Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

Размышляя над прочитанным                                                           133

"ИСКУССТВО ВОЗМОЖНОГО" В КАТЕГОРИЯХ НАУКИ

Л.Г. Истягин

ИСТЯГИН Леонид Григорьевич, доктор исторических наук, ведущий исследователь Института мира РАН.

Долгое время не признававшаяся и даже гонимая, политология, или политиче ская наука, переживает у нас сегодня, по крайней мере внешне, бурный подъем. На политологию, можно сказать, мода. А мода в науке лишь очень редко бывает вполне полезной, чаще она сопровождается издержками. И в самом деле, в потоке политоло гической продукции наряду с добротным содержанием появляется немало пены, иной раз далеко не безвредной, когда, например, бездумно и зачастую случайно привлекаемые понятия и категории преподносятся как политологические без огляд ки на самую проблему предмета политологии как науки.

Налицо потребность в серьезной литературе, вводящей в политологию и могущей служить в сфере этой науки своеобразным дорожным указателем, какие имеются в других общественных науках.

ТАКУЮ примерно цель и поставил перед собой один из наших известных специ алистов-политологов К.С. Гаджиев в своем труде*. Изданная книга вполне способна эффективно выполнить предназначенную ей просветительскую и дидактическую роль, роль "путеводителя", а также и целостного вводного курса, и совершенно заслуженно она отмечена премией на специальном конкурсе, проведенном Государ ственным комитетом РФ по высшему образованию и Международным фондом "Культурная инициатива". Притом у работы Гаджиева есть и второй план: в ней как бы очерчиваются достигнутые рубежи, на которых исследовательская мысль закре пилась уже довольно прочно и отправляясь от которых можно достаточно уверенно развивать дальнейшее изучение проблем и явлений политики. Однако оба плана не разведены между собой, а скорее органически совмещены в единой ткани мыслитель ного материала, и этим определяется своеобразие интонации книги Гаджиева как научного труда и пособия одновременно.

Уже выделение предмета политологии как науки, отграничение ее от ряда смеж ных дисциплин — задача отнюдь не из однозначно-простых. Как самостоятельная область знания политология сформировалась в мировой науке лишь сравнительно недавно, она всего лишь ровесница нашего века или чуть старше, и немалые слож ности связаны хотя бы с тем, что поколения мыслителей-классиков десятилетиями и даже веками анализировали политические процессы и явления с помощью набора средств, заимствуемых из самых различных наук и отраслей знания, от философии права до политэкономии и даже естественных наук. Вот почему автор, сопрягая историю (и предысторию) политической науки с историей ее предмета, вычленяемо го им, постоянно предпринимает экскурсы в те или иные, более или менее отдален ные периоды развития обществознания — от возникновения предпосылок для ста новления политической науки и вплоть до формулирования ею собственных методо логических принципов. Во всех тех случаях, когда приходится иметь дело с понятий ными или категориальными неопределенностями, обращения автора к истории вопроса дают возможность читателю приобщиться к логике самодвижения науки, как бы ставят его в положение соисследователя, поощряемого к состязательному поиску решений, ненавязчиво инициируют дискурс по важнейшим центрообразую щим направлениям и политологии как науки, и политики современности как ее основного предмета.

Ключевое значение, естественно, придается самому понятию политического. Чи татель книги очень быстро убеждается в том, что основы политологии не даются без определенного социально-философского видения, без определенной общефилософ ской подготовки. Так, понятие о мире политического можно составить, лишь усмот рев в нем подсистему человеческого общежития и лишь в совокупности с другими подсистемами, прежде всего экономикой и гражданским обществом, причем все эти подсистемы находятся в неразрывной взаимосвязи. Особенно тонким и сложным делом оказывается, например, разграничение мира политического с гражданским обществом: "речь идет об их разграничении лишь в смысле веберовских "идеальных типов." Гражданское общество и мир политического "не могут существовать друг без друга...

* Гаджиев К.С. Политическая наука. Пособие для преподавателей, аспирантов и студентов гумани тарных факультетов. М., "Сорос" — Международные отношения", 1994, с. 398. (Программа "Обновле ние гуманитарного образования в России").

134                                                           Размышляя над прочитанным

Более того, есть ряд институтов и феноменов, которые могут быть отнесены одновременно и к сфере гражданского общества, и к политической сфере в качестве связующих звеньев... К ним относятся политические партии, механизмы избира тельного процесса, политические организации и объединения, клубы, средства мас совой информации и т.д." (с. 90).

Гаджиев определяет мир политического как особую сферу жизнедеятельности людей, связанную с властными отношениями, с государством и государственным устройством, с институтами, принципами, нормами, призванными гарантировать жизнеспособность сообщества людей, реализацию их общей воли, интересов и по требностей. Иными словами, под политическим автор предлагает понимать все то, что относится к явлениям, институтам, организационным формам и отношениям, за которыми стоят власть и авторитет (включая идеологию и мировоззрение), сущест вующие в обществе для утверждения и сохранения порядка и реализации других жизненно важных целей (с. 93-94).

Из этого определения следует, что понятие политического превосходит по своему объему понятие государственного: "Очевидно, что "политическое", "мир политиче ского — более широкие понятия, нежели понятия "государство", "политическая система", "власть" и т.д." (с. 96). Как подчеркивает автор, "в сущности, политика начинается там, где существуют конфликты. Политика призвана найти пути и сред ства разрешения возникающих в человеческом сообществе конфликтов" (с. 94).

Словом, какой-то своей частью мир политического должен распространяться на общественные — независимые от государства сферы.

Формулировки по данной конкретной проблеме, связанной с соотнесением объемов рас сматриваемых понятий, показались нам в некоем пункте не вполне завершенными. Кое-где в книге, а также в одной из чуть ранее опубликованных автором статей (1) логически жесткое (хоть и оправданное) разграничение гражданского общества и государства, при особо акцентированной (хотя и не менее оправданной) трактовке государства как основополагаю щей категории политического, без соответствующих четких оговорок воспринимается как неоправданно жесткое разведение политического и общественного. Следовало бы, по нашему мнению, прямо говорить о распространении мира политического на общество в той мере, в какой оно способно разрешать конфликты.

