Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

                                                                                                          5     

ПОЛИТИЧЕСКОЕ - "СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ"

Э.Я. Баталов

БАТАЛОВ Эдуард Яковлевич, кандидат философских наук.

"Слишком человеческое"... Эти странные слова, как уже догадался проницательный читатель, взяты из Ницше. Они, думается, емко и точно характеризуют природу политики как области деятельности и сферы существования человека. И будь мы в Лаконии, на этом можно было бы поставить точку: политическое — "слишком человеческое".

Но мы не в Лаконии, что, конечно же, меняет дело. Лаконические (т.е., собствен но, спартанские) речения — не тем ли обусловлен их лаконизм? — рождались на свет общепонятными и заведомо бесспорными, ибо и к предметам относились заведомо общеизвестным и единообразно трактуемым. Например: "Со щитом или на щите". Кому (в Спарте) тут надо было что-то объяснять? (Ведь это прежде римлян говорили спартанцы. Точнее, спартанки.)

Нам же свой тезис надо еще пояснять, раскрывать, обосновывать. До точки далеко...

РУССКИЙ ПИСАТЕЛЬ Евгений Замятин в своих воспоминаниях о Горьком свидетельствует: "Как-то мне пришлось просить Горького за одного моего знакомо го, попавшего в ЧК. По возвращении из Москвы, сердито пыхтя папиросой, Горький рассказал, что за свое вмешательство получил от Ленина реприманд: "Пора бы, говорит, вам знать, что политика — вообще грязное дело, и лучше вам в эти истории не путаться" (1).

Ленин изрек банальность. О том, что политика — "дело грязное", говорили и писали десятки известных людей до и после него. Но банальность, вылетевшая из уст человека, отнюдь не понаслышке знающего предмет, о котором идет речь, замеча тельна именно тем, что характеризует особенную устойчивость, укорененность об щественного мнения о рассматриваемом явлении.

В самом деле: не вполне еще четко представляя себе, что есть политика, люди уже не просто наслышаны, но сплошь и рядом нисколько и не сомневаются, что это "дело грязное", что "власть развращает", а "абсолютная власть развращает абсолютно", что порядочному человеку лучше держаться от политики подальше, дабы не брать грех на душу, и т.д. и т.п.

Политика предстает, таким образом, как безусловное зло, как дьявольская "зона", попадая в которую, человек — творение Божие — как бы утрачивает свои лучшие качества, проявляет себя с худшей стороны, деградирует, разрушается сам и разрушает других. Это словно бы сфера расчеловечивания, демонизации человека*.

Подобного рода представления, очевидно, никогда бы не явились на свет — а явившись, никогда бы не получили массового распространения (но и став все-таки элементом массового сознания, никогда бы не обрели удивительной, от века к веку, устойчивости), — если бы в самом их содержании не было стойкой правды. В содер жании всякого стереотипизированного банального (и, следовательно, по большому счету, неистинного) представления всегда отражена некоторая реальность, отрица ние которой, неизбежно предполагаемое простым отрицанием стереотипа, разуме ется, не ведет к преодолению банальности как таковой, т.е. к обнаружению неистинности представления, ибо источник ее надо еще искать. А посему мы, в надежде найти его, пока что просто-напросто не станем отрицать реальность и признаем (однако, в отличие от склонных к лаконизму носителей стереотипа, не будем ставить сразу после этого точку): политика—дело действительно грязное; или, лучше, так: дело, в котором много грязи; вернее, так: одно из дел, в которых много грязного...

* Косвенное подтверждение распространенности и устойчивости представления об аморализме полити ки — непрекращающийся поток сочинений на тему "Политика и мораль". Уже сама постановка вопроса, нередко диктуемая стремлением обелить политику и политика, доказать, что и там случаются люди с чистыми руками и помыслами, — уже сама эта постановка вопроса фиксирует — через союз "и", играющий ключевую роль в этой фразе, — отделенности, разнопредметность ("мужчина и женщина", "небо и земля") политического и нравственного.

6                                                                                                              

Ну, а в чем же "грязь" политики?

"Грязь" политики — это, например, человеческая кровь. Хотя времена, когда государственные мужи собственноручно рубили головы своим врагам (а значит, и врагам государства), давно миновали, в функционировании политических деятелей по-прежнему не обходится без того, чтобы по долгу службы "резать по живому". Они посылают на войну солдат, отдавая себе отчет в том, что многие никогда уже не вернутся домой*. Они скрепляют своими подписями решения о проведении внутри страны и за рубежом операций, которые стоят жизни немалому числу людей. (Вспом ним, чтобы не удаляться слишком далеко во времени, Вильнюс, а до этого Баку, а еще раньше — Новочеркасск.) Они инициируют революции и контрреволюции, неизменно чреватые кровопролитием. Они санкционируют террористические акты, оборачивающиеся порой многотысячными жертвами (вспомним белый и красный террор в России), и массовые репрессии, выкашивающие миллионы.

