Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

Окончание следует

78                                                                                   Россия сегодня

Политическая социология переходного общества

РУССКИЙ ВОПРОС В РОССИИ

И.М. Клямкин, В.В. Лапкин

THE RUSSIAN QUESTION IN RUSSIA

This time, the Public Opinion Foundation's publication deals with a complex of problems related to the formation of nation and of national statehood in nowaday Russia. Empirical data are analysed, disclosing: alterations that the visions of statehood construction priorities have undergone during the past three years; value orientations of different groups of Russian society; the latter's visions of the qualities that differentiate the Russian people from other peoples, and of distinguishing features that characterize Russian man. Russia's residents' assessments of Russians' condition in Russia as compared with that of representatives of other nationalities, as well as opinions as to the desirable statehood status of Russians in Russia and ethnic boundaries of Russia's statehood, are also cited and given interpretation. The article allows to perceive the way the "Russian question" — which is the subject of heated scholar polemic and an object of keen political struggle — is understood by Russians themselves.

ФОНД "ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ" имеет статус независимой исследовательской общественной организации. Создан в 1991 г. В настоящее время Фонд "Общественное мнение" (ФОМ) проводит социальные и маркетинговые исследования, основанные на массовых выборочных опросах различных групп населения России и стран ближнего зарубежья. Он изучает также общественное мнение по любым другим конкретным вопросам, анализирует рынки отдельных товаров и услуг.

Генеральный директор ФОМ — Александр Ослон.

Директор по исследованиям — Елена Петренко.

 Руководитель Аналитического центра — Игорь Клямкин.

В Московском отделении работают 50 специалистов; ФОМ располагает отделениями и партнерами в 18 регионах России, а также на Украине, в Молдове, Эстонии, Латвии, Литве, Казахстане, Киргизии, Узбекистане.

В рамках исследовательского проекта "Народ и политика" ФОМ издает периодические бюллетени социологической информации по актуальным проблемам политической и экономической жизни России — "Социально-политическое поле партий и движений", "Народ и политика. Россия и Украина сегодня и завтра" и др.

Авторы проекта "Народ и политика" — И. Клямкин, Е. Петренко; инструментарий исследований разработан Г .Амбернади, И .Клямкиным, Т. Кутковец, В. Лапкиным, В. Пантиным, Е. Петренко, А. Осло ном, Д.Чубуковым. Выборка и организация полевых работ — О.Меньшикова, В.Ларькин, Е. Петренко. Руководители полевых работ: Н.Демеш (Дальневосточное отделение ФОМ, Хабаровск), С. Кетов (Аген ство"Урал ИНСО", Пермь), В. Коротков (РНМЦ ИСП, Череповец), Г. Наруков (ЦИОМ "Сибирский социум", Новосибирск), Г. Пачулия (Ставропольский городской ФОМ), О. Праздничков (Волго-Вятский ЦИОМ и МИ, Нижний Новгород), В.Трескин (Информационно-исследовательское предприятие "Инфо банк", Архангельск), И. Федорова (дочернее предприятие ВЦИОМ "Глас", Саратов), Н. Романович (РИ ОМ, Воронеж), И.Чадаева (РЦ "Прогноз", Самара), В. Щипков (РЦ "Инфодемо", Владимир), Н. Ядов (Петербургская социологическая служба "Опинион"), И. Введенский (Фонд "Социальные исследования организационной технологии", Ростов-на-Дону), Л. Аверкиева (Фонд поддержки демократических пре образований в России, Ижевск), Е. Чернова (Независимый социологический центр, Ульяновск), И. Мура това (Отделение Фонда "Общественное мнение", Красноярск).

Адрес ФОМ: 117421, Москва, ул. Обручева, д. 26/2. Телефон и факс: (095) 936-41-18. Издания Фонда распространяются по индивидуальным заказам и в розницу.

Логикой развития событий "русский вопрос" вынесен сегодня на поверхность общественной и политической жизни. И это вполне закономерно: не рискуя впасть в преувеличение, данный вопрос можно назвать историческим. Две его видимые со ставляющие — положение и статус русского большинства в Российской Федерации и судьбы русского меньшинства в странах ближнего зарубежья — являются, по сути, лишь сторонами одной и той же проблемы — проблемы формирования нации и национальной государственности в России после распада СССР. Этот процесс имеет в наших условиях свои специфические особенности, принципиально отличающие его от аналогичных процессов в других странах в пору, когда тем приходилось решать сходные проблемы.

                                                                                                          79   

Современные национальные государства ("нации-государства") на Западе скла дывались, как известно, в начальный период трансформации традиционных обществ в индустриальные и оказались той политической формой, которая в наибольшей степени отвечала задачам такой трансформации. Универсализация и рационализа ция языка и культуры в целом, преодоление локального, замкнутого характера последней, свойственного традиционным общностям, способствовали становлению институтов современной рыночной экономики и политической демократии, равно как и историческому самоутверждению современной бюрократии, осуществляющей функции государственного управления в соответствии не с обычаем, а с нормами права.

Задачи, решавшиеся на Западе национальными государствами, в России взяло на себя "государство-империя", принявшее в XX столетии советскую форму. И частич но ему это удалось (о цене мы сейчас не говорим): страна осуществила индустриали зацию и урбанизацию, специфическим образом рационализировав культуру (в т.ч. и посредством ее идеологизации) и придав русскому языку общеобязательный госу дарственный статус. Однако "имперский" способ решения исторических проблем, решаемых обычно национальным государством, натолкнулся, в конце концов, на свои естественные пределы. Индустриализация и урбанизация, осуществленные насильственно-административными методами в режиме перманентной чрезвычай щины, оказались неспособными обеспечить устойчивое функционирование и само развитие системы в обстоятельствах обычных, нечрезвычайных (не говоря уже о том, что в силу глубокой укорененности традиционалистских установок в менталитете многих советских народов индустриальная модернизация оказалась в ряде регионов незавершенной).

Чтобы справиться с этими задачами, коммунистический режим в последние деся тилетия своего существования предпринял ряд мер, призванных обеспечить создание некоего исторического синтеза "имперской" и национальной форм государственно сти (массовые переселения русских в союзные республики, русификация школьного образования и т.п.). Но попытка, как известно, не удалась. И дело даже не в том, что русификация вызвала недовольство национальной интеллигенции бывших союзных республик: на "низовом" уровне к ней относились, как правило, вполне терпимо. Дело прежде всего в том, что система столкнулась с неэффективностью и историче ской бесперспективностью насажденного ею типа экономической и политической культур. Предпринятые же в середине 80-х годов попытки изменить их, сохранив "имперскую" форму, очень быстро выявили неустойчивость самой этой формы, ее неспособность сочетаться с нормами и механизмами, выработанными в других стра нах в ходе становления современных национальных государств.

