Сайт портала PolitHelp ПОЛНОТЕКСТОВОЙ АРХИВ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" Ссылка на основной сайт, ссылка на форум сайта

© Некоммерческое Партнёрство «Редакция журнала ПОЛИС (Политические Исследования)» 2006 №1

Политическая наука в России: вчера, сегодня, завтра

Материалы научного семинара

От редакции. 8 декабря 2005 г. в помещении Института государства и права РАН состоялся научный семинар, посвященный истории, современным проблемам и перспективам развития отечественной политологии. В дискуссии приняли участие: д.филос.н., проф. Т.А.Алексеева (МГИМО(У) МИД РФ); д.филос.н., проф. Ф.М.Бурлацкий (ИГП РАН); Д.М.Воробьев (журнал “Полис”); д.и.н., проф. А.А.Галкин (Институт социологии РАН); к.и.н. В.К.Егоров (Научно-организационное управление РАН); д.полит.н., проф. М.В.Ильин (МГИМО(У) МИД РФ); к.и.н. И.Б.Левин (ИМЭМО РАН); д.полит.н., проф. А.И.Никитин (МГИМО(У) МИД РФ); д.и.н. С.П.Перегудов (ИМЭМО РАН); д.ю.н. В.А.Туманов (ИГП РАН); д.и.н. К.Г.Холодковский (ИМЭМО РАН) и др. Заседание вел вице-президент МАПН, к.ю.н. В.В.Смирнов.

В этом номере мы знакомим читателей с сокращенной версией стенограммы семинара. В полном виде стенограмма будет опубликована в сборнике “50 лет российской политической науке”.

В.В.Смирнов. 50 лет тому назад произошло событие, значение которого трудно переоценить: официальная делегация советских политологов приняла участие в конгрессе Международной ассоциации политической науки, и МАПН не без оснований считает, что именно с этого момента можно вести речь о рождении сообщества политологов нашей страны. Но мы собрались здесь не только для того, чтобы отметить эту дату, но и для того, чтобы с позиций сегодняшнего дня попробовать оценить тот путь, который был пройден отечественной политологией за минувшие полстолетия. Должен сказать, что настоящей оценки этому пути еще не дано. Наша нынешняя встреча даже не продолжение, а скорее начало того систематического, объективного, всестороннего осмысления происшедшего с наукой через ученых, их предпочтения, позиции (в т.ч. гражданские), о котором писал Кун применительно к смене парадигм.

Мне хотелось бы также отметить, что мы не случайно собрались в этом здании. В России, как и в Германии, во Франции и во многих других странах политическая наука и политические исследования формировались в рамках юриспруденции, точнее, в рамках того, что принято называть государствоведением. Именно сотрудники Института государства и права вы-ступили инициаторами организационного включения в МАПН, и именно благодаря им и самому Институту отечественная Ассоциация политических наук смогла процветать и развиваться. В этом здании она пережила и самые трудные для себя времена — начало 1990-х годов, когда наука была брошена, когда все говорили: кому она нужна, эта политология, деньги надо зарабатывать!

Мои последние слова в этом выступлении — благодарность Георгию Хосроевичу Шахназарову. Это тот человек, который не только закладывал интеллектуальные, концептуальные, методологические основы политической науки, но и неустанно, беззаветно и совершенно бескорыстно отстаивал ее интересы, делал все, что можно и нельзя, чтобы политическая наука сохранялась и развивалась.

И, конечно, спасибо всем сидящим в этом зале, потому что сюда пришли люди, без которых политическая наука в России бы не состоялась. Я приглашаю каждого из вас поделиться своим виўдением прошлого и соображениями о том, какие шаги предстоит сделать нашему сообществу, чтобы связь прошлого, настоящего и будущего не прерывалась. Формально наша наука занимает вполне достойное место и внутри страны, и за рубежом, но нужно, чтобы она и по фактическому влиянию достойна была именоваться политической наукой.

И.М.Ильин. Я недавно был в Бергене — городе, где долго работал Стейн Роккан, — и знакомился с его архивом. Помимо прочего, в этом архиве есть документы, касающиеся истории МАПН. И вот в одном из бюллетеней Ассоциации я наткнулся на сообщение, что на Стокгольмском конгрессе 1955 г. с докладами выступили Арзуманян и Орловский. Иначе говоря, наша, так сказать, протоассоциация пришла на этот форум не в качестве бедной родственницы, а уже во вполне признаваемом виде, представив собственных докладчиков. На первый взгляд, маленький факт, но, как мне кажется, весьма и весьма значительный.

Д.М.Воробьев. Я хочу привести несколько цифр, относящихся к советскому этапу развития отечественной политологии.

При простом подсчете фамилий, упоминавшихся в ежегодниках САПН с 1975 по 1989 г., мы получаем список почти из 700 человек, чьи научные интересы лежали в сфере политических исследований. Около 600 из них работали в РСФСР, около 100 — в союзных республиках.

Попытка создать библиографию трудов хотя бы российских исследователей увеличивает этот список более чем в четыре раза. При этом среднее число публикаций, без учета статей в научных журналах, — шесть монографий или сборников на человека. Таким образом, в рассматриваемый период на ниве политической науки трудились порядка 3 тыс. исследователей, и их вклад в ее развитие — примерно 18 тыс. изданий.

Мне известно о шести политологических школах советского времени: присутствующего здесь Александра Абрамовича Галкина, Дилигенского, Ермоленко, Замошкина, Разумовича, Шахназарова. В разное время эти интеллектуальные лидеры отечественного политологического сообщества работали в системе Академии наук (Институты конкретных социальных исследований, мировой экономики и международных отношений, международного рабочего движения, научной информации по общественным наукам, государства и права), в МГИМО МИД СССР и в самом МИДе.