"Грязь" политики — это, далее, перманентное насилие над людьми: прямое и косвенное, легитимное и иллегитимное, тайное и явное. Когда Ленин утверждал, что государство (а управляющие им—это политики) есть "особый аппарат принуждения людей", он констатировал факт. Ведь даже самое демократическое государство — это не только сложная система управления, но также — а иногда и прежде всего — механизм принуждения, насилия над человеком: через закон, через подзаконный акт, через волю властителя, нередко дурную, через непреклонность чиновника, легко переходящую в издевательское крючкотворство или произвол... Таким меха низмом государство всегда было, есть и будет оставаться до тех пор, пока оно суще ствует как всеобщий институт цивилизации.

Ныне мы дружно ругаем российских политиков, возмущаясь тем, что они довели государство до крайней слабости. Вдумаемся: за что, в сущности, ругаем? За то, что федеральные органы не в силах заставить местные власти действовать в соответст вии с нормативными актами, "спускаемыми" из центра в регионы. За то, что власт ные органы не способны обуздать воров, убийц, взяточников, рэкетиров, террори стов, не могут принудить граждан уважать закон. За то, что Москва лишена возмож ности заставить заграницу уважать интересы России. От государства требуют при менить силу, ибо сами обыватели сделать это не в состоянии — по крайней мере, в объеме, который позволил бы обеспечить общественную безопасность.

"Грязь" политики — это неизбежная для вовлеченных в нее деятелей необходи мость подвизаться на "кухне" власти, где изо дня в день приходится сталкиваться с разнообразными проявлениями человеческой натуры, включая и самые низменные: презрение к нижестоящим и раболепие перед теми, кто поставлен выше, зависть, жадность, корыстолюбие, ненависть, подлость, ревность и т.д. и т.п.

Никколо Макиавелли и других писателей, выставляющих эту "кухню" напоказ, нередко обвиняют в аморализме. С равным успехом можно обвинять в садизме авторов учебников по хирургии, описывающих, как обычно производится трепанация черепа или удаление конечно стей, или иные операции, при одном виде которых люди непривычные лишаются чувств.

Автор "Государя" ничего не выдумывал и ни на чем не настаивал. Будучи хорошо осведом лен о политическом ремесле (доводимом наиболее талантливыми профессионалами до степени высокого искусства), он просто информировал современных ему властителей: в таких-то случаях принято убивать, в таких-то — истреблять род до седьмого колена, в таких-то — сравнивать неприятельский город с землей... Иначе говоря, он описывал технологию властво вания, какой она была на самом деле.

* "... Что никто не придет назад". Уместно вспомнить эту строчку А. Блока, хоть речь тут у него и не идет конкретно о войне и солдатах. Вообще же всякий раз с особой остротой переживать и выражать трагизм этих устойчиво повторяющихся "положений" — такая "функция" недаром выпадает на долю искусства и литературы, включая и лирическую поэзию. Упомянем здесь еще хотя бы полную горечи и гневной скорби известную песню А. Вертинского, где он в первой же строчке лишает нас покоя леденящим душу вопросом: "Я не знаю, зачем и кому это нужно..."

                                                                                                          7     

"Грязь" политики — это и неустранимая отчужденность политического деятеля (особенно деятеля высокого ранга) от тех, кем он управляет, жесткость и жестокость в отношениях с подвластными, невозможность увидеть отдельного, конкретного человека в лицо. Автору этих строк уже доводилось писать о специфике позиции, занимаемой в политоиде властвующим субъектом, об особенностях его политической оптики (2). Чтобы постоянно держать в поле зрения "лес", т.е. курируемое им целое, он просто обязан обозревать это целое, не останавливая взгляда на отдельных "де ревьях"*. Правителя можно также сравнить (вслед за Платоном и другими антич ными авторами) с пастухом. Забота овцепаса — отара в целом. Он не в состоянии уследить за каждым отдельным бараном или овцой и должен отказаться от такой задачи, дабы не упустить из вида всю отару и не потерять над ней контроль. А иной раз во имя спасения поголовья в целом ему приходится — с сожалением или без — жертвовать отдельными особями.

"Грязь" политики, наконец, и в том (пусть не все считают это "грязью"), что занятый в этой сфере индивид постоянно вынужден "наступать на горло собственной песне"** , заставлять себя делать то, чего делать не хочется, и не делать того, к чему рвется душа, т.е. находиться в раздоре с собственными взглядами, вкусами, стрем лениями, влечениями — пока не огрубеет его сердце.

Политик крупного масштаба — "одинокий волк". У него нет друзей. Об этом, по сути, говорил в одном из телеинтервью Гейдар Алиев — политик, несомненно, состоявшийся и талантливый: "У меня, — признался он, — личной дружбы не было. Я — человек, который все подчинил политической деятельности" (4).

Политик может, конечно, быть субъективно честным, порядочным человеком и стремиться никому не причинять зла. (Этим, в частности, объясняются и отрицание некоторыми авторами тезиса о политике как "деле грязном", и уверения, что сами они "никогда не замарают рук".) Обладая при этом еще и твердым характером, такой политик и впрямь может действовать несколько иначе, нежели герои макиавеллиев ского "Государя", и не подсыпать яда в кубок соперника, не заманивать его в ловуш ку, чтобы потом уничтожить, и т.п.

