь проблема становления эколого-экономических интеграторов индиви дов в сообщества? В конце концов, по той же логике самоопределения, не является ли право на жизнь всех и каждого более первичным, чем право на отделение того или иного народа, и нации? На мой взгляд, теоретическое различие между народом и нацией заслуживает самого дотошного обсуждения, а их взаимоотношения должны рассматриваться не только в контексте недавней и текущей истории, но и в перспек тивах глобальной цивилизации человечества.

108                                                                                       Геополитика

Отказ от принципа "абсолютного суверенитета"

О.Ю.Аболин

В реальной общественно-политической практике "национальные интересы" ис пользуются как собирательное понятие, включающее в себя целый ряд компонентов. Это — и совокупность частных интересов граждан, и интересы правящей элиты, и интересы социальных сил, на которые эта элита в первую очередь ориентируется, и даже (последнее по порядку перечисления, но отнюдь не по важности) личные интересы конкретного политического деятеля или группы деятелей, находящихся у власти. И прежде чем сплавиться воедино и приобрести вид "национальных интере сов" в обычном их понимании, все эти компоненты пропускаются через своеобраз ный фильтр, действие которого определяется ментальностью и историческими тра дициями данного общества. Полученный в итоге "продукт" поэтому может быть самым различным по своему реальному содержанию. Как показывает опыт, в неболь ших странах с мощными демократическими традициями, а в особенности — там, где эти традиции сочетаются с отсутствием имперско-колониального наследия и тяготе нием к нейтралитету во внешней политике (Швейцария, Швеция и др.), содержание "национальных интересов" практически полностью сводится к защите граждан от неблагоприятных внешних воздействий (от прямой агрессии или угрозы агрессии до последствий экологических неурядиц в близлежащих странах).

На противоположном полюсе находятся государства, характеризующиеся высо кой степенью социальной напряженности, отсутствием внутриполитического кон сенсуса по основополагающим вопросам, резкими этническими или межрегиональ ными противоречиями, высокой степенью отчуждения граждан от государственной власти, наличием традиций репрессивного подавления инакомыслящих внутри стра ны, а также сравнительно недавним опытом участия в вооруженных конфликтах. В концепциях "национальных интересов", имеющих хождение в этих странах, удель ный вес интересов правящей элиты или отдельных входящих в нее группировок обычно очень велик. Кроме того, вышеупомянутые фильтры восприятия действуют здесь таким образом, что ориентация на истолкование национальных интересов в духе защиты государством интересов своих граждан всячески приглушается, а про тивоположная, делающая упор на обязанность каждого гражданина отстаивать ин тересы государства, как они понимаются самим государством, усиленно выпячива ется и выводится на первый план.

Утверждать, что понятие "национальных интересов" вообще не имеет объектив ного содержания, едва ли возможно. Например, ни одно государство не заинтересо вано в том, чтобы из соседних стран на него обрушился неуправляемый поток бежен цев, и в данном случае не вызывает сомнения как наличие у совокупности граждан государства некоего общего интереса, простирающегося за пределы их страны, так и вероятное совпадение этого интереса с интересами основных общественно-полити ческих сил и руководства страны.

                                                                                                            109

Тем не менее куда большей ошибкой было бы не видеть, сколь тяжкий груз негативного исторического наследия несет на себе это понятие и сколь опасным может оказаться его ничем не ограниченное использование — особенно, если оно начинает употребляться в нормативном плане, в качестве высшей и непререкаемой ценности. Во-первых, если для выявления, скажем, "воли народа" существует це лый ряд объективных методов (выборы, референдумы, опросы общественного мне ния) , то толкование "национальных интересов" может быть сколь угодно произволь ным, оставляя широчайший простор для манипуляций и позволяя легко включать в пресловутые интересы специфические интересы людей, находящихся у власти, или, напротив, к этой власти стремящихся. Так, решение государственного деятеля при бегнуть к массированному применению военной силы, обрекающее на смерть и страдания многие тысячи людей, сразу становится для значительной части общества приемлемым, как только оно начинает обосновываться не стремлением этого деятеля предотвратить возможные нежелательные разоблачения или поднять свой полити ческий рейтинг, а необходимостью защиты "национальных интересов". Тот, кому первому удалось "раскрутить" это понятие в ходе политической борьбы, получает большое преимущество над своими соперниками, вынуждая их оправдываться, ибо от обвинения в "недостаточном отстаивании национальных интересов" один шаг до обвинения в антипатриотизме, а то и в государственной измене.

Но еще более серьезными последствиями чревато безудержное и освобожденное от каких—либо объективных критериев и ограничителей использование концепции "национальных интересов" в сфере международных отношений. Разумеется, на практике "национальные интересы", как они формулируются правительством той или иной страны, могут полностью соответствовать нормам международного права. Однако право судить, насколько это так, "по определению" сохраняется за самой "нацией", а в действительности принадлежит руководству государства или тем, кто громче и активнее других выступает "от имени нации". Проблема — в том оттенке окончательности и суверенности, с которым неразрывно связано понятие "нацио нальных интересов": коль скоро "нация" определила их именно таким образом, никто, кроме нее самой, не вправе оспорить или изменить это. Склонность к комп ромиссам, по почти всеобщему мнению, — качество, похвальное для политика, но "компромиссность в отстаивании национальных интересов" мало кто из действую щих политиков решился бы публично поставить себе в заслугу. "Национальные интересы" различных государств обречены на постоянное столкновение друг с дру гом, и таящийся в них взрывоопасный материал поистине огромен.

Непременный атрибут системы международных отношений, основанной на при мате "национальных интересов" во внешней политике,— объявление той или иной крупной державой отдельных регионов мира зоной своих (особо важных) государст венных, или национальных, интересов. Эффект подобных заявлений не ограничива ется теми регионами, о которых идет речь: если для последних — это недвусмыслен ный намек на готовность в крайнем случае в одностороннем порядке применить силу на их территории, то остальному миру тем самым подается сигнал, что за пределами зоны особых интересов может происходить все что угодно. Таким образом по суще ству вводятся двойные стандарты, а на двойных стандартах (как бы привычны для нас они ни были) никогда не удастся построить сколько-нибудь прочное здание всеобщего мира.