Приступая лишь сегодня к формированию нации и национальной государствен ности, Россия имеет в своем активе ряд важных предпосылок, которых не было в пору решения аналогичных задач на Западе (индустриализация и урбанизация, а также определенная рационализация культуры стали в советский период фактом). В то же время советская эпоха оставила нам в наследство целый ряд других трудноразреши мых проблем: наличие национальных республик в составе России, претендующих на создание собственной государственности; государственная неконсолидированность русского народа, оказавшегося, помимо всего прочего, по разные стороны новосоз данных государственных границ; и, что самое существенное, необходимость осваи вать современную экономическую культуру, зачатки которой были вытравлены коммунистическим режимом, причем осваивать ее в условиях урбанизированного общества, — задача, не имеющая исторических прецедентов.

80                                                                                   Россия сегодня

К сожалению, "русский вопрос" (в т.ч. и потому, что пользуется повышенным общественным вниманием) является сегодня предметом не столько целенаправлен ного изучения, сколько политических и идеологических спекуляций. Добротная эмпирическая база для его исследования практически отсутствует. Надеемся, что предлагаемая вниманию читателей работа хоть в какой-то мере восполнит этот пробел и позволит в первом приближении представить, как понимают сегодня "русский вопрос" сами русские. Статья написана на основе результатов общероссийского опроса, проведенного ФОМ в феврале 1995 г.*

I. ОБРАЗ НАЦИИ И НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА В СОЗНАНИИ РАЗЛИЧНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП

После ликвидации СССР, болезненно воспринятой российским обществом, госу дарственное сознание россиян пребывало как бы в промежуточном состоянии: боль шинство населения отдавало себе отчет в том, что распавшееся государство в преж нем его виде не восстановимо, но не могло сразу примириться с тем, что новая российская государственность отныне распространяется лишь на территорию РФ. Сознание искало некий компромисс между "имперским" прошлым и "постимпер ским" настоящим. Только этим и можно объяснить, почему в массовых представле ниях приоритетным направлением государственного строительства выступало в то время не укрепление вновь возникшего государства, а упрочение СНГ. Однако уже к концу 1992 г. настроения начали меняться: по мере того, как в большинстве бывших союзных республик нарастали трудности и экономическая зависимость новосоздан ных независимых государств от России становилась все более явной, образ СНГ тускнел, а на первый план выходила идея укрепления национальной государственности. Но и эта тенденция, столь явная в 1993 — начале 1994 гг.. оказалась неустойчивой: примерно с середины 1994 г. наблюдается новый сдвиг настроений в пользу СНГ.

Таблица 1 Изменение представлений о приоритетах государственного строительства в 1992 — 1995 гг. (данные в %)

Приводимые в таблице данные основаны на материалах опросов 1992 — 1995 г. Характе ристику выборок по опросам см.: "Полис", 1993, № 6: 1994, № 3.

* Характеристику выборки см. "Полис", 1995, № 2.

                                                                                                          81   

Пока еще трудно сказать сколько-нибудь однозначно, насколько глубока наме тившаяся в последние полтора года тенденция, чем она вызвана и что именно за ней стоит. Можно, однако, предположить, что определенную роль в се появлении сыгра ли результаты президентских выборов 1994 г. в Белоруссии и Украине, проходивших под флагом сближения с Россией. Возможно также, что сдвиг настроений связан с чеченской войной и порожденным ею предчувствием нарастающей угрозы дезинтег рации, которая воспринимается многими как прямое продолжение распада СССР. Не исключено, наконец, что увеличение спроса на идеологию интеграции стимули ровано трудностями, переживаемыми российской экономикой (а во время нашего опроса они ощущались достаточно остро): в этом смысле весьма показательно, что смена приоритетов наиболее заметна в государственном сознании городских элит ных групп (хозяйственных и управленческих) и практически не прослеживается среди офицеров, которым углубление экономической интеграции не сулит непосред ственных корпоративных преимуществ, а перспектив для интеграции военной они не видят (не говоря уже о том, что опасная служба в горячих точках стран СНГ и сейчас не вызывает в офицерской среде особого энтузиазма).

Но что бы ни стояло за изменением представлений о приоритетах государствен ного строительства и в каком бы направлении оно ни шло, важно понять, каким содержательным смыслом наполняются в сознании идеи государственности и нации, как интерпретируются в нем их культурно-исторические, этнические и другие ас пекты. Чтобы подойти к ответам на эти вопросы, отложим на время рассмотрение проблем, непосредственно касающихся государственности, и обратимся к теме, ко торой мы уже неоднократно касались в наших публикациях, а именно: к жизненным ценностям постсоветского человека. Сначала рассмотрим их на предельно абстрак тном уровне (т.е. с точки зрения типа ценностей — западных, традиционно русских, советских, — с которыми россияне связывают будущее страны и ее государственно сти) , что позволит в первом приближении представить себе культурно-символиче ское, или, точнее, цивилизационно-символическое, поле, в котором пребывают сегодня наши сограждане.

Если учесть, что мы спрашивали наших респондентов не об их личных ценностях, а о ценностях, на которые должна сегодня, по их мнению, ориентироваться Россия (чита тель, знакомый с нашими предыдущими публикациями*, знает, что это далеко не одно и то же), то можно утверждать, что полученные данные имеют самое непосредственное отношение к интересующей нас проблеме, т.е. к вопросу о путях и способах формиро вания нации и национальной государственности в современной России.

Первое, что обращает на себя внимание (см. табл. 2 на стр. 82), — доминирующая ориентация на традиционно русские ценности при относительно сдержанном отно шении к советским и более, чем сдержанном — к западным. Было бы неверным, однако, трактовать полученные данные как свидетельство массовой предрасполо женности к русскому этническому национализму (ниже мы покажем, что это так). Сами по себе они лишь показывают, что образ нации и государства люди предпочи тают искать не в зарубежном настоящем и не в советском прошлом, а в более глубинной отечественной традиции. Вместе с тем они свидетельствуют о ненайден ности этого образа: сознание россиян все еще пребывает в стадии отмежевания, отталкивания и от советского опыта, которое началось во времена Горбачева, и от опыта мирового, что вызвано разочарованием в возможностях пересадки на отечест венную почву западной культуры. Но отмежевание не означает преодоление: по следнее предполагает не только разрыв, но и преемственную связь с прошлым (в данном случае — советским), не только осознание своей непохожести на других, но и открытость к иному, готовность и способность к его освоению. Только при таком условии "почвенность" продуктивна и перспективна; в противном случае она сама беспочвенна.

* См. "Полис", 1994, NN 4-5. Напомним, что в опросе, результаты которого анализировались в этих публикациях, респондентам предлагалось сделать выбор между тремя типами ценностей — западными, традиционно русскими и их синтезом. Внесение в анкету, наряду с западными и традиционно русскими, ценностей советских и предоставление респондентам возможности выбрать любую комбинацию названных ценностей, не могли не сказаться на полученных результатах. И если доля приверженцев западных и традиционно русских ценностей в двух опросах оказалась сопоставимой (хотя и не во всех группах), то доля отдающих предпочтение их синтезу существенно уменьшилась. Можно предположить, что в предыдущем опросе часть тех, кто высказывался за синтез, вкладывала в это понятие достаточно широкий смысл, предполагающий, помимо всего прочего, освоение исторических результатов советского периода. Если же учесть, что какое-то число сторонников "традиционно русского" могло в последнем опросе выбрать "советское" (в разных комбинациях), а доля первых между двумя опросами не только не уменьшилась, но в некоторых группах даже возросла, то напрашивается и предположение (разумеется, оно нуждается в дополнительной проверке), что в сегодняшнем российском обществе увеличивается спрос на "традиционно русское", по крайней мере в его абстрактном, непроявленном, нерасшифрованном виде.