Анализ издававшейся в СССР литературы по интересующей нас проблематике показывает, что политические исследования велись также в Институтах США и Канады, философии, экономики мировой социалистической системы, в Дипломатической академии, в МГУ им. М.В.Ломоносова, в Академии общественных наук при ЦК КПСС и в Высшей партийной школе. Регулярно публиковали советских исследователей мира политики как минимум восемь периодических изданий: “Вестник истории мировой культуры”, “Вестник МГУ” (серия “Право”), “Вопросы философии”, “Коммунист”, “Правоведение”, “Проблемы мира и социализма”, “Рабочий класс и современный мир”, “Советское государство и право”. Особого упоминания заслуживают реферативные сборники, выпускавшиеся ИНИОНом, а также работы, вышедшие под эгидой Общества “Знание” РСФСР.

Разумеется, приведенные арифметические выкладки не позволяют судить о качественной стороне работы советских политологов, однако они однозначно свидетельствуют о том, что политическая наука в СССР была.

Ф.М.Бурлацкий. Главное, на чем бы я хотел здесь остановиться, — это глубокие различия между современной политологией и политической наукой в момент ее зарождения в 1960-е годы. В то время у нас была четкая цель — изменение политической системы нашей страны. Все, что мы делали, было порождено этой интенцией. Вы знаете, что тогда существовала группа советников-консультантов ЦК КПСС, в которую я вовлек и Шахназарова, и Александра Абрамовича, и Арбатова, и Сашу Бовина, и некоторых других. Именно там в те годы оказались сосредоточены люди, которые верили в возможность замены тоталитарной власти демократической и пытались воздействовать на политическую практику.

И первым шагом в этом направлении, первым прорывом был тезис о переходе от диктатуры пролетариата к общенародному государству, что должно было открыть дорогу для становления цивилизованного демократического общества. Для этого, собственно, и нужна была политическая наука, которая бы не просто заимствовала за рубежом какой-то понятийный аппарат, какие-то идеи, хотя это было абсолютно необходимо, а предлагала теорию и инструменты реконструкции нашего государства, нашей политической системы, создания демократии, многопартийной системы, парламента и т.д. И здесь огромную роль сыграл учебник под редакцией Куусинена, для которого я по предложению Отто Вильгельмовича написал соответствующую главу. Это был первый шаг, а вовсе не создание Ассоциации, которой руководил Виктор Михайлович Чхиквадзе — сам по себе очень милый, симпатичный человек, однако не имевший никакого отношения ни к подобного рода крамольным интенциям, ни к становлению науки.

А потом уже в наших кругах родилась идея формирования отечественной политической науки, конечно, тесно связанной с западной, но основанной на исследовании феномена нашей страны, нашего народа, нашей политической традиции, которая абсолютно не совпадает с западноевропейской. Тогда-то я и написал статью о политической науке, которая появилась в “Правде” в 1965 г. Между прочим, при ее публикации произошла забавная история. Увидев статью в полосе, когда уже ничего нельзя было сделать, главный редактор “Правды” Зимянин испугался и, оставив название “О политической науке” для периферии, в московской части тиража изменил его на “Политика и наука”. Затем — уже в этом здании — было очень интересное совещание, в котором участвовали и Александр Абрамович, и Смирнов, и, разумеется, Шахназаров, Арбатов, Петренко, Амбарцумов и многие другие. Так появилось целое течение энтузиастов политической науки. Развернувшийся в то время спор относительно того, в единственном или множественном числе употреблять данный термин, имел, несмотря на свой схоластический оттенок, громадный смысл, ибо все марксистские науки так или иначе выдавали себя за политические, а здесь речь шла о создании новой науки, чьим специальным объектом должны были стать институты политики и политический процесс.

В каких условиях происходило становление этой науки, многие из здесь присутствующих знают не понаслышке. И все же позволю себе привести один довольно показательный пример из собственной практики. В конце 1960-х годов я написал книгу “Государство и политика”. Когда я принес ее в издательство, то умный и опытный редактор тут же сказал мне, что она никогда не выйдет в свет, если не связать ее с приближавшимся столетием со дня рождения Ленина. В результате книга стала называться “Ленин,

государство и политика”, и мне пришлось долго включать в нее “лениниану”, чтобы обосновать основные категории политической науки.

Если говорить о научной стороне дела, то у истоков стояли скорее не мы с Шахназаровым, а Александр Абрамович Галкин. Мы больше думали о политической практике, мы были менее эрудированны, чем он; он лучше нас знал иностранные языки, лучше писал — достаточно вспомнить его блистательную книгу о фашизме. И в том, что в наших двух книгах — я имею в виду “Социологию политики” и “Современного Левиафана” — дан каркас теории политической науки в условиях, так сказать, полного окружения марксизмом-ленинизмом, главная заслуга Александра Абрамовича. Конечно, нам приходилось кивать и в правую, и левую сторону, но перелистайте эти книги, и вы найдете там все важнейшие политологические категории.

Своей же маленькой заслугой — быть может, не столько в отношении науки, сколько с точки зрения политической практики — я считаю обра-щение к Хрущеву с запиской о новой конституции. В этой записке — она была написана мной вместе со Смирновым из отдела пропаганды в 1964 г. — предлагалось формирование двухпалатного парламента, избрание президента и фактический (там был такой намек) переход к двухпартийной системе. Прочитав это, Никита Сергеевич заметил, что “какие-то мальчики хотят снять меня с поста председателя правительства и передвинуть на второстепенный пост председателя Верховного Совета” (так он называл президента). Посмеялся, но тем не менее поддержал, и мы продолжали работать над проектом до того самого момента, когда стало известно, что Хрущева снимают с работы.

Как бы то ни было, в те годы было сделано очень и очень немало. Появились десятки интересных и умных исследователей, и собрать сегодня то, что было ими наработано, по-моему, наш долг. Но главное, повторю, это ориентация на изменение политической практики. Мы стремились не просто ввести в оборот западные термины (не переводя их на русский язык, поскольку при переводе сплошь и рядом оказывалось, что это довольно банальные вещи), а повлиять на практику и на политический процесс. Именно на это и ушло более 20 лет (начиная с 1964 г. и, видимо, до прихода

Горбачева) зародышевого — не эмбрионального, но все же зародышевого — развития политической науки.

