Сайт портала PolitHelpПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС"Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта |
POLITHELP: [ Все материалы ] [ Политология ] [ Прикладная политология ] [ Политистория России ] [ Политистория зарубежная ] [ История политучений ] [ Политическая философия ] [ Политрегионолистика ] [ Политическая культура ] [ Политконфликтология ] [ МПиМО ] [ Геополитика ] [ Международное право ] [ Партология ] [ Муниципальное право ] [ Социология ] [ Культурология ] [ Экономика ] [ Педагогика ] [ КСЕ ] |
АРХИВ ПОЛИСА: [ Содержание ] [ 1991 ] [ 1992 ] [ 1993 ] [ 1994 ] [ 1995 ] [ 1996 ] [ 1997 ] [ 1998 ] [ 1999 ] [ 2000 ] [ 2001 ] [ 2002 ] [ 2003 ] [ 2006. №1 ] |
ВНИМАНИЕ! Все материалы, представленные на этом ресурсе, размещены только с целью ОЗНАКОМЛЕНИЯ. Все права на размещенные материалы принадлежат их законным правообладателям. Копирование, сохранение, печать, передача и пр. действия с представленными материалами ЗАПРЕЩЕНЫ! . По всем вопросам обращаться на форум. |
ДРАГУНСКИЙ Денис Викторович, публицист. |
Полис ; 01.06.1995 ; 3 ; |
40 Версия
ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ И РЕКОНСТРУКЦИЯ СЕВЕРНОЙ ЕВРАЗИИ
Д.В. Драгунский
ДРАГУНСКИЙ Денис Викторович, публицист.
Прежде всего определю, что понимается под этнополитическим процессом. Это процесс взаимодействия достаточно больших групп населения, каждая из которых характеризуется, с одной стороны, определенно артикулированной этнической идентичностью, с другой — определенными (реально наличествующими или жела емыми) институтами суверенитета. Таким образом, выражаемые этими группами этнические требования немедленно становятся политическими (расширение сувере нитета) , а политические, экономические или гуманитарные требования приобрета ют этническую окраску, при их реализации используются механизмы этнической мобилизации и т.п.
В принципе этнополитический процесс не обязательно порождает конфликты. Речь может идти не только об этнической конкуренции, не только о конфликте этнических групп за суверенитет над территорией, за контроль над ресурсами, за освобождение от доминирования или за сохранение доминантной политической или экономической позиции. Реальностями являются также этнополитическое сосуще ствование в рамках сложившихся мультинациональных (т.е. обладающих этнофеде ративными единицами) или мультиэтничных государств, этнополитическая коопе рация в рамках федерации или даже поверх границ соседних государств, процессы интеграции различных этнических групп в единую нацию и т.д.
Значит, говоря об этнополитических процессах, мы не обязательно должны сосре доточиваться исключительно на конфликтах, а обязаны с особым вниманием следить за формированием новых транснациональных мультиэтнических образований на постсоветском пространстве. Развитие их может сыграть решающую роль в реконструкции Северной Евразии.
Проблема реконструкции данного региона является, на мой взгляд, одной из самых важных, возникших в мировом политическом раскладе после распада СССР и всей коммунистической системы. Надо полагать, что эта проблема затрагивает интересы как России, так и Запада. Более того, именно здесь могут возникнуть потенциальные точки их сотрудничества—для начала хотя бы в области совместного политического анализа и консультаций. Дело в том, что СССР (вместе с созданной им мировой коммунистической системой) был, как ни парадоксально это звучит, не только негативным фактором, источником агрессии, оплотом тоталитаризма и т.п. Вместе с тем он в каком-то смысле стабилизировал мировой политический процесс. СССР был "буфером" между демократическим, индустриально развитым и отно сительно малонаселенным (низкорепродуктивным) Северо-Западом и авторитар ным, слаборазвитым и многонаселенным (высокорепродуктивным) Юго-Востоком. СССР (собственно говоря, Россия) удерживал Китай в рамках коммунизма, препят ствуя его реформированию и экспансии; кроме того, пограничное противостояние СССР и Китая по Амуру связывало в определенной мере китайские возможности. Наблюдалось тяготение исламских — прежде всего арабских — стран к СССР; тем самым (несмотря на выпадение Египта из сферы советского влияния) ислам и араб ское единство как факторы мировой политики были более предсказуемы. Эта роль СССР, по-моему, была важной для мирового сообщества в целом.