Наличие политического в негосударственных сферах общества со всей недвус мысленностью следует, собственно говоря, из фигурирующего в монографии перечня субъектов политики, политических отношений, простирающегося не только на "ближнюю", но и на "дальнюю" среду политической системы — на "общество, взятое в целом" (с. 117). Автор приводит здесь классификацию субъектов политики, предложенную Б.И. Ковалем и М.В. Ильиным (см. 3); при этом представляется вполне очевидным, что как субъекты "социального уровня", так и некоторые из "институциональных" и "функциональных" субъектов политических отношений полностью или частично принадлежат к общественной — независимой от государст ва сфере. Наконец, из собственного авторского изложения явствует, что в современ ных социумах тенденция к урегулированию конфликтов внутриобщественными средствами, без выхода на государственный уровень, не только вообще имеет место, но в наши дни и нарастает.

Ее важнейшей общей исторической предпосылкой как раз и является складыва ние и утверждение гражданского общества.

ТЕМА гражданского общества как таковая, вообще говоря, отчасти выходит за рамки политологии, в ряде существенных аспектов больше относясь к социологии. Поскольку же политические институты так или иначе имеют социальную подопле ку, политолог должен ее выяснять, и Гаджиевым это сделано в целом весьма основа тельно и полностью в русле стержневой темы монографии. Он исходит из того, что человек по природе своей — существо общественное и, следовательно, общество "как таковое" в человеческой истории существовало всегда. Иное дело — гражданское общество, этот сравнительно поздний феномен, возникший на рубеже перехода от средневековья к Новому времени. Его формирование связано с утверждением идеи индивидуальной свободы, самоценности каждой отдельной личности.

                                                                                                            135

Гаджиев дает развернутое определение гражданского общества: это — и социаль ное пространство, в котором люди связаны между собой и взаимодействуют в каче стве независимых как друг от друга, так и от государства индивидов (с. 74), облада ющих неотчуждаемыми правами на жизнь, свободу и стремление к счастью, и в то же время "система обеспечения жизнедеятельности социальной и духовной сфер, их воспроизводства и передачи от поколения к поколению. Это — система самостоя тельных и независимых от государства общественных институтов и межлично стных отношений, которые создают условия для самореализации отдельных инди видов и коллективов и через которые выражаются и реализуются частные интересы и потребности — индивидуальные или коллективные. Речь идет о таких институтах, как семья-церковь, средства массовой информации, культурные институты, научные, профессиональные и иные объединения, ассоциации, организации и т.д. (2, с. 97).

Если такая организация социального пространства означает, говоря словами рус ского мыслителя С.Л. Франка, "сотрудничество и взаимодействие свободно-индиви дуальных центров активности" (см. с.75), если она призвана обеспечить условия для полного проявления творческих потенций каждой личности и каждой общности, то это предполагает и наличие максимальных возможностей для оптимального, с точки зрения названных целей, — и адекватного им — разрешения возникающих между указанными "центрами активности" противоречий и конфликтов, для приведения их к необходимому минимуму согласия. Между тем любой режим принудительного "согласия" всякие подобные возможности по меньшей мере сковывает, если не вовсе исключает. Словом, концепция гражданского общества логичным образом прокла дывает дорогу к конструкции правового государства.

Здесь, опять—таки, можно натолкнуться на некоторые не проясненные со всей четкостью (на уровне формулировок) вопросы. Так, согласно гегелевской трактов ке, излагаемой автором без критических комментариев, гражданское общество пред ставляет собой некую стадию в диалектическом движении от семьи к государству, так что в итоге торжествует "абсолютный божественный принцип государства" (с. 67). Если эту гегелевскую формулу, в свою очередь, трактовать в конкретно-исто рическом смысле, если ее интерпретировать "политологически" (а не социально-фи лософски) и именно в таком истолковании безоговорочно принять, то надо допу стить, что гражданское общество в какой—то своей перспективе должно быть полно стью поглощено, подмято под себя государством. Но даже если так и понять приве денную формулу Гегеля, то в таком случае (что и выясняется из контекста) автор разве что из вежливости уступил тут классику. Он недвусмысленно, хотя и в несколь ко иной связи, отмежевывается от тезиса некоторых современных исследователей, утверждающих, что сама идея гражданского общества как независимого от государ ства образования верна лишь применительно к ранней, "либеральной" стадии раз вития капитализма, ибо с расширением вмешательства государства в решение всех фундаментальных экономических и социальных проблем (в связи, например, с фор мированием и утверждением в XX в. "государства благосостояния", интегрировав шего многие функции, свойственные гражданскому обществу) грани между граж данским обществом и государством якобы стерлись (с. 61-62).

Впрочем, подобный тезис в принципиальном плане дезавуирует и сам вновь цитируемый Гегель, подчеркивая, что смешивающие так или иначе государство с гражданским обществом тем самым "признают интерес единичных людей как та ковых той окончательной целью, для которой они соединены", между тем как на самом деле в отношении сфер частного права и частного блага, семьи и гражданского общества государство выступает и как внешняя необходимость, и как имманентная цель: оно есть "объективный дух", в нем в абстрактных категориях воспроизводится идея нравственного начала (с. 67). Иными словами, гражданское общество и консти туционное государство у Гегеля предполагают и взаимообусловливают друг друга, но при этом именно последнее выступает инстанцией бытия человека в качестве родового существа. (У Маркса же, как мы помним, детерминация разъединения (отчуждения) и грядущего воссоединения родовой сущности и действительной индивидуальности человека происходит в "базисе", куда не относится, будучи элементом "надстройки", государство, обреченное, таким образом, на "отмирание"...)

136                                                           Размышляя над прочитанным

...Социум, государство, гражданское общество, а также личность, гражданин... Общественная природа человека, или "человеческая сущность", столь прихотливо, таким трудноуловимым образом "разнесена" по всем этим и еще многим другим инстанциям, что в поисках ее единого категориального определения, с которым можно было бы конкретно-аналитически работать, общественная мысль постоянно оказывалась в тех или иных ловушках, то впадая в грех "умножения сущностей" и гипостазирования абстракций, то подпадая под обаяние того или иного редукционистского детерминизма или всякого рода дихотомий... Опыт общественной мысли — в том, что касается проблемы избежания подобных ловушек, — во многом, думается, методологически резюмирован в универсальных, легко конкретизируемых понятиях — таких как "социальный (общественный) субъект" или "субъект-сообщество", "массовая нравствен ность" , "массовые нравственные идеалы" и др., используемых (на социально-философском или философско-социологическом уровне) в рамках "воспроизводственного" подходах исследова нию обществ и их исторической динамики (4).