А теперь несколько слов о современных проблемах. Я отнюдь не собираюсь отрицать достижения последних лет. Они есть, и весьма значительные. Хотя мы еще не достигли американских масштабов, у нас уже тысяч 10-15 практикующих и преподающих политологов. Значит, то, что начала в свое время группа энтузиастов, было не напрасно. Опубликовано много интересных работ, в т.ч. хороших учебников, я не буду здесь их называть: у меня есть свои предпочтения, и я могу быть пристрастным. Но вместе с тем родилось течение, которое острием своим направлено против нашего, — течение антиреформаторское, пиаровское, приспособленческое и зарабатывательное. Я прекрасно понимаю, что жить надо, я тоже получаю пенсию в 3 тыс. руб., и все же я на этот путь не встал, и Александр Абрамович не встал, и Красин не встал, мы — испорченное поколение. И я глубоко убежден, что собственно политическая наука и ее история должны быть четко отграничены от этого “новаторского”, но по сути традиционно российского использования научного знания для получения личной выгоды. Это необходимо сделать ради будущего, ради того, чтобы политическая наука вернулась в свое русло, к решению своих задач. А ее задачи — это, во-первых, изменение нашей системы, которая так и не стала демократической, и, во-вторых, производство научной продукции и воспитание молодого поколения, т.е. издание учебников, монографий, статей.

В.А.Туманов. Мы едва ли восстановим историю отечественной политологии, если не вспомним историю нашей Ассоциации, пути ее институционализации. Это очень важно — организационный фактор развития науки.

Сразу скажу, что если бы не Московский конгресс 1979 г., то у нас еще долго не было бы политической науки как самостоятельной отрасли знания. В общем, на этих организационных факторах я и хотел бы остановиться.

Начало было маловдохновляющим. Какая-то непонятная делегация поехала в Скандинавию, и, когда она оттуда вернулась, в ВОКСе была создана секция по связям с МАПН и некоторыми другими ассоциациями. Затем, в связи с предстоявшей реорганизацией ВОКСа, эту проблематику передали сюда, в этот институт, и связями с МАПН поручили заниматься мне.

И совсем не случайна та дискуссия, о которой говорил Федор Михайлович и которая проходила именно в этом зале. Ведь когда мы начинали, мало кто из нас представлял, что такое политическая наука. Конечно, к тому времени уже были отдельные статьи — в т.ч. и наших авторов (например, того же Федора Михайловича). Доходили до нас и работы исследователей из Югославии, где политология уже сложилась в качестве самостоятельной науки; большим влиянием пользовались труды Вятра, Постушака и некоторых других польских ученых. Но все это нужно было оформить организационно.

Дальше события развивались следующим образом. В 1962 г. наша делегация отправилась в Париж, где проходил очередной конгресс МАПН. В состав делегации входили два человека: проф. А.А.Тадевосян, курировавший в нашем институте эту непонятную политическую науку, и академик С.А.Раджабов из Таджикистана, очень приятный и знающий человек, который был включен в делегацию для “красочности”. Понимая, что вдвоем они ничего не смогут сделать на конгрессе, тем более что никто из них не знал иностранных языков, они тут же “соорудили” группу научного туризма, которая должна была прибыть в Париж вместе с делегацией. Помимо меня, в этой группе было пять человек, из которых ближе всего к политологии были В.Ф.Коток, заведовавший у нас сектором государственного права, и проф. Златопольский с кафедры государственного права МГУ. Естественно, что от основной делегации мы немножко отстали (вы же знаете тогдашнюю систему — решения ждали, справки всякие писали, получали директивы, что можно говорить, а что нельзя) и добрались до места в день закрытия конгресса. Так что никакого “вклада” в политическую науку мы просто физически не успели внести.

Но главное было сделано — став членами МАПН, мы могли ссылаться на то, что политическая наука есть во всем мире, во всех развитых странах, и мы в ней участвуем в качестве такой организационной единицы. Это был определенный стимул для развития соответствующей проблематики у нас.

Но развивалась она со скрипом, и причиной тому послужило так наз. ленинградское дело, имевшее весьма слабое отношение к политической науке как таковой. На проходившей в Ленинграде конференции (по-моему, это было в 1964 г.), где нашу Ассоциацию представлял Тадевосян, разразился скандал: один из участников конференции, проф. Ширгородский, в своем выступлении заявил, что он недоволен официальными докладами, поскольку в них нет ничего, кроме пересказа постановлений руководящих органов, а юридическая наука начинается там, где она говорит “нет!” законодателю. Что за этим последовало, нетрудно себе представить, и дело попало на рассмотрение Секретариата ЦК. Был наказан весь юридический факультет и руководство Ленинградского университета. И здесь Тадевосян, который мог отделаться очень мягким взысканием, взял слово и произнес: “Вот я слушал уважаемого члена Секретариата, к сожалению, забыл его фамилию (а это был Подгорный), и я ему хочу сказать лично: нельзя так обращаться с наукой, как он позволил себе на этом заседании”. В результате Тадевосян получил выговор по партийной линии, а во главе нашей Ассоциации оказался А.И.Репьевский, который, мягко говоря, не очень годился для этой роли.

САПН ожила лишь после того, как директором Института государства и права был назначен Чхиквадзе, который взял в свои властолюбивые руки и руководство Ассоциацией. Стали проводиться обсуждения, появилась рубрика в журнале “Советское государство и право”. Но самое большое достижение Чхиквадзе, который, на мой взгляд, очень много сделал для развития у нас политической науки, состояло в том, что в 1970 г. он добился включения в повестку дня очередного конгресса МАПН темы “Роль Ленина как представителя политической науки”. Это было столетие Ленина, как вы помните, и тот факт, что наши политологи принесли слова Ленина на международную конференцию, несколько повысил политическую науку в глазах ЦК.