Содержание "национальных интересов" не остается неизменным. На предыду щих этапах истории отношения между национальными государствами (либо союза ми государств) в значительной степени описывались формулой "игры с нулевой суммой", хотя и никогда не сводились к ней полностью. В "игре с нулевой суммой" выигрыш одного участника может быть достигнут только за счет проигрыша другого. Издержки от ведения военных действий, возникавших при особо острых столкнове ниях различных "национальных интересов", были сравнительно невелики и в случае победы с лихвой перекрывались выгодами от аннексий, контрибуций или простого вытеснения конкурентов с завоеванных рынков. К концу XX в. сфера действия подобной формулы применительно к межгосударственным отношениям резко сузи лась и, по-видимому, будет сокращаться и впредь. В противоположность этому усиливается значение той компоненты "национальных интересов", которая являет ся производной от интересов мирового сообщества в целом. Так, последствия любых серьезных нарушений глобальной безопасности (даже если не говорить о крайнем случае — ядерной катастрофе) негативно скажутся на очень многих или даже на всех без исключения членах этого сообщества (необходимость повышения затрат на обо рону, массовый наплыв беженцев, экологические последствия военных действий, сокращение помощи развивающимся странам и т.д.). А относительный успех интег ративных процессов в Западной Европе в последние десятилетия окончательно под твердил истину, которая и сейчас немалому числу людей представляется парадок сальной: отказ от концепции "абсолютного суверенитета", добровольное делегиро вание на надгосударственный уровень части полномочий и компетенции "нацио нального государства" оказываются не только вполне совместимыми с "национальными интересами" (если понимать их в первую очередь как "интересы народа"), но и прямо продиктованы ими. С точки зрения глобального федерализма, человек имеет интересы на самых разных уровнях социальной организации, и ни один из этих уровней не должен приобретать самодовлеющее, гипертрофированное значение. Образно эту совокупность интересов можно уподобить большой матрешке, в которую последовательно "вложены" интересы на уровнях местного сообщества, города, региона, страны, наднациональных сообществ (типа Европейского союза) и, наконец,— на самом внешнем — всемирном, или общечеловеческом, уровне.

110                                                                                       Геополитика

Эпоха буржуазного прагматизма

Л.В. Поляков

На мой взгляд, понятие "национальный интерес" имеет вполне определенный и исторически строго детерминированный смысл. Само возникновение подобного кон цепта требует как минимум одного условия — наличия исторического субъекта, обозначаемого термином "нация". При всей многозначности этого термина, при всей беззаботной неряшливости его использования в русском языке как в научных, так и законополагающих текстах (чего стоит только фраза из введения к Конституции России — "многонациональный народ Российской Федерации"!), его смысл не есть продукт некоего произвольного "усмотрения" или результат сколь угодно изощрен ной дедукции. Понятием "нация" фиксируется эмпирически наблюдаемая истори ческая данность, обладающая набором устойчивых характеристик, благодаря кото рым становится возможным отличить этот исторический субъект от иных человече ских сообществ, объединенных в более или менее устойчивые целостности на каких то иных (по сравнению с "нацией") принципах и основаниях. Тем, что выделяет "нацию" и что составляет второе условие самой возможности разговора об интере сующем нас концепте, как раз и является нечто, выражаемое понятием "интерес".

Первый важный вывод, который, вместе с тем, и является предметом всего после дующего анализа, состоит в том, что нация и только нация есть обладатель интереса, а этот последний существует лишь постольку, поскольку имеется его носитель. "Нация" и "интерес" — не просто парные понятия. Их "парность" включает взаи мозависимость и взаимоопределяемость. Чем выше степень внутренней интегриро ванности сообщества, именуемого "нация", тем ясней и отчетливей предстает при сущий этому сообществу "интерес".

В дальнейшем анализе весьма существенным является выбор типа дискурса об интересующем нас феномене. При всей понятной специфичности отношения "мар ксизма" (или более широко — левой, социалистической мысли) к "национальному вопросу" я полагаю возможным признать в качестве научно-нейтральной базовую констатацию, согласно которой "нация" есть исключительный продукт "буржуаз ного, капиталистического развития". Чтобы придать еще большую нейтральность основанному на этой констатации дискурсу, я предпочту говорить об этом "разви тии" в терминах социально-философской концепции "модернизации", адресуясь в основном к процессу перехода от "традиционных" обществ к "современному". Од ним из важнейших компонентов этого перехода и является становление в качестве интегративных структур глобализующегося мира новых территориально-государст венных сообществ, именуемых "нациями". При этом единственно возможным спо собом консолидации таких сообществ оказывается индустриальное (капиталистиче ское) предпринимательство и городская (буржуазная) цивилизация. Именно капиталистнческая буржуазия всем своим "образом жизни" и типом жизнедеятельности формирует то активное ядро "населения" (первоначально, а иногда все еще "поддан ных"), которое обеспечивает трансформацию традиционалистской, средневеково феодальной государственности Западной Европы в инфраструктуру современных "национальных государств".

                                                                                                            111

В этом процессе принципиально важным является не само по себе слияние сход ноговорящих, сходноверующих и т.п. этносов в некую обобщенную целостность — нацию. В такого рода слиянии нет ничего принудительно-обязательного, и судьба многих этносов современного мира, пребывающих в состоянии разделенности (на пример, курды), демонстрирует это вполне убедительно. Не злая воля других наро дов и не какие-то внутренние дефекты "препятствуют" многим этносам консолиди роваться в нацию и создать "национальное государство". Чтобы произошла такая сборка, необходимо включение индустриально-цивилизующего "преобразователя", необходимо появление "буржуазии" — "среднего класса", смысл жизнедеятельно сти которого и состоит в "самополагании" (говоря гегелевским, но достаточно точ ным в данном случае языком) нации.