82                                                                                   Россия сегодня

Таблица 2

Ценностные ориентации социально-профессиональных и социально-демографических групп российского общества (данные в %)

Беспочвенно и поверхностно "чистое" западничество, приверженность которому более других демонстрируют студенты и предприниматели. Беспочвенна "чистая советскость, питающаяся воспоминаниями о недавнем прошлом и надеждами на его реставрацию (не удивительно, что наибольшее число сторонников она находит среди руководителей колхозов и совхозов, выделяющихся своим неприятием перемен по следнего десятилетия). Беспочвенна, повторим, и "чистая" русскость: отстраняясь от всего советского и всего западного, она тем самым обрекает себя на самоизоляцию от мира и ставит вне своей собственной недавней истории.

                                                                                                          83   

Вот почему наибольший интерес представляют сегодня носители не "чистых", а "смешанных типов ценностей, доля которых выше всего среди работников аппарата управления (около половины), директоров промышленных предприятий, предпри нимателей и фермеров (около трети). При этом симпатии по отношению к конкрет ным вариантам "смешанного" будущего распределяются далеко не равномерно: предприниматели ищут его образ прежде всего на пересечении традиционно русского и западного (что вполне понятно, учитывая их постсоветское происхождение), ди ректора — на пересечении русского и западного, с одной стороны, и русского и советского, с другой (что свидетельствует о сложности и разновекторности процес сов, происходящих в директорском корпусе), управленцы — на пересечении русско го и советского и — в меньшей степени — русского и западного (что говорит о том, что и их эволюция разнонаправленна).

Из всех этих групп особого внимания заслуживает, на наш взгляд, управленче ская бюрократия. Именно здесь — наименьшая доля приверженцев "чистых" цен ностей и наибольшая — приверженцев ценностей "смешанных". Это — симптом активного поиска бюрократией ценностных основ для консолидации в меняющихся обстоятельствах и сохранения социального лидерства. О более острой и осмыслен ной, чем в других группах, реакции чиновничества на новую реальность и новые задачи, связанные с формированием нации и строительством национального госу дарства в России, говорит уже тот факт, что только в управленческой среде числен ность приверженцев смешанных ценностей превышает численность привержен цев ценностей "чистых".

Характерно и то, что именно чиновничество демонстрирует самый высокий спрос на синтез русского и советского. Можно увидеть в этом проявление повышенного консерватизма старой "номенклатуры". Но можно предположить и другое: управ ленцы чувствуют, что в многонациональной стране, где национальный вопрос в течение почти целого столетия решался на квазигосударственной основе (разделение на союзные республики и автономии), русский "национализм" должен искать точки соприкосновения с советским "интернационализмом". Среди управленцев обнару живаем мы и наибольшую долю людей, считающих, что Россия должна ориентиро ваться на традиционно русские, советские и западные ценности одновременно. Это показывает, что российская бюрократия (пока еще ее относительно небольшая часть) яснее, чем представители других групп, осознает великую проблему, в оче редной раз вставшую перед страной, — проблему синтеза отечественной традиции и западной экономической и политической культуры. В этом отношении ей, правда, не уступают и предприниматели (доля сторонников синтеза трех типов ценностей в их среде такая же, как среди управленцев), но — только в этом. Подавляющее большинство предпринимателей все еще находится на стадии отторжения советского периода российской истории, что делает их — в обозримой перспективе — малоконку рентоспособными в борьбе за роль ведущего субъекта государственного строительства.

И все же, фиксируя лидерство управленческой бюрократии на пути к ценностно му синтезу, мы должны отдавать себе полный отчет в том, что и ее движение в данном направлении только началось (не говоря уже о разновекторности процессов, проис ходящих в среде управленцев); пока речь идет лишь о более обостренной, чем в других группах, реакции на вызовы времени, а не об устойчивой и вполне опреде лившейся тенденции. Доминирует же сегодня другая тенденция: начавшиеся во времена Горбачева отмежевание от "советского" и переориентация на "западное" сменились — под влиянием негативного опыта "либеральных" реформ — выдвиже нием на передний план "русского", противостоящего уже не столько "советскому", ценности которого в сознании населения успели несколько реабилитироваться, сколько "западному". Это означает, что "русский вопрос", хотим мы того или нет, все больше актуализируется в сознании и без его рассмотрения (точнее, — без рассмотрения того, как и в каком смысле он актуализируется) нельзя — даже в первом приближении — осмыслить перспективы формирования в России нации и национальной государственности.

Сторонники строительства российской нации и государственности как нации и государственности русской, саму "русскость" истолковывают обычно в двух смыслах — культурно-историческом либо этническом. В том и другом случае выделяется некий набор качеств, отличающих русский народ от других, фиксирующих его самобыт ность и неповторимость и позволяющих прогнозировать его историческую судьбу. Поэтому есть смысл сначала рассмотреть, насколько сами русские (а они составляют подавляющее большинство наших респондентов) идентифицируют себя с некоторы ми из наиболее часто приписываемых им особенностей культурно-исторического и культурно-психологического склада.

84                                                                                   Россия сегодня

Таблица 3

Качества, отличающие русский народ от других народов (данные в %)

                                                                                                          85   

В контексте сегодняшних дискуссий о "русском вопросе" и русской нации приве денные данные выглядят достаточно красноречиво. Они явно мало соотносятся с умозаключениями тех идеологов и политиков, которые прогнозируют судьбу рус ской нации и стремятся ускорить ее формирование, опираясь на такие качества русского народа, как "приоритет духовного над материальным", антипотребитель ская идеология, "вера в общечеловеческую миссию России", тяготение к "высшим смыслам и ценностям", возвышающим над прозаически-повседневным ("обыва тельским") существованием. Между тем сам русский народ видит себя сегодня в несколько ином свете и исторического самомнения не демонстрирует; в подавляю щем большинстве своем он не верит в свою особую "общечеловеческую миссию", да и стремление к "поиску правды, высшего смысла" обнаруживают в нем (в самих себе?) сравнительно немногие: несколько выделяются в данном отношении лишь представители частного сектора, стремящиеся, вероятно, придать своему энергично му самоутверждению сакральный смысл, и интеллигенция (некоторые категории работников бюджетной сферы, люди с высшим образованием), которая по этой части выделялась всегда. Небезынтересно, однако, что будущее образованное сословие (нынешние учащиеся и студенты) обеспокоено поиском "высшего смысла" меньше других. Похоже, отвлеченный ("метафизический") идеализм российской интелли генции действительно становится достоянием истории, и вопрос заключается в том, что идет ему на смену — прагматичный профессионализм, характерный для запад ных интеллектуалов, или некий неведомый нам пока синтез идеализма и прагматиз ма, прообраз которого, впрочем, можно наблюдать уже сегодня среди наиболее культурной и образованной части отечественных предпринимателей. Подобные тен денции в предпринимательском классе, будучи следствием форсированного самоут верждения российского бизнеса в слабоорганизованной и нерациональной историче ской среде, что требует всепоглощающей сосредоточенности на своем деле и стиму лирует ее, могут, однако, оказаться сугубо временными. В любом случае, если тут и есть энергетически заряженный идеализм, то это идеализм не столько некоей всеоб щей цели, сколько индивидуальной деятельности и индивидуального успеха. А раз так, то и данный пример свидетельствует не о тяготении к "высшим смыслам и ценностям", но лишь являет собой специфическое и наиболее яркое проявление многократно отмечавшейся нами в предыдущих публикациях общей закономерно сти, заключающейся в том, что постсоветский человек (в том числе и русский) унаследовал от советской эпохи сосредоточенность на частной жизни, которая и составляет для него высший смысл и высшую ценность.