К сожалению, у Чхиквадзе тоже начались личные неприятности, и директором Института стал В.Н.Кудрявцев. Он никогда не жаловал политическую науку и долго не понимал, что это такое. Со временем такое понимание к нему пришло, но первый год как специалист по уголовному праву он занят был внедрением Института в международные организации соответ-ствующего профиля. Ему было не до политической науки, и в конечном счете получилось так, что на конгресс в Монреале поехал только я. Жуткая ситуация — 800 делегатов, и я там один. Выступал я тогда на трех секциях — “Политика и право”, “Политика и свобода информации” и еще на одной, где обсуждались механизмы влияния международных норм на развитие внутригосударственного права или что-то в этом роде. В общем, я считал свою научную миссию выполненной, но потом произошла совершенно невероятная история: поскольку я был один и все на меня показывали пальцем, меня избрали в исполком, а затем — и вице-президентом МАПН.

Честно говоря, ничего кроме неприятностей мне это избрание не принесло. Во-первых, как член исполкома я вынужден был остаться на его заседание, а значит — задержаться в Монреале, и когда я вернулся в Москву, меня привлекли к ответственности за нарушение дисциплины поездок за границу (правда, потом, слава богу, поняли, что, поскольку я стал вице-президентом, наказывать меня неудобно). Во-вторых, я прекрасно понимал, что на этом посту должен быть не я, а директор крупного института или какой-то другой человек, который обладает политическим влиянием, аппаратом и т.д. Таким человеком был Георгий Хосроевич Шахназаров, и мы с ним договорились, что, “отбыв” положенный мне срок, я порекомендую его на это место. Так мы и сделали, и, на мой взгляд, это было правильно. У него сразу же дело пошло лучше, чем у меня, и конгресс в Москве — безусловно, его заслуга.

Главным результатом этого конгресса было признание того, что политическая наука должна существовать в качестве самостоятельной дисциплины. Я говорю сейчас именно об организационном результате, ибо конгрессы в принципе мало что дают в научном плане — слишком много народу, слишком много тем, слишком сумбурное обсуждение, никто никого не слушает, каждый старается сказать что-то свое. Но в организационных деталях кроется существо вопроса. Стоило ввести степени кандидата и доктора политических наук, и политическая наука встала на ноги, утвердилась. Сдался даже Цолак Степанян, самый ярый противник политической науки. Трудно вам даже передать, какое сопротивление политической науке оказывало отделение философии и права АН СССР, ведь это грозило и истмату, и в какой-то мере социологии, и истории КПСС как учебной дисциплине. Что уж только не делали!

Мы Степаняна возили с собой на конгресс в Брюсселе, он потерял при-глашение на королевский прием и был очень расстроен. Но мы его убедили пойти с нами: “Цолак Александрович, Вы такая известная фигура, что Вас пропустят и без приглашения”. Его действительно пропустили — там вообще никто ни у кого приглашений не спрашивал, — и тогда он сказал: “Вот теперь я понимаю, что политическая наука — это хорошо организованная наука”, или что-то в этом роде. Но ведь он был не один такой…

Однако дальше произошла, с моей точки зрения, довольно неприятная вещь, и победа в каком-то смысле обернулась поражением. Пока наша наука находилась в процессе становления, политическая мысль развивалась у нас как элитарная, в чем-то даже полупротестная. Это очень специфические организационные рамки, и хотя кадровый состав людей, которые занимались политологией, был невелик, ими было очень много сделано.

Но вдруг открылся такой простор — и все кафедры истории КПСС, научного коммунизма и т.п. немедленно стали кафедрами политологии. Политологов развелось видимо-невидимо, все оказалось чрезвычайно размытым и, на мой взгляд, остается размытым до сих пор. Правильно говорит Третьяков: когда человек не знает, как подписаться, он подписывается “политолог Сидоров”. Есть доля истины в этих словах. Я помню, во время одного из последних симпозиумов в Веймаре мы гуляли с Шахназаровым, и вдруг он мне сказал: “Вот что мы натворили! Что теперь будет с политической наукой?” Конечно, то, что мы делали, было необходимо. Надо

было развивать политическую науку, она была нужна, но внезапный количественный всплеск, когда все, что не вписывается ни в какие рамки, стали называть политической наукой, — это тяжело.

Сейчас ситуация, прошу простить меня за жаргонное выражение, несколько “устаканилась”, границы и возможности нашей науки стали более ясными. Но двойственность ее происхождения — с одной стороны, довольно узкая элитарная группа ученых, которые серьезно занимались политологией, с другой, масса тех, кто пришел извне и перестраивался, переодевался в новые одежды, — все еще сказывается.

А.А.Галкин. Каждый описывает историю со своей точки зрения; это совершенно неизбежно и не исключает нахождения истины. Так получилось, что за последний месяц я погрузился в историю отечественной политической науки. Дело в том, что у РАПН возникла идея издать многотомную хрестоматию, позволяющую судить о процессе становления политологии в СССР и России не умозрительно, а через конкретные тексты, которые публиковались в то время. Идея, по-моему, очень хорошая, и я решил принять участие в ее реализации, потому что мне кажется очень важным сохранить историю политической науки в нашей стране, потому что сейчас вообще модно забывать собственную историю и политологическое сообщество часто забывает свою. И вот какие чувства я испытал, пока готовил доставшуюся мне часть текстов к изданию.

Первым было удивление. Оказывается, я сам очень многое забыл. Да, я помню статью Федора Михайловича о политической науке, мы с Амбарцумовым принимали участие в развернувшейся вокруг нее дискуссии, и наши соображения тоже публиковались в “Правде”. Но когда я перечитал эту статью, то поразился, насколько актуально она звучит с точки зрения сегодняшнего дня. И это касается очень многих материалов. Как вы понимаете, я их не правил, нельзя же править опубликованные тексты, но ведь отточия делать можно — сокращать все равно нужно. И если прибегнуть к этому методу и выкинуть все реверансы и поклоны, без которых тогда просто невозможно было ничего опубликовать, то получаются очень интересные и содержательные работы, многие из которых вполне можно печатать сегодня — конечно, с небольшой оговоркой, что речь все-таки идет об истории. В связи с трагической гибелью Алеши Салмина я включил в хрестоматию его текст из коллективной монографии 1980 г., посвященной политической культуре и политическому поведению. Я убрал из него только отсылки к некоторым конкретным событиям — и почти невозможно представить, что написан он был 25 лет назад.