Но, как бы то ни было, никому из тех, кто рискнул встать на тропу большой политики, будь он самым что ни есть нравственно ориентированным деятелем, дви жимым только благими побуждениями, не удавалось еще пройти свой путь, не "сдавая" по велению обстоятельств бывших соратников, не нарушая обещаний***, не греша ложью ("во спасение, во спасение!"), не подписывая бумаг, приводящих в действие машину насилия, не хитря, не вступая в направленные против других политиков коалиции, порою трудно отличимые от сговоров, а то и заговоров, не посылая, наконец, людей на смерть — будь то большая или малая война, или хотя бы такое сугубо "мирное" дело, как, скажем, ликвидация крупномасштабной аварии на атомной электростанции...

И вся эта "грязь": кровь, насилие, жесткость и жестокость — естественное, хотя и далеко не всегда объективно неизбежное, следствие функциональных взаимоувя зок интересов и потребностей индивидов и групп, образующих социальное целое ("полис"), поддержание жизнеспособности которого объективно задано политику как его главная цель.

* Как признает в своей книге политик-восьмидесятник А. Собчак, "соображения высшего порядка, а значит, в конечом счете надчеловеческие соображения руководят любым, самым прогрессивным политиком" (3).

** "... В политической жизни, — читаем в упомянутой книге А. Собчака, — происходит стирание индивидуальности, превращение живого человека в некую государственную функцию, в придаток к государственной машине, пусть самой современной и демократической" (3).

*** Излишне говорить, — замечает Макиавелли, — сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность" (5).

8                                                                                                               

НО ЭТА ЖЕ ЦЕЛЬ побуждает его творить и добрые дела. Политика не может быть сведена к одной только "грязи". В ней есть светлые стороны, есть своя "чистота". И политик — не только "злодей", но и "добродей", добротворец*. "... Всякая политика сводится к тому, чтобы сделать сносной жизнь возможно большему числу людей" (6, с.430). Эти слова, как ни покажется странным, тоже принадлежат Ницше** — человеку, которого трудно заподозрить в слащавом идеализме или тяготении к возвеличению реального человека, в каком бы профессиональном облике тот ни представал.

Добродетель политика можно уподобить чистому воздуху: мы не замечаем его, когда он присутствует в достаточном количестве, но сразу же фиксируем его дефи цит. Все, что есть хорошего в человеке: любовь, доброта, альтруизм, готовность к самопожертвованию, работоспособность, бескорыстие и т.п., — проявляется и в политике, но только в специфической, а именно обезличенной (на стороне объекта) форме, т.е. не по отношению к отдельным индивидам***, а по отношению к "полису", к народу, нации, классу, клану и т.п.

Добродетель политика — в благих (если только они искренни, что и бывает нередко) намерениях осуществить революцию и "освободить угнетенных", постро ить "город солнца", установить всеобщее равенство и т.п. Вряд ли Хрущев, обещав ший "через двадцать лет" построить в СССР коммунизм, не верил в собственные обещания — тут он был, по-видимому, искренен. Другое дело, что благие намерения политика сплошь и рядом устилают дорогу в ад, оборачиваясь в ходе практического осуществления "кровавой грязцой в колесе" (О. Мандельштам). Это вновь и вновь мстит за неуважение к себе все та же (если воспользоваться презрительным опреде лением, вложенным Маяковским в уста участников "левого марша") "кляча исто рии": "загнать" ее не дано никому.

И конечно, с не меньшей непреложностью добродетель политика утверждает себя, проявляясь в таких, казалось бы, "обыденных" деяниях, как разработка и реализация нормативных актов, обеспечивающих людям — тысячам, миллионам людей — хлеб, кров, работу, безопасность. Иной раз один хороший закон, приня тый парламентом, способен перевесить все ошибки и пороки заседающих в нем депутатов.

Политик, далее, не только развязывает и ведет войны — он прекращает или даже предотвращает их. Порой он их выигрывает, создавая таким образом для руководи мой им общности более благоприятный жизненный режим по сравнению с тем, в котором оказывается побежденная нация. Как заметил однажды Виктор Гюго, "от личительная черта подлинных государственных деятелей в том именно и состоит, чтобы уметь извлечь пользу из каждой необходимости, а иногда даже роковое стече ние обстоятельств повернуть на благо государству" (7).

С появлением ("спасибо" ученым) ядерного, химического, бактериологического и иного оружия массового поражения человечество вступило в эпоху перманентного "рокового стечения обстоятельств". И если политики несут прямую ответственность за локальные кровопролития и военные пожары, вспыхивающие время от времени в разных концах мира, то разве не они же "в ответе" и за то, что вот уже на протяжении полувека человечеству удается избежать применения в массовых масштабах совре менного всеистребляющего оружия? Во всяком случае, в том, что державы не схва тились друг с другом в смертоносной борьбе, заслуга политиков чрезвычайно велика.

* Подчеркнем, что это относится не только к политику в собирательном значении, т.е. не только к разным, но и, в принципе, к одному к тому же политику, и более того: не только к разным, но и, в принципе, к одним и те же делам, увиденным, однако, в разных аспектах либо даже просто из разных точек политоида. Об этом, впрочем, еще пойдет речь ниже.