Вытекающая из этого особая важность социокультурной проблематики — отнюдь не откровение для Гаджиева, который, в частности, критикуя редукционизм и дихотомичность марксовой трактовки модели гражданского общества, специально подчеркивает, что в этой трактовке из поля зрения выпадает комплекс социокультурных и иных факторов (с. 69-70), что в ней, "по сути дела, теряет самостоятельное значение комплекс всех институтов произ водства и воспроизводства социальной и социокультурной жизни..." (2, с. 98). В каких-либо откровениях, как видим, нет и нужды. Замечания наши преследуют цель лишь указать на имеющиеся в монографии определенные резервы усиления рельефности в подаче мыслитель ного материала.

Как бы то ни было, в трактовке самого автора гражданское общество и в условиях новых функций государства не только не поглощается им, но в целом наращивает свои позиции; при этом оно достаточно успешно использует отвечающие собственной природе средства. Отсюда и возрастающая роль общественной среды в раскрытии, регуляции, разрешении коллизий и конфликтов, снятии и гармонизации напряжен ностей — тенденция, проявляющаяся и на международном, глобальном уровне (см. 9, с. 129-130).

Важную предпосылку успеха такой миссии гражданского общества, как, впрочем, и правового государства (они неразрывны), составляет соответствующая политическая культура, определяемая в самом общем виде как система норм и ценностей, разделяе мых большинством населения в качестве субъекта политического сообщества.

В РАЗДЕЛАХ, посвященных характеристике феномена и раскрытию самого поня тия политической культуры, автор стремится проанализировать, обобщить и в таком виде ввести у нас в научный оборот соответствующие наработки мировой обществен ной мысли, давая при этом и свою интерпретацию.

В результате, на наш взгляд, выявляется глубокое родство политической культуры и "массовой нравственности", их общая укорененность в социокультурных пластах, определяю щих в конечном счете идентичность самовоспроизводящегося общественного субъекта. Хоть сам этот тезис в книге и не сформулирован столь определенно, ибо на философско-социологи ческом уровне анализа автор не пользуется категорией "массовой нравственности", тем не менее убедимся: "Каждый член общества в процессе социализации и взросления формируется как социокультурное существо и в этом качестве интегрирует основополагающие характери стики господствующей в обществе социокультурной системы. Вместе с тем каждый индивид является носителем политической культуры в той мере, в какой он социализируется в условиях данной конкретной социальной общности, и с этой точки зрения политическая культура составляет интегральную часть социокультурной системы. Усваивая и интегрируя господству ющую в данном обществе политическую культуру, отдельный человек включается в много гранный и динамичный процесс властных отношений, совершает акт самовоспроизводства себя как политико-культурного существа" (с. 336). И далее: "Политическая культура составляет в некотором роде этос, или дух, который одушевляет формальные политические институты" (с.337).

Поскольку культура вообще "представляет собой некую структуру определенной совокупности значений, с помощью которых люди формируют свой опыт", а полити ка "представляет собой одну из главных публичных сфер, в которых раскрываются эти значения, — пишет автор, — можно выделить значения, имеющие отношение к миру политики (...) В качестве составных элементов политическая культура вклю чает в себя сформировавшиеся в течение многих десятилетий и поколений политические традиции, действующие нормы политической практики, идеи, концепции и убеждения о взаимоотношениях между различными общественно-политическими институтами и т.д. Она включает определенные ориентации и установки людей в отношении существующей системы в целом, составляющих ее институтов и важней ших правил игры, принципов взаимоотношений отдельного человека, общества и государства. Эти компоненты, обусловленные социально-экономическими, нацио нально-культурными, общественно-историческими и другими долговременными факторами, характеризуются относительной устойчивостью, живучестью и посто янством, медленно поддаются изменению в процессе глубоких сдвигов в обществен ном бытии" (с. 337-338).

                                                                                                            137

Разрабатывая концептуальные и методологические проблемы, связанные с темой политической культуры, автор идет (и ведет читателя) нехожеными путями, где, как он не только констатирует, но и показывает, еще очень много неизведанного. Но кое-что важное на этих путях и проясняется. Так, в силу глубинной преимуществен но социокультурной детерминированности политической культуры (как "интег ральной части социокультурной системы") основной категорией, чьим атрибутом предстает та или иная ее модель, оказывается такая масштабная категория, как общественно-политическая система.

Разумеется, в рамках исследования обобщенных сущностных характеристик политической культуры, свойственной той или иной общественно-политической системе, отнюдь не исклю чается детальное, конкретно-индивидуализированное изучение политической культуры от дельных сообществ, стран или групп стран и выделение соответствующих частных моделей на этих уровнях.

Автор указывает на своего рода объективный механизм, которым генерируются объективные же основания для выделения моделей политической культуры и в котором, например, американский политолог Л. Пай усмотрел методологическую трудность, состоящую, как он отмечал, в том, что "политические структуры можно рассматривать, с одной стороны, как продукты отражения политической культуры, а с другой стороны, они составляют "данные" (или, может быть, "данности". —Л.Г.), формирующие политическую культуру" (см. с. 339). Гаджиев за этой "методологи ческой трудностью" усматривает механизм обратной связи и поистине диалектиче ски решает проблему в принципе: "... политические институты, будучи творениями того или иного народа, в свою очередь, оказывают значительное влияние на содер жание и проявление культуры (там же).