Кроме того, противостояние двух гигантских военных блоков в Европе на время — на сорок лет — "заморозило" дезинтеграционные тенденции на континенте, потен циал которых был весьма велик, имея в виду несправедливость Версальских и Ялтинских соглашений. Прекращение военного противостояния в Европе немедленно вызвало весьма драматичные последствия в этнополитической области.
41
Распад СССР усилил главную, на мой взгляд, тенденцию современной всемирной истории — изменение мировых структур доминирования. Прежняя структура де ржалась главным образом на противопоставлении военных технологий Северо—За пада мобилизационным ресурсам Юго-Востока. Собственно говоря, баланс между этими двумя факторами, которые являются основными факторами поддержания политической субъектности, и составляет основу циклов мировой политической активности. В настоящее время этот баланс претерпевает существенные изменения. Страны, обладающие весьма высокими мобилизационными ресурсами, интенсивно начинают экономически реформироваться и, благодаря этому, овладевать современ ными военными технологиями. Момент, когда этот процесс завершится, — то есть когда современная военная технология и неисчерпаемые мобилизационные ресурсы соединятся в одном политическом субъекте (например, в Китае) — положит начало новой исторической эпохи. Тогда под вопросом окажется реальная способность Се веро-Запада играть в мировом политическом процессе ту роль, которую он исполнял на протяжении последних столетий.
Так или иначе, после распада СССР и создания на его территории новых незави симых государств, насущной задачей прогрессивных политиков является образова ние единой системы Демократического Севера, включающего в себя Северную Аме рику (США и Канаду), Европу, большую часть постсоветского пространства и Япо нию. Речь идет о странах, приверженных идеям демократии и свободного рынка, обладающих в целом солидарной системой политической, бытовой и трудовой мора ли. (Я выдвигал уже идею эту в статье "Демократический Север — мир во имя партнерства". — "Столица" , 1994, № 21.)
В настоящее время создание системы Демократического Севера весьма проблема тично. И не только потому, что Россия сильно колеблется относительно осуществле ния на деле программы партнерства с НАТО, а усилению роли ОБСЕ пока мешают чеченский и югославский кризисы. Суть, как представляется, несколько в другом. Исчезновение СССР превратило постсоветское пространство — и в частности Россию — в поле реконструкции Северной Евразии. Дело не только в том, что на месте СССР возникли 15 новых государств с различными внутри- и внешнеполитическими ори ентациями, что само по себе меняет мировой политический расклад. Дело и в том, что эти государства — включая саму Россию — являются этнополитически неусто явшимися и во многом по этой причине подверженными влиянию региональной этно политической и этнодемографической конъюктуры. В итоге такая подверженность может привести к коренной реконструкции Северо-Евразийского пространства.
Разумеется, под реконструкцией Северной Евразии — даже если процессы, о которых говорится здесь и далее, пойдут с необыкновенной скоростью — я вовсе не подразумеваю быструю перекройку политической карты. Речь идет лишь о форми ровании матрицы, на которой будут развиваться дальнейшие процессы, включая этническое соперничество и этническую кооперацию. В конце концов формальный суверенитет государства над всей его территорией не является решающим фактором в развитии системы региональных зависимостей. А эти зависимости, в свою очередь, могут решающим образом влиять на реальный суверенитет. Такова, в частности, ситуация на российском Дальнем Востоке.