Фиксируя такой механизм становления "нации", мы уже не будем удивляться тому обстоятельству, что катализатором национальной интеграции становится именно "интерес". Для капиталистического предпринимателя-буржуа наиболее адекватной формой социальной саморефлексии является прежде всего и главным образом подсчитывание выгоды, наиболее явно и непосредственно представленной в форме "интереса", т.е. процента на вклад. Само "совпадение" этих двух значений в английском, например, языке, исчезающее при переводе на русский (на самом деле в языке не бывает совпадений — есть лишь скрытые тождества и корреляции), говорит о многом.

Поэтому нация, констеллированная буржуазией, прежде всего и главным обра зом ищет свою выгоду, свой процент — свой интерес в самом факте своего существо вания. Будучи механизмом генерирования и поддержания устойчивого экономиче ского роста и увеличения ВНП — того самого смитовского "богатства народов", — "национальная буржуазия" (а никакой иной она и не может быть) в качестве пер вичного интереса имеет необходимость разрешения внутренней двуединой социаль ной задачи. Она должна гарантировать себя от рецидива неконтролируемой государ ственности (этот вопрос решался в английской, американской и французской рево люциях XVII-ХVIII вв.), а затем — от собственного "могильщика", покупая "клас совый" и "социальный" мир.

Реализуя этот первичный интерес, буржуазия стабилизирует "нацию", увеличи вая и постепенно превращая в ощутимое большинство "средний класс". При этом начинает складываться консолидированный интерес нации, ориентированный вов не. Так возникает "национальное государство", которое вынуждено решать в сфере международных отношений и мировой политики ту же двуединую задачу.

Прежде всего национальное государство сталкивается с различными видами им перской государственности, т.е. государственности идеократической. Предельный случай такого столкновения — первая мировая война, в ходе которой противоборст вовали, с одной стороны, имевшие четко выраженные "национальные интересы" национальные государства (Великобритания и Франция), а с другой — реликты Священной Римской империи германской нации в виде Германии и Австро-Венгрии. Участие в войне на стороне Антанты Российской империи с предельно идеократиче скими целями лишь подчеркнуло всю архаичность и бесперспективность существо вания в современном мире безнациональной государственности, неспособной опе реться на консолидированный национальный интерес. Катастрофа мировой войны вызвала к жизни вторую фазу самоутверждения государств с наличными националь ными интересами в столкновении с новыми — интернационал- и национал-социа листическими — идеократиями.           Результат этого столкновения, обозначенный Ф. Фукуямой как "конец истории", свидетельствует о том, что и на международной арене задача выстраивания более или менее гомоген ного мирового сообщества, составленного из субъектов,уже имеющих или вынужден ных вырабатывать национальные интересы, в самом общем виде и первом прибли жении все-таки решена.

112                                                                                       Геополитика

Решение этой задачи принципиально важно для перспектив мирового сообщества в том смысле, что субъекты взаимодействия начинают вырабатывать универсальный алгоритм общения, состоящий в выработке и четкой представленности набора "на циональных интересов". Разговор в модальности "выгодно — невыгодно" оказыва ется единственно продуктивным языком международного общения, превращающим все остальные языки в необязательный, хотя и придающий пикантность всякому общению флёр этно-культурно-религиозной экзотики.

В комбинации с системой международных договоров и общепризнанных норм международного права язык "национальных интересов" становится (подобно анг лийскому языку) универсальным посредником современного мира. Даже в самых интегрированных межгосударственных системах (подобных Европейскому союзу) именно этот язык остается доминирующим, и ни одно предложение, несущее потен циальный ущерб национальным интересам хотя бы одного из участников, не может быть принято. Все в большей степени именно этот язык начинает осваиваться участ никами СНГ — однако лишь в той мере и постольку, в какой мере и поскольку в постсоветских государствах складывается индустриально-буржуазный социальный слон.

Вместе с тем в постсоветском мире (к которому можно отнести и бывшую Югос лавию) национальная государственность столкнулась с неожиданной задачей проти востояния радикальной этнизации. Складывание наций здесь протекает не в режиме последовательного противостояния сначала неконтролируемой государственности и замены ее на демократическую модель, а затем борьбы с могильщиком-пролетарием. "Новая историческая общность" коллапсирует в режиме сброса на почти молекуляр ный (в социальном смысле) уровень, сохраняя одновременно благоприобретенную идеократическую атрибутику. Происходит одновременная этнизация и вторичная коммунизация постсоветского пространства, что чрезвычайно затрудняет нацио нальную консолидацию и, соответственно, переход к государственно-политическо му мышлению в горизонте "национальных интересов".

Особые трудности испытывает Россия, в которой абсолютное этническое боль шинство — русские — испытывает давление со стороны этнических меньшинств (предельный случай — Чечня), препятствующее консолидации российской нации. Между тем очевидно, что адекватное вхождение в современный мир для России невозможно без ясно осознаваемого "национального интереса". Ни российские пол итические элиты, ни субъекты мирового сообщества не в состоянии выстраивать сколько-нибудь долгосрочную политическую стратегию без гарантированного рос сийского национального консенсуса по поводу базовых интересов. Роль России в современном мире достаточно весома и во многом определяюща, а потому процесс выявления российских "национальных интересов" представляется весьма сущест венным для всего мирового сообщества хотя бы в ближайшей перспективе.

Политика как взаимодействие стихийного и рационального начал государственного бытия

С.И.Васильцов

"Национальный интерес" — своего рода неологизм. Поэтому объективное содер жание этого понятия и его соотношение с кругом понятий "смежного" характера невозможно выделить, не учитывая субъективный смысл, который вкладывает в термин "национальный интерес" тот или иной использующий его политик или ученый. Перед лицом проблем, стоящих ныне и перед мировым сообществом (про ходящим через полосу серьезных мутаций), и перед отдельными государственными образованиями (как правило, начинающими испытывать мощное воздействие цент робежных сил), нам кажется целесообразным рассмотреть вопрос о природе нацио нально-государственных интересов. Однако в силу того, что понятие "национальный интерес" представляет, как я уже говорил, очевидное новообразование, более про дуктивно использовать в своем анализе понятие "национально-государственная идея". Последняя есть категория, обобщающая целый спектр различных потребностей и устремлений конкретного государства и практически всегда присутствующая в его интеллектуальных сферах.