Автор выделяет "три более или менее отчетливо очерченные крупные модели политической культуры: либерально-демократическую, авторитарную и тоталитар ную" (с. 349). Однако адекватную, как представляется, характеристику получает только первая из них. Далее же следует глава, посвященная "тоталитарно-автори тарной модели", и всего моделей, таким образом, оказывается лишь две. К тому же сам термин "авторитарный" в тексте главы отсутствует, речь же в ней ведется о "тоталитарной системе", "тоталитарном сознании", "тоталитарном менталитете", о "правом и левом вариантах тоталитаризма". При всей важности собранных здесь наблюдений, которые автор постарался систематизировать под углом зрения прояв лений политической культуры, глава оставляет впечатление методологической не проясненности. В "Послесловии к главе" читаем авторские оговорки: "Я изложил лишь некоторые, на мой взгляд, наиболее существенные характеристики действи тельно имевшего в исторической практике место (...) выделенные мною характери стики надо понимать в идеально-типологическом смысле, а не как точное отражение реального положения вещей в обществе, поскольку (...) даже в самый апогей тотали таризма вряд ли правомерно говорить о всеобщей тотали [тари ]зации сознания. В реальной жизни положение вещей обстояло значительно сложнее" (с. 367).

Суть проблемы, думается, в другом. "Идеология (...) не может — как отмечал автор двумя десятками страниц ранее, — подменять собой политическую культуру как таковую" (как таковую, заметим, ее вообще ничто не может подменять), "хотя, как это имеет место при тоталитаризме, бывают ситуации, когда идеология стремится полностью подмять под себя политическую культуру" (с. 348). Что ж, степень, в какой та или иная политическая культура позволяет, скажем, идеологии "подмять себя", может быть (и даже наверное), как-то и характеризует самое эту политическую культуру, однако же последняя, по справедливому определению автора (см. выше) есть нечто базовое и долговременное и, кроме того — как, кстати, и идеология —нечто ценностно содержательное. Определение же "тоталитарный", как представляется, тем и специфично, что, будучи прилагаемо к соответствующему политическому режиму (и к политической системе и даже к политическому сознанию, складывающимся при этом режиме), является, строго говоря, безотносительным к конкретному содержанию норм и ценностей (а оно может быть, разумеется не всяким, но тем не менее весьма различным, в том числе и по социокультурному "происхождению") той конкретной политической культу ры, которая допускает установление такого режима и позволяет "подмять себя" той или иной идеологии; безотносительно это определение и к конкретному содержанию норм и ценностей, отраженных в последней. Потому—то данное определение (в отличие от определения "либе рально-демократический") не может быть эвристичным образом и без логических коллизий отнесено к самой политической культуре, каковую автор изначально определил как некоторую систему норм и ценностей.

138                                                           Размышляя над прочитанным

Тоталитаризацию (в "правом" ли, в "левом" ли "варианте") можно, но нашему мнению, рассматривать как форму реакции какой—то данной политической культуры (и шире — социокультурной системы) на те или иные вызовы истории (или как форму уклонения от этих вызовов, что тоже форма реакции), но не сама тоталитарность как таковая адекватным образом определяет при этом модель или тип соответствующей политической культуры как категории ценностно-содержательной.

Насколько убедительно обоснована автором содержательность, эвристичность самой категории политической культуры, а также правомерность выделения ее ли берально-демократической модели, настолько же сомнительной нам представляется корректность отнесения атрибута тоталитарности именно к политической культуре обществ, подпавших под бремя тоталитарного режима. Можно то же сомнение выра зить иначе: насколько правомерно и эвристично именно тоталитарность рассмат ривать как атрибут политической культуры таких обществ (или ее модели, если только вообще можно говорить в данном случае об определенной единой ее модели)?

Вопрос о выделении иных — отличных от либерально-демократической — моделей пол итической культуры и о принципах их квалификации и "наречения", таким образом, фактиче ски остается в монографии открытым. (Если и можно говорить о складывающейся в рамках, например, того же тоталитарного феномена типологически сходной, "общей" политико-куль турной квазиценностности — ее—то весьма полезный анализ и содержится в указанной главе, — то она представляет собой лишь некий эпифеномен, так что идентичность соответствующей политической культуры надо еще всякий раз реконструировать, подходя в этом плане к социумам дифференцированно, что только и может позволить избежать логических коллизий.) Думается, соответствующая мыслительная процедура должна восходить в конечном счете к сущностным характеристикам социокультурной системы, как это явно или неявно имеет место при выделении либерально-демократической модели: либерально-демократическая политиче ская культура — либерально-демократическая общественно-политическая система — либе ралистские социокультурные характеристики общественного субъекта (или, если угодно, со ответствующее содержание, качество "массовой нравственности").

Рискнем в этой связи высказать одно соображение в предположительном плане. Коль скоро, как мы видели, автор в существенной мере склонен рассматривать социокультурные характе ристики обществ в качестве базовых, коль скоро его видение не чуждо существенных элементов воспроизводственного подхода, быть может, было бы естественным для него в том же методо логическом ключе сделать еще один вполне логичный шаг: ввести в анализ социокультурных предпосылок политической культуры дифференциацию обществ (или их актуальных истори ческих состояний) по типу воспроизводства (интенсивный, статичный, деструктивный) и специально взглянуть на проявления политических культур также и под этим углом зрения

МНОГОПЛАНОВАЯ РАБОТА Гаджиева характеризуется постоянной нацелен ностью на раскрытие специфики мира политического. Принципиальное значение в этом отношении имеет тема "Этика и политика", которой посвящена специальная глава. Здесь весьма выразительно охарактеризована долгая противоречивая эволю ция политико-этических представлений, становление современной политической этики, суть которой состоит в утверждении необходимости постоянной работы над разрешением никогда полностью не разрешаемых антиномий "истина и благо", "справедливость и эффективность", "свобода и равенство", "идеальное и реальное", "должное и сущее". Способность обеспечивать в приемлемой мере совместимость (а) разнородных и противоречивых интересов всех членов общества, (б) их общей воли и (в) морально-этических норм и делает политику "искусством возможного".

Эта популярная максима означает, что сама политическая этика должна быть реалистичной в смысле учета реальных предпосылок политической деятельности и возможностей реализации того или иного политического курса. Здесь приводится высказывание К. Баллестрема о "моральном компромиссе" как категорическом им перативе самой политической этики: он "не означает отказа от собственных убежде ний или их дискредитации, он означает признание того, что в конкретной ситуации является наиболее приемлемым для большинства; он означает право использования собственных убеждений для завоевания этого большинства" — позиция, представ ляющая собой, как ее комментирует автор, "отрицание возможности определения истинности моральных убеждений, навязывания собственных моральных убежде ний, стремления устранить скандальный плюрализм при помощи диктата доброде тели" (с. 331).