В настоящее время наша страна попала в сложную геостратегическую ситуацию. В советскую эпоху Россия находилась практически в Европе, хотя ее пребывание там являлось фактором противостояния двух политических миров. Но как бы то ни было, Россия была фактически (или, если угодно, географически) европейской страной. После распада СССР она оказалась отделенной от Запада (от Европы) двумя поясами государств (страны бывшего "социалистического лагеря", Балтийские страны, Ук раина), которые в целом пока недружественно настроены к России. Такое "оттесне ние" от Европы в Евразию порождает в России вполне естественное желание резко изменить ситуацию в свою пользу. Оно выражается в виде двух главных тенденций. Это стремление воссоздать некий "обновленный союз" (содружество, конфедерацию и т.п.), чтобы благодаря ему "вернуться" в Европу, вновь придвинув свои рубежи к границам европейских государств. Наряду с этим проявляется и тенденция к "евразийству", что в русской политической ментальное™ обозначает чаще всего смесь изоляционизма с преимущественной активностью на азиатском направлении. Но активность по указанному вектору для России чрезвычайно затруднена. Она на наших глазах теряет контроль над Кавказом и Центральной Азией. Во всяком слу чае, попытки России удержать такой контроль весьма дорого ей обходятся (Чечня, Абхазия, Таджикистан). Восточная Сибирь и Дальний Восток становятся полем демографического давления Китая. Более того, Дальний Восток, де-юре принадлежа к Российской Федерации, де-факто может превратиться в субъект Азиатско-Тихо океанского региона.
42 Версия
Тем не менее реальность такова, что Россия, очевидно, будет и впредь стремиться к контролю над Северной Евразией, не забывая при этом о своей "европейской мечте" — о превращении в политически полноценный субъект европейского процес са. Говоря о России, я в данном случае имею в виду оба содержания этого понятия. Во-первых, Россия как государство, представленное своими институтами суверени тета и, соответственно, лицами, принимающими политические решения, элитами, техноструктурами и т.п. Во-вторых, Россия как пока безличная геополитическая реальность, как не закончившая процесс интеграции нация, которая, несмотря на гетерогенность, все-таки стремится удержать и обустроить свою геополитическую нишу. Стоит подчеркнуть, что сохранение российского контроля над Северной Ев разией в конечном счете служит интересам всей Северо-Западной (евроамерикан ской —демократической) цивилизации. Формирование единой системы Демократи ческого Севера — насущная геополитическая задача, особенно в свете описанных выше тенденций (технологическое развитие, военное укрепление и демографиче ское давление Юго-Восточных цивилизаций).
Кроме того, надо с определенностью сказать, что во всей системе этнополитиче ских взаимодействий на постсоветском пространстве Россия является центральным звеном. Практически во всех новосозданных независимых государствах живет рус ское население, имеются российские экономические и политические интересы, а в ряде случаев базируется и российская армия. Не забудем и то, что институты наци онального суверенитета в новообразованных государствах (не говоря уже о респуб ликах в составе РФ) были в свое время созданы Россией по российскому образцу. Поэтому в этих государствах институциональное наследие России весьма велико, хотя ныне часто проявляется негативно — в виде отталкивания от "советского наследия".
Более того. Говоря об интересах России в странах ближнего зарубежья, мы часто имеем в виду некий общий геополитический интерес, выказывающий себя в безлич ной тенденции нации контролировать собственную и, по возможности, прилегающие территории. Несомненно, такая тенденция весьма важна не только в абстрактной исторической перспективе, но и как фактор политической консолидации наций государств на этнонационалистической основе. Между тем нельзя забывать, что многие (если не все) новосозданные независимые государства имеют свои интересы — чрезвычайно конкретные и жизненные — в России. Речь идет об интересах этих государств в целом и интересах отдельных экономических, политических и военных элит. Например, для государств Закавказья (а также для северокавказских респуб лик в составе РФ) Россия — рынок для их избыточных трудовых ресурсов; рынок сбыта сельскохозяйственной продукции, абсолютно неконкурентоспособной на за падноевропейском рынке; поле деловой активности и инвестирования капиталов; источник военной и политической поддержки правящих режимов; в нелегальном аспекте — пространство криминальной активности и приобретения оружия для неза конных боевых отрядов и т.п. Даже такое вестернизированное государство, как Эстония, заинтересовано в отношениях со своим восточным соседом едва ли не больше, чем сама Россия, чьи запросы определяются довольно архаичной идеей выхода к Балтийскому морю" и защитой русского населения. Дело в том, что экономическое процветание Эстонии в немалой степени зависит от легального, по лулегального и совсем нелегального реэкспорта и транзита российских товаров, не говоря уже о традиционных (еще с советских времен) поставках энергоресурсов и — в другую сторону — сбыте сельскохозяйственной продукции.