** Ницше, разумеется, отдавал себе отчет и в теневой стороне политики. Он, в частности, писал о "кознях и жестокостях, которые несет с собой дело политика" (6, с.433).

*** Столь любимое вождями всех времен и народов демонстративное общение с отдельными гражданами, особенно с детьми,— это, как правило, не более, чем популистский трюк, призванный продемонстрировать заботу лидера о простом человеке и ровным счетом ничего не меняющий в политике по существу.

                                                                                                          9     

Главная же, можно сказать, интегральная добродетель политика проявляется в том, что он в меру своих возможностей предохраняет род людской — и по частям, и в целом, от уничтожения — в том числе и самоуничтожения в результате "войны всех против всех"*.

ПОЛИТИК МОЖЕТ БЫТЬ умнее или глупее, добрее или злее, он может лучше или хуже справляться со своими обязанностями, Но это — индивидуальные особен ности, не меняющие общей специфики политического. Специфика же эта такова, что какую бы историческую эпоху мы ни взяли, к какой бы стране или цивилизации ни обратились, всегда и везде — сегодня и две тысячи лет назад, на Западе и Востоке, Севере и Юге — политика предстает как явление амбивалентное, сплетающее в себе "свет" и "тень", "добро" и "зло", "грязь" и "чистоту", т.е. созидание и разрушение, гуманизм и антигуманизм.

Грани между этими оппозициями зыбки и относительны (добро для одного — часто зло для другого), а мера их соотношения хронотопически вариантна, ибо все-таки бывают времена и пространства более мрачные и кровавые по сравнению с остальными. И все же, если судить по фактам истории, мера эта не находится в жесткой корреляции — прямой или обратной — с историческим процессом. Во всяком случае, никто еще не выявил устойчивых долговременных тенденций ни в сторону гуманизации, ни в сторону дегуманизации политической жизни. Последнее по времени подтверждение отсутствия такого рода трендов — крах попыток россий ских коммунистов утвердить принципиально новую, "гуманистическую" политику.

Неизбывная амбивалентность и устойчивость — характерная черта типологиче ских моделей политического сознания. Сменяют одна другую исторические эпохи ("общественно-экономические формации") и "базисы", концентрированным выра жением которых, согласно Марксу и Ленину, является политика, а типические фигуры политического сознания остаются в принципе теми же, что и сто, пятьсот, тысячу лет назад.

Сравним "Беседы и суждения" Конфуция, "Артхашастру", "Переписку Грозного с Курб ским", "Федералист", "18 брюмера Луи Бонапарта" Маркса, "Государство и революцию" Ленина, "Тюремные тетради" Грамши, сочинения Мао Цзэдуна, тексты современных авторов... Сделав поправку на специфику контекста, язык и цивилизационную "экзотику", обнаружим, что в глубинном понимании политического, в принципиальных представлениях о том, что и как должен делать политик, люди стоят ныне на тех же позициях, что и в Новое время, и в средние века, и в античную эпоху. А многие аргументы и рекомендации Конфуция, Макиавелли или Джона Адамса звучат ныне не менее весомо и современно, чем в те времена, когда выходили из-под пера их авторов.

Не меняются принципиально и типические модели поведения политических авторов. Борьба за власть (с использованием однотипного набора средств), реформа торская и революционная деятельность, выборы (при неизменных попытках мани пулирования электоратом), ведение войн... — что тут изменилось по существу за долгие века политической истории?

Или взять ролевые отношения в политике. Властители и подданные (подвласт ные) , левые и правые, лидеры и ведомые, активисты и эскаписты... — они существо вали в той или иной форме во все эпохи и во всех странах. А разве не проявлялись в былые времена стили лидерства, описываемые сегодня М. Херманн (9), или типы авторитета, выявленные Максом Вебером?

ЧЕМ ЖЕ ОБЪЯСНИТЬ все эти качества политики — ее неизбывную амбивален тность, устойчивость типологических проявлений сознания и поведения, их сравни тельную хронотопическую всеобщность? По-видимому, тем, что политика являет собой сферу, где имманентные человеку черты высвечиваются и воплощаются с наибольшей полнотой и отчетливостью. Сами же эти черты характеризуются и амбивалентностью, и устойчивостью, и всеобщностью.

* Джон Локк полагал, что именно необходимость предотвращения такой войны побудила людей вступить друг с другом в политические связи. "Избежать этого состояния войны... — вот главная причина того, что люди образуют общество (курсив мой. — Э.Б.) и отказываются от естественного состояния. Ведь когда имеется какая-либо власть, какая-либо сила на земле, от которой можно получить помощь, если к ней обратиться, то продолжение состояния войны исключается и спор решается этой властью" (8).