                                                                                                            139        

"С одной стороны, — подытоживает главу автор, — максима "политика есть искусство возможного" ставит определенные пределы морализации политики. С другой стороны, этика, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые политик не может выйти из риска оказаться политическим трупом" (с. 332).

Нам кажется, вместе с тем, что в этой связи имело бы смысл сделать больший акцент на активной роли этики в соотношении "этика и политика", в особенности в современных условиях, когда приобретает особую роль запрос "этизации" политики и когда фактор мораль ного долженствования сам вписывается в общественно-политическое развитие. Например, в соответствии с постулатом либеральной традиции, принцип свободы личности, обеспечения прав человека не может быть пассивно подчинен реально существующим условиям, он необ ходимо побуждает к их изменению в направлении должного (см. 9, с. 129).

ЦЕНТРАЛЬНОЕ место в мире политического принадлежит государству с его институтами власти и прерогативами, включая монополию на законное насилие. В книге подробно рассмотрены основные типы политических систем, значительное внимание уделено проблеме ограничения власти и контролю над нею и в связи с этим показана роль разделения властей. Автор обстоятельно обосновывает свои трактовки понятий политических систем и режимов, освещает теорию и историческую практику территориально-политической организации государственно-политических систем.

В центре его внимания — демократическое, правовое государство. По признанию автора, он стремился изложить в основном "понимание евроцентристской теории демократии" (с. 202), и цельностью, завершенностью изложения темы он, в общем, убедительно доказал оправданность такого приоритета, хотя и делает оговорку на счет несводимости народовластия только лишь к тем его "содержанию, параметрам и конфигурации" (с. 203), какими они предстают на Западе, и хотя, пожалуй, выход в определенной мере за рамки "евроцентристского понимания" его труду не помешал бы (5). Как бы то ни было, плюралистическая демократическая модель — и только она — предполагает наличие в обществе множественности центров власти, вступа ющих в определенные состязательные отношения между собой таким образом, что неизбежные напряженности и коллизии регулируются методом соглашения, заключе нием компромиссов: "...в отличие от тоталитарной и авторитарной модели (подчер кнем, что речь в данном случае идет о модели или типе государственной власти, властных отношений. — Л.И.), где сила занимает статус prima ratio — главного аргумента, призванного решать возникающие в обществе конфликты путем нанесе ния противоположной стороне поражения, в демократической модели сила отодви нута на задний план и оставлена "про запас" в качестве последнего аргумента для использования в случае необходимости" (с. 282). Демократическая система как тип государственной власти рельефно раскрыта автором во всех ее ведущих и даже в большинстве частных аспектов. Особенно детально рассмотрена проблема партий в системе властных отношений, разносторонне освещены принципы правового госу дарства и конституционные основания демократии, избирательные механизмы и др.

ОБЪЯСНИВ с большой полнотой и пластичностью действие и самовоспроизвод ство правового государства и демократического общественно-политического меха низма как систем, автор вплотную подошел к теме их изменений, развития и его факторов. Им вводится специальное понятие общественно-политической парадиг мы, под которой он понимает "комплекс, определяющий содержание и направлен ность общественного сознания и общественно-политической мысли" (с. 250). Речь идет, как далее поясняется, о "фундаментальной картине социального", включая "основополагающие представления об обществе и индивиде, гражданском обществе, сакральном и мирском", о некоем "субстрате важнейших концепций, теорий, тече ний данного исторического периода" (там же).

140                                                           Размышляя над прочитанным

Приведенная формула, конечно, позволяет избавиться от обременительного для политологического анализа "экономического материализма" вульгарно-марксист ской чеканки. Но устраняя опасность упрощения, автор жертвует заодно и четко стью, возможностью постановки вопроса о сцеплении, об иерархии факторов: пара дигма иной раз грозит просто-напросто расползтись в мозаику. Впрочем, на первое место он все же ставит "социальное". Сохраняет он и схему формаций. Принципи ально важно, однако, что серьезные сдвиги в партийно-политической структуре общества Гаджиев считает возможными и в рамках одной формации (в данном случае капитализма) под влиянием тех или иных изменений парадигмы, если такие изме нения делают ее неспособной более играть консенсусную роль. И поскольку совре менное состояние "евроцентристской" демократической модели обрисовано автором во всех подробностях, включая состояние и динамику парадигматических "субстра тов", читатель может уже сам умозаключать по поводу глубины и силы намечаю щихся тенденций, выявляющих как устойчивость, регенеративный потенциал, так и изнашиваемость систем. Короче говоря, встает проблема кризисных процессов в демократической модели, причем под кризисом понимается совсем не обязательно заход в тупик, но и этап на пути к обновлению, возрождению, качественной перестройке.

В целом, объективно, авторские наблюдения говорят о нарастающей разбаланси рованности системы, о действии в ней кризисных тенденций.

Возьмем прежде всего либерализм — важнейший из устоев демократического правового государства и гражданского общества. Будучи результатом Просвещения, либерализм начиная с конца XIX в. подвергается тяжелейшим испытаниям и в нашу эпоху уже в качестве мировоззрения все с большим трудом их выдерживает (6). Конечно, либерализм остается верен принципу приоритета свободной личности, но он попадает во все более щекотливое положение, когда против самого принципа в рамках модели никто не возражает, зато в центре внимания оказывается проблема средств его практической реализации и либерализм уже мало что может предложить, кроме бесконечного варьирования (со все большим урезанием) традиционных фор мул. Либералам давно уже пришлось отказаться от концепции "государства — ноч ного сторожа", от своей ставки на ничем не ограниченную игру рыночных сил. В текущем веке либерализм все больше пытается выступать в обличий социального — не возражающего против государственного вмешательства и лишь оппонирующего силам, которые могли бы допустить в этом перегиб.

В параграфе, посвященном такой переоценке ценностей и формированию "нового либерализма" (с. 270 и сл.), большое значение придается прошедшим волнам неко торого оживления либерализма (например, в Англии). Но те же факты можно рас сматривать и как определенное свидетельство того, что либерализм потерпел пора жение на собственном поле и предпринимает попытки проникновения на чужие, уже занятые поля.