Объектом исследования этнополитических процессов на постсоветском простран стве должны стать, главным образом, те направления, на которых Россия стремится удержать свой контроль над Северной Евразией.
43
1. ЗАПАДНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ
БЕЛАРУСЬ. Россия, " отодвинутая" от Европы, пытается вернуться, как уже говорилось, на прежние рубежи. Этим, в частности, объясняются особые отношения России с Беларусью, вплоть до проекта создания новой конфедерации. Как известно, Россия согласна была идти на значительные экономические жертвы (связанные с планами единой валютной системы) с тем, чтобы Брест снова стал главным россий ским пограничным пунктом на границе с Польшей, Кроме того, для России чрезвы чайно важно хоть какого облегчить себе доступ к Калининграду. В настоящее время Калининградский анклав отгорожен от России двумя суверенными государствами — Беларусью и Литвой. Нельзя забывать и то, что Беларусь в настоящее время перена сыщена вооружениями, которые были туда перевезены в ходе вывода Советской армии из Восточной Европы. Поэтому нельзя исключать принципиальную возмож ность того, что Беларусь — в ответ на поспешное расширение НАТО — станет западным форпостом некоего эвентуального Северо-Евразийского военного блока (НЕТО —-North Eurasian Treaty Organization).
В целом позитивные перспективы отношений России и Беларуси во многом объ ясняются этнополитически. Этническая идентичность белорусов не является, на мой взгляд, столь несомненной для них и сильной, как, например, у украинцев, не говоря о неславянских народах. Хотя, разумеется, существует и белорусский национализм, включающий в себя мечту о Великой Беларуси*. Белорусы помнят, что Великое Княжество Литовское было настолько же литовским, насколько и белорусским госу дарством — во всяком случае, его официальным языком является старобелорусский. Вместе с тем в Беларуси есть движение полещуков, считающих себя четвертым восточнославянским этносом, активно создающее новую систему этнокультурной идентичности. Однако подобные тенденции в целом слабы — это подтверждает и недавний референдум о связях Беларуси с Россией и о статусе русского языка.
Этнополитическая картина Беларуси, взятая в аспекте этнокультурных связей с Россией, в общих чертах сходна с украинской — на востоке, где сосредоточены основные промышленные центры, значительна доля русских и русскоговорящих, православных. В Западной Беларуси, по известным историческим причинам, нет столь явной русско-белорусской диффузии.
Назову возникающие здесь этнополитические проблемы: каковы механизмы рус ско-белорусской этнической кооперации? какую роль в этой кооперации может сыграть Смоленск как русская область с ярко выраженным субэтническим сознани ем? может ли белорусский национализм стать источником русско-белорусских эт нических конфликтов? насколько реальна перспектива дезинтеграции Беларуси на восточную (белорусскоговорящую, православную), ориентированную на Россию, и западную (русскоговорящую, католическую), ориентированную на Польшу и шире — на Европу?
Подобные же вопросы — только в более дифференцированном виде — встают и при исследовании русско-украинских этнополитических проблем.
УКРАИНА. Об этнополитических проблемах российско-украинских отношений написано так много, что я коснусь здесь лишь некоторых их аспектов.