Приведенные данные лишний раз подтверждают, что "русский вопрос" сегодня — это вопрос не о размывании прежних надличных целей и обретении новых, а о реализуемости уже обретенных целей личных. Только этим можно объяснить ны нешнее восприятие русскими прошлого и настоящего своего народа: идентификация с надличным, будь то "высший смысл", интересы нации ("национальное единство, сплоченность") или государство ("готовность жертвовать своими личными интере сами ради государства"), проявлена очень слабо. И нас не должно вводить в заблуж дение то, что в отдельных группах (прежде всего среди старых элит) не так уж мало людей, склонных причислять жертвенность во имя государства к особенностям рус ского народа. Ведь речь идет прежде всего о восприятии прошлого, того, что было, а не об отношении к тому, что есть и должно быть: нам уже приходилось писать, что сегодня идея верховенства государственных интересов над интересами личности ни в одной из социальных групп почти не находит сторонников*.

Сказанное не означает, что надличное полностью выветрилось из исторического самосознания русских и не имеет никакого отношения к их сегодняшней самоиден тификации. Но оно сохранилось опять-таки лишь на пересечениях с частным, инди видуальным, причем не в виде некоей "высшей правды", стимулирующей энергич ное самоизменение, а в виде своего рода "высшей неправды", ощущения несправед ливости коллективной исторической судьбы, придающего повседневному существо ванию страдательный оттенок, позволяющего воспринимать неблагополучие такого существования как нечто временное, ситуативное, изживаемое и благодаря этому примиряющего с ним. Показательно, что среди качеств, отличающих русский народ от других народов, наши респонденты на первое место поставили "готовность пере носить трудности и испытания". Если учесть, что второй по значимости отличитель ной чертой русского народа представители всех групп назвали "готовность к защите отечества любой ценой", а третьей — "славное прошлое, героическую историю", то в нынешней самоидентификации русских нетрудно обнаружить следы прежнего "оборонного сознания" (в этом смысле может быть истолкован и относительно высо кий рейтинг "воли к свободе, независимости"). Но и оно уже размыто и аморфно и не наполнено никаким современным "оборонным" содержанием. Его остаточные проявления — это выраженная традиционным языком тяжесть нынешних социаль но-экономических проблем, вызывающая обеспокоенность судьбой страны и насе ляющих ее народов (в том числе и русского), но отнюдь не проявление предрасполо женности к героическому противостоянию кому-то и чему-то, к поиску врагов и борьбе с ними во имя "русской" или какой-либо иной идеи.

* См ."Полис", 1994, №4.

86                                                                                   Россия сегодня

Что же в такой ситуации можно сказать об идеологии строительства русской нации и русской государственности, апеллирующей к "высшим смыслам и ценно стям", "приоритету духовного над материальным" и тому подобным вещам? Во-пер вых, она игнорирует реальное состояние сознания российского общества, причем не отдельных его групп, слоев и прослоек ("обывательских", "обмещанившихся", "ве стернизированных" и т.п.), а подавляющего большинства. Во-вторых, она означает некритическое перенесение модели развития страны периода большевистской инду стриализации, т.е. специфической отечественной модели трансформации традици онного общества в урбанизированное (в тот период надличные смыслы и ценности, предполагающие "приоритет духовного над материальным", действительно играли важную и еще не до конца оцененную роль), в современные условия, когда речь идет о процессах совсем иного порядка: о переходе от особого типа индустриального общества к обществу постиндустриальному. В-третьих, она предполагает, хотят того ее сторонники или нет, реанимацию "оборонного сознания", которое и являлось смысловым ядром надличной коммунистической идеи в советской России первых десятилетий ее существования. Оборонное же сознание можно реанимировать (это в-четвертых) только при перерастании нынешнего кризиса в катастрофу, что вполне отвечает духу революционной версии рассматриваемой идеологии и совершенно не сочетается с версией эволюционной (что приверженцы последней не хотят ни при знать, ни даже понять). В-пятых, подобная идеология — вне зависимости от того, отвергают ее адепты советский период отечественной истории или, наоборот, призы вают сохранить по отношению к нему преемственность, — подразумевает игнориро вание его реальных результатов. Ведь в данном случае под преемственностью пони мается возрождение духа (не буквы) "героической эпохи", т.е. первых десятилетий существования большевистского режима с их приоритетом надличного перед лич ным, и не принимается в расчет то, что историческая эволюция этого режима имела своим следствием (впрочем, как и причиной) размывание надличных смыслов и самопревращение "государственного" человека в "частного" потребителя.

Конечно, было бы неверным полностью исключать вероятность того, что "русская идея" в ее нынешней интерпретации станет исторической преемницей идеологии раннего большевизма и сообщит постсоветскому частному человеку недостающую ему "пассионарность". Но нужно отдавать себе отчет, что произойти это может лишь при обстоятельствах катастрофических, а такие обстоятельства будут неизбежно провоцировать укоренение этнического национализма — в полном соответствии с тем, о чем мечтают сегодня националисты радикальные и против чего возражают умеренные, рассчитывающие избежать этнократизма.

Пока еще избежать его можно, но только в том случае, если удастся уберечь постсоветского человека от соблазна в очередной раз увлечься обновленными стары ми идеологемами, к которым он сохраняет предрасположенность хотя бы в силу того, что усвоенные им ценности частной жизни и благополучия семьи не всегда реализу емы. Его можно избежать, если удастся опереться на эти ценности в процессе фор мирования нации и государственности, т.е. пройти трудный исторический путь пре вращения частного человека в гражданина, не соскальзывая, как это уже было неоднократно, к идеологической и политической имитации гражданственности, утверждающейся в противовес "потребительству" и "мещанству" и ведущей к подав лению частного человека надличной — на сей раз национальной — общностью, что будет означать его новое огосударствление.

* По нашим данным, подавляющее большинство по всех группах (от 2/3 до 4/5) испытывают сегодня "тревогу за будущее русского народа". Однако лишь 15% опрошенных (с небольшими отклонениями по группам) чувствуют "готовность к борьбе за интересы русского народа", и 14% (с еще меньшими отклонениями по группам) думают "о врагах русского народа".

                                                                                                          87   

О возможности избежать такого поворота событий свидетельствуют приведенные выше данные о культурно-исторической и культурно-психологической самоиденти фикации русских. О том же свидетельствуют и данные об их этнической самоидентификации.