Конечно, ослабление либеральной несущей структуры в модели еще не означает подрыва или даже снижения эффективности самой модели. Гибкость и адаптивность последней проявились, в частности, в том, что существенные моменты позиции и роли либерализма уже с начала XX в. стали усваивать иные мировоззренческо-пол итические силы, и прежде всего социал-демократизм. Последний, правда, дополнил позиции либерализма установкой на резкое расширение хозяйственно-регулирую щей и социальной функций государства. Это, несомненно, укрепило систему, однако оплачено было весьма высокой ценой: на почве возникшего "государства благососто яния", произошло беспрецедентное разрастание масштабов и прерогатив бюрокра тизма; соединенный с неокорпоративизмом, он стал сковывать и выхолащивать демократические институты (см. с. 191-194,255). Добавим, что наблюдается исклю чительно сильное сквозное обюрокрачивание всех партийных структур социал-де мократов (и связанных с ними профсоюзов). Пример социал-демократов с их акцен тированием вневыборных, а, следовательно, недемократических методов, средств и структур (разбухание аппаратов, распространение замкнутых клиентельных групп и т.д.) не остается без подражания: их конкуренты, в том числе либералы, по этим показателям иной раз побивают пионеров бюрократизации.

В целом с автором вполне можно согласиться в том, что социал-демократия остается и способна долго еще оставаться влиятельнейшей составной частью совре менной общественно-государственной демократической модели. Но ее развитие со провождается определенным отклонением — и чем дальше, тем больше — от вектора полноценной демократии.

                                                                                                            141

Что касается консерватизма, который как будто процветал именно в последний период, одерживая избирательные и экономические успехи в ряде западных стран, особенно в США, Англии и ФРГ, то и здесь произошло (см. с. 286 и сл.) смешение настолько различных и часто взаимоисключающих идей, подходов, концепций, ус тановок, что впору говорить почти о распаде каких-либо очерчивающих рамок, а это дает и крупный минус, в перспективе лишая консерватизм ни с кем им не делимой функции защитника традиционных ценностей и устоев.

Дробление и стушевывание, деконтуризация направлений в партийно-политиче ской структуре находят свое выражение в почти повсеместном переходе от социаль но-профильных ("классовых") партий к массовым "народным партиям", в чьих программах содержатся обещания "всего для всех". Такие партии, по оценке видного христианско-демократического политика Германии К. Биденкопфа, "отличает сво его рода непросматриваемость, нетранспарентность — отсутствие всякой четкой картины..." (см. с. 152).

Программная расплывчатость и всеядность предназначены, понятно, для наиболее эффективного уловления избирателей, и до поры до времени это вполне может удаваться и удается. Но ведь ради такой тактики в жертву приносится стратегическая индивидуальность. Уже теперь, как то отмечается и автором, ослабевает привержен ность избирателей к крупным традиционным партиям, возрастает автономия изби рателей при голосовании, что в общем, при прочих сопутствующих условиях, угро жает функциональным расшатыванием структур.

В той же связи заслуживает внимания еще одна специфическая тема — СМИ. Гаджиев не спешит соглашаться с распространенным тезисом об их постоянной манипулятивности. Манипулятивность достигается прежде всего как раз в обще ствах тоталитарного и авторитарного типов, да и вообще в условиях ограниченности или недоразвития демократии, но при наличии технических средств. В демократи ческом обществе и правовом государстве СМИ обеспечивают расширенную формулу человеческой коммуникации, подчиняясь законам рыночной экономики, нормам демократического обихода, сообразуясь с менталитетом своих слушателей и зрите лей. Но они же, как подчеркивает автор, проникнуты противоречиями общества и воспроизводят их в своих публикациях и программах, давление различных групп (прежде всего через рекламу), элит или властей может благодаря особенностям техники (теледемократия) все-таки приводить к "продаже" идей и деятелей, кото рых в последующем избиратели и граждане находят недостойными оказанного им предпочтения. Но это вызывает еще и другой эффект, быть может, не менее опасный, чем манипулятивность: по данным за последние два-три десятилетия, уровень дове рия населения к СМИ почти повсеместно снижается (7). А поскольку "масс-медиа" — одна из опор демократической системы, столь явное снижение их кредита у населе ния — достаточно тревожный сигнал.

С ПРОБЛЕМОЙ кризисных тенденций логичным образом сопрягается тема сил, предлагающих альтернативы системе в целом либо ее важным компонентам. Автор затрагивает и данную тему, хотя и бегло, вскользь. Конечно, является фактом, что сегодня коммунистическое мировоззрение и коммунистическое движение пережива ют тяжелейший кризис, но кризисом охвачены, как мы убедились, и либерализм, и консерватизм, и социал-демократия, причем кризисом также достаточно глубоким и серьезным в плане, имеющем отношение к судьбам демократии. За последние 15-20 лет на политическую арену вышли новые социальные движения, выдвинувшие свои проекты создания иной и, как большинство их участников считает, принципи ально новой демократии. Пока еще система, насколько можно судить, не дала адек ватного ответа на новый вызов.

Можно, очевидно, как то и делает автор, сослаться на действующую в современ ных условиях "закономерность убывающего радикализма" (с. 259), позволяющую системе освоить и интегрировать в какой-то мере и противосистемные движения. Серьезный довод. Но здесь была бы уместна попытка выявить долговременную надежность механизма подобных адаптации. Приведенный автором пример разбу хания левых крыльев социал-демократических партий (с. 317) не закрывает пробле му. Энтризм левых сил в социал-демократические, как и иные, партии не беспреде лен, и на каком-то этапе мыслим распад таких образований с соответствующими осложняющими последствиями.

142                                                           Размышляя над прочитанным

По всей вероятности, способность современной демократической партийно-пол итической и парламентской модели к интегрированию новых альтернативных дви жений будет прямо пропорциональна ее способности решать возникающие перед обществом, в том числе в глобальном развороте, проблемы, которые как раз и вызва ли к жизни эти движения. Тут уместно призвать к осмотрительности. Да, в XX в. демократическая система добилась больших успехов; одно из самых блистательных ее достижений — создание администрацией Ф. Рузвельта адекватной мобилизацион ной модели для преодоления депрессии 30-х годов. Но у демократической модели в истекающем веке было и немало очень крупных неудач. Она, например, не воспре пятствовала всеобщему разрастанию раковой опухоли милитаризма, допустила раз вязывание (если не прямо способствовала ему) первой мировой войны, не сумела преградить дорогу фашистскому агрессору, зажегшему пожар второй мировой вой ны, и смогла справиться с ним только с помощью своего тоталитарного союзника, применившего в борьбе отвечавшие его природе средства.