10                                                                                                             

Споры относительно сущности HomoSapiens ведутся на протяжении тысячеле тий, и ничто не говорит о том, что они окончатся до того, как сам род людской отойдет в небытие. Но за минувшие столетия в них все-таки выявились какие-то зоны хотя бы относительного консенсуса, которые позволяют говорить о константах человече ской сущности. Это касается, в частности, представлений (разделяемых и автором этих строк) о том, что если природа человека и претерпевает изменения, то столь медленно, что ее можно принять за практически постоянную величину* . Существует консенсус и относительно амбивалентности этой сущности: человек одновременно и возвышен, и низок, и добр, и зол, и велик, и ничтожен. И именно это единство качеств позволяет ему оставаться человеком. Как писал Николай Кузанский, "...человек есть Бог, только не абсолютно, раз он человек; он — человеческий Бог... Человек есть также мир, но не конкретно все вещи, раз он человек; он — микрокосм, или челове ческий мир. Область человечности охватывает, таким образом, своей человеческой потенцией Бога и весь мир. Человек может быть человеческим Богом; а в качестве Бога он по-человечески может быть человеческим ангелом, человеческим зверем, человеческим львом, или медведем, или чем угодно другим: внутри человеческой потенции есть по-своему все" (10)**.

В этом же духе высказывались многие мыслители, в частности Николай Бердяев, утверждавший в "Экзистенциальной диалектике божественного и человеческого", что человек есть живое противоречие, совмещение конечного и бесконечного, высо кого и низкого и т.п.

И вот всю эту палитру черт, всю эту ограниченность и необъятность, все заложен ные в человеке потенции и противоречия мы обнаруживаем в политике. Не только в политике, конечно, — во всех проявлениях человеческого. Но в политике — как нигде, за исключением, может быть, литературы и искусства. Так что если перефра зировать известную формулу Ленина "... политика есть самое концентрированное выражение экономики" (12, т.42, с.216), то можно сказать так: политика есть самое концентрированное выражение человека в единстве его сущности и существования.

Другими словами, политика — не слепок с экономики (берем ли мы ее на макро или микроуровне), или с социальной структуры общества, или с его религии, или с совокупности этих и других "факторов" в той или иной их комбинации. Политика — слепок с человека. Человека живого — взятого в единстве его родовых и индивиду альных черт — и человека, материализовавшегося (опредмеченного) в цивилизации и культуре.

Общие, универсальные принципы политической жизни — это не что иное, как воплощение сущностных черт человека***, его родовых констант, включая фунда ментальные признаки его биологического строения (оно есть материальный субстрат политической оптики и акустики) и социальной природы, проявляющейся, в частно сти, в сложной системе потребностей, включая потребности в общении, самореали зации и самосохранении.

При любом строе, при любом уровне развития экономических отношений обще ство распадается на группы, занимающие неодинаковое положение в социуме, при держивающиеся разных ценностных ориентации и вместе с тем вынужденные искать взаимопонимания и взаимодействия друг с другом. При любом строе люди ведут борьбу за власть и разделяются на лидеров и ведомых, на элиты, принимающие решения, и остальную часть общества, манипулируемую элитой. Они занимают неодинаковое положение в политоиде, по-разному воспринимая окружающий пол итический мир и по-разному реагируя на него. А политическая деятельность граждан при любом режиме носит внутренне противоречивый, амбивалентный характер.

* И этой непростой, сугубо научной темы не чурается лирическая поэзия: "Я грежу древними преданьями, // Как будто девьими рыданьями, // А не старушечьими вздохами. // Идут эпохи за эпохами... // И в бесконечность не уляжется // История разумно мыслящих // Людей, отнюдь себя не числящих // Праправнуками обезьяньими..." (Л. Мартынов).
Много лет спустся Эрих Фромм, рассуждая о человеческой сущности и оперируя той же анималистской терминологией, что и Николай Кузанский, вопрошал: что есть человек — волк или овца? Или то и другое одновременно? Или же не то и не другое? (11). Получается так, что человек есть и волк, и овца, и многое другое, хотя он не волк и не овца, а человек.
Ряд мыслителей, например, Томас Гоббс, увязывал постижение политики с постижением человеческой природы. Для правильного и вразумительного объяснения элементов естественного права и политики необходимо знать, какова человеческая природа, что представляет собой политический организм и что мы понимаем под законом" (13).

                                                                                                          11   

А в общем, каков человек — такова и политика*. Это особенно отчетливо видно на уровне конкретных политических авторов. Тут налицо не только опосредованное выражение типических общеродовых черт, но и непосредственное проявление спе цифических черт политических авторов — индивидов, групп, наций (народов). На этом уровне сформулированный выше тезис приобретает уже несколько иное звуча ние: каковы конкретные люди, делающие политику, — такова и политика, прово димая ими.

Это справедливо не только по отношению к выдающимся деятелям вроде Юлия Цезаря, Петра Великого, Бисмарка, Черчилля, Ленина, Сталина, Рузвельта, Неру и других персонажей их калибра, личностные особенности которых окрашивают их деяния. Это верно и по отноше нию к политикам мало кому или даже вовсе никому не известным. Так что если в какой-то период истории в какой-то стране политика слишком уж кровава, беспросветна и злодеяния перевешивают добродетели, то происходит это не в результате появления "антигуманного" экономического базиса, а по той причине, что среди авторов, творящих такую политику, злодеи преобладают над добротворцами или что "темное" начало в характере этих авторов преобла дает над началом "светлым". Впрочем, дело не только в характере лидеров и элиты, но и в массовом "социальном характере"**, выкристаллизовывающемся на базе наличного "челове ческого материала". Ну а почему злодейство выходит на первый план и почему складывается именно этот, а не другой "социальный характер" — вопрос, требующий отдельногоразговора.