Второе ощущение (тоже забытое) — политология возникала у нас из разных источников. Одним из них было государствоведение как часть юридической науки. Надо сказать, это было очень фундаментальное течение, может быть потому, что оно меньше других пострадало от всякого рода политических и идеологических пертурбаций, — во всяком случае там остались очень серьезные исследователи, печатались труды, существовал Институт государства и права, различного рода кафедры. Государствоведение, я бы сказал, — прапредок политической науки. Надеюсь, что юристы на меня не обидятся, но там была еще не политическая наука, а самостоятельная отрасль знания, от которой на определенном этапе отпочковалась политология.

Однако имелся и другой источник, о котором очень хорошо сказал Федор Михайлович: потребность молодых исследователей дать ответ на проблемы современного общества, в т.ч. — и прежде всего — нашего общества. Эти молодые исследователи не были государствоведами; возможно даже, что они не очень хорошо разбирались в той протополитической науке, которая тогда сложилась. Будучи историками или философами по образованию, они в чем-то начинали как бы заново, но они пришли в политическую науку с пониманием реальных проблем, и это очень важно. И в какой-то момент эти два течения слились.

Процесс этот проходил, кстати говоря, очень непросто. Существовала ревность, даже взаимное отталкивание. Академических государствоведов раздражали мальчики-дилетанты, которые лезут не в свое дело, а те, в свою очередь, были убеждены, что мэтры пытаются подменить политическую науку чисто юридическими штудиями. По-человечески это совершенно понятно. Но главное — все это было и как-то сливалось.

Наконец, третье ощущение — мне показалось, что при всех слабостях политической науки того времени, при том, что она была в значительной мере отрезана от основных потоков зарубежной политологической мысли, у нее имелась одна важная особенность, которую, к сожалению, мы начали утрачивать. Как известно, в философии есть такой термин — “bekenende” (понимающий, осмысливающий), есть даже особое направление — Bekenende Philosophie (понимающая и осмысливающая философия). На мой взгляд, то направление, которое сложилось у нас тогда, можно назвать понимающей и осмысливающей политологией. В отличие от западной политологии, которая пыталась зафиксировать существующее, оно стремилось осмыслить процессы развития, способные дать новое качество. У каждого из этих подходов есть не только плюсы, но и минусы. У нас — это нехватка или недооценка фактуры, там — полное отсутствие полета, конкретное изучение некоего факта, в основном “case studies” и больше ничего.

А дальше произошло следующее. Когда открылись ворота для информации и в страну хлынул поток знаний, и у нас, как нередко бывает в таких случаях, возник комплекс неполноценности. Мы почувствовали свою второсортность и с надеждой обратились к учителям, которые пришли научить нас уму-разуму. Все это было полезно — но только до тех пор, пока в процессе обучения мы не начали терять качество “bekenen”. Ведь цель политологии заключается не только и, на мой взгляд, не столько в том, чтобы понять особенности процессов, специфику режимов и т.д. и т.п., сколько в том, чтобы найти альтернативу. Поиск альтернативы как применительно к нашему обществу, так и в глобальном масштабе — это, с моей точки зрения, первейшая задача политической науки, в т.ч. и российской. И чтобы приблизиться к ее решению нам нужно, опираясь на тот огромный багаж знаний, который был нами получен, освоен, осмыслен, попытаться наложить на него тот самый принцип “bekenen”, стремление понять те процессы, которые происходят и будут происходить.

К.Г.Холодовский. Мы сейчас говорим о 50-летии политической науки, а через несколько месяцев будет 50-летний юбилей одного из инкубаторов политической науки — ИМЭМО. На примере этого института хорошо видно, как шел процесс постепенного, так сказать, вышелушивания из тенет стандартных марксистско-ленинских подходов подхода политологического. Основным звеном в этом процессе являлся сектор, затем отдел международного рабочего движения, которым с 1963 по 1968 г. руководил Александр Абрамович Галкин, а потом — почти 30 лет — Дилигенский (в это время отдел уже назывался “социально-экономических и социально-политических проблем”). Конечно, и нами издавались труды со страшными названиями типа “Классовые битвы сотрясают мир капитализма” или “Углубление общего кризиса капитализма”, начиненные цитатами из классиков и выступлений очередного вождя, но за всем этим скрывалось содержание, все в большей степени отличавшееся от обычной обществоведческой советской продукции.

1960-е годы были для нас периодом ученичества, мы знакомились с такими корифеями мировой политологии, как Макс Вебер, Парсонс, Веблен, Алмонд и Верба и т.д. В этом нам очень помогали регулярные семинары, на которые приглашались сотрудники других отделов и институтов, причем не обязательно нашего профиля. И в трудах отдела все больше проглядывал системный подход к политической сфере. Особенно везло партиям, но рассматривались и проблемы гражданского общества. Очень много внимания уделялось и тому новому, что появлялось на политической сцене, — развитию системы функционального представительства, новым социальным движениям и т.п. Я упомяну только два сборника, которые, на мой взгляд, были этапными для нашего отдела. Это “Социально-политические сдвиги в странах развитого капитализма” (1971) и “Новые явления и механизмы политического господства монополий” (1975). Названия этих сборников, конечно, полностью отвечали духу того времени, но дело не в названиях, а в том, что за ними скрывалось.

Разумеется, то, чем мы занимались, еще нельзя назвать политической наукой в полном смысле слова, но это было приближение к политической науке, поэтому мы оказались более или менее готовыми к тому переходу, который совершился в 1990-е годы. И хотя первое время мы, возможно, грешили излишним “равнением” на Запад, уже с середины 1990-х годов, на мой взгляд, болезнь начала преодолеваться. Более того, когда я гляжу на

такие книги, как “Гражданское общество: структура и сознание”, “Политические институты на грани тысячелетий” или “Глобализация в России”, мне кажется, что она преодолена.