Представляется, что и в характеристику автором тоталитаризма следовало бы под данным углом зрения внести определенные коррективы. Во-первых, желательна большая дифференциация, чем допускаемая известной теорией тоталитаризма, на которой в основном базируется автор. Во- вторых, целесообразно было бы в большей мере учесть — в качестве одного из факторов генезиса тоталитаризма — слабости и недостатки самой демократии. Имеются определенные основания для констатации: тоталитарные режимы возникали там, где демократия оказалась не в состоянии справиться с проблемами чрезвычайного характера.

Приведенные соображения побуждают к осмотрительности и при суммарной оценке демократической модели, и при оценке ее в ее современных формах.

Демократическая общественно-политическая модель, в сущности, еще очень мо лода. В большинстве стран, ее принявших, она не существует и столетия. Главные этапы ее развития, в том числе, конечно, и через кризисы, еще впереди. Ныне же она еще очень несовершенна даже в самых своих совершенных и устоявшихся образцах, в том числе в самом старом, англо-саксонском. Если угодно, демократия еще незре ла, негибка, угловата, иммобильна, догматична, зачастую по-особому, "по-демок ратически" нетерпима. Когда автор пишет о том, что демократия предполагает определенные условия для своего утверждения и нормального функционирования, и о необходимости того, чтобы тот или иной народ созрел для этого, то здесь лишь половина правды. Трудность (зачастую трагизм) состоите том, что и сама демокра тия в своих нынешних стандартах еще не доросла до ее принятия обществами иных цивилизационно-культурных ареалов.

В КНИГЕ почти постоянно, прямо или косвенно, присутствует тема России. Автор как бы "примеривает" обрисованную им "евроцентристскую" модель к нынешним российским обстоятельствам. Такое "примеривание" оправдано и интересами Рос сии, и интересами самой модели, ибо и ее успехом стал бы успех российской демок ратии, а неудача последней обернулась бы еще одним тяжелым испытанием для судеб демократической модели в целом. Большинство авторских замечаний и выводов относительно перспектив демократического строя в России весьма полезны как ма териал для обсуждения даже в тех случаях, когда ход реальных событий после опубликования книги не подтвердил тех или иных конкретных оценок.

В целом Гаджиев довольно оптимистичен. Он считает, что формирование "устой чивых жизнеспособных партий" в России удастся обеспечить после двух—трех кам паний всеобщих выборов. Нужно, следовательно, лишь продолжить уже сложившу юся практику, чтобы получить реальный каркас здания политической демократии. Закрадывается, однако, сомнение, не слишком ли автор квалифицирует в данном случае свой аналитический подход. Ведь трудности, преградившие путь демократи ческому развитию после его первых, весьма относительных, успехов, носят главным образом качественный характер, и без их преодоления повторы выборов сами по себе могут не помочь демократии, даже, напротив, могут ее делегитимизировать. Приве денная автором параллель с послевоенной Западной Германией, где формирование "устойчивых партий" заняло всего несколько лет, не убеждает, т.к. там действовав фактор оккупационного присутствия демократических держав. По той же причине не подходит и японский пример. А вот германский — веймарский — более напоми нает российскую ситуацию, но он-то как раз и настораживает.

                                                                                                            143

По мнению Гаджиева, гарантом стабильности общества и политической системы выступает существование "широко институционализировавшегося" среднего класса (с. 172). Но в России такового пока что фактически нет, и вряд ли реалистично ждать, что он за два—три легислатурных периода образуется и сложится. Другим условием, соседствующим с первым, автор называет "центризм в политике", обеспечивающий оптимальный баланс интересов. Но и политический центризм в России реально отсутствует, а все попытки его как-то учредить, предпринимавшиеся в последние годы, результата не дали, упав на каменистую почву традиционных российских ментальностей (8).

Однако сложности сформированием "нормальной" демократической партийно политической структуры связаны не только с наличной российской "незрелостью", но и с упомянутым выше противоречивым и даже кризисным состоянием западных институтов, которые предлагается принять за образцы.

Нынешние российские партии из-за малочисленности их составов, организаци онной слабости, программной аморфности Гаджиев не считает возможным имено вать партиями в собственном смысле, употребляя для них специальный снижающий термин "протопартии" (с. 174), которые предстоит превратить в "партии в собствен ном смысле этого понятия". Но что такое могли бы быть такие "партии в собственном смысле" в российских условиях? Должны ли они стать социально-профильными (классовыми) партиями, какие на Западе фактически прекратили свое существова ние, а затем эволюционировать в партии "всех для всех" с их "нетранспарентно стью", какие существуют там ныне? Или же последний тип надо создавать сразу, так сказать, большим скачком, перепрыгивая через ту фазу, которая евромоделью про ходилась относительно плавно и постепенно? Есть основания опасаться, что ни тот, ни другой вариант в России не будет убедителен.

Едва ли случайно, что многочисленные попытки создать устойчивую российскую социал-демократию не дали серьезного эффекта. Хрупки партийные образования центристов и даже патриотов-державников. Консервативных партий и не пробовали создавать, а либералы сразу явились в своей жириновской противоположности. Ка кое-то исключение составляют аграрии и коммунисты, но это как раз типичные классовые партии вчерашнего дня. И правомерно ли ждать устойчивости от женской партии, нигде более в мире не существующей?

Как отмечалось на коллоквиуме в Горбачев-Фонде по проблемам современной социальной концепции в ее либеральном видении, в нашей стране, при несформированности в ней пространства свободы, формирование "чистого", в собственном смысле слова либерального демок ратизма в рамках едва начавшей складываться партийно-политической системы оказывается делом трудным, особенно в смысле обретения социальной базы, а значит, и в смысле обще ственно-политической "отдачи". Формирование же пространства свободы оказывается еще более трудным делом. Изначально отечественная демократия приспособлена принимать скорее форму социальной демократии. Хотя, вместе с тем, в России уже возникли переходные, очень приблизительные формы самоорганизации, их движение постоянно наталкивается на государ ственно-бюрократический произвол. Без элементов гражданского общества как высшей формы самоорганизации, в свою очередь, невозможно и появление нового российского государства, очищенного от бюрократизма и коррупции (9, с. 128). На коллоквиуме подчеркивалась пагуб ность надежд как на то, что гражданское общество может самоорганизоваться без государства, так и на то, что "непонятно откуда взявшееся сильное государство решит политические проблемы, стоящие перед обществом" (9, с. 127).