Главные — это проблема целостности украинской национальной идентичности и, далее, проблема единства Украины как нации и как государства. По мнению боль шинства экспертов, Украина состоит из четырех зон, каждая из которых обладает собственной идентичностью: наиболее "украинская" и при этом наиболее ориенти рованная на Европу — Западная Украина; Центральная Украина — с умеренной степенью этнической консолидации; Восточная Украина, где наиболее сильна укра инско- русская диффузия; традиционно космополитичная Новороссия, включая Крым. Поспешные шаги по созданию прочного экономического и политического союза с Россией (даже в рамках мягкой Евроазиатской конфедерации в духе Н. На зарбаева) способны вызвать этнонационалистическую консолидацию в Западной Украине и повышенную активность националистов в других ее частях. Итогом может стать дезинтеграция этого государства и мощная миграция русских и русскоговоря щих в Россию. (Разумеется, под дезинтеграцией в данном случае я имею в виду не реальный распад Украины на несколько самостоятельных государств и даже не конфедеративную реформу, а явные дезинтеграционные тенденции — выделение регионов с различной политической и экономической ориентацией, создание в них независимых систем культуры и образования. Кстати, когда говорится о дезинтегра ции России, я предполагаю именно это, а отнюдь не формальный распад РФ на несколько отдельных государств.)
* Так, был выпущен почтовый конверт, на котором изображалась геральдическая карта Беларуси, включающей Смоленск, Брянск (Россия), Белосток (Польша) и Вильнюс (Литва).
44 Версия
Миграция русских и русскоговорящих, а также прорусски ориентированных ук раинцев в Россию, в свою очередь, может вызвать радикальные изменения этносо циального баланса и усилить этносоциальное соперничество внутри России. Собст венно, признаки этого есть уже и сейчас — присутствие украинских "гастарбайте ров" в России отнюдь не приводит всех русских в восторг. Такие явления способны стимулировать активизацию русского национализма, который затруднит этниче скую кооперацию внутри России (прежде всего в тех республиках в составе РФ, где титульные этносы составляют меньшинство и где мало-помалу развиваются процес сы общенациональной, то есть общероссийской, интеграции).
Важно отметить, что русско-украинские отношения вообще чрезвычайно затруд нены в психологическом аспекте. Украинская настороженность по отношению к русским весьма сильна, и дело здесь не только в политике или в истории. Проблема в том, что многие русские — преимущественно из малообразованных — долго счи тали (и поныне еще продолжают считать) украинцев малороссами, то есть как бы "недорусскими", отказывая им в этнокультурной самостоятельности или сомневаясь в ней. Такова неприятная правда русско-украинских отношений.
Следующая этнополитическая проблема вызывается конкретной ситуацией в регионах, на пространстве которых в основном и развивается конфликтогенность российско-украинских отношений. Речь идет о двух регионах. Во-первых, это Крым, где российско-украинские отношения, включая этнополитические, наиболее ослож нены, где и русский, и украинский национализм оттачивают свое оружие. Во-вто рых, это Восточная Украина и пограничные с ней области России. Именно здесь наиболее активно происходит русско-украинская диффузия и наиболее жестко стоит вопрос о суверенитете. Ситуация в данном регионе двухмерна: с одной стороны, традиционная этническая кооперация, с другой — этнополитическое размежевание.
Надо сказать, что сочетание традиционной этнокультурной кооперации и этно государственного размежевания вообще характерно для этнополитических процес сов на постсоветском пространстве, особенно там, где нет реальных основ для жест кого этнического соперничества, ибо нет перенаселенности (как на Северном Кав казе) или национальной униженности (как в странах Балтии).
ПРИБАЛТИКА, МОЛДОВА и КАЛИНИНГРАД. Здесь, в избранном мною ракурсе, наиболее важна проблема русских. Для русских, оставшихся в Эстонии, Латвии, Литве и Молдове (в последней — в статусе граждан Приднестровской ре спублики), существует следующая альтернатива: та или другая, но институциональ ная связь с Россией, либо интеграция в иную национально-культурную и политиче скую среду. То же относится и к Калининградской области. От развития субэтниче ской идентичности ее русских жителей (а в силу анклавного положения этой области такая идентичность не может не развиваться) зависит, останется ли она "форпостом России" или же превратится в отдельный субъект, лишь формально связанный с РФ.