Я полностью согласен с Александром Абрамовичем в том, что нельзя недооценивать своеобразие нашей политической науки в сравнении с западной. Конечно, она меньше развита, имеет меньшей глубины традицию, но у нее собственные достижения, в частности — тот самый бикаминг, подход, который иногда выгодно отличает труды наших политологов от работ западных исследователей, хотя в других отношениях они нередко им уступают.

И последнее. У нас в отделе и институте стихийно сложилась практика, которую, на мой взгляд, полезно было бы перенять и другим нашим политологам. Мы никогда не считали себя самодостаточными, мы всегда работали в контакте с социологами, социопсихологами, культурологами и т.д., и я убежден, что такой подход, позволяющий посмотреть на происходящее с разных точек зрения, дополнить друг друга, помогает глубже понять действительность.

В.К.Егоров. В приглашении, которое мы получили, поставлена задача — сначала освежить в памяти, а потом зафиксировать этапы развития отечественной политологии. И вот, послушав выступавших до меня коллег, отмечу, что, на мой взгляд, эта задача распадается на две: первая из них касается развития нашей политической науки в сопоставлении с развитием науки мировой, а вторая — истории самой Ассоциации, ее становления в организационно-правовом плане.

Если говорить об Ассоциации, то, как мне кажется, ее история распадается на следующие этапы. Первый — тот самый протопериод, 1955 — 1960 гг. Второй этап — с 1960 г., когда Ассоциация обрела свое имя и стала базироваться в Институте государства и права. Третий — с Московского конгресса 1979 г. по 1989 г. Это крайне важный этап, ибо именно тогда политическая наука получила признание в качестве самостоятельной дисциплины и стали появляться первые специалисты-политологи. Затем краткий переходный период до 1991 г., после чего уже можно говорить о начале нынешнего этапа.

И здесь возникает проблема корреляции между этапами становления Ассоциации и развитием собственно политической мысли. Дело в том, что на каждом этапе наука либо получала какой-то дополнительный глоток кислорода, либо, наоборот, его становилось меньше. Одновременно менялись и подходы к тому, что должна давать Ассоциация обществу, в каком взаимодействии с какими структурами она должна находиться. Ведь в конечном счете она работала не на саму себя, была какая-то потребность.

Со всей очевидностью это обнаружилось после того, как возникла специализация, и особенно в так наз. демократический период.

Было бы крайне полезно осветить эти два аспекта — становление науки как таковой и становление Ассоциации. Имена и люди — вот что главное, и правильно сделал молодой коллега, который взял и подсчитал, сколько было ученых, трудов, институций. А если попытаться провести такие подсчеты по каждому периоду? Мне кажется, что это будет весьма плодотворным.

С.П.Перегудов. Я хочу поделиться своими соображениями по поводу взаимодействия рядовых исследователей с Ассоциацией, а также поговорить о том, как она помогла инкорпорироваться в международное политологическое сообщество большой группе российских политологов. Мне кажется, что это одна из интереснейших тем, один из интереснейших аспектов деятельности самой Ассоциации.

Я впервые познакомился с Ассоциацией где-то в середине 1970-х годов. До этого я мало что знал о ее деятельности. Конечно, мне были известны статьи Федора Михайловича, а с Александром Абрамовичем мне довелось сотрудничать непосредственно, однако все это как-то не ложилось в рамки Ассоциации. Но вот в 1976 г. меня впервые пригласили участвовать в конгрессе МАПН. Хотя я приехал в Эдинбург как член туристической группы, фактически это было полноценное участие, потому что мы присутствовали на всех заседаниях, выступали в дискуссиях и т.д. И я должен сказать, что этот и последующие конгрессы — а я участвовал почти во всех из них, включая Московский, Парижский, Сеульский, Квебекский и др., — были для нас, особенно вначале, своего рода окном в мировую политологию. Там были и встречи с людьми, и общение, и дискуссии, и материалы, и самые свежие доклады, причем материальная и духовная составляющие как бы складывались, и человек становился частью уже не только своей Ассоциации, но и международного сообщества.

Конечно, для того чтобы войти в этот мир, нужно было как-то по-новому взглянуть на многие вещи, и это, естественно, отражалось на наших публикациях. Поэтому это было не просто общение и какое-то, так сказать, приобщение, но реальное участие в том научном процессе, который шел в рамках МАПН.

Замечу, что на основании участия во многих конгрессах у меня сложилось твердое убеждение, что представление о том, будто наша политология до сих пор в плетется хвосте, — это миф. На самом деле наша политология сейчас на уровне международных конгрессов, она интегрировалась, и при всех различиях, при всем несовпадении в акцентах, которые делаются у нас и которые делаются там, наша наука — органическая часть мировой политологии. Но я должен все-таки оговориться: когда окончился период инкубационного развития российской политологии, когда она легализовалась, в нее хлынуло столько людей, не имеющих к ней никакого отношения, что она оказалась девальвирована. В последние годы, когда по-настоящему начала работать наша Ассоциация, это постепенно проходит, но пена все еще чувствуется. И мне кажется, что одной из стоящих сегодня перед нами задач является выравнивание, подтягивание, быть может, даже выбраковка, поскольку засорение произошло огромное. Поэтому когда я говорил, что наша политическая наука интегрировалась в мировую, то имел в виду лишь ее ядро и те новые серьезные и профессиональные силы, которые в нее влились. Причем — что очень важно — они влились и за счет развития политологии вширь. Я тесно связан с Пермским и рядом других университетов и берусь утверждать, что некоторые регионы у нас уже вошли в струю, если можно так сказать, реального политического исследования.