Таблица 4 Представления россиян о том, какие признаки обязательны для русского человека (данные в %)

88                                                                                   Россия сегодня

Нетрудно заметить, что самоидентификация русских сегодня — это прежде всего идентификация с Россией как территориально-страновой общностью ("любит Рос сию, считает се своей родиной"), русской культурой и русским языком. Аналогичные мотивы скорее всего лежат и в основе довольно высокого рейтинга такого признака, как "русский характер": есть достаточно оснований предполагать, что в понятие "русский характер" вкладывается не столько этническое, сколько культурно-психо логическое содержание. Впрочем, нельзя исключить, что в сознании какой-то части респондентов культурно-психологическое тесно переплетено с этническим. Обрати те внимание: обязательным для русского человека этот признак чаше других назы вают представители групп, чья адаптация к происходящим в российском обществе переменам по тем или иным причинам происходит наиболее болезненно (пенсионе ры и безработные, люди с низким уровнем образования). А ведь именно в этих группах (о чем нам еще предстоит говорить) выше всего доля людей, воспринимаю щих "русскость" как этническую характеристику. Но каким бы смыслом ни напол няли наши респонденты понятие "русский характер", само выделение данного при знака в качестве обязательного значительными слоями населения весьма симпто матично: не исключено, что мы имеем дело со специфической реакцией на вторжение в привычный и устоявшийся жизненный уклад принципиально иных и непривычных экономической и политической культур и, соответственно, иных и непривычных типов поведения и типа личности, которые выглядят чуждыми, не совместимыми с традицией, "нерусскими". Однако все это не более, чем предположение, нуждающе еся в эмпирической проверке.

Едва ли ни самым важным свидетельством культурно-исторической и культур но-психологической подосновы современной самоидентификации русских является то, что во всех социальных группах подавляющее большинство (от 3/4 и больше) ориентируется не на объективные признаки "русскости" (за исключением отмечен ных выше), а на субъективное самоощущение человека ("считает себя русским"). Такое внутреннее самоощущение кажется сегодня людям гораздо более важным, чем постоянное место проживания ("живет в России"), гражданство, фиксируемая госу дарством национальная принадлежность ("имеет в паспорте запись — русский"), вероисповедание ("придерживается православной веры"), политическая деятель ность соответствующей направленности ("участвует в патриотических движениях или сочувствует им"), не говоря уже о сугубо внешних параметрах ("имеет русскую внешность").

Вполне возможно, что подобный акцент на субъективное самовосприятие — это косвенное проявление реакции на положение, в котором оказались сегодня русские в России. В обстановке роста национального самосознания, усиления национальной консолидации и — потому — более быстрой и менее болезненной адаптации к меняющимся обстоятельствам представителей других народов, населяющих страну, русское население чувствует, что сама по себе принадлежность к "имперской" нации и этническому большинству не только не дает никаких преимуществ, но и связана с определенными неудобствами, обусловленными, помимо всего прочего, и слабостью консолидации. Остро ощущая эту слабость, нынешние русские довольно плохо, однако, представляют, в каких формах могла бы осуществиться сегодня националь ная консолидация (формирование нации в строгом смысле слова). Старые ("импер ские") формы рассыпались, а новые еще не найдены. И вопрос, остающийся пока открытым, заключается в том, каков будет основной вектор этого поиска, — от нации (как надличной общности) к несвободной личности или от свободной личности к нации. Первый вариант в пределе ведет к этнической государственности, подчиня ющей экономику, изолирующей внутренний рынок от мирового и одновременно насильственно форсирующей изменение типа экономической культуры граждан; второй предполагает более органичное эволюционное самоизменение личности и характера ее связей с другими людьми, ее постепенное подтягивание до уровня субъекта нации и правовой государственность, что позволит блокировать сползание в этнократизм и избежать новой изоляции от мира.

                                                                                                          89   

Шансы на осуществление второго варианта пока еще достаточно велики. Об этом говорит хотя бы то, что объективированные признаки "русскости" (кроме культурно-языковых и близких к ним) вызывают наибольший интерес, как правило, в самых консервативных по своим ориентацией группах — прежде всего у пенсионеров и колхозников. В ряде случаев к ним примыкают руководители колхозов и совхозов, а также фермеры, чаще других склонные идентифицировать "русскость" или с россий ским гражданством, или с постоянным проживанием в России, или с православием, или с участием в патриотических движениях. Дело, вероятно, в том, что в деревне, независимо от существующей в ней социальной дифференциации и намечающейся разноукладности, глубже, чем в городе, укоренены традиционалистские настроения, жестко связывающие национальное с территориальным (одна из существенных особенностей традиционного сознания, в котором благосостояние и благополучие являются производными не столько от эффективности национальной экономики, сколько от величины территории). Косвенным подтверждением данного предполо жения может, в частности, служить тот факт, что все сельские группы (наряду с пенсионерами, где выше, чем в более молодых городских группах, доля выходцев из села) придают большее значение "русской внешности", чем городские: в локальных общностях внешность — немаловажный признак, позволяющий отличать "своего" от "чужого".

О сохранении шансов на развитие по второму сценарию свидетельствует и то, что представители городских элитных групп (причем не только "новых", но и "старых"), роль которых в строительстве нации и национальной государственности особенно велика, проявляют наименьший интерес к таким вещам, как "пятый пункт" в пас порте, характер вероисповедания (сказывается, помимо прочего, укоренившийся атеизм или, точнее, безрелигиозность бывших советских и постсоветских элит) и некоторым другим. Однако в массовых городских группах (объединяющих тех, кто работает или учится) картина, как правило, несколько иная: по своим настроениям они занимают промежуточное положение между городскими элитами и традициона листскими (в том числе и сельскими) группами. Интересно, что в отличие от элит, в городских "низах" наблюдается и достаточно высокий спрос на новые (по отношению к советскому периоду) типы идентификации, о чем можно судить по высокому рейтингу православия: так, скажем, у рабочих он хотя и несколько ниже, чем среди пенсионеров, но примерно такой же, как у сельских жителей. И дело тут не в массовой религиозности (судя по результатам многочисленных опросов, она остается достаточно поверхностной и декларативной), а именно в вызревающей потребности в новых формах идентификации, что является непосредственным следствием пере живаемых городскими "низами" трудностей адаптации к меняющимся условиям жизни. В этом отношении между массовыми и элитными группами уже сейчас существует значительный разрыв, и если он будет углубляться, консолидация нации и строительство государственности будут затруднены, более того — может резко возрасти "низовой" спрос на этнические идеологемы, который, судя по нынешней активности радикальных националистических группировок, отнюдь не будет испы тывать недостатка в предложении.