                                                                                                            113

В рубежные, поворотные, преисполненные кризисными симптомами времена значение и влияние национально-государственной идеи особенно усиливаются, и в силу этого она делается более доступной для наблюдения и анализа. Именно в такие моменты она нередко доводится до краткости математической формулы, лозунга, эмоционально насыщенного призыва. История последних двух столетий — эпоха наиболее интенсивного развития национальных государств — дала немало примеров такого рода "институциализированных" национальных идей. Скажем, в США наци ональная идея воплотилась в "американскую мечту". В Италии сделалась стержнем идеологии Рисорджименто — призыва к воссоединению и обновлению итальянской нации. В России XIX в. ее пытались сконструировать на почве триединства "право славие, самодержавие, народность". Известны и несравненно более отдаленные ва рианты таких превращенных в формулу национально-государственных идей, подчас обретавших силу политических заклинаний. В Средние века одной из наиболее известных среди них был, несомненно, немецкий "Drang nach Osten". А в античные времена — римский "Pax romana" — идея мира на тех пространствах, которые попали под власть Вечного города. Естественно, возможны и другие примеры.

Однако, что все-таки есть национально-государственная идея, если попытаться рассматривать ее как таковую, вне конкретных временных и страновых рамок? Представляется, что рождается она, как правило, — мы не берем в данном случае идеологические подражания национальной идее — из взаимодействия двух основных общественных начал: стихийного и рационального. Первое зарождается и существует в народе, в его толще и вместе с народом видоизменяется по мере течения исторического процесса, представляя скорее набор интуитивно вырабатыва ющихся (в ответ на изменение окружающей общественной среды) потребностей и реакций. Это начало крайне индивидуализировано и проявляется скорее в чувство вании и спонтанной рефлексии, чем в осмыслении исторических событий и своего места в них. Можно сказать, что речь в данном случае идет о низовой и иррациональ ной национальной идее, которая пытается воплотить массовые людские ощущения в достаточно невнятный — в силу верховенства эмоций — ответ на изначальную проблему любой национальной идеи: "кто мы, откуда идем, чего мы хотим и каковы наши цели?"

Второй — уже почти исключительно рациональный момент. Это базовый элемент сознательно отрабатываемой государственной идеологии, которая по самой своей сути (особенно в крупных, захватывающих целые геополитические пространства государствах имперского типа) стремится преодолевать национальные рамки, сковывающие ее путами чистоэтнических интересов и ограничений. В то же время объективная задача государственной составляющей любой национальной идеологии — уловить "низовые" народные чувства и ощущения, понять их, как бы "примерить" к задачам государства и, соответственно, синтезировать их, слить, сплавить воедино, дав тем самым ответ на выдвигаемые народом запросы. Государственный элемент национальной идеологии, обобщая и систематизируя массовые надежды и чаяния, как бы отвечает на следующий круг вопросов: "что нам, как государству, следует делать, учитывая запросы общества?" и "каким образом мы должны это сделать?" Следует отметить и еще один момент: данный, высший по своему положению в духовной жизни, слой огосударствленного сознания в большинстве случаев практи чески лишен эмоционального начала, он строг и реалистичен, а нередко и крайне жесток в своей реалистичности.

Народное, окрашенное чувством начало и начало рационалистичное, государст венное находятся в процессе перманентного взаимодействия. Область их встречного взаимопроникновения, срастания и есть — на уровне интеллектуальной сферы каж дого общества — почва формирования и "материя" национально-государственной идеи. Чем шире область данного взаимодействия, чем органичнее (без сильного взаимного отторжения) оно проходит, чем сильнее и крепче сочетания этих двух начал, тем мощнее и жизнеспособнее возникающая из такого взаимодействия наци ональная идея, и тем долговечнее и действеннее она. В этом контексте сама политика предстает прежде всего осознанным и управляе мым поиском путей сближения и взаимодействия двух начал государственного бытия: стихийного и осознанного.

114                                                                                       Геополитика

История показала: более или менее "паритетное" сочетание двух указанных начал способно творить в известном смысле политические чудеса, рождая эпохи подобные европейскому Возрождению. В то же время преобладание "низового" , народного чувствования в национальной идее создает крайне жизнестойкие и одно временно как бы обращенные в с е б я государственные образования, дает мощный стимул органичному и мирному развитию нации. Достаточно упомянуть в качестве примера роль идеологии "американской мечты" в триумфальном шествии американ ской нации и ее культуры в XX веке.

Однако нерационализованное народное чувствование может обернуться и взры вами бунта, и долгим, даже "вечным" отрицанием порядка.

Возобладание же рационалистического государственного, "верхушечного" нача ла нередко выковывает национальные идеи, свойственные "сильным" обществам автократического типа, обращенным не только и не столько внутрь себя, сколько вовне, делающим ставку на внешнюю экспансию. Такова была германская идея "натиска на Восток" во всех ее менявшихся из века в век ипостасях. Неодухотворен ное стихийными людскими чувствами и желаниями строгое конструирование госу дарственной идеи, как правило, способно даже в самом удачном случае произвести на свет лишь худосочное и бесплодное "интеллигентствование" на государственном уровне. А в худшем — диктатуру, насильственно внедряющую набор кабинетно выработанных догм по всей властной вертикали.

Традиционное государственное, рациональное начало в переломные моменты истории зачастую оказывается неспособным срастись с низовым национальным ми роощущением. Между этими началами образуется как бы идейный и эмоциональный зазор — вакуум, в который устремляются иные, врывающиеся со стороны идеи и организующие начала, своего рода политические "неологизмы". Нередко они улав ливают идущие из глубины общества запросы и по-своему, часто "нетрадиционным" — для культурных обычаев эпохи — образом отвечают на них, давая морально-пол итическое "осмысление" государственности. Именно так появились на свет и фа шизм, и коммунизм.