В заключение я хотел бы остановиться еще на одном моменте. В свое время делегации, отправлявшиеся на конгрессы МАПН, формировались у нас организованно, готовились группы поддержки и т.д. Потом пошел

стихийный процесс, и такая ситуация сохраняется по сей день. Я не знаю, как нам этот процесс немножко упорядочить с тем, чтобы на конгрессах присутствовали и выступали люди, которые действительно могут сказать что-то новое, что-то интересное, и прежде всего — о России. И последнее замечание: мне кажется, что журналу “Полис” по окончании каждого конгресса стоило бы посвящать специальный номер его итогам. Ведь это все-таки мировая политическая наука, и мы участвуем в ее развитии, и наше участие надо каким-то образом отражать.

А.И.Никитин. Начну с того, что, скорее всего, знают не все присутствующие. На прошлой неделе в Сеуле состоялась встреча руководителей пяти политологических ассоциаций (российской, американской, корейской, китайской и японской), на которой обсуждался вопрос о том, как улучшить взаимодействие между национальными сообществами политологов. Кстати говоря, материалы этой встречи сразу же были изданы, и буквально через несколько дней мы разместим комплекс предложений, которые мы выработали, на сайте РАПН, чтобы все могли с ним познакомиться.

У меня в руках два ежегодника — один из ежегодников САПН (представители старшего поколения помнят, что они выпускались аккуратно каждый год) и первый выпуск ежегодника, который сейчас возобновила наша Ассоциация. Если мы откроем советский ежегодник, то тут же наткнемся на довольно экзотические статьи, такие, например, как статья экскаваторщика из Литвы К.Уоки “Политологические заметки рабочего”. Но в целом ежегодники советского времени, если их проанализировать (а я думаю, что такой анализ — необходимая составляющая работы по восстановлению коллективной памяти Ассоциации), могут дать много интересного. В частности, бросается в глаза их тематическая направленность. Наш первый ежегодник — всем сестрам по серьгам. Он методологический, и представляет срез всей политической науки. Со следующего выпуска мы попытаемся ввести некоторую внутреннюю специализацию, с тем чтобы постепенно выйти на тот стандарт, который сомкнул бы наши ежегодники с прежней серией.

А сейчас я хочу ответить на замечание Сергея Петровича Перегудова по поводу представительства российских ученых на международных конгрессах. В 1988 г., во время конгресса в Вашингтоне, в номере у Шахназарова, который возглавлял тогда Ассоциацию, произошел, на мой взгляд, эпохальный разговор. Члены советской делегации спросили Георгия Хосроевича: “Какая линия будет у нас на этом конгрессе?”, а Шахназаров развел руками и сказал: “Знаете что, на этот раз линии не будет”. Это было настолько ново и неожиданно, что мы долго за чаем пытались выработать общую линию, и на этом и двух последующих конгрессах (в Квебеке и Сеуле) нам действительно удавалось сохранять традицию единой делегации. Но, быть может, это и правильно, что сейчас российские ученые индивидуально выходят на комитеты МАПН, индивидуально участвуют в международных мероприятиях, не спрашивая разрешения у центра и не пытаясь вылететь на одном самолете? Здесь можно поспорить, очевидно одно — не все традиции прежней Ассоциации заслуживают того, чтобы их поддерживать. Вместе с тем есть по крайней мере четыре традиции, которые мы хотели бы сохранить.

Первая — это ежегодники, отражающие лицо раньше советской, а ныне российской политологии. Вторая — взаимодействие с МАПН и участие в международном политологическом сообществе. Третья — проведение политологических конгрессов (в октябре следующего — 2006 — года состоится уже IV Всероссийский политологический конгресс). И четвертая — взаимодействие с регионами (тогда они назывались республиками). Не все из вас, наверное, часто посещают наш сайт и знают, что на сегодняшний день уровень региональных связей Ассоциации на порядок выше, чем был в советские годы. Я прекрасно помню, в каком в общем-то скромном состоянии находились тогда наши связи с республиками; на заседаниях правления мы это не раз обсуждали. Сейчас же есть основания утверждать, что нам действительно удалось возродить политическую науку в регионах.

И последнее. Сегодня мы с большим трудом боремся с Министерством юстиции РФ и Федеральной регистрационной службой, пытаясь сохранить за Ассоциацией общероссийский статус. РАПН попала в “корзину” политических организаций, которые в преддверии 2007 — 2008 гг. под лупой рассматриваются Минюстом, и нам уже было официально предложено перейти на положение региональной организации. Чтобы этого избежать, нам пришлось доказывать, что у нас есть реально работающие отделения более чем в половине субъектов Федерации, в связи с чем были проведены учредительные собрания ряда новых отделений. Это очень непростая борьба, но она дает возможность сохранить Ассоциацию и развивать ее как всероссийскую организацию, продолжающую традиции САПН.

Т.А.Алексеева. Сначала маленькое воспоминание, которое было навеяно дискуссией по поводу линии на конгрессах. В первый раз я столкнулась с политической наукой на том самом знаменитом Московском конгрессе, с которого, собственно, практически все и начиналось. Тогда я была младшим научным сотрудником в секторе у Д.Е.Меламида в ИМЭМО, и очень хорошо помню, как нас собрали и один из наших руководителей не столько разъяснял нам генеральную линию, сколько давал установку. Установка эта звучала следующим образом: впервые в Москве проводится конгресс по политической науке, мы вас сейчас распределим по секциям, на каждой секции будут представлены какие-то доклады, и ваша задача — стать оппонентами и доказать, что политическая наука в Советском Союзе находится на очень высоком уровне. Мне с одним моим коллегой досталась секция, на которой обсуждался греко-турецкий конфликт. Соответственно, мы должны были продемонстрировать, что лучше других понимаем, что там происходит. Нам это удалось, но я не буду рассказывать, как — это история почти курьезов.

Позднее в связи с серией очередных академических преобразований я оказалась в секторе с В.А.Мшвениерадзе в Институте философии. Здесь уже упоминалось о том, с какими трудностями сталкивалось продвижение пока еще зародышей политической науки через тогдашнее отделение философии и права. Наверное, только сейчас, задним числом, я в состоянии понять, насколько трудно было Мшвениерадзе сохранить даже сам по себе сектор, который был создан, естественно, тоже под Московский конгресс. Конечно, употреблялся эвфемизм — сектор назывался “философских проблем политики”, это меньше раздражало окружающих. Но раздражение было. Мне не раз говорили о том, что это не настоящая философия, рассказывали, что Бертран Рассел страшно стеснялся своей работы под названием “Власть”, что это движение в какую-то не ту сторону и т.д.