Симптоматична в этом отношении самоидентификация безработных, настроения которых представляют, быть может, самый надежный индикатор происходящего сегодня в сознании маргинализированной среды, тех массовых групп, которые наи более остро ощущают свою неконкурентоспособность по отношению к другим груп пам, причем не только и даже не столько элитным, сколько массовым. Как известно, именно такая среда особенно предрасположена к переводу личных проблем в надлич ную плоскость и, соответственно, к восприятию различного рода радикальных идео логем и мифологем, в т.ч. — этнических. Постсоветские русские безработные не составляют здесь исключения. Особенность их самоощущения заключается в том, что, в отличие от традиционалистских групп, неприятие настоящего компенсируется у них не столько идеализацией советского прошлого, сколько устремленностью в нечто третье, принципиально отличное и от настоящего, и от недавнего прошлого. Они более равнодушны к таким внешним признакам "русскости", как российское гражданство, постоянное проживание в России и даже фиксация национальной при надлежности в паспорте: все это — и по отдельности, и вместе взятое — не способно увеличить их конкурентоспособность, ведь подавляющее большинство их конкурен тов живет в России, имеет российское гражданство и числится по паспорту русскими. Поэтому они ищут более жесткую этническую идентификацию, сближаясь с пенси онерами (тоже в значительной степени маргинализированными) по двум пунктам. Один мы уже называли — придание особой значимости "русскому характеру". Второй — повышенная склонность считать русскими только тех, у кого оба родителя — русские, причем в данном отношении (и это единственный случай) безработные сегодня лидируют.

90                                                                                   Россия сегодня

Правда, их лидерство не настолько впечатляюще, чтобы можно было говорить об отчетливо выраженной тенденции. К тому же повышенная этническая чувствитель ность безработных не сопровождается пока ни повышенной этнической ксенофо бией, ни сколько-нибудь явным стремлением политизировать свои настроения, выдвигая соответствующие требования к властям или действуя самостоятельно*. Их этническая чувствительность пока скорее пассивная, страдательная, чем активная и наступательная; скорее психологическая, чем идеологическая и политическая. И все же мы намеренно фиксируем внимание на этой группе — в т.ч. потому, что выявле ние тенденций развития сознания безработных затруднено в связи с их неоднократно отмечавшейся нами в предыдущих публикациях неоднородностью: наряду с процес сами маргинализации и выпадения из социальных ниш тут имеет место и повышен ная, по сравнению с другими массовыми слоями, деятельная адаптация к новым условиям (участие в малом бизнесе, посредничестве и т.п.) Лишнее подтверждение тому — приведенные выше данные об ориентациях на различные типы ценностей: среди других массовых групп (за исключением учащихся и студентов) безработные лидируют по доле приверженцев ценностей западных (в той или иной комбинации с русскими или советскими)**. Но по мере количественного роста данной группы, настроения, обусловленные маргинализацией, могут возобладать и получить соот ветствующее идеологическое и политическое оформление: уже сейчас в электорате партии Жириновского процент безработных выше, чем среди избирателей любой другой политической группировки. Поэтому так важно улавливать даже не очень явные проявления и следствия маргинализации: сегодняшние симптомы завтра мо гут стать тенденциями.

Приведенные в таблицах 3 и 4 данные об особенностях самоидентификации русских позволяют лучше понять, что имеют в виду представители разных соци альных групп, декларируя приверженность традиционным русским ценностям. Но мы лишь вскользь (да и то предположительно) коснулись причин, обусловли вающих появление именно таких, а не других ориентации. Попробуем теперь показать, какие особенности нынешнего положения русских в России (точнее — восприятия этих особенностей самими русскими) стоят за их ценностными пред почтениями. Ощущают ли русские ущемление своих экономических, статусных и других интересов? И если да, то насколько представительны слои, которым такие ощущения свойственны?

* Лишь 12% безработных отметили, что нынешнее состояние русского народа понуждает их думать о его врагах, что даже меньше, чем в среднем по населению (14%). Меньше, чем в целом по населению, среди них и доля людей, считающих необходимым обеспечить русским преимущества по сравнению с другими населяющими Россию народами (соответственно 21 и 25 %). Правда, безработные (опять-таки вместе с пенсионерами) лидируют по доле тех, кто считает, что национальная политика России должна быть в первую очередь направлена на защиту проживающих в стране русских. Но, во-первых, эта доля сравнительно невелика (21 %), а во-вторых, подобные настроения свидетельствуют разве что о несколько более остром ощущении безработными своей ущемленности, а не об их особой предрасположенности к этнической ксенофобии.

** О повышенной склонности безработных к "западничеству" говорят и другие данные. Так, по доле любителей западных кинофильмов (43%) безработные уступают лишь студентам и предпринимателям (соответственно 74 и 48%), по доле приверженцев идеям западной демократии (21%) — предпринимателям, директорам, управленцам, фермерам, студентам и военным (соответственно 48, 37, 35, 34, 27 и 24%), а по доле симпатизирующих западному образу жизни (46%) — только студентам, предпринимателям и фермерам (соответственно 74, 54 и 49%). Иными словами, мы наблюдаем здесь причудливое переплетение поверхностного "западничества" с повышенной этнической чувствительностью, которая, быть может, тем и вызвана, что "западничество" воспринимается поверхностно — как ориентир благосостояния и благополучия, слабо соотносимый с собственными деятельными возможностями.

                                                                                                          91   

Таблица 5

Оценки положения русских в России представителями различных социальных групп российского общества (данные в %)

92                                                                                   Россия сегодня

Данные, приведенные в таблице, выявляют несколько достаточно простых (за одним исключением, о котором скажем особо) закономерностей.

1. Люди, считающие, что русские в России ущемлены больше других, во всех группах населения составляют явное меньшинство. Это показывает, что постсовет ские русские пока еще не склонны воспринимать социальные и экономические про блемы как проблемы национальные. Доминирование русского языка (в качестве государственного) и русской культуры, равно как и преодоленная в советский период ценой огромных потерь разнотипность последней (разрыв между сельской и город ской ее ветвями), ее специфическая рационализация блокируют обретение нацио нальным вопросом в России той остроты, которую он получил во многих странах в пору их вхождения в современную рыночную экономику, при формировании в них наций и национальной государственности.

2. Если русские в России и ощущают сегодня ущемленность своих интересов, то это касается не столько неравенства возможностей или какой-либо дискриминации, сколько реального экономического положения, которое в глазах многих выглядит менее благополучным — несмотря на равенство возможностей и отсутствие дискри минации, — чем у представителей других российских народов. (Интересно, что и среди населения в целом, и в большинстве социальных групп процент людей, счита ющих, что отношение к русским хуже, чем к другим, даже ниже, чем доля тех, кто придерживается противоположной точки зрения.)

Обеспокоенность довольно значительных слоев населения неравенством эконо мического положения русских по сравнению с другими народами при гораздо более слабом ощущении неравенства во всем остальном лишний раз свидетельствует о том, что "русский вопрос" сегодня — это прежде всего вопрос об освоении современной экономической культуры, об адаптации к требованиям хозяйственной эффективно сти и рациональности; можно сказать, что это, в конечном счете, вопрос о мере сочетания свободной рыночной инициативы хозяйствующих субъектов и государст венной опеки по отношению к ним, их государственной зашиты, спрос на которую в силу исторической инерции остается достаточно высоким и в обозримом будущем вряд ли исчезнет. Оттого, будет ли такая мера найдена, во многом зависит, переме стится ли "русский вопрос" из-за политических кулис на политическую авансцену. Пока, повторим, этого можно избежать: даже в тех группах, представители которых проявляют повышенную склонность считать экономическое положение русских ме нее благополучным, чем у других народов, доля таких людей едва превышает 1/3; большинство же склоняется к мысли, что и в этом отношении наблюдается равенство.