Государственные интересы как обобщение национальных

К.Э.Сорокин

В деле разработки и осуществления внутренней и внешней политики любого государства принципиально важной, базовой является категория его интересов. Зная, в чем они заключаются, можно сформулировать общий стратегический курс, а дальше определить, что мешает его практическому воплощению и какие корректи рующие меры — с учетом возможностей данного государства — следует предпринять для преодоления существующих препятствий. Проблема, однако, состоит в том, чтобы определить конкретное содержание категории интересов, но прежде всего — правильно обозначить данную категорию. Советские "перестроечные", а затем и российские политики и ученые запустили в оборот и активно пользуются термином "национальные интересы" (вместо использовавшейся в последние десятилетия СССР категории "государственных интересов", которая, в свою очередь, вытеснила декларируемые ранее интересы "классовые"), прилагая его в т.ч. и к России. Данный термин и соответствующая категория восходят к концепции нации—государства, которая была сформулирована вскоре после Великой Французской революции и постепенно укоренилась (и до последнего времени бесспорно доминировала) в обще ственно-политических науках государств, принадлежащих к евроатлантической ци вилизации. Разумеется, перенимать очевидные достижения западной мысли, технической или гуманитарной, не только не стыдно, но и необходимо. Но в данном случае польза некритического заимствования сомнительна, ибо, как представляется, поня тие "национальных интересов" все больше выпадает из контекста современной мировой политики.

                                                                                                            115

I

В первую очередь снижение оперативной полезности категории "национальных интересов" связано с нарастающим кризисом полиэтнической модели "нации-го сударства" — как самого объекта, так и его концепции. Во всем мире "появляется новый опасный феномен: обанкротившиеся (полиэтнические) нации-государства, совершенно неспособные сушествовать как нормальные члены международного со общества", — цитирует своих единомышленников из журнала "Форин Полиси" профессор университета им. Дж. Вашингтона (1, с. 266).

Под вопрос ставится и "либеральное" определение нации как "культурно-линг вистической общности". Его вытесняет в теории и особенно заметно на практике "нелиберальная трактовка, считающая нацию общностью людей, основанной прежде всего на генетической (и религиозной) близости (2, с. 94). Одну из причин бурного роста "этнорелигиозного самосознания" ученые видят в реакции людей на растущую "насильственную" глобализацию международной жизни. "По мере того, как люди и институты теряют автономию, что является неизбежным следствием глобализации международных контактов, они все больше стремятся защитить свои интересы и добиться психологического комфорта, сильнее тяготея к "находящимся под рукой" общностям, к которым они так или иначе принадлежат. Консолидация этнических меньшинств и нарастающая волна религиозного фундаментализма — очевидные примеры ответного движения в сторону локализации, которое генериру ется процессом глобализации" (1,с. 263). Этот подход объясняет, почему в изолиро ванном от глобализации "застойном" СССР этнонационализм находился в дремотном состоянии, и почему он стал быстро пробуждаться в эпоху Горбачева, который методами Петра I вознамерился затащить Советский Союз в лоно "мировой цивилизации". Он же предрекает дальнейшее умножение этнических проблем теперь уже в России в случае, если та будет и дальше быстро и бездумно "открываться внешнему миру".

Очевидно, именно нарастание этнонационализма: активизировало в свое время обсуждение на Западе проблемы прав национальных меньшинств (в 60-е годы); привело сначала к консолидации, а затем к большему обособлению этнических общин в иноэтнических странах, что расслаивает давно уже сложившиеся там нации, стимулируя общее ослабление их интегрирующего потенциала; породило прогресси рующее стремление к политической автономии, все чаще переходящее в сепарати стскую плоскость, компактно проживающих нацменьшинств; в последнее время вызвало к жизни такое явление, как "этнические чистки", проводимые государст венными институтами, оккупированными этнобольшинством. Примеров подобной тенденции можно привести множество — от экстремальных (экс-Югославия) до относительно умеренных ее проявлений. К последним можно отнести ситуацию в США, где обозначились ослабление американской нации, нарушение ее внутренних целостности и единства. Трудно избавиться от впечатления, что американское общество чуть ли не сплошь состоит из разного рода меньшинств и обособленных этнических общин (китайской, еврейской, мексиканской, русской, польской и др.). На юге страны значительная часть населения прекрасно общается на испанском или китайском языке, но очень плохо понимает общенациональный английский. Заметные достижения серь езной американской культуры за последние годы тоже, пожалуй, "этноориентированы" (как произведения недавнего лауреата Нобелевской премии по литературе афро-аме риканки Т.Моррисон или "Список Шиндлера" кинорежиссера С.Спилберга). Я уже писал, что не случайно американские политологи все реже говорят о своем обществе как о "плавильном котле", предпочитая термин "крупно нарезанный салат", а некоторые ученые (С.Хантингтон и др.) даже предрекают США внутренние цивилизационные разломы. Если попытаться оценить степень их консолидации, то, наверное, нынешняя американская нация опустилась до уровня, к которому подтянулось советское общество на рубеже 70-80-х годов, когда, по словам главного политика СССР тех времен, "показателем растущей однородности советского общества, торжеством национальной политики КПСС стало образование исторически новой социальной и интерна циональной общности — советского народа" (3).