Сегодня имя Мшвениерадзе считается одиозным, и ради восстановления исторической справедливости хочу напомнить, что при всей противоречивости его личности этот человек чрезвычайно много сделал для того, чтобы политическая наука у нас сложилась. Ведь сделано было действительно немало. Во-первых, была подготовлена целая серия монографий по власти (изучение проблемы власти было главной темой научной работы сектора). Затем переводы, комментирование. Вы, наверное, помните, был такой замечательный жанр — критика буржуазных теорий, позволявший изложить то, с чем люди не имели возможности познакомиться, с “правильными” комментариями где-то внизу. Но самое главное — мы фактически легитимировали понятие философии политики.

А теперь о современной ситуации. Так получилось, что за последние три года мне пришлось посетить 14 российских университетов, причем именно с целью изучения состояния в них политологии. Впечатление, откровенно говоря, неоднозначное. Несмотря на то что очень многое делается и издается огромное количество трудов, существуют тенденции, которые мне кажутся очень опасными для нашего дальнейшего развития.

Поскольку для нормальной научной деятельности нужны не только

интеллектуальные, но и финансовые ресурсы, была, к сожалению, тенденция к подмене политологии пиаром. Как бы это ни называлось — политический менеджмент, политические технологии или как-то еще, — речь шла о сугубо прикладных навыках, связанных с проведением выборов. Сейчас набирает силу обратная тенденция — почему-то все дружно стали заниматься государственным управлением. Все это совершенно понятно и

соответствует духу времени. Но есть одна вещь, которая меня крайне

беспокоит, — мы очень быстро теряем политическую теорию как таковую.

Минимум теоретических исследований, почти нет теоретических диссертаций. Если раньше была хотя бы одна мощная линия, связанная с историей политической мысли, то сегодня и она затухает. Зато появляется множество псевдотеоретических работ, которые собственно к теории никакого отношения не имеют, да и к практике тоже. Это некая промежуточность, ничего не дающая ни с точки зрения навыков, ни в плане осмысления тех процессов, с которыми мы сегодня сталкиваемся. Вот это, пожалуй, самый тревожный звонок. Мы пытались что-то сделать с помощью журнала “Полис” и виртуальной мастерской по политической философии, нам вроде бы удалось легитимировать и саму политическую философию, она сейчас входит в государственный стандарт, причем именно как область политического, а не философ-ского знания. Но исчезает финансирование, а вместе с ним и интерес. Конечно, стране, по-видимому, нужно не так уж много теоретиков, но они все-таки должны быть. Без этого политология просто не может состояться.

И.Б.Левин. Я никогда не числил себя в политологах, а тем более в корифеях-основателях. Впервые слово “политология” я услышал от Коли Разумовича. Это был, наверное, конец 1966 г., становление ИМРД. В те годы я не мог себе представить, что Коля когда-нибудь будет ассоциироваться с целой школой, из которой вышли и Алеша Салмин, и другие видные политологи, а тогда он полумечтательно говорил, что должна быть наука, имеющая своим центром, своей стержневой линией политику, политический процесс, политические институты. Звучало это, признаюсь, довольно экзотично, по крайней мере — для меня. В дальнейшем я как страновед занимался очень узкой сферой и, как мольеровский персонаж, не подозревал, что пишу прозой.

Но я хочу сказать сейчас о другом — о сегодняшнем и завтрашнем дне предмета политической науки. Пока мы рассуждаем о том, как она становилась, развивалась, кто, когда и с чем в нее входил. А что происходит в сегодняшнем мире с политикой как явлением? Это как раз та тема, которой мы сейчас занимаемся под руководством Кирилла Георгиевича Холодковского. Мы фиксируем, и это, наверное, знают все присутствующие, кризис демократии, начиная с самых что ни на есть традиционных ее институтов. И сам политический процесс, понимаемый как процесс горизонтальный, как усреднение и опосредование разновеликих и разнонаправленных интересов, все больше “скукоживается”. Его подменяют, с одной стороны, правила, нормы, механизмы функционирования рынка, а с другой — попытки выйти из кризиса за счет усиления авторитарных тенденций. Но не буду на этом задерживаться, напомню лишь о повсеместном падении интереса к политическим партиям и — одновременно — их представительности, об усилении зависимости партий от государственной власти. В целом ряде стран партии настолько быстро утрачивают свои отличительные черты, превращаясь в заложников, если не сказать — клиентов, государства, что под вопросом оказывается их будущее.

У меня в моей жизни не раз возникало ощущение, что я всюду поспеваю с большим опозданием. Я начинал когда-то как переводчик, потом убедился, что это в общем-то умирающая профессия. Занимался журналистикой, которая сейчас, по-моему, превращается в нечто совершенно другое. Стал вроде бы историком, а недавно один из моих коллег написал работу о том, что история как таковая обречена на исчезновение. Мне не хотелось бы превращать эту юбилейную встречу в поминки, но думаю, что нам полезно было бы задуматься о том, чем, собственно говоря, будет заниматься наша отраслевая наука завтра и послезавтра.

В.В.Смирнов. Я благодарю всех, кто пришел сюда. Наша встреча — результат совместной деятельности разных поколений политологов, и эту преемственность очень важно сохранять и развивать. Потому что прав Федор Михайлович — так уж сложилось в русской истории, что каждый ученый, каждый интеллигент чувствует свою сопричастность к судьбам страны. В полной мере это относится к представителям политической науки. И наши усилия, надеюсь, помогут сделать наше общество, нашу политическую систему такими, чтобы нам с вами было не стыдно за то, что мы делали и делаем.

© Некоммерческое Партнёрство «Редакция журнала ПОЛИС (Политические Исследования)» 2006 №1