В аспекте реконструкции Северной Евразии западное направление постсоветских этнополитических процессов весьма важно. Этнополитическая кооперация на этом направлении позволит России остаться в Европе и превратить, как минимум, часть "ближнего пояса недружественных государств" (Украину прежде всего, учитывая, что Беларусь открыто уже пошла на сближение) в зону сотрудничества. Напротив, этнополитические конфликты на данном направлении могут лишь зафиксировать "оттеснение" России от Европы и шире — от Северо-Запада. Россия начнет искать союзников на Юго-Востоке, что чревато, на мой взгляд, дальнейшим усилением ее изоляции от мира развитых демократий и, следовательно, невозможностью постро ить систему Демократического Севера.
45
2. ЮГО-ВОСТОК
Несмотря на огромные трудности в выстраивании этнополитического баланса на западном направлении, все же здесь русские и их партнеры действуют в общем цивилизационном контексте. Совершенно иная картина — на юго-восточном на правлении. Этносы этой части постсоветского пространства (за исключением Грузии и Армении, отчасти Казахстана) радикально отличаются от русского этноса (а также от титульных этносов приволжских и некоторых других республик в составе РФ) по формальным цивилизационным параметрам (существуют и такие обобщенные кри терии): уровню рождаемости и соотношению городского и сельского населения; стоит ли лишний раз подчеркивать различие в культурах — христианство и ислам. При этом надо отдавать себе отчет в том, что указанные цивилизационные параметры в ряде отношений более значимы, чем культурно-религиозные, по крайней мере на сегодняшний день. Так, мусульмане — татары и башкиры — принадлежат к той же цивилизационной структуре, что и христиане—русские (здесь речь идет об общих культурно—религиозных факторах — вряд ли можно утверждать, что большинство татар, башкир и русских глубоко вовлечены в конфессиональную практику). Именно поэтому конфликты Москвы с Казанью и Уфой являются чисто политическими и в принципе решаемыми, в отличие от конфликта Москвы с Грозным и, эвентуально, от конфликтов с некоторыми другими мусульманскими северокавказскими республиками. Разумеется, цивилизационные противоречия не являются фатальными, политические решения здесь также не исключены и, во всяком случае, желательны. Надо лишь понимать, что на Кавказе принципиально иной цивилизационный контекст.
Итак, не будет особым преувеличением сказать, что Юго-Восток постсоветского пространства (с вышеуказанными исключениями) принадлежит к традиционной (деревенской) цивилизации, а Северо-Запад — к индустриальной (городской). Тем самым постсоветское пространство можно представить как своеобразную изоморф ную модель мира.
Довольно интересную картину в данном аспекте представляет Казахстан. На севере это страна со вполне индустриальной цивилизацией (возможно, за счет зна чительной доли русского населения в ее северных областях), однако по мере продви жения к югу увеличивается "традиционность" (повышаются доля сельского населе ния, многодетность). Эти черты еще сильнее выражены у казахстанских южных соседей — Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана. Таким образом, все цент ральноазиатское пространство образует континуум между индустриальной и тради ционной цивилизациями. Возможно, именно такой же континуум являет собой Юг России, где казачество играет роль некоего "переходного звена" между собственно русским этносом и этносами Северного Кавказа.
Не исключено, что распад СССР был вызван не только политическими и эконо мическими причинами, но в гораздо большей степени цивилизационными, которые вылились в этнодемографический конфликт.