Политические события всегда окрашены в тона той цивилизации, в контексте которой социализируется и действует автор (15). Как утверждают опытные дипло маты, представители разных цивилизаций ведут межгосударственные переговоры по-разному (в планетактики, стилистики, этики и пр.). Особенно это чувствуется, когда сходятся лицом к лицу Восток и Запад. Они и в выборе политических режимов отлича ются друг от друга. И к разрешению конфликтов идут разными путями. И революции по-разному совершают. И на применение силы реагируют неодинаково***.

Подобные различия связаны во многом с хронотопическими особенностями этно са, создавшего данную цивилизацию, — в частности с его локализацией в рамках сферы, которую можно было бы назвать глобальным политоидом.

Если под политоидом понимается политическое пространство, образуемое слож ной системой связей, складывающихся между участвующими в политической жизни субъектами и объединяющих их в многомерное объемное целое, то глобальный, или планетарный, политоид — это аналогичная система связей, складывающихся между населяющими мир народами (государствами), действующими в контексте соответ ствующих цивилизаций и выступающими в качестве международных политических авторов.

Если, как показал в своих работах Г. Гачев, у каждой нации имеется свой, уникальный образ мира, то, как частное проявление этого образа, у нее должен быть и свой образ политического мира, свое видение других международных авторов, занимаемого ими места в мире, равно как и самих себя Это — результат уникального хронотопа, т.е. пребывания данного автора в определенной глобальной точке, из которой мир видится во многом или даже совершенно иначе, чем из других точек политоида и которая не может быть произвольно изменена. Данная проблема, впрочем, заслуживает отдельного исследования, и автор рассчитывает рассмотреть ее в специальной публикации.

* Эта идея прослеживается в высказываниях многих философов и политических деятелей, начиная с протагоровского "Человек есть мера всех вещей" и кончая сталинским "Кадры решают всё".

** Согласно Э. Фромму, социальный характер — это "та совокупность черт характера, которая присутст вует у большинства членов данной социальной группы и возникла в результате общих для них переживаний и общего образа жизни" (14).

*** Очень интересно сравнить конкретные исторические модели национальной реакции на воздействие внешней военной силы: сопротивление венгров советским поискам в период восстания 1956 г.; реакцию чехословаков на введение войск Варшавского договора в 1968 г.; и сопротивление чеченов федеральным войскам, участвующим в "восстановлении конституционного порядка в республике". Три цивилизации, три национальных характера, три модели сопротивления.

12                                                                                                             

Добавим к сказанному, что любая национальная (американская, китайская, французская) или региональная (дальневосточная, европейская, арабская) цивили зация выступает в функциональном плане как механизм привязки (адаптации) человека к окружающей среде, позволяющий ему успешно функционировать в рам ках данного хронотопа*. В механизме же этом опредмечены деятельность и харак терные черты — родовые, групповые, индивидуальные — многих поколений того этноса, который сотворил данную цивилизацию. Так что последняя независимо от своего конкретного содержания выступает как форма инобытия человека, его опред меченного существования.

НО ПОЧЕМУ именно в политической сфере человек раскрывает себя с наиболь шей подчас устрашающей его самого и окружающих полнотой? Почему именно в политике он полнее всего воплощает свои "положительные" и "отрицательные" качества?

Причина, на взгляд автора этих строк, в том, что в политике в силу выполняемых ею функций острее и напряженнее, чем в других сферах, встает и решается проблема жизни и смерти (существования) человека и "полиса" — начиная от небольших общностей и кончая человечеством в целом.

Дополнительный драматизм придает ситуации то обстоятельство, что выживание "полиса" и человека обеспечивается через систему властных отношений. Власть же открывает перед человеком возможность реализации собственного "Я " через посред ство сотен, тысяч, миллионов других "Я", оказывающихся в поле воздействия вла ствующего субъекта. И чем полнее, обширнее власть — тем шире и глубже эта самореализация, проявляющаяся через подчинение других собственной воле**. Субъект при этом растормаживается, сбрасывает внутренние оковы, дает волю сдер живавшимся ранее страстям и амбициям. Все. что прежде так тщательно скрывалось от окружающих и даже от самого себя, "вылезает" теперь на поверхность и прояв ляется в прежде невиданных масштабах.

Такова власть вообще — в какой бы области человеческой деятельности она ни проявлялась. Но нет сферы, где человек обладал бы большей властью, чем в полити ке***. Именно там сходятся, сплетаются воедино отношения, складывающиеся меж ду людьми в самых разных сферах их деятельности и существования. Наблюдатель ная г-жа де Сталь как-то заметила: политика "совмещает в себе пружины, кото рые действуют на людей в массе и приближают их к добродетели или удаляют от нее" (18).

Главная задача политика — поддержание существования "полиса", т.е. целост ности и функциональной способности социального организма, управлять которым он поставлен. Решение этой задачи не только требует от политика огромного напряже ния сил, но и заставляет его вникать в огромное множество самых разных вопросов, рассматривая их в увязке друг с другом.