3. Приведенные данные показывают, что самыми ущемленными чувствуют себя, как правило, социальные группы, в сознании которых мы могли наблюдать наиболее явную предрасположенность к этнической самоидентификации. Это, во-первых, сельское население (включая фермеров) и, во-вторых, безработные. Правда, на сей раз в их число не попали пенсионеры: будучи вырванными из трудовых и более широких социальных связей, они лишились и масштаба для сравнения себя с други ми, в т.ч. и с представителями других национальностей (не говоря уже о том, что размер пенсии, как известно, от национальной принадлежности не зависит). Пото му, наверное, среди них оказалось в данном случае так много затруднившихся с ответом. Очевидно, особенности сознания пенсионеров, о которых говорилось выше, имеют своим истоком не столько сопоставление с окружающими, сколько сравнение нынешнего положения с идеализированной прошлой жизнью, в которой люди вели себя в соответствии со сложившимися представлениями о "русском характере", а поведение "нерусское" не было легализовано.

Из других групп особого внимания заслуживают работники аппарата управле ния, а также учащиеся и студенты. Интересно, что тенденции, просматривающиеся в сознании этих групп, принципиально различны, более того — разнонаправлены.

                                                                                                          93   

Начнем с управленцев. По доле людей, считающих, что экономическое положение русских хуже, чем у других народов, они приближаются к сельским группам и безработным, а по доле тех, кто полагает, что в отношении к русским проявляется повышенная дискриминация, даже входят в четверку лидеров, вытесняя из нее руководителей колхозов и совхозов. Объяснение, вероятно, заключается в том, что представители данной группы, в силу своего положения и информированности о распределении государственных средств, острее всего ощущают фактическое неравенство "русских" регионов (краев и областей), с одной стороны, и национальных республик, входящих в состав России, — с другой. О том, что управленцы скорее всего имеют в виду именно государственную политику в отношении разных субъек тов федерации, свидетельствует, в частности, такой факт: когда вопросы анкеты фокусируют внимание респондентов на положении русских в стране в целом или в "своем" регионе (возможность получить образование, работу и т.п.), а не на поло жении разных ("русских" и "нерусских") регионов, то управленцы реагируют ина че, отличаясь и от населения в целом, и от большинства других групп повышенной склонностью к признанию фактического равенства представителей разных нацио нальностей. Не исключено, что эта особенность нынешней российской бюрократии непосредственно связана с отмеченным выше тяготением данного общественного слоя к "смешанным" ценностям. Сталкиваясь с "русским вопросом" или предчув ствуя его появление, управленцы (опять-таки в силу своего служебного положения и служебной ответственности) должны думать о его практическом разрешении. Но решать подобный вопрос в многонациональной стране, акцентируя слово "русский", — значит обострять его, что управленцы, похоже, понимают сегодня лучше многих других.

Что касается учащихся и студентов, то они заметно выделяются среди остальных групп процентом людей, склонных считать положение русских в России во всех отношениях более благополучным, чем у других народов. Поначалу мы предполо жили, что здесь сказывается многонациональный состав студенчества, повышенная доля в нем представителей национальных меньшинств. Но от такого предположения пришлось отказаться, т.к. в нашей выборке русских в названной группе оказалось даже больше, чем в среднем по населению. Что стоит за полученными данными, сказать пока трудно, мы можем лишь привлечь к ним внимание читателей. Не исключено, что мы сталкиваемся тут с повышенной уверенностью в будущем, пита емой ощущением принадлежности к этническому большинству. Но данная версия нуждается в тщательной проверке.

Итак, мы выяснили, что доминирующая в обществе ориентация на традиционно русские ценности в определенной степени соотносится с восприятием русскими сво его экономического положения как относительно (по сравнению с другими народами, населяющими Россию) неблагополучного. Мы предположили, что истоки такого восприятия надо искать в трудностях адаптации к современной экономической куль туре, слабой стыкуемости последней с традиционными для России способами хозяй ствования. Но нетрудно заметить, что предпочитающих "чисто" русские ценности всем прочим сегодня намного больше, чем ощущающих экономическую ущемлен ность русского населения*. А раз так, то декларируемая приверженность русским ценностям имеет, очевидно, и другие причины.

Об одной из них — настороженном отношении к Западу, широко распространен ном представлении о том, что западная культура не способна прижиться на отечест венной почве, — мы в свое время уже говорили. Но как это связано с интересующей нас темой, а именно — с тем образом нации и национальной государственности, который складывается сегодня в сознании постсоветского русского человека? Озна чает ли нынешнее доминирование ориентации на русские ценности, что в российском обществе формируется представление о российском государстве как о государстве русском? Существует ли, говоря иначе, массовый спрос на наделение русского народа особым государственным статусом? И если да, то как он соотносится с тем, что немалая часть этого народа живет теперь не в России, а в соседних странах, образо вавшихся на месте бывшего СССР? Какой видится (и видится ли вообще?) россиянам возможная роль русских из стран ближнего зарубежья в строительстве нации и национальной российской государственности и какой представляется им роль России в национальной консолидации русских, оказавшихся разделенными государствен ными границами? Полученные нами данные позволяют в какой-то мере приблизить ся к ответам на эти вопросы, особого внимания к которым требует и развернувшаяся вокруг них политическая борьба.

* Вопрос о том, насколько приверженность "чисто" русским ценностям соотносится с ощущением экономической ущемленное™ русского населения, мы рассмотрим в следующей публикации.

94                                                                                   Россия сегодня

Таблица 6

Представления россиян о государственном статусе русских в России и территориально-этнических границах российской государственности (данные в %)

Если в каждой социальной группе суммировать тех, кто в той или иной степени согласен или, напротив, не согласен с предложенной формулировкой относительно государственного статуса русских, то обнаружится следующая картина. В россий ском обществе имеются группы, в которых — как и среди населения в целом — доля склоняющихся к мысли о необходимости официального признания русских "главной нацией", превышает долю тех, кто эту мысль отвергает (руководители колхозов и совхозов, учащиеся и студенты, колхозники, безработные, пенсионеры, городские рабочие). На противоположном полюсе — группы, где согласных заметно меньше, чем возражающих (предприниматели, управленцы, директора). Промежуточное положение занимают фермеры, офицеры и бюджетники: здесь поддерживающих идею "главной нации" несколько меньше, чем отвергающих ее, но — ненамного.

                                                                                                          95   

Приведенные данные позволяют сделать вывод: доминирующая сегодня в России ориентация, на традиционно русские цепкости коррелируется прежде всего с оза боченностью государственным статусом русского народа. Это — непосредствен ная реакция на распад прежней ("имперской" ) самоидентификации, прежнего пол итико-идеологического символического поля, на размывание образа "старшего бра та", который хотя и не был закреплен официально, но его консолидирующая роль (не только в культурно—психологическом, но и в политическом смысле) вряд ли может быть поставлена под сомнение.