116                                                                                       Геополитика

II

Получается, что термин и категория "национальных интересов" (НИ) более или менее приемлемы, если речь идет о моноэтнических государствах, которых не так уж много; по некоторым оценкам — только 20% государств мира более-менее этни чески гомогенны (4). Но даже в отношении них использование понятия НИ вызывает вопросы и порождает сложности. Обозначу некоторые из них. 1. Если говорить об интересах нации, значит — всей нации? Но ведь любая нация неоднородна хотя бы в силу неизбежного социально-экономического расслоения. А раз так, то единого набора интересов для составляющих ее групп или "верхов" и "низов" просто не может быть. Конечно, их единение происходит, но лишь в особых обстоятельствах и по самым общим вопросам (например, в условиях угрозы войны, когда на карту поставлено выживание действительно всей нации, либо массированного инонацио нального экономического вторжения). 2. Даже в моноэтнических и унитарных госу дарствах (как Франция или Китай) интересы населения составляющих их регионов существенно дифференцированы, а в случае с федерациями эта разнонаправлен ность усиливается (мнения более консервативно настроенной немецкоязычной части конфедеративной Швейцарии подавляют на референдумах иные ориентации). 3. Подчеркивание интересов нации вряд ли уместно в условиях, когда наблюдается рост направленного вовне национализма даже в "образцовых демократиях" ("великая Япония"), и когда некоторые эксперты называют следующее столетие временем этнических и межнациональных конфликтов. 4. Использование термина НИ запу тывает ситуацию тогда, когда за рубежом проживает часть нации (например, венгры в румынской Трансильвании — следует ли в этом случае говорить о НИ только венгер ских венгров или румынских тоже?) либо когда нация разделена между двумя государ ствами (чьи интересы более "национальны": северных или южных корейцев?).

III

В значительном большинстве случаев, когда многие сложившиеся нации рассла иваются, давая все новые основания квалифицировать соответствующие им государ ства как выражение полиэтнические* или даже как многонациональные (нередко самые маргинальные этносы предпочитают считать себя "отдельной нацией", в крайнем случае, частью зарубежной нации), еще меньше причин пользоваться ка тегорией и термином НИ. Рассмотрим два варианта полиэтничности/многонацио нальности.

Вариант А. Имеется четко выраженный главный этнос (нация) и маргинальные этносы (нацменьшинства). Кто на деле формулирует НИ страны? Очевидно, основ ная нация (в первую очередь ее верхушка), которая правит бал по собственному разумению, особенно в принципиальных вопросах. Иначе почему так остро стоит вопрос о защите прав нацменьшинств даже в "образцовых" западных странах? Но тогда здесь также возникают уже обозначенные (для моноэтнических стран) пробле мы с определением совокупных интересов всех слоев ведущей нации и угроза под хлестывания национализма ее элиты (а, может быть, и всей нации). Кроме того, раз в нынешних условиях концепция НИ страны фактически подразумевает примат интересов (элиты) ведущей нации (а не нации-государства, общего для всех населя ющих его этносов), то ее использование соответствующим образом настраивает практическую государственную политику, создавая впечатление у маргинальных этносов о большем или меньшем их игнорировании в данной стране.

* Полиэтничность возникает, видимо, тогда, когда в государстве образуется иноэтническая община(ы), значительная по размерам и масштабах данной страны, особенно если эта община организована в этнические ассоциации и политико-этнические партии (что характерно, например, для ряда восточноевропейских стран), располагает печатными органами, имеет компактные места проживания. (Подр. об этой проблеме см. 5)

                                                                                                            117

Тем самым придается дополнительный импульс как росту этнонационализма среди нацмень шинств, его дальнейшему перерождению в сепаратизм (в случае компактного проживания маргинальных этносов), так и нарастание национализма извне в том слу чае, если нацменьшинства имеют государственность по другую сторону границы. Ответом же этому может быть всплеск национальных чувств ведущей нации, тем более что нередко "альтернативные" интересы руководителей маргинальных этно сов сводятся к элементарным территориальным требованиям*, и интересы эти с корыстью поддерживаются и даже вдохновляются из-за рубежа**. В результате ситуация и в стране, и далеко за ее пределами резко дестабилизируется.

Варинат Б. В рамках государства в силу исторических причин сосуществуют две или более сопоставимые — по численности, уровню экономического, культурного развития — нации либо одна ведущая нация "уравновешивается" совокупностью меньших наций. Чьи тогда национальные интересы должны быть признаны НИ страны? На этот счет, как правило, существуют прямо противоположные и одинако во упорно отстаиваемые точки зрения. Неудивительно, что в мире немного примеров длительного добровольного сожительства сопоставимых наций (этносов) в рамках одного государства, а больше опыта расставаний или длительных внутренних раздо ров (ЧССР, СССР, Югославия, Кипр, Канада, Индия), в лучшем случае — федера лизации (Бельгия). И это несмотря на то, что в условиях образования соперничаю щих геополитических коалиций, сила которых — в интеграции ресурсов стран-уча стниц, очевидны все серьезные преимущества тесного — в рамках единого крупного государства — объединения потенциалов нескольких "полных" наций, и столь же понятны перспективы нарастающей дестабилизации тогда, когда не удается прове сти процедуру "бархатного развода". Действительно, при разрушении или ослабле нии федеративных связей заметную для всех роль сыграло и играет исчезновение центральных "цементирующих обстоятельств" (ЧССР — крах соцсистемы, СССР — отказ от общей идеологии, Югославия — указанное плюс еще и смерть Тито, а также в этих и многих других случаях ослабление общегосударственных экономических связей, включая стремление к автаркии более благополучных регионов). Но верно и другое. Центробежные тенденции резко усиливались, а в ряде случаев и провоциро вались тезисами о несовпадении интересов этносов, населяющих государство, остры ми и болезненными спорами о примате того или иного набора Н И, затушевывавшими объективное существование общих для всех государственных интересов (как внешних, так и внутренних).

Можно, конечно, продолжать упорно придерживаться понятия НИ, настаивать на создании "своих" государств всеми — за исключением мельчайших и разрозненных — этносами-нациями***, но негативные эффекты такого подхода, включая последствия уже произошедших или возможных распадов полиэтнических/много национальных государств, уже превысили реальные и ожидаемые преимущества.

IV

На мой взгляд, целесообразно говорить не о национальных, а о государственных интересах (ГИ). Тогда сразу исчезает много проблем, связанных с использованием концепции НИ, не остается основы для бесконечных и взрывоопасных дискуссий о соотношении "национального" и "государственного" в интересах политической об щности (первого — как отражения требований самых разных структур гражданского общества, второго — как позиций политического института), о соответствии "сецес сионного" выражения национального (этнического) интереса нормам международного права (принципам нерушимости границ и территориальной целостности государств). Будут иные проблемы (определения круга ГИ, взаимодействия граждан — вне зависимости от этнической принадлежности — с государством и отстаивания их прав), но от них в любом случае никуда не уйти.