Вышеуказанными цивилизационными параметрами во многом можно объяснить высокий уровень этнического соперничества в регионах Центральной Азии и Север ного Кавказа. Мало-помалу в этот процесс втягиваются и русские. Этническое со перничество для русских способно там принимать самые разнообразные формы — начиная от отказа от соперничества и возвращения в Россию вплоть до наиболее брутальных проявлений (преследование инородцев на традиционных казачьих терри ториях). Собственно говоря, чеченская война есть в ряде отношений проявление этни ческого соперничества, достигшего уровня полномасштабного военного конфликта.
Рассмотрим основные узлы юго-восточного направления.
ЧЕРНОМОРСКО-КАСПИЙСКИЕ ВОРОТА. Так я называю регион, включаю щий в себя Закавказье, Северный Кавказ и Юг России. "Ворота" — потому что этот регион явился геополитически естественным порогом, отделяющим ориентирован ную на Европу российскую цивилизацию от проникновения юго-восточных цивили
46 Версия
заций. История показывает, как долго и с каким тщанием Россия строила здесь заграждения. Впрочем, и сейчас эти "ворота" служат достаточно надежно. Армения, например, перекрывает для Турции возможность соприкоснуться с Азербайджаном, что не позволяет создать пантюркистскую конфедерацию на реалистичной основе.
Однако распад СССР и ослабление военных позиций России в регионе привели к цепи конфликтов в Закавказье и к невозможности сдерживать миграционные потоки на Север. Надо сказать, что Россия заинтересована не только в контроле Черномор ско-Каспийских ворот в направлении "с Севера на Юг", т.е. в контроле миграции и распространения иноэтнической криминальной активности, в поддержании путей сообщения и т.п. Россия также заинтересована в контроле региона "с Запада на Восток", поскольку в этом направлении проходят магистральные трубопроводы из закаспийских регионов в Европу.
Естественным ответом на ослабление контроля над регионом стало возрождение казачества. Замечу, что оно является огромной проблемой для самой России, для ее национальной целостности. Казачество резко усиливает субэтническую диверсифи кацию русского этноса, для которого, в силу понятных причин, проблема единства является одной из самых сложных и болезненных.
Требование казачества — создать на Дону и на Кубани "казачьи республики" в составе РФ. Надо сказать, однако, что реализация таких требований возможна, на мой взгляд, лишь в самом худшем случае. Если Россия по тем или иным причинам потеряет контроль за Черноморско-Каспийскими воротами, то ей ничего иного не останется, кроме как соглашаться на создание буферных государств на своих южных границах, чтобы противостоять миграционной и иной экспансии с Юга.
Перечислю этнополитические проблемы региона: этническое соперничество на Северном Кавказе и в Закавказье, вовлеченность в него русских, в частности, каза ков; взаимоотношения казаков и русских неказаков на традиционных казачьих территориях и вне этих территорий; существующие и возможные территориальные конфликты закавказских и северокавказских этносов (Карабах и Зангезур; Абхазия; Южная Осетия; Адыгский национальный район; Чечня — Ингушетия — Осетия; Зеленчукский и Урупский районы; лезгинские территории в Дагестане и Азербайд жане и т.д.); вовлеченность России в указанные конфликты — и как государства в полноте своих институтов, и как русского этноса, живущего в этом регионе.
ОРЕНБУРГСКИЙ КОРИДОР. В настоящее время трудно говорить о том, что ислам в Европейской России (в Башкортостане и Татарстане), равно в Казахстане, имеет столь большое значение, как и в Таджикистане.
Однако не исключено, что со временем исламская — или тюркская — консоли дация будет играть в Северной Евразии гораздо более важную роль, чем в настоящий момент. Такое может произойти, например, в ходе усиления роли Турции и в Чер номорско-Каспийском регионе, и в Центральной Азии. Для этого совсем не обяза тельно менять Карабах на Зангезур. Более того, такое может произойти по причи нам, никак не связанным с удачным или неудачным поведением России на постсо ветском пространстве. Дело может заключаться в тюркско-персидском соперниче стве на весьма обширном пространстве при подключении к этому процессу арабского мира. Так или иначе, Казахстан (его северо-восточные области) способны стать форпостом тюркско-исламской экспансии в Европейскую Россию. Казахстан от Башкортостана (который граничит с Татарстаном) отделяет узкий — не более 100 км — коридор Оренбургской области. Этот коридор может стать районом весьма серьезного и масштабного этнотерриториального конфликта. Собственно, попытки продвижения Казахстана на Север (точнее, попытки смещения его центра к северу) наблюдаются уже сейчас — решение о переносе столицы из Алматы в Акмолу, а также миграция русского и русскоговорящего населения из Казахстана в Россию.