Показательно, что озабоченность государственным статусом русского большин ства часто не связана с ощущением экономической или какой—либо иной конкретно осязаемой ущемленности русских; эта озабоченность в значительной мере является автономной, не зависящей от других факторов. Но, вне всякого сомнения, в ней косвенно проявляется сложность приспособления к новому для постсоветского чело века типу экономической культуры: привыкший к патерналистской опеке со стороны государства, он ждет защиты и поддержки именно от государства, а не находя, неизбежно сосредоточивает свое внимание на непривычности и размытости самого образа нынешней российской государственности. И если он пытается компенсиро вать свою неудовлетворенность и свое разочарование приданием русскому большин ству статуса "главной нации", то за этим кроется не столько желание обеспечить русским какие-то конкретные преимущества перед другими, сколько поиск новых оснований для восстановления традиционных (патерналистских) функций государ ства, одинаково важных в глазах наших сограждан и для русских, и для всех других населяющих Россию народов.

Показательно, что наибольшую заинтересованность в реализации идеи "главной нации" демонстрируют, в первую очередь, массовые группы (наряду с руководите лями колхозов и совхозов); при этом различия между консервативными пенсионе рами и колхозниками и другими группами, столь существенные по отношению к другим вопросам, в данном случае практически исчезают. Это лишний раз подтвер ждает высказанное выше предположение о том, что в массовых слоях наблюдается сегодня повышенный спрос на новые формы идентификации, которые, вместе с тем, находились бы в преемственной связи со старыми (советскими или досоветскими). Характерно и то, что фермеры, чьи экономические установки ориентируют их не столько на преемственность, сколько на разрыв с традицией (по крайней мере совет ской), при трансформации "русского вопроса" в идею "главной нации" (т.е. при переводе его в проблему, касающуюся типа государственности) выпадают из числа групп, в которых мы наблюдаем наибольшую озабоченность этим вопросом.

Характерно, наконец, и то, что в тройку групп, наименее симпатизирующих идее "главной нации", наряду с предпринимателями и управленцами входят директора, находящиеся, напомним, и в числе лидеров по доле приверженцев традиционных русских ценностей. Директорский корпус, освободившийся от жесткой опеки со стороны чиновничества, к любому намеку на восстановление традиционных функ ций государства относится более чем сдержанно. Он трудно приспосабливается к новым условиям хозяйствования, многие его представители недовольны нынешним экономическим курсом и осуществляющим его правительством и по-прежнему ждут от государства помощи в решении своих проблем, но возвращения тотального конт роля со стороны последнего они допускать не хотят. Их приверженность русским ценностям при настороженном отношении к мысли о придании этим ценностям политического звучания, о превращении их в главный ориентир государственного строительства свидетельствует скорее всего лишь о неприятии директорами запад ной модели хозяйственного развития, о смутном запросе на некое сочетание "само бытности" и рынка, а не об отказе от последнего в пользу административного регу лирования экономики.

* По доле приверженцев рыночной экономики (61%) директора занимают третье место после предприни мателей и фермеров (соответственно 84 и 66%). Вместе с тем западная культура в целом в их среде малопопулярна. Так, лишь 20% директоров ответили, что их привлекают западные фильмы; этот показа тель ниже только среди пенсионеров и руководителей колхозов и совхозов (соответственно 10 и 19%).

96                                                                                   Россия сегодня

Таким образом, мы еще раз можем убедиться в том, что городские элитные группы с большим подозрением относятся к любым надличным вариантам строительства нации и национальной государственности, так или иначе связанным с новым огосу дарствлением общества. Несколько выделяются в данном отношении разве что офи церы, болезненно переживающие утрату своего прежнего статуса и своего места в прежней системе, но, как уже говорилось, и в их среде сторонников идеи "главной нации" все же меньше, чем противников.

Вместе с тем полученные нами данные не оставляют сомнений в том, что в сознании многих россиян "русский вопрос" актуализирован сегодня и как вопрос государственного устройства. Это проявляется не только в относительно высокой заинтересованности в повышении официального государственного статуса русского большинства, но и в довольно благосклонном отношении к мысли о присоединении к России соседних с ней территорий бывших союзных республик, населенных преиму щественно русскими. Правда, сторонники подобной акции во всех без исключения группах составляют меньшинство, но меньшинство значительное: лишь среди пред принимателей их доля не дотягивает до 1/4, в остальных группах она приближается к 1/3 или даже несколько превосходит ее. При этом различия между группами крайне невелики.

Можно предположить, что проблемы русских, оказавшихся после распада СССР на положении этнического меньшинства в странах ближнего зарубежья, многие россияне воспринимают сегодня как внутренние проблемы России, что в глазах определенной части населения оправдывает ее возможные притязания на соседние территории. Более привлекательными, однако, видятся нашим согражданам иные способы решения данных проблем. Подавляющее большинство россиян считает, что Россия непременно должна добиваться соблюдения прав русских в бывших союзных республиках* и принимать всех желающих переселиться в нее для постоянного проживания**. Но подобные национальная солидарность и отзывчивость, как известно, далеко не всегда соотносятся с политическими и особенно экономическим возможностями страны, о чем свидетельствует, в частности, бедственное положение беженцев из ближнего зарубежья.

Поэтому мы считаем необходимым со всей серьезностью и ответственностью отнестись к выявившейся в ходе опроса предрасположенности довольно значитель ных слоев населения решать "русский вопрос" за пределами России посредством расширения ее границ. Такие настроения свидетельствуют о наличии пространства для деятельности радикально-националистических группировок и увеличения их влияния. Говоря иначе, подобные настроения, особенно в сочетании с приверженно стью идее "главной нации", означают, что опасность насильственного варианта формирования нации и национальной государственности в России остается достаточ но актуальной. Из этого, разумеется, не следует, что люди, подверженные таким настроениям, — сознательные поборники насилия и войны. Более того, наши данные говорят о том, что они, как правило, отвергают силовые решения***. Но любые идеи имеют свою собственную жесткую логику, которая обладает неприятным свойством становиться для людей очевидной лишь задним числом, — после того, как идеи вступают в соприкосновение с реальностью.

Окончание следует

* За это в разных группах выступают от 61 до 81 % респондентов; при этом ни в одной из групп численность тех, кто не считает нужным заниматься данным вопросом, не превышает 5%.

** От 52 до 76% респондентов в разных группах считают, что желающих приехать в Россию русских надо принимать без каких-либо ограничений; определенная часть опрошенных полагает, что принимать надо с ограничениями — больше всего таких среди руководителей колхозов и совхозов (40%) и рядовых колхозников (32%). Численность тех, кто предпочел бы не пускать в Россию русских из ближнего зарубежья, ни в одной из групп не превышает 4%.

*** Среди тех, кто выступает за присоединение к России соседних территорий, населенных русскими, от 44 до 69% в разных группах на вопрос: "Хотели бы Вы, чтобы к власти в России пришел политик, намеренный Силон присоединить территории стран ближнего зарубежья, населенные преимущественно русскими, ответили отрицательно. Процент положительных ответов колеблется от 12 (предприниматели и бюджетники) до 34 (безработные).