* Как отмечает профессор международного права Г.Готтлиб, " государственность стала высшим призом националистов, их флаг — самоопределение, а характер требований — территориальный" (6).

** "Хотя распад многонационального государства способен создать вакуум силы или новый баланс сил государств-наследников, — пишет американский эксперт, — эти результаты могут быть стратегически выгодны некоторым странам.... С учетом угрозы, которую представлял СССР для США (а ранее угрозу со стороны Империи Романовых для Великобритании), вовсе не очевидно, что единство на территории СССР лучше, чем группа соперничающих между собой стран-наследниц". Здесь же он отмечает, что для этих самых "некоторых стран должны существовать прямо противоположные стандарты: по его мнению, например, США в 1958 г. законно расширились, присоединив в качестве штатов Аляску и Гавайи, теперь должны "впитать" и Пуэрто-Рико (2, с. 90,98).. Любопытно, что еще в 20-е годы геополитик и-"евразийцы" предупреждали о том, что "стратегия фрагментарности работает на пользу морским державам (т.е. США и Англии — К.С.) в ущерб континентальным (в том числе и России — К.С.)" (7).

*** По мнению некоторых авторов, на повестке дня стоит создание по крайней мере нескольких десятков новых этнически "чистых" государств (см. 2, с. 90).

118                                                                                       Геополитика

Представляется, что базовые, универсальные ГИ выражены в источниках между народного права (таких как Устав ООН, Заключительный акт Совещания в Хель синки и т.д.). Это (перечислено бегло) физическое выживание и политическая неза висимость данной страны, недопущение вмешательства в ее внутренние дела извне, целостность ее территории и неприкосновенность границ. Сюда же следует отнести наращивание внутренней силовой и ресурсной базы государства (которая, в свою очередь, является важнейшим инструментом отстаивания и продвижения всей сово купности ГИ, а нередко и основой для провозглашения новых интересов как целей государственной политики), расширение сферы его геополитического влияния, рост безопасности и благосостояния граждан (чем богаче граждане, тем богаче само государство), всесторонний прогресс общества и, конечно же, развитие его культуры во всем многообразии ее составляющих.

Кроме того, у каждой страны имеется набор уникальных государственных интересов, определяемых спецификой ее географического положения, внутренней социально-экономической и политической ситуацией, позицией данной страны в миро вой экономике и политике, ее национально-культурными и цивилизационными особенностями. При этом географические и экономические факторы, по моему мне нию, имеют особое значение (8). Поскольку целый ряд формирующих уникальные ГИ факторов подвержен постоянным изменениям, то, видимо, и сами эти интересы могут эволюционировать с течением времени.

Во всей совокупности ГИ абсолютно законными следует считать те из них, которые закреплены в качестве норм международного права. Не кодифицированные этим правом интересы, но и не нарушающие законных интересов других государств, тоже, видимо, справедливы (по древнему принципу: моя свобода оканчивается там, где начинается свобода другого). Это в теории, а в жизни приходится констатировать, что наличие реальных силовых возможностей для отстаивания спорных интересов и/или применение превосходящей силы для их практической реализации также превращает эти "сомнительные" интересы (обычно постфактум) во вполне легитимные для мирового сообщества (вспомним многочисленные американские интервен ции в Латинской Америке последних лет).

V

Хотя категория государственных интересов в целом объективна и по сути своей сугубо рациональна, на практике интерпретатором и выразителем ГИ выступает политическая элита общества, прежде всего та ее часть, которая непосредственно находится у власти. В свою очередь, представители других элитарных групп (науч ной, военной и т.д.) постоянно проводят экспертную оценку внутренней и внешней ситуации, совокупной мощи страны, определяют и ранжируют ГИ, выявляют угрозы этим интересам и предлагают политику по преодолению угроз и достижению выдви нутых внутренних и внешних целей.

В странах с либеральным режимом правления конкурирующие политические программы, каждая по-своему определяющая систему текущих и перспективных ГИ и меры по их продвижению, периодически представляются на суд избирателей. Одна из них добивается — по результатам баллотировки (выборы, референдум) — демократической легитимации. Кроме того, оперативное формулирование правящей элитой ГИ и меры по их осуществлению должны получать (или нет) поддержку парламентариев, которым избиратели делегировали соответствующие права. В не демократических государствах выбор в пользу тех или иных ГИ чаще всего является итогом соперничества различных групп элит (между политической и военной или экономической, например) и закулисных баталий в государственном руководстве, а затем объявляется стране и миру. Но в обоих случаях "народу" отводится по сути нетворческая, "реагирующая" Функция — либо одобрение (избрание/переизбрание авторов программы; при нелиберальном режиме — пассивное согласие, конформизм), либо неодобрение (неизбрание инициаторов непопулярных формул или дей ствий по реализации ГИ; глухое недовольство, восстание).

                                                                                                            119

Поскольку ГИ не могут быть выражены иначе, чем через посредников-интерпре таторов, неизбежны случаи их прямого и грубого нарушения под воздействием субъ ективных обстоятельств — политической ориентации, мировоззрения, да и просто разного уровня государственного интеллекта руководства страны. Примером тому может служить неоправданная и практическая безвозмездная сдача советским руко водством в конце 80 — начале 90-х годов ряда геополитических позиций нашего государства (9). Хотя в данном конкретном случае факт волюнтаристского наруше ния ГИ достаточно очевиден, не всегда можно сразу сказать, правильно ли тогда были определены перспективные ГИ. И в нужном ли направлении ведется современная государственная политика России, во многом наследовавшей как преимущества, так и слабые стороны государственных позиций Союза ССР, особенно если имеются альтер нативные и с тщанием обосновываемые точки зрения. В таких спорных случаях, видимо, только долгосрочные практические результаты оспариваемой политики могут доказать либо ее целесообразность, либо, наоборот, ошибочность (лучшего пробного камня, чем принцип "практика — критерий истины", пока что не придумано).