В самом деле, что обсуждается в парламентах и правительствах мира? Эту повестку дня трудно даже перечислить. Тут и технология управления государством, и финансы, и безопас ность, и социальная зашита населения, и поддержание боеспособности армии, и международные отношения, и развитие хозяйства, и вопросы науки и культуры.

* Г. Гачев отводит эту роль не цивилизации, а культуре. "Культура есть прилаженность — человека, народа, всего натворенного ими, выплетенного за срок жизни и историю, - к тому варианту Природы. который ему дан (и которому он придан, человек и народ - как соответствующая ему порода существ) на любовно-супружескую жизнь в браке и взаимопонимании" (16). К сказанному стоило бы пожалуй, добавить, что природа, с которой взаимодействует - через посредство прямой и обратной связей — современный человек, - это уже в значительной мере очеловеченная (ноосфера) природа.

** Диктатор в этом смысле плох не столько тем, что он плох или недостаточно хорош как личность, сколько тем, что он имеет возможность сделать свою волю всеобщим императивом: силой навязать ее тысячам, десяткам тысяч, миллионам людей, как это можно было видеть в XX в. в Китае, Германии, России, равно как и в других странах в иные эпохи.

*** Отсюда и многочисленные попытки определить политику именно через власть. Этот мотив отчетливо звучит у Макса Вебера. "Итак, - пишет он, -"политика , судя по всему, означает стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между государствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает...
Кто занимается политикой, тот стремится к власти: либо к власти как средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти "ради нее самой", чтобы наслаждаться чувством престижа, которое она дает" (17).

                                                                                                          13   

Словом, политику прихо дится принимать множество решений по самому широкому кругу вопросов*, причем каждый из них он обязан рассматривать с точки зрения определенной тотальности, или, как принято говорить, — с государственной точки зрения**.

Власть политика (и роль политики) определяются еще и тем обстоятельством, что принимаемые им решения затрагивают в той или иной степени судьбы многих людей. Неслучайно Ленин утверждал: "... Политика начинается там, где миллионы; не там, где тысячи, а там, где миллионы, там только начинается серьезная политика..." (12, т.36, с. 16-17). Ныне, когда взаимосвязь и взаимозависимость субъектов политиче ского процесса существенно возросла по сравнению с началом века, политики высше го ранга вершат судьбами уже не миллионов, а десятков, сотен миллионов, милли ардов людей, словом — человечества.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ПОЛИТИКЕ как "деле грязном" побуждало реформато ров и революционеров разного толка искать пути либо к радикальной перестройке сферы политического в сторону ее гуманизации и освобождения от "грязи", либо даже к полной деполитизации общественной жизни.

В XIX — начале XX в. наибольшую активность на этом направлении проявляли марксисты и анархисты, мечтавшие об отмирании (упразднении) государства как института насилия. "На место управления лицами, — пророчествовал Энгельс, — становится управление вещами и руководство производственными процессами. Го сударство не "отменяется", оно отмирает" (19, т.20, с.292). А вместе с государством, вместе с управлением лицами отмирает и политика в строгом смысле этого слова.

Советская власть воспринималась Лениным как механизм практической реали зации этой исторической задачи. Через массовизацию управленческой деятельно сти, через вовлечение в политику миллионов людей преодолевается отчуждение власти от народа — а это прямой путь к отмиранию государства и фактической деполитизации общества. "Работа..., — писал Ленин в 1919 г. в черновом наброске проекта программы РКП, — неразрывно связанная с осуществлением главной исто рической задачи Советской власти, именно перехода к полному уничтожению госу дарства, должна состоять, во-первых, в том, чтобы каждый член Совета обязательно выполнял известную работу по управлению государством; во-вторых, в том, чтобы эти работы последовательно менялись, охватывая весь круг дел, связанных с госу дарственным управлением, все его отрасли, и, в-третьих, в том, чтобы рядом посте пенных и осторожно выбираемых, но неуклонно проводимых мер все трудящееся население поголовно (! — Э.Б.) привлекалось к самостоятельному участию в управ лении государством" (12, т.38, с.93)***.

В сущности, перед нами программа насильственной политической перековки не только социума, но и всего населения, преследующая далеко идущие цели. Дело в том, что большевики, стремясь очистить мир от политической "грязи" посредством "уничтожения государства", действовали одновременно и с другого конца: они пы тались осуществить вековую мечту утопистов о "новом человеке" — человеке пра вильном, начисто лишенном теней и пороков, что, естественно, должно было про явиться и в политике, пока она не сошла бы — вместе с государством — на нет.

Эти замыслы потерпели провал. Большевикам и их последователям не удалось ни преодолеть отчуждение власти от народа; ни "усыпить" или разрушить государство; ни сформировать такой человеческий тип, который сделал бы возможным осущест вление новой политики; ни в итоге радикально перестроить сферу политического.

* Необъятная сфера деятельности политика отчетливо прослеживается в тоталитарном обществе. Тот же первый секретарь обкома решал сотни вопросов — от координации деятельности областных учреждений до организации банно-прачечного хозяйства. В большинстве из них он профессионально не разбирался, но обязан был хорошо представлять себе, как решение того или иного вопроса может сказаться на функцио нировании региона, за который он отвечал.