Политическая наука, (как и любая другая гуманитарная наука) не может дать общественным силам конкретные рецепты разрешения подобного рода дилемм. Но она способна помочь их осознанию, уяснению, чтобы могли быть найдены адекват ные, эффективные (и скорее всего уникальные) пути их разрешения, выхода из порочного круга, помочь избежать их одностороннего видения и попыток такого же решения, заводящих в тупик. В этом практический смысл усилий ученых-политоло гов и, в частности, масштабного труда К.С. Гаджиева, в котором всей структурой и содержанием обосновывается вывод, сформулированный им в позднейшей статье: "Культуры и цивилизации, продемонстрировавшие свою пригодность к истории, в самих себе черпают жизненные силы.

Необходимо в самой базовой ткани общества и его менталитете находить и сти мулировать те элементы, которые готовы к восприятию и воспроизводству ценно стей, норм, установок демократии и свободного рынка" (5, с. 113).

144                                                           Размышляя над прочитанным

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ есть смысл бросить некоторый итоговый взгляд на возможно сти политологии как науки, как они обозначаются в труде Гаджиева. В разных местах работы высказываются предостережения против попыток предъявлять данной дис циплине невыполнимые для нее требования, поскольку она, по мнению автора, не только не стоит на одном уровне с точными и естественными науками, но и среди социальных наук уступает многим в эффективности своего инструментария. Цити руя в самом начале своей работы испанского исследователя А. Гарсиа, автор соглаша ется с тезисом последнего о том, что положение политолога намного труднее поло жения историка, поскольку историк имеет дело с прошедшим временем, а полит олог, наоборот, воспринимает "историю... как действие", в результате чего его ана лиз "несет в себе сознательную заинтересованность с точки зрения политического проекта, который он хочет превратить в реальность" (с. 6).

Такую "сознательную заинтересованность" имел и не скрывал от читателя и автор рассмотренного нами исследования. Но он сумел, в том числе и посредством привлечения данных и методов других наук, свести к минимуму ущерб, который такая заинтересованность могла бы нанести объективному анализу, адекватному пониманию. В результате ему удалось доказать научную правоспособность полит ологии, несмотря на неустранимо наличествующий в ней элемент субъективности.

Хотелось бы надеяться, что издательство "Международные отношения", оттал киваясь от достигнутого в данной, по типу своему базовой, книги, развернет публи кацию аналогичных трудов по узловым вопросам политологии. При этом целесооб разно было бы попытаться улучшить тип издания. Улучшать есть что. В настоящем случае редакционно-издательское исполнение находится, к сожалению, не вполне на высоте задачи. Хорошо, что к каждой главе приложен небольшой список литера туры и приведен вопросник, позволяющий организовать беседу в аудитории. Но нельзя не пожалеть, что по сложившейся у нас плохой традиции в книге нет ни развернутого научного аппарата, ни более подробной библиографии, ни особенно необходимых предметного и именного указателей. Ликвидация подобных пробелов повысила бы и научный, и учебный потенциал последующих изданий.

1. В статье "Размышления о свободе" ("Вопросы философии", 1993, № 2, с. 46) Гаджиев пишет: "Стихий ность и спонтанность свободы находят выражение в гражданском обществе, а [аспект] порядка и упорядоченности — в государстве". Это не совсем справедливо по отношению к гражданскому обще ству. Оно располагает своими способами, средствами и институтами для регулирования отношений между гражданами, для предотвращения злоупотребления свободой.

2. Гаджиев К.С. Опыт введения в политологию. — "Полис", 1992, № 1-2.

3. Коваль Б.И., Ильин М.В. Власть versus политика. — "Полис", 1991, №5, с. 154.

4. В методологии воспроизводственного подхода историческое существование социального субъекта рас сматривается как самовоспроизводственный процесс, характер которого в решающей степени опреде ляют социокультурные факторы, прежде всего "массовые нравственные идеалы", "нравственная система, составляющая сердцевину культуры, пронизывающая все общество и как элемент культуры несущая в себе программу воспроизводства общества. Ее воплощение должно обеспечивать единство людей, объединенных общей нравственностью, должно воплощать систему интеграторов общества, включая государство" (Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы России. Философский ас пект. М., 1992, с. 17).

5. В другой работе, опубликованной уже после выхода в свет книги, автору удалось более выпукло показать "многомерность" демократии; в частности, им проанализирована специфика демократических моде лей, возникших и действующих в Японии и некоторых других странах Азиатско-тихоокеанского региона (см. Гаджиев К.С. О перспективах демократической государственности в России. — "Полис", 1993, № 4, с. 112-114). Представляется, что данная статья может быть рекомендована в качестве дополнительного — и кое в чем уточняющего концепцию автора — материала тому же кругу читате лей, что и рецензируемая книга.

6. Как подчеркивает американский политолог Иэн Шапиро, в современных условиях приходят в непри миримое противоречие между собой "две обязательные основополагающие установки" либерализма — признание свободы личности в качестве наиболее значимой ценности и вера в способность науки решать проблемы. Поскольку, как считает автор, "большинству научных подходов присущ детерми низм использование их ведет "к подрыву (а в пределе — даже к отрицанию возможности) подлинной свободы (Шапиро И. Введение в типологию либерализма —"Полис" 1994 №3 с 7-8)

7. Подробнее см. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология, -М., "Наука", 1994, с. 257-259.

8. Как верно замечают некоторые политологи, Россия — своего рода "мачеха центризма"; центризм почти никогда не давался ее политикам, в том числе и политикам-реформаторам (см.Баталов Э. Тоталитар изм живой и мертвый. — "Свободная мысль", 1994, № 4, с. 117)

9. См.: Возможности либерализма в осмыслении современного мира (Обзор коллоквиума). — "Полис",