VI

Но, может быть, в результате развития межгосударственной интеграции государ ственные интересы сократятся до минимума, а то и вовсе отомрут? Действительно, в условиях расслоения мира на соперничающие зоны преимущественной интеграции у участников подобных группировок возникают и коллективные (надгосударствен ные) интересы, которые до определенной степени могут замещать или видоизменять изначальные ГИ отдельных стран.

В обозримой перспективе межстрановая интеграция будет происходить по пре имуществу в социально-экономической и внешнеполитической сферах, и даже в ходе интеграции не избежать коллизии "частно"-государственных и коллективных интересов (вспомним трудный процесс выработки и ратификации Маастрихтских соглашений).

В свою очередь, дифференцированные национальные интересы, которые все ча ще, по моим наблюдениям, интерпретируются сегодня как имеющие по преимуще ству "общественный", т.е. относящийся к разным сегментам гражданского общества (этническим, регионально-ассоциативным, социально-групповым и т.д.), характер, будут, вероятно, пока уступать обобщающим их "частно -государственным и над государственным (коалиции стран) интересам. Если развернуть это предположение в примере, то надгосударственные интересы Европейского сообщества как мирового центра силы все больше доминируют над национальными интересами входящих в него стран, хотя бы той же Италии, чье гражданское общество (или нация?) ощутимо раскалывается по линии север-юг.

В более же отдаленном будущем человечество неизбежно столкнется с растущей нехваткой мировых ресурсов, все более дефицитными будут становиться и рынки готовой продукции. Это приведет к обострению противостояния между сложивши мися коалициями стран, если они не сумеют договориться о квотировании "дефици та". Но не исключено также, что борьба за ресурсы снова распространится с меж группового на внутригрупповой уровень. В результате сфера действия коллективных интересов опять сократится, а значимость государственных интересов отдельных стран резко возрастет.

VII

Всему — свое время? Возможно ли "перескочить" ступень развития, миновав пройденные другими обществами и государствами вроде бы исторически логичные стадии и выйдя сразу на более высокий уровень? Не похоже ли подобное допущение на марксистско-ленинский волюнтаризм (случай с Монголией и другими)? История, казалось бы, показала, что она не терпит насильственных ускорений и все должно развиваться стадиально. Между тем естественно-научные эксперименты свидетель ствуют: если создается соответствующая — новая — среда (химическая или иная), объект может развиваться в ином темпе, мгновенно минуя те стадии эволюции, на прохождение которых в традиционных условиях требовалось значительное время.

120                                                                                       Геополитика

Если в силу, предположим, внутренней антиномичности (В.Ключевский) России ее общество не "сплавилось" в нацию, ее государственность не "доросла" до уровня нации-государства, а к концу XX в. историческое время интеграции наций-госу дарств проходит, то, вероятно, нашим ученым и политикам стоило хотя бы задаться вопросами. Не создали ли общемировые условия конца нашего века ту самую "экс периментальную среду", в которой Россия образуется как государство "нового ти па" , политически интегрирующее в себе разные цивилизационные элементы и уров ни социально-экономического развития, с необъясненной пока научно моделью? Нужно ли дожидаться образования нации-государства, чтобы продвигать государст венные интересы России в ее внутренней и внешней политике? Либо по-прежнему мы будем продолжать непонятое нами живое втискивать в рамки традиционных и "закономерных" (исторически, политически, социально, экономически и т.д.) кон струкций, отсекая даже возможность иного пути становления государственности России? В последнем случае придется признать, что заявленную властями еще в 1992 г. задачу создания концепции национальной безопасности России с учетом ее наци ональных же интересов соответствующие политики и эксперты не смогли выполнить даже к началу 1995 г. не только по нерадивости, неумению, непрофессионализму. Может быть, ее вообще невозможно сейчас сконструировать, как решить квадратуру круга с помощью одних только циркуля и линейки?

Вряд ли кто в здравом уме попробует сформировать концепцию "национальной безопасности" Европейского сообщества со всем, что объединяет и разделяет состав ляющие его государственные элементы. В этом, видимо, и состоит проблема дефини ции интересов многосоставных (в разных смыслах) сообществ. Ведь та же квадратура круга отлично решается с привлечением других средств. Тогда, может быть, следо вало бы строить концепцию государственной безопасности России как субъекта мирового сообщества и политической агломерации этносов, культур, социальных групп неодинакового уровня развития, но тем не менее обладающей неким набором общих интересов, требований, целеполаганий, идеалов, наконец?

Этот вопрос, вытекающий из всех предыдущих рассуждений, я прямо адресую тем политикам, на которых возложены соответствующие задачи.

1. Rosenau J. New Dimensions of Security. The Interaction of Globalizing and Localizing Dinamics. — "Security Dialogue", 1994, vol. 25. № 3.

2. Lind M. In Defense of Liberal Nationalism. — "Foreign Affairs", 1994. vol. 73, № 3.

3. Брежнев Л.И. Исторический рубеж на пути к коммунизму. — "Коммунист", 1977, № 17, с. б.

4. См. Evans G. Cooperative Security and intrastate Conflict. - "Foreign Policy, 1994, № 96, p. 5.

5. Scheffer G. Ethno-National Diasporas and Security. — "Survival, 1994, vol. 36, № I, p. 60-79.

6. Gottlieb G. Nations Without Sates. — "Foreign Affairs", 1994, vol 73, № 3, p. 102.

7. См.: Очирова Т. Геополитическая концепция евразийства. — "Общественные науки и современность",

8. См.: Сорокин К.Э. Геополитика современного мира и Россия. — "Полис", 1995, N9 1.

9. См. в частности: Корниенко Г. Закончилась ли "холодная война". — "Независимая газета", 16.VIII. 1994.

Автор благодарит руководство Международной школы социальных наук (ISSS) универси тета в Тампере (Финляндия) за предоставленную возможность работы над данным материалом.