** В работе "К критике гегелевской "Философии права" Маркс писал, что рассматривать тот или иной вопрос политически — это значит подходить к нему "с точки зрения государства в целом (курсив мой. — Э.В.), с точки зрения социального смысла рассматриваемого вопроса..." (19, т. 1, с.360).

*** В том же 1919 г. Н. Бухарин и Е. Преображенский писали в "Азбуке коммунизма": "... Наша задача состоит в том, чтобы даже каждую кухарку научить управлять государством. Задачей нашей партии является систематическое, шаг за шагом идущее вовлечение и этих слоев в общую государственную работу" (20).

14                                                                                                             

Больше того, в политике, проводимой при социализме, выбросы отрицательного (лжи, лицемерия, насилия, номенклатурных "подножек , не говоря уже об извест ных всем репрессиях и терроре) далеко превзошли досоциалистический уровень Фиаско, которое потерпел социализм в своих революционных начинаниях, было вполне закономерным. Оно лишний раз подтвердило, что не преобразовав человека, невозможно изменить и природу политического. Преобразовать же человека не дано, как подтверждено многократными "экспериментами" никому*.

Таким образом, идеальная политика оказывается на поверку такой же иллюзией, как и идеальный человек. Пока существует HomoSapiens, она будет оставаться в принципе тем же, чем была на протяжении веков и тысячелетий. Да идеальный политический космос не только невозможен - он не нужен человеку. В "дистилли рованном" полисе ему просто нечего было бы делать, как нечего делать нормальному путешественнику в Утопии, куда его занесло кораблекрушение.

Отказ от попыток произвольного и в конечном счете контрпродуктивного пере устройства политического мира не означает, однако, что он не требует разумного регулирования. Напротив. Сферу политического желательно удерживать в достаточ но жестких рамках, не позволяя ей распространяться на всю общественную жизнь. Тотальная политизация, ориентирующая на рассмотрение всех встающих перед обществом проблем сквозь призму властных отношений, разрушительно действует и на личность, и на социум. У экономики, науки, искусства, других форм деятель ности — свои законы, и когда они приносятся в жертву политической целесообраз ности, то разрушается имманентная этим формам, а именно экономическая, научная и иная целесообразность.

Такое удержание сферы политического в определенных границах может осуще ствляться с помощью законов, нравственных норм, политической культуры и огра ниченного участия граждан в регулировании властных отношений. В известном смысле и до известной степени — чем дальше от политики будет держаться основная масса людей, тем лучше для политики и для них самих. Не потому, что политика — "дело грязное", а потому, что она являет собой зону слишком высокого напряжения и длительное интенсивное пребывание в ней выдерживают без ущерба немногие.

Это отнюдь не призыв к аполитичности и эскапизму. Тем более не призыв к невыполнению гражданского долга. Нет. Но участие в выборах и референдумах, интерес к политическим новостям и даже умеренной ("любительской") работе с политических объединениях — это одно, и совсем другое — активная, постоянная, тем более профессиональная политическая деятельность. Она не всем по плечу. Политическое — (в смысле концентрации) "слишком человеческое".

Ну вот, теперь — точка...

1.   Замятин Е. Лица. Нью-Йорк, 1967, с. 92.

2.   См.: Баталов Э. Топология политических отношений. — "Полис". 1995. № 2.

3.   Собчак А. Хождение во власть. М., 1991.С.252.

4.   "Двойной портрет". Российское телевидение. 9.09.1995.

5.   Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982. с.351,

6.   Ницше Ф. Соч. в двух томах. М.. "Мысль". 1990. Т. 1.

7.   Гюго В. Собр. соч. Т. 15. М., 1956, с.44-45.

8.   Локк Дж. Соч. в трех томах. Т. 3. М.. 1988, с.273-274.

9.   Херманн М. Стили лидерства в формировании внешней политики. — "Полис", 1991, N°1.

10. Николай Кузанский. Соч. в двух томах Т. 1. М., 1979. с. 259-260.

11. См.: Фромм Э. Духовная сущность человека. — В кн.: Человек и его ценности. М., 1988.

12. Ленин В.И. Полн. собр. соч.

13. Гоббс Т. Избр. произв. в двух томах. Т. I. М.. 1964. с.441.

14. Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1995, с.230.

15. О понимании автором цивилизации и ее соотношения с культурой см.: Баталов Э. Единство в многообразии — принцип живого мира. — "Вопросы философии", 1990. № 8.

16. Гачев Г. Национальные образы мира. М.. 1988, с.49.

17. Вебер М. Избр. произв. М., 1990, с.646.

18. Цит. по: Вайнштейн С. Госпожа Сталь. М., 1902. с. 115.

19. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.

20. Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма. — В кн.: Звезда и свастика. М., 1994, с.24.

* Возможно, эта принципиальная неспособность к самопреобразованию есть не что иное, как условие сохранения человеческого рода, своеобразный предохранитель от разрушения, страховка от неосторожных, неумелых, хотя и крайне настойчивых, повторяющихся от века к веку, попыток человека сделать окружающий мир и самого себя более "совершенными", а в сущности — более удобными для себя же, более примитивными и плоскими.