Этнополитические проблемы, связанные с Оренбургским коридором, — это ста тус русского и тюркских народов в Северном Казахстане, Башкортостане и Татар стане; распределение этносоциальных ниш; потенциальные зоны этнического сопер ничества; миграция, в т.ч. вопрос о тенденции к "репатриации" башкир и татар в свои республики; этнодемографическая композиция Оренбургской области.
47
Сюда же примыкает проблема статуса русских в государствах Центральной Азии. Миграция русских неизбежно вызовет — уже вызвала — освобождение многих этносоциальных ниш (квалифицированные рабочие, инженеры, отчасти преподава тели). От того, кто займет эти позиции, решающим образом зависят тенденции в развитии национализма в Казахстане и в Центральной Азии. Будет ли это пантюр кистский национализм (если освободившиеся места займут соответствующие "ино странные специалисты") или же речь пойдет о местных национализмах, связанных с идеей независимого государства (если оно будет самостоятельно создавать собст венные "национальные кадры")? Так или иначе, все отразится на судьбе региона и на возможностях России контролировать Оренбургский коридор — иначе говоря, не допустить слияния Казахстана с волжскими тюркскими республиками, что привело бы к отсечению России от Востока.
3. ВОСТОК
Проблема российского Востока включает в себя не только и не столько этнополи тические, сколько чисто региональные аспекты. Здесь во всех национальных респуб ликах (кроме Тувы) титульные этносы находятся в явном меньшинстве, потому маловероятна серьезная этнонациональная консолидация.
Разумеется, проблемы Тувы и Бурятии достаточно важны. Республики имеют внешнюю границу и в некоей воображаемой драматической ситуации их сецессия в принципе возможна. Столь же интересны проблема федерализации в республикан ском ранге Красноярского края, где думают о создании первой в истории Русской республики, а также проблема институтов суверенитета малочисленных северных народов, которые формально повысили свой внутрифедеративный статус. Но суще ственно большую значимость, на мой взгляд, представляют отношения с Китаем.
Важно проследить за тем, как Восточная Сибирь и Дальний Восток становятся не только полем деловой активности, но и полем демографического давления Китая. Уже сейчас в некоторых небольших приграничных районах России численность постоянно (легально или нет) проживающих китайцев превышает численность рос сиян. И хотя в настоящий момент речь идет лишь о достаточно масштабной пригра ничной торговле, в какой-то момент может начаться более активное заселение этих мест китайцами.
Таким образом, наиболее важной этнополитической проблемой на Дальнем Вос токе является российско-китайский симбиоз. Явно наблюдается, как уже говорилось выше, тенденция к постепенному превращению российского Дальнего Востока — вследствие активных экономических связей с Китаем, Японией и Кореей — в субъект Азиатско-тихоокеанского региона. Демографическое давление Китая может уско рить этот процесс и придать ему не только экономическую, но и этнополитическую окраску.
Собственно, главной этнополитической проблемой России является этническая кооперация на постсоветском пространстве. Анализ такого процесса позволит про гнозировать, во-первых, реальность формирования единой российской нации и, во-вторых, динамику "приграничных" контактов и конфликтов. В конечном итоге эти два обстоятельства и определят судьбу Северной Евразии.
Статья написана в рамках совместного исследова тельского проекта Центра российских и евразийских исследований Корпорации РЭНД (США) и Центра эт нополитических и региональных исследований